Дорога к солнцу

– Это случилось всего несколько месяцев назад. Затем я вернулся в Берлин и снова попытался жить привычной жизнью, но после последних событий это было сделать в миллионы раз сложнее. Если раньше я часто представлял себе, как бы это могло быть между мной и Рихардом, мечтал и грезил, насколько мне будет с ним хорошо, то теперь я знал точно и предавался уже реальным воспоминаниям. Стоило только прикрыть глаза, как меня уносило в ту ночь, когда он принадлежал мне целиком и полностью, безраздельно, весь без остатка. Я ощущал прикосновение его сухих губ, чувствовал его обжигающее дыхание на своей коже, слышал его приглушенные стоны, видел его блестящие глаза, внимал его каждому уверенному движению. Это было лучшее, что когда-либо случалось со мной за всю жизнь. И я бы, наверное, все отдал, чтобы снова оказаться в его объятиях. Мне часто снилось, что он в самый последний момент останавливает меня, хватает за руку и просит остаться с ним, умоляюще заглядывает в глаза и задерживает дыхание в ожидании моего ответа. И я ловил себя на мысли, что, может быть, попроси он действительно, я остался бы. Но, увы, он не сделал ровным счетом ничего, а сам я в отношении его никогда не предпринимал решительных действий или первых шагов. Я надеялся, что он позвонит, предложит приехать. Сам не раз брал трубку со стойким намерением поговорить с ним, но услышав гудки, не решался даже набрать его номер. Я часто видел стоящим в дверном проеме моей комнаты, не раз представлял его утром суетящимся у плиты, готовящим нам завтрак, но стоило мне только протянуть руку или подойти ближе – иллюзия растворялась, обиженно фыркая в мою сторону. Я снова был виноват в том, что мы были порознь. Оборачиваясь назад, до сих пор не могу придумать себя оправдания. Рихард в отличие от меня хоть и был высокомерен и горделив, все же решился первым нарушить очередную тишину между нами. Он позвонил с просьбой разрешить ему пожить у меня под благовидным предлогом: с продажей его квартиры в Берлине возникли какие-то проблемы, и ему необходимо присутствовать на сделке. Снимать номер в гостинице он не захотел, а потому, услышав его голос на том конце провода, я в буквальном смысле подпрыгнул от радости, рассчитывая, что нам удастся-таки поговорить. Возможно, мы даже придём к какому-нибудь соглашению и даже сможем быть вместе. Сегодня утром я встречал его в аэропорту. Прогуливаясь по залам аэропорта в ожидании, пока приземлится его самолет, я заметил реанимационную бригаду, спешащую пройти к коридору посадочного входа, как раз к прибытию нужного мне рейса. Я подобрался ближе к ним, поинтересоваться, что случилось. Как оказалось, одному из пассажиров стало плохо. «Нам сказали – остановка сердца, пока толком не знаем», – ответил мне один из врачей. Я не придал его словам особого значения. Ну, всякое бывает. Объявили о посадке, и я с остальными встречающими ждал выхода пассажиров. Уже минут пять спустя наблюдал радостные лица встретившихся и во все глаза высматривал Рихарда в толпе. Наконец, я увидел последнего вышедшего пассажира, за которым захлопнули дверь коридора. Неужели я проглядел его? – пронеслось у меня в голове. Я вышел на улицу и закурил, оглядываясь по сторонам. На глаза мне вновь попалась та самая бригада, грузившая каталку в машину неотложной помощи. Меня как током прошибло – на ней лежал мой Рихард. «Нам сказали – остановка сердца, пока толком не знаем». Я бросился к нему сквозь толпу, не разбирая дороги, врезаясь в людей и сшибая тележки на своем пути, окрикивая медперсонал, пытаясь обратить их внимание на себя. – Подождите! Пожалуйста, подождите! – я подбежал к машине, схватившись за Рихарда и осматривая его, пытаясь понять, что могло случиться. – Нет, нет! Ну что же ты? Что с тобой случилось? – Вы родственник? – меня одернули от него. Я, задыхаясь от сковавшего меня ужаса, еле выдавил из себя, что мы знакомы, что я его друг, должен был встретить его. Каким-то образом вспомнил о том, что сам являюсь реаниматологом, но в реанимобиль меня не пустили. Я выяснил, в какую больницу его собираются везти и как ошалелый бросился к своей машине. Я влетел в больницу и побежал на ресепшн, задыхаясь от подгоняющего ужаса и переполнявшего меня страха за Рихарда, сообщил, что к ним только что должен был поступить пациент с сердечным приступом. Мне велели успокоиться и подождать, пока закончится операция. Меня трясло всего изнутри, охваченный самой настоящей паникой, я не мог усидеть на месте, наворачивая круги по приемному отделению. Наконец, двери реанимации открылись, и в мою сторону направился врач с каменным выражением лица. Нет! Не может этого быть! Не должно быть вот так! Я вам не верю! Это выражение лица мне было слишком хорошо известно – пустые, бездушные, официальные соболезнования, сухая констатация факта смерти, безжалостно вынесенный приговор. Меня затрясло, я попятился и поспешил прочь, не став с ним разговаривать. Выйдя из больницы на ватных ногах, плохо понимая, что происходит вокруг, я отправился в Рудов – там я впервые встретил его. Он был высокий и неимоверно худой. Его темно-русые волосы задорно развивались на ветру, небольшими локонами обрамляя бледное, почти белое, как дорогой китайский фарфор, лицо. Чуть раскосые серо-голубые глаза смотрели на мир с вызовом, а дерзкая полуулыбка добавляла ему шарма прирожденного победителя. Он обернулся и, взглянув на меня, виновато опустил взгляд, растворившись в воздухе. Позже я, сам не зная как, оказался возле здания бывшего «Саунда» и снова начал высматривать его у клуба. Над входом зажглась вывеска, появилась шумная толпа желающих попасть на самую модную некогда дискотеку. Среди них был и Рихард. Я молча смотрел на него из-за угла, сокрушаясь, что он обнимается с Ландерсом. Обменявшись коротким приветствием с подоспевшим к ним Шнайдером, они втроем скрылись за мнимой дверью, над которой тут же погасли огни. Потом я увидел его отражение в воде, проходя по мосту через Шпрее. Я смотрел так долго и так глубоко, что на какой-то момент почувствовал, как переваливаюсь через железные перила. Едва восстановив равновесие и отойдя на несколько шагов назад, я наткнулся взглядом на него, гуляющим со мной же по набережной. Он вновь обернулся ко мне, будто знал, что я иду за ним попятам, задорно махнул рукой и, взяв меня же под локоть, незаметно исчез, оставив невесомые контуры в прозрачном вечернем сумраке. Позже я видел нас в витрине музыкального магазина. Рихард выбирал там гитару, долго и придирчиво. Его глаза сверкали радостными бликами, полные надежды, что уж в этот раз ему точно не придется расставаться со столь значимым для него инструментом. Мне захотелось было кинуться к самому себе, просить, нет – требовать, чтобы я сказал Рихарду все самое главное в тот вечер, но встретившись с собой же взглядом, понял, что не в силах ничего изменить. Я отправился в Гропиусштадт, дошел до дома, где прожил большую часть жизни, разглядывая окна своей бывшей квартиры, в которых опять показались наши тени – мы что-то готовили и дурачились, я мог различить даже наши веселые голоса. Чуть позже моя тень наглухо закрыла окно, погасив свет в комнатах. Проходя мимо некогда своего гаража, я остановился, на мгновение услышав споривших Круспе, Пауля и Шнайдера. Крис выбежал из него, зло хлопнув створкой и рассыпая проклятия в адрес Рихарда с Паулем, вышедших следом за ним. Они звали его обратно, но в итоге вдвоем скрылись за дверью. Меня весь день носило по городу – я был у «Кнаака», прогуливался по Ку-дамм, снова стоял на мосту через Шпрее. Вечером я пришел сюда. Здесь я когда-то начал работать ради него, а теперь все это не имеет смысла.

***

Линдеманн оглядел свой кабинет, все на своем месте, везде порядок, как и в его жизни: аккуратно сложенная в стопку, как листы бумаги, судьба, без единой помарки, как в форму или трафарет загнанная. Он, наконец, отошел от окна, сев в свое кресло и виновато потупив взгляд, тяжело выдохнул. – Да, моя дорогая, сегодня не самый лучший день. – Тилль вспомнил о ранее заданном вопросе. Он чуть откинулся в кресле, зажимая пальцами глаза у переносицы, чтобы остановить рвущиеся из глаз слезы. – Я вам искренне соболезную. – Бабетт опустила взгляд, отставив свой уже пустой стакан. – Может, вам что-то нужно? Линдеманн едва улыбнулся, пытаясь сосредоточиться и не поддаться вновь захлестнувшим его эмоциям. – Нет, спасибо. Светает уже, я совсем потерял счет времени и тебя задержал на всю ночь, предаваясь собственным воспоминаниям. Уж прости меня, старого. Возьми себе пару дней отгула. Я все равно не в состоянии буду выйти на работу ближайшие дни. – Он наполнил свой стакан до краев и, подмигнув девушке на прощание, закрыл за ней дверь на замок. – И вновь светит солнце… Бабетт медленно отстукивала каблуками по длинному коридору, прокручивая в голове историю нескольких жизней, когда, проходя мимо своего стола, она машинально взяла трубку зазвонившего телефона. – Приемная доктора Линдеманна, слушаю вас, – дежурным тоном проговорила она. – Здравствуйте, это доктор Майер. Могу я услышать доктора Линдеманна? – отозвались на том конце провода. Бабетт кинула быстрый взгляд на запертую дверь и ответила, что он сейчас занят, но она обязательно передаст ему всю необходимую информацию. – Он сегодня был в нашей больнице, но быстро покинул ее, так вот, – запнулся звонивший, – герр Круспе, которого доставили с сердечным приступом, пережил клиническую смерть. Передайте, пожалуйста, это ему, я не успел с ним поговорить. Дело в том, что… – Бабетт уже не слушала, что ей говорят, она остекленевшим взглядом смотрела на дверь кабинета Линдеманна. «Я никогда не пил по определенным причинам…» «... ты в курсе, что у тебя интолерантность к алкоголю? Тебе вообще нельзя пить!» «… ни грамма спиртного, а то еще упаси меня Господи останемся без заведующего...» В голове Бабетт вихрем пронеслись обрывки только что услышанного повествования. Она бросила трубку и побежала обратно к кабинету, стучала и умоляла открыть дверь, но Тилль так и не ответил ей. – Доктор Линдеманн! Доктор Линдеманн, откройте! Рихард, он жив! Тилль! – медленно сползая вниз по двери, девушка зашлась в слезах, догадываясь, что произошло за дверью. Не сразу, но Бабетт удалось позвать на помощь. Вскрыв дверь в кабинет заведующего отделением, девушка вместе с врачами вбежала внутрь, обнаружив Линдеманна сидевшем в кресле перед окном. Его потухший взгляд был устремлен на восходящее над городом солнце, рядом на полу возле навзничь вскинутой руки лежал пустой стакан. Серые свинцовые тучи тяжело нависали над городом, проливаясь дождем на зонты собравшихся. Казалось, небо Берлина скорбело вместе с ними, провожая Тилля в последний путь. Оливер прилетел с семьей из Штатов, собрались коллеги и немногочисленные знакомые, кто-то из бывших пациентов. Баббет тоже стояла среди них, едва сдерживая подступающие слезы, коря себя, что оказалась столь невнимательна к рассказу своего шефа. Она могла его остановить, могла спасти или хотя бы попытаться, и ей бы не пришлось сейчас держаться за ручки инвалидной коляски, в которой сидел поникший, в миг постаревший Рихард.