Папин любимчик.

      Мороз пощипывает нос и влажные глаза. Вокруг снуют равнодушные люди, спешащие по своим делам. Он идет по дороге, уставившись под ноги. Ветер смел с тротуара редкие крупинки снежка, оголив сухой асфальт, испещренный корявыми венами трещин и темными пятнами замерзших плевков. Холодно. Тошно. Тоскливо. Её больше нет. Всё есть - асфальт, деревья, вот он тоже зачем-то есть, а её нет. Тогда зачем он есть? Без неё и ему быть незачем. Черные плевки на светлом от мороза асфальте притягивают взгляд. Ненужный, чуждый букет цветов в руке, цветов не для неё. Больше нет самой лучшей женщины. Женщины, принявшей его таким, какой он есть. Понявшей и простившей все его грехи. Женщины, подарившей ему смысл жизни. Его добрая, прекрасная, самая лучшая... Они еле дождались его восемнадцатилетия, чтобы подать заявление в ЗАГС. Скептически настроенную даму с боевым начесом на голове убедила в серьезности намерений восемнадцатилетнего Антона и двадцатилетней Варвары лишь справка о беременности. А дальше полгода счастья, радостного ожидания и обживания в дедушкиной квартире. Варенька работала до последнего, пока не ушла в декретный отпуск. У него были заочка и работа в отцовской мастерской, откуда он раз в месяц с гордостью приносил домой заработанные копейки. Он стал главой семьи. Он чувствовал себя главой семьи. И мог смело смотреть в глаза родителям. Теперь мог. Ведь он нормальный мужчина и рядом с ним его женщина. Самая лучшая в мире женщина. БЫЛА... И всё это отняла потерявшая управление железная махина. Навсегда. Оставив взамен два килограмма чудом спасенного расторопным хирургом нового человечка. Долгожданного, горячо любимого, но... Взамен. А это не равнозначно. Это нечестно. Это... расплата за его грехи, как сказала на кладбище мама. Какая жестокая расплата. Он смотрит на цветы. На душе пустота и серый смог, застивший вид на будущее. Он даже имя не может подобрать спасенному. Варенька, сидя дома, усиленно штудировала различную полезную макулатуру. От журналов и книг для будущих мам до сонников и гороскопов. А вечером со смехом пересказывала прочитанное ему. Ребенок еще не родился, а он уже знал всё про колики, ползунки и первые зубки, знал, что у них родится Стрелец, который обязательно задаст им жару, когда подрастет… Стрельца не получилось. Ему не нужно было вспоминать дату рождения, она каленым железом была выжжена, как дата смерти Вари. Вместо Стрельца получился Скорпион. А имя она придумать не успела. В отделении для недоношенных, куда он и направлялся, ему показывают лежащего в кувезе младенца. Крошечного и красного, покрытого трубочками и бирками. Сморщенный комочек на стерильной белизне казенных пеленок. Он смотрит на него, такого же одинокого и беззащитного, оставшегося без Вареньки, как и он сам. На этот кусочек его Варюши, их общую кровь-плоть-любовь. И понимает, что не отдаст его никому: ни медикам, сочувственно намекающим восемнадцатилетнему вдовцу на отказную, ни тёще, ни матери. Никому. Он сам вырастит это семечко Вариной души. Она бы это одобрила. Она в него верила. На обратной дороге домой он уже продумывает дальнейшие действия, подсчитывает, что может себе позволить, сколько осталось от накопленного им и от полученных декретных. Твердо решает взять академический отпуск в институте и пытается вспомнить имя дружелюбной соседки-домохозяйки с четырьмя детьми, чтобы было к кому обратиться за советом или не безвозмездной помощью. "Ничего, проживем, малыш! Я всё смогу, главное, что ты есть у меня!" * * *       Для выхода "в свет", то бишь на детскую площадку, Антон тщательно укомплектовал коляску всевозможными игрушками и сменными варежками. Пасущиеся на лавочках мамаши заинтересованно приосанились. Выпустив сына к таким же неуклюжим от комбинезонов ровесникам, Антон отвлекся на симпатичную молодую мамочку. Уже через пару минут оба услышали рёв. Обернулись - краснощекий от мороза малыш дубасил лопаткой её дочку.       Весна прогрела воздух, растопила снег и зазывно приглашала солнышком на прогулку. Натянув на маленькие ножки полуторагодовалого сына резиновые сапожки, Антон взял его за руку и повел на улицу. Миловидная соседка остановилась полюбоваться на малыша и перекинуться словечком с его молодым папой. Малыш тихонько отошел в сторонку и с размаху прыгнул с тротуара в середину разлившейся на полдороги глубокой лужи, окатив соседку с ног до головы грязной водой.       Песочница - это детские джунгли со своими правилами выживания. Папа решил поболтать с ковыряющейся в песке мамашкой. Сын накормил её детеныша свежеиспеченными куличиками на сочных листьях подорожника. Детеныш, в общем-то, был не голоден, но кто его будет спрашивать. Следующая общительная мамочка получила полные песка сумочку и коляску. Уроки пошли впрок, местные обитательницы детских резерваций стали избегать интересного одинокого отца и его невыносимого отпрыска.       Соседка, перехватив отца с сыном на улице, опасливо огляделась на предмет луж поблизости, успокоенная сухим асфальтом ласково прихватила Антона под локоток. Малыш подобрал палку и сунул поглубже в землю газона, чуть поковыряв, на том же газоне увидел более подходящую субстанцию... Никто и не заметил, когда он успел вытереть измазанную собачьими экскрементами палку о белые брючки соперницы. * * *       Малыш стоял в углу, потихонечку расковыривая облупившуюся краску дверного наличника. - Па-ап! Па-ап! Па-а-ап! Ну, па-а-ап... - Денис, стой-стой. И подумай над своим поведением. - Я подумал. - Тогда объясни мне все-таки, зачем ты обрезал волосы тете Нине? - Она в кровати спала. - И что, не в твоей же, а в моей. - Она спала в твоей кровати на моем месте. Я хотел её убрать с моего места, но она тяжелая. - А волосы при чем? - Я решил её убирать по чуть-чуть. - Оху... Очуметь, сын. Ты хоть понимаешь, что у неё теперь с одной стороны длинные волосы, а с другой отстрижены... под мартышку. Мне очень дорого обошлось её наращивание волос! - А когда ты меня неровно подстриг, я у тебя ничего не требовал. Видишь теперь, сколько от женщин проблем? Мальчик вышел из угла, присел перед отцом на корточки и положил лицо на колени. И отец, как всегда, не устоял против грустных, мерцающих в свете ночника глаз, протянул руку и, погрузив в густые светлые вихры, погладил маленького собственника. - Пап, - малыш взобрался на колени и прижался к отцовской груди. - Бабушка сказала, что наша мама - ангел. Она живет на небе и смотрит на нас сверху. Правда? - Правда, мой хороший. - Тогда давай не будем её огорчать. - Давай. - Значит, ты, чтобы не огорчать, больше не пустишь к нам эту Нину. А я, чтобы не огорчать, не поцарапаю её машину и не сломаю каблуки. Папа лишь обреченно закрыл глаза. Оплачивать покраску машины ему было точно не по карману. * * *       Детский сад закрыли. Вот просто взяли и закрыли на неделю - менять кухонное оборудование. И никого в целом свете не волнует, что у молодого отца на этой неделе сразу два экзамена и пучок зачетов. А после недавнего больничного по уходу за Дениской няню их бюджет не осилит. Многодетную соседку звали Тоней, четыре отпрыска мужского пола и муж-дальнобойщик как нельзя активнее способствовали выработке громкого командного голоса, крепости руки и организаторских навыков. Антонина, мельком глянув на притихшего и прижавшегося к отцовской ноге мальца, поняла все без слов и махнула в сторону коридора: - Иди к младшим в комнату. Никого нет, все в школе. Денис сердито зыркнул на виновато улыбающегося отца и гордо потопал в указанном направлении. Было немного страшно, но он скорее отдаст свою "пиху" противному Ваське из восьмой группы, чем покажет всем, что испугался. Вернувшийся первым из школы младший из братьев с удивлением увидел на своей кровати спящего гостя. Хозяин комнаты сел рядышком и внимательно его осмотрел, удивляясь, как такого ангелочка можно было называть плохими словами. А ведь он сам не раз слышал, как тетеньки во дворе обсуждали их соседа и его сына, нарекая последнего весьма нелестными эпитетами. Потому сейчас, предупрежденный матерью о госте, мальчик приготовился дать отпор и отвоевывать свою территорию у "злобного маленького чудища", а вместо этого протянул руку, погладил светлые завитушки на голове и улыбнулся приоткрывшимся проснувшимся глазам: - Я Илья. За дверью комнаты раздался грохот и топот ботинок вернувшихся домой старших братьев. Гость испуганно дернулся, сжался и так жалобно сложил бровки, что Илья провел еще раз по светлой головке ладошкой и добавил: - И ничего не бойся. Теперь я тебя буду защищать. * * *       Денис ввалился в незапертую дверь квартиры, швырнул на пол мешок со сменкой и насторожился. В коридоре ощутимо пахло духами и стояла пара лакированных туфелек. - Пап, это кто? - скинув с плеч школьный рюкзак, он, сурово нахмурившись, двинулся на кухню. - Познакомься, Денис, это Таня. - Пап, а как же мама? - Сын, хватит! - Здравствуйте, Та-ня, если вы не уйдете как можно быстрее, я обязательно познакомлю вас с моей мамой. - Здравствуй, Денис. Но она же... - Еще слово, и я познакомлю вас с ней прямо сейчас! - уже не маленькая ладонь пятиклассника потянулась к лежащему на кухонном столе ножу... Денис нырнул на кровать и прижался к широкой спине. - Пап. В ответ тишина. - Ну, па-ап. Тишина. - Пап, ну зачем тебе эта Таня? Ну она же дура! Сам посуди, испугалась школьника. Пятиклашку! Пап, ну прости! - прижался крепче и потерся щекой о голое плечо. - Разве нам плохо вдвоем? Пап, я так тебя люблю! Мужчина вздохнул и, откинув одеяло, запустил к себе худое тельце, обхватившее его тут же руками и ногами и, пригревшись, успокоенно засопевшее. * * *       С балкона Антону было хорошо видно детскую площадку и двух её обитателей. Один прыгал вокруг, махал руками, без умолку болтал. Второй спокойно сидел на качелях и молчал, изредка качая темноволосой головой. Первый усердно что-то доказывал, рыхлил ногами песок площадки, корчил рожи и требовательно смотрел на второго. - Какой же ты скучный! И почему только я с тобой дружу? Второй спокойно пожал плечами: - Потому что только я могу тебя вытерпеть дольше двух дней. Белобрысый обиженно надул губищи и показал приятелю язык. - Поду-умаешь! Антон закрепил прищепками последнюю из постиранных футболок и, довольный, ушел с балкона. У его счастьица наконец-то появился друг. * * *       Гром грянул, как всегда, неожиданно. Это был гром телефонного звонка матери, после которого у Антона стали подрагивать руки и двоиться в глазах. Сын сидел на кухне и уминал на пару с другом бутерброды. Правильнее было подождать, поговорить наедине, но страх, сжавший сердце будто колючей проволокой, не оставил сил ждать. - Ты зачем бабушке это устроил? Это что за выходка такая? Она старенькая, а ты её пугаешь. - Я её не пугал, я ей правду сказал. Это она меня карами небесными запугивать принялась! - Какую правду, Денис? Что ты... Что ты... - Что я гей! - Глупости! - Я гей, папа! И это не глупости! И не надо мне ничего говорить, тогда я не буду спрашивать тебя, почему бабушка кричала, что яблочко от яблоньки... Как побледнел отец, не заметить было невозможно, но мальчишка кипел, слепой в своём негодовании, и остановил его лишь окрик друга: - Заткнись, придурок! Зло сжав губы, вскочил и выбежал вон, громко хлопнув напоследок входной дверью. Отец тяжело осел на освободившееся место. Друг спокойно дожевывал бутерброд. - Илюш, ты знал? - Да. - Вы?.. - Мы друзья, дядя Антон. - И ты, зная, всё равно дружишь? - Да. Пойду найду, пока делов не натворил. Сами знаете, Диньку нельзя оставлять одного, он от этого... шибко творческий становится. А так покричит и успокоится. И вы, дядя Антон, тоже успокаивайтесь. Илья встал, ловко, несмотря на высокий рост и широкую кость, сманеврировал между мебелью маленькой кухоньки и отправился искать друга.       Денис выиграл этот так и не разгоревшийся бой. Отец, как всегда, покорно опустил руки и сдался на милость победителя. С милосердием у победителя было туго, потому уже через пару месяцев, вернувшись с работы пораньше, Антон застал дома самозабвенно целующуюся парочку, не потрудившуюся даже закрыть дверь комнаты. В глазах на миг потемнело, а кровь прилила к голове, чувствительно бухая в виски. Он будто вернулся на двадцать лет назад, но, по иронии судьбы, теперь оказавшись по другую сторону двери. Замерев на несколько секунд в шоке, переборол себя и, молча прикрыв дверь к ничего не замечающим подросткам, поплелся на кухню. На кухне жевал бутерброды Илья. При виде вошедшего мужчины он оторопел, но быстро взял себя в руки. - Здравствуйте, дядь Антон. - Здравствуй, Илюш. Друг твой, я так понимаю, немного занят? - Угу, занят. - А ты что тут делаешь? Парнишка удрученно пожал плечами. - Ну, мало ли что. Так спокойнее. - И как часто ты вот так его... сторожишь? - Дядя Антон, ему шестнадцать, мы ему не указ. Уж лучше я его тут посторожу, чем думать, где его носит нечистая сила. Девятнадцатилетний "Санчо Панса" его сына был по-своему прав. На секунду задумавшись, отец понял, что тот был абсолютно прав. И он не будет уподобляться своим родителям. Ни за что. Никогда.       В этот момент была проиграна и война. И всё, что оставалось отцу, это положить в аптечку коробку презервативов и тщательно её пополнять. И понимать по быстро исчезающим пакетикам, что лучше здесь, без лишних глаз, чем на улице в антисанитарии и с риском быть застигнутым какими-нибудь гомофобными отморозками. Стало входить в привычку, возвращаясь домой раньше, делать предупредительные звонки, а ночью лежать в темноте и мучиться осознанием происходящего и собственным бессилием. И ждать, когда же сын успокоится, когда образумится, остепенится. Когда закончится этот марафон одноразовых связей, мелькающих лиц и равнодушное пренебрежение партнерами, как расходным материалом. И дождаться через два года, и ужаснуться, услышав громкое: - Пап, познакомься, это Григорий Владимирович. Он согласился помочь мне с изучением "Автокада", - и тихое на ушко, мимоходом, по дороге в комнату: - Он мне нужен. Ты должен мне помочь его заполучить.