Another side of medal

      Ночь окутала город, и тысячи фонарей зажглись на улицах Капитолия, отвлекая на себя внимание. Какой наивный капитолиец будет смотреть на такое чудо света, как звезды?       Кажется, сегодня полнолуние. Я не уверен в этом, ведь всю красоту белолицей спутницы закрыл высокий небоскреб, расположенный прямо перед Тренировочным центром. У меня отняли даже возможность полюбоваться чем-то настоящим. Все вокруг искусственно и однообразно. Внизу стайка женщин, щебечущих про какую-то очередную ерунду, а, может быть, и девушек, ведь из-за тонны косметики на лицах и писклявой манеры говорить их и вовсе не отличишь. Мимо проезжают машины, отмытые до блеска — посмотрев на капот, можно увидеть свое отражение. Все должно блестеть. А остальное неважно. Машина сама по себе не является символом роскошной жизни, но ее отсутствие причисляет тебя к отбросам общества. Эти люди, ослепленные собственным снобизмом, не любят ходить пешком. Во всяком случае, не привыкли.       Я чуть не уронил сигарету, жутко клонит ко сну. Делая еще одну затяжку, я едва не задыхаюсь. Бред это всё. Никотин только ухудшает состояние, что бы там за лекции про расслабление от сигар мне не читала Кашмира. Хотя тут, наверное, дело привычки.       Кто-то барабанит в дверь. Мегз уже видит десятый сон, так что, скорее всего, это Эбернети.       — Открыто, — бросаю я, потушив сигарету.       Верно. В комнату вваливается пьяный Хеймитч. Запах алкоголя я уже чувствую за несколько метров. Без особого приглашения он опрокидывается на диван и, немного отдышавшись от столь долгого и утомительного путешествия по коридорам, сосредотачивает взгляд на мне, а потом на сигарете.       — Эх, Одэйр, нельзя…       — Знаю, но это уж лучше, чем упиваться до чертиков, как это делаешь ты.       — Не указывай старшим. Мал еще. Тебе девчонку спасать надо. А у нее, как знаешь, шансы невелики, — прямо говорит ментор, забрасывая ноги на подлокотник дивана.       — Да знаю я! Заткнись, — перевожу дух и отворачиваюсь, чтобы не видеть этой пьяной морды. Он неадекватен, когда выпьет.       Эбернети же нисколько мой ответ не задел.       Хеймитч устраивается поудобнее и случайно нажимает локтем на кнопку пульта. На экране прямая трансляция 70 Голодных игр.       Арену показывают во всей красе.       Судя по ее строению, распорядитель не особо заморачивался. Кругом лес. Где-то слева от Рога дамба. Там единственное место, где можно достать воду. Профи сообразили, что перекрыть дорогу к дамбе значит лишить трибутов воды. Хотя откуда им было знать, что в лесу ее нет? Но судя по тому, что уже пять человек умерли от жажды, это и была изюминка арены, придуманная распорядителем.       Камеры начинают транслировать трибутов, готовящихся к ночевке. Сначала это профи, сменяющие караул, потом мальчик из девятого, притаившийся за кустом шиповника, а затем я вижу ее.       Энни. Она забралась на одну из веток высокого клена и хорошенько подстраховалась веревками. Не спит. Она вглядывается куда-то в пустоту. Два больших изумрудных глаза отсвечивают в темноте, совсем как у кошки.       Трудно сказать, что привлекло меня в этой девушке. Обычная простушка из дистрикта, ничем не отличающаяся от остальных, но чертовка…       Не знаю, что это. Она не первый мой трибут, и я знаю, каково это — привязываться к своим подопечным. И насколько больно видеть их изувеченные тела, пустые взгляды и особенно держать себя в руках при виде лиц их родителей, которые всей душой тебя ненавидят за то, что ты не уберег их дитя.       Это привязанность. Но к Энни меня тянуло словно магнитом.       Она почти всегда молчала, послушно выполняла требования. Первые дни тренировки были вполне обыкновенные. Но потом я начал замечать загадочные взгляды. Она начинала мне перечить.       Девушки любили прожигать или даже просто пожирать меня глазами, а вот у Энни я не замечал этого покорного влюбленного взгляда. Сначала это меня, мягко говоря, озадачило. Многие почитали за честь работать со мной, и на Жатве я не раз видел, как белокурые красавицы из академии профи чуть ли не дрались за места добровольцев. Все эти «избранные жертвы» носились за мной повсюду. Я уже просто уставал от их лестных словечек и восхвалений. Мне этого порядком хватало и без них. Они болтали без умолку, поэтому иногда мне просто приходилось чуть ли не отбиваться совсем как от назойливых мух.       А вот эта особа была гордой. Плавная походка, слова только по делу. Одним лишь жестом она могла заставить меня замолчать. Я улавливал каждое ее слово, движение. Закончив тренировки, она сразу же удалялась, напоследок одарив меня странной улыбкой. Она играла со мной. Как и я играл с другими. Такое чувство, что она мстила мне, показывая, как ужасно я поступал. Мне всегда неосознанно хотелось сравнить ее с кошкой. Естественность и простота притягивали, но было в ней что-то неуловимое, и я никак не мог понять, что.       Я стал замечать, что начинаю нервничать, когда рядом с Энни находился какой-то парень, будь то даже ее напарник. Странное ощущение.       Она не была слишком умной. По крайней мере, не блистала своими интеллектуальными способностями, но, судя по стратегии, которую она выдумала на арене, я сделал вывод, что ума эта девушка отнюдь не лишена.       Она не терпела прикосновений. Если другие трибутки так и норовили лишний раз дотронуться до меня, то Креста всегда держалась на расстоянии полуметра. Энни не отличалась особой красотой. Единственное, чем она выделялась — это длинные рыжие волосы, почему-то всегда собираемые ею в пучок или конский хвост, которым она нередко заезжала мне по лицу, резко разворачиваясь на каблуках.       Она была загадкой. Тем самым она затащила меня в свои сети, захватив своим очарованием и непокорностью.       А перед ареной она лишь прошептала: «До встречи», слегка дотронувшись холодными губами до моей щеки. По телу пробежал ток, а Энни уже и след простыл. Она как будто знала, что я приложу все усилия, чтобы ее вытащить.       И это не было наивностью. С ней я носился столько, сколько ни один ментор не носился со своим трибутом. Меня называли шизиком, который дни и ночи не выключал экрана, раз за разом продумывая стратегии, присылая подарки с подробными записками. Всех спонсоров я настолько достал, что еще чуть-чуть, и они вовсе откажутся вкладывать деньги на подарки трибуту из дистрикта Четыре.       От мыслей меня отвлек голос Хеймитча:       — Я чё пришел-то, у меня новость. Слышал, что дамба не выдержит и, возможно, через несколько дней обрушится. Распорядители пытаются этого избежать, но, по-моему, безуспешно. В общем, на днях всю арену затопит.       Я вскакиваю с дивана как ошпаренный.       — Ну-ка повтори! Как арена рухнет?       — Ты так спрашиваешь, будто я лично с этим козлом разговаривал. Слышал просто переговоры технарей. Ладно, я к себе, да и, — ментор, шатаясь, подходит и вытаскивает у меня из рук сигарету, — позаботься о девчонке.       Эбернети молча удаляется, оставляя после себя мощный запах алкоголя.       Арена рушится. Возможно, рухнет уже завтра утром. Главная задача — вытащить Энни, направив ее в безопасное место. Я хватаю пульт и мотаю назад, останавливаю там, где показано строение арены. Быстро вытаскиваю блокнот и стараюсь вспомнить уроки безопасности в Третьем дистрикте. Финник, думай, думай, вспоминай, идиот! По какую сторону нужно держаться от дамбы, чтобы повреждения были минимальны? Но, стоп! Энни не знает, где кончается дамба. Ей придется лезть наверх к… Профи. И их нужно согнать вниз, чтобы те погибли. Как же все сложно… Есть один вариант, но тогда я добровольно убью напарника Энни. В любом случае, рано или поздно нужно выбрать одного, хоть это и жестоко.       Майклу придется стать отвлекающим маневром.       У меня остались последние деньги. Их хватит лишь на один подарок. Нож. Энни нужен нож.       Она сможет победить, получив мое предупреждение. Но тогда появляется следующая проблема. Ей придется стать девушкой по вызову. Этого никому еще не удавалось избежать, но на днях ко мне пришла идея. Безумная идея.       Она должна стать психически больной, чтобы Сноу не добрался до нее. И она должна сойти с ума у всех на виду. Разумеется, не взаправду. Тогда Сноу ничего не останется, кроме как просто отпустить Энни Кресту в Четвертый дистрикт, словно той не существовало. Врачи в столице способны вылечить любую болезнь, но никак не вернуть разум человеку.       Когда я предложил эту идею Мегз, она лишь покрутила пальцем у виска, якобы, совсем тронулся, бедняга.       Мне самому кажется это полной небылицей и идиотизмом, но как только я представляю, как один из капитолийцев дотрагивается до Энни, целует ее, а затем срывает с нее одежду…       Я хватаю стакан, и он летит в стену, разбиваясь на тысячи осколков. Да от одной этой мысли я готов рвать, убивать, душить, чтобы не позволить дотрагиваться до Энни каким-то богатым озабоченным папашам.       А с чего ты решил, что она твоя, Одэйр? Разве тебе не было фиолетово на нее первые три дня? Она лишь твой трибут, и откуда тебе знать, что ее не ждет никто дома?       — Не ждет, — проговариваю вслух случайно.       Нужно написать записку Кресте. И уложить в ней все так, чтобы Энни поняла твои тупые мысли и почерк, который она разбирает с трудом, словно шифр. Я беру чистый листок бумаги. Раньше записки были краткими и официальными, но чувствую, эта записка будет немаленькой.       «Энни, близится финал. Я высылаю тебе нож, так как прошлый ты потеряла в схватке. Арена скоро разрушится. Дамба рухнет, и вода затопит все в округе. Тебе нужно забраться наверх дамбы и согнать оттуда профи. Майкл тебе поможет в этом. Прыгай, как только волна начнет подниматься. Не позже. Если опоздаешь, то ничего не выйдет.       И последнее. Я знаю, это безумная идея, но тебе придется поверить мне на слово и послушаться меня. Ты упряма. Ты всегда делаешь по-своему, но сделай все, что я скажу. Тебе нужно притвориться психически больной. Только тогда ты избежишь страшной участи. Какой, я тебе сказать не могу. Прошу лишь — поверь. Умоляю. Только нужно подобрать момент. Ты умничка. Ты справишься. Энни, притворись так, чтобы поверил даже я. Сойди с ума у всех на глазах. Если ты все поняла и сделаешь все, что я сказал — условный жест. Жаждущий твоего возвращения, Финник Одэйр»       Я перечитываю записку, и мне хочется откровенно расхохотаться, и, как минимум, запрятать самого себя в психиатрическую больницу.       Условный жест. Да, мы заранее договорились о нем. Ей приходят мои записки, и, как только она их прочтет и сделает все так, как ей сказали, девушка скрещивает мизинцы рук.       Сказать по-честному, Энни делала это не всегда. Бывало, когда она просто игнорировала мои советы и поступала по-своему. Упрямая.       Я отправляю подарок с запиской и лечу в номер, включаю телевизор. Креста как раз вскрывает парашют. И вот она достает записку. Читает.       Мое сердце отстукивает ритм. Я прикован взглядом к экрану, ожидая реакции моего трибута.       — Ну же, — шепчу я, — давай, ты же умница.       Энни все больше нахмуривается с каждой прочитанной строчкой. Как только дело доходит до «притворись сумасшедшей», она перечитывает эти слова раз десять. Энни не верит своим глазам, а потом просто берет и рвет записку на нескольких частей и выбрасывает за спину.       Переворачивается на другой бок, чтобы я не видел ее лица, ведь ей известно, где расположены камеры, и она прекрасно знает, что сейчас я не свожу с нее глаз.       Надежда медленно ускользает, словно песок сквозь пальцы. Энни посчитала меня самого за ненормального.       А чего ты хотел, Финник? Чтобы она восприняла твои письмеца всерьез?       Я уже тянусь к пульту, чтобы выключить телевизор, но в последний момент вижу, как два мизинца девушки образовывают крест.