***
Когда я разомкнул веки, за окном было уже темно. Сумерки спустились на город, а фонари все еще не зажглись. Люди изредка проходили по нашей улице, почти не отбрасывая теней, побыстрее стараясь попасть домой, туда, где тепло и светло, безопасно и уютно. Им есть куда и к кому спешить. Счастливые. Я рассматривал узоры на обоях нашего дома. Он был простым. Обыкновенные полоски. Светло-зеленые и темно-зеленые. Они чередовались, плотно прижимаясь друг к другу. Я скользил взглядом вверх и вниз по ним, пытаясь отыскать что-нибудь, на чем можно сосредоточить свой взор. Какое-нибудь несовершенство, может, какую-то кривую полоску. Когда я понял, что эти обои обязательно порадуют глаз перфекциониста, я встал и направился в свою комнату. Тут все было просто. Одноместная аккуратная деревянная кровать, стол, стул, шкаф, кресло в углу и несколько картин на стенах. Повсюду царили порядок и чистота. Это все было похоже на какой-то недорогой мотель. Недорогой, но чрезвычайно уютный. Тот мотель, чьи хозяева не имели много средств на покупку хорошей мебели, но тратили все свои силы на то, чтобы люди себя чувствовали здесь хорошо. Может, кое-где облупилась штукатурка или же появилось немного плесени на потолке. Но это не играло никакой роли. Эта комната раньше принадлежала дочери Миссис Робинсон. Кресло закрывало обзор на темное пятно, что было оставлено детской кроваткой. Выдвинув ящик стола, я извлек оттуда книгу. Здесь было много книг. Повсюду. Я мог бы открыть книжный магазин, захоти я избавиться от самого большого богатства в моей жизни. Тут были философы, были классики, была фантастика и детективные жанры. Были комедии, были учебники. Все это было заботливо расставлено и разложено мной так, чтобы я могу найти что угодно и когда угодно. Моя маленькая библиотека была моей гордостью и отрадой. Я не смог бы утверждать, что я был книжным червем. Я не глотал книги одну за другой и не мог цитировать различных авторов, называя при этом книгу, страницу и строчку, откуда эта цитата была взята. Мне… Мне просто нравилось чувствовать себя таким богатым, не имея при этом никаких денег. Я стоял, листая томик Шекспира, пропуская по несколько страниц и останавливаясь лишь на определенных абзацах. Я простоял бы так целую вечность, пока не просмотрел бы книгу полностью. Я мог бы наслаждаться музыкальным шуршанием страниц, ласкающим слух, до скончания дня, если бы не голос тети, немедленно вызывающий меня на первый этаж. Без привычных вздохов я поставил книгу на место и спустился вниз. Миссис Робинсон порхала у плиты, одаривая теплыми взглядами и улыбками нашу гостью. И, конечно, вечно интересуясь, не хочет ли она чаю, пирогов, жареной картошки, котлет или еще каких-нибудь кулинарных изысков. Гостьей была Жаклин. – Привет, Фрэнк, - она усмехнулась, помахав мне рукой. – Привет, Жак, - я ответил ей тем же неуклюжим и каким-то детским жестом. Я никогда не звал ее Жаклин. Никто ее так не звал. Все звали ее Жак, и ее это полностью устраивало. Девушка поднялась и, сказав что-то моей тете, без слов стала подниматься на второй этаж. Я же последовал за ней. Когда мы оказались у подоконника, она по-хозяйски устроилась на нем, закинув ногу на ногу. Я пристроился рядом, уставившись в пол. Я не стал уже в который раз изучать ее мальчишеские черты, курносый нос, веснушки, что были рассыпаны самим солнцем по ее щекам, темные тонкие брови, короткие рыжие волосы, маленькие ушки с кучей проколов, татуировку на шее, ее любимую клетчатую рубашку и потертые джинсовые шорты. Это была Жак. Она всегда была такой. Тогда, когда мы враждовали. Тогда, когда мы впервые заговорили. Тогда, когда мы стали сидеть за одной партой. Тогда, когда мы поклялись друг другу в вечной дружбе. Тогда, когда мы совсем перестали разговаривать и тогда, когда мы стали видеться только потому, что в нас жила память. Жак была из тех людей, с которыми хорошо молчится. Она приходит ко мне несколько раз в месяц и сидит рядом, думая о чем-то и весело болтая ногами. Мы думаем каждый о своем. А раньше думали об одном. – Скучаешь по школе? - спросила она полчаса спустя. – Ничуть, - соврал я. И снова молчание. Она, вероятно, думает о том, что у нее завтра просмотр в Академии Искусств. Я думаю о том, что у меня безумно мерзнут ноги. Мы молчали и тонули в мыслях и воспоминаниях. Жак любила ромашки, это я хорошо помнил. А Жак хорошо помнила, что я не люблю цветы. Жак любила ужастики, я любил документальные фильмы. Жак любила играть в футбол, я отдавал предпочтение хоккею. Жак была без ума от The Beatles, а я фанател от Misfits. Жак обожала котов, я предпочитал собак. Жак поступила в университет, а я просто чертов неудачник. – Мне пора, - она похлопала меня по плечу и встала. Я сделал то же, сотворяя для нее провожающий кортеж, который состоял из меня одного. Внизу, уже стоя за дверью, девушка наклонилась и подняла что-то, что лежало на крыльце. – «Этому парню, сидящему на подоконнике», - прочитала вслух Жак. – Фрэнк, это тебе, - она обнажила свои чуть желтые из-за курения зубы. Мгновение спустя она уже быстро вышагивала прямо посредине дороги, засунув руки в карманы и что-то беззаботно насвистывая. Я захлопнул за ней дверь и быстро развернул бумажку. Поразительно, короткое послание было написано не обычной ручкой. Даже не капиллярной. Оно было выполнено пером. Я видел капли черных чернил, что оно оставило кое-где. Безусловно, такое могло сделать только перо. То, чем творили свои шедевры великие писатели. Пережиток прошлого, которым никто не пользовался. Письмо было выполнено им. Одна строчка, заставившая мое сердце пропустить удар. «Зайдешь ко мне как-нибудь на чай?»перо
12 декабря 2014 г. в 17:31
И вроде бы все хорошо,
Но так однообразно живу.
Может быть это поэтому я и грущу
Я молча кивнул, продолжая мысленно восхищаться его чертами лица. Они того стоили.
Тайна наклонилась за вторым листом и снова стала что-то писать. И снова он повернул его ко мне. «С тобой все в порядке?» - вопрошала немая белизна бумаги. И я снова кивнул за неимением чего-то, на чем можно написать ответ. Я бы написал целую поэму в качестве ответа.
Джерард изящно помахал мне рукой и скрылся. Словно растворился за белыми гардинами, утонул в их облачной легкости. Он снова исчез.
Я недолго размышлял о том, что только что произошло. Я не стал задаваться банальными вопросами вроде «Почему он это сделал?» или же «С чего это?». Некоторым людям не нужны мотивы для своих поступков. Мне было интересно, заготовил ли он заранее бумагу, чтобы поинтересоваться, все ли со мной хорошо. Или, может, он просто увидел меня, сидящего на подоконнике? Запомнил ли он меня тогда, в магазине? Это было весьма любопытно. Но любопытство, к сожалению, уступило место моей глупой хронической усталости и сонливости, и я провалился в сон. С чего бы это, если я ничего не делаю днями?