Помехи

      — Астрономический отдел привязал активность контракторов к окрестностям отеля Татешина, — голос Оцуки перекрыл треск радио. — Но конкретное место пока не известно.       — Принято.       «Порше» Мисаки легко влился в ночное разреженное движение. Она была всего в паре минут езды от отеля. Это оказалось небольшое здание, расположенное на узкой улице среди других пяти- и десятиэтажных офисных зданий, гостиниц и магазинов. Такой район непросто перекрыть.       — Сайто, вы и Коуно следите за въездом на Яцукуни Дори. Мацумото, оставайся на другом конце улицы. Я наблюдаю за главным входом в отель.       — Есть! — в унисон ответили Сайто и Мацумото.       Мисаки поставила машину напротив отеля и заглушила двигатель. Пальцами она рассеянно барабанила по рулю.       Последние три вечера она включала радиопередатчик, который Хэй дал ей, а потом забыл забрать, и слушала переговоры его команды. Она сама не понимала, зачем это делает — она точно не собиралась использовать полученную информацию, чтобы устроить засаду и арестовать их, пусть ее долг и состоял именно в этом. Наверное, она всего лишь хотела услышать его голос. Но до сегодняшнего вечера все, что ей досталось — разговоры (точнее, препирания) между Хуаном и Мао о марке консервированного лосося, которую Хуан покупал для контрактора-кота. И ничего от Хэя или Инь.       Однако сегодня, когда Мисаки все еще была на работе, пришло сообщение об активности контракторов в Синдзюку, недалеко от полицейского управления. DU-973. Естественно, она тут же ухватилась за это сообщение и, едва только оказавшись одна в машине, вставила в ухо наушник и включила радио (предварительно убедившись, что микрофон не работает) — просто на случай, если Хэй тоже в это замешан. И точно — через крохотный передатчик она услышала, как Инь информирует его о передвижениях цели, переодетой в форму гостиничной прислуги, по третьему этажу отеля. Мисаки не знала наверняка, о каком отеле речь, но могла поспорить, что разговор идет об отеле Татешина.       Несколько долгих минут ни по одной из раций, ни из отеля ничего не было слышно. Потом голос Инь прервал тишину.       — Он увидел меня. Он бежит. Предмет у него.       Никакого ответа от Хэя.       Потом Мисаки услышала голос Мао:       — Полиция, прямо напротив отеля. Опять та настырная леди-полицейская. Лучше разберись с ним внутри.       Черт. Черному коту слишком легко остаться незамеченным на укрытых темнотой ночных улицах.       — Новая активность! — опять послышался голос Оцуки, искаженный шумами и почти не узнаваемый по сравнению с голосами в дорогом передатчике, который сейчас был у Мисаки в ухе. — Звезда ВК-201. Теперь мы идентифицировали место: крыша отеля Татешина. Имейте в виду, кажется, между ними конфликт.       Черт! Мисаки выскочила из машины и побежала через улицу, не обращая внимания на машины. Сайто и Коуно тоже скоро будут здесь, но она оказалась ближе — и первой.       Ворвавшись в дверь, она оглядела скромное лобби отеля в поисках лестницы. Увидев ее, Мисаки поспешила туда, на ходу вытаскивая пистолет из кобуры. На лестнице никого не было. Мисаки побежала наверх, пытаясь представить, что она найдет там — и что будет с этим делать.       Спустя пять этажей ее ноги горели огнем, зато она добралась до двери на крышу. Та была выбита и приоткрыта, но со своего места Мисаки ничего не могла разглядеть. Дыхание у нее совсем сбилось от бега. Она на секунду остановилась, чтобы унять сердцебиение, а потом открыла дверь настолько тихо, насколько могла, и вышла на крышу, держа пистолет наготове.       Первым, что она увидела, был темный силуэт лежащего тела. На мгновение ее накрыла паника при мысли, что это Хэй, но тут она разглядела вторую темную фигуру, бегущую к краю крыши, и мгновенно его узнала.       — Стоять! Полиция! — она совсем не это хотела сказать; привычные слова вырвались сами собой.       Он обернулся. Белая маска блеснула в оранжевых городских огнях. Отвернувшись, он встал на парапет.       — Подожди! Хэй! — но было уже слишком поздно. Он спрыгнул с края крыши, не подарив ей второго взгляда. Мисаки подбежала к парапету и перегнулась через него. Хэя нигде не было видно.       Дверь с грохотом распахнулась у нее за спиной.       — Шеф! Все в порядке?       — Да, — ответила она Сайто фальшиво-бодрым голосом, надеясь, что это скроет ее разочарование. Отвернувшись от края крыши, она вложила пистолет в кобуру. — DU-973. Мертв?       Коуно склонился над лежащим контрактором и проверил его пульс.       — Мертвее мертвого, — сказал он. — И никаких видимых следов.       — Где ВК-201? — спросил Сайто.       Мисаки только покачала головой. Она слышала по радио, как Хуан направляет Хэя и Мао на точку рандеву. Преследовать их она не могла — надлежало позаботиться о месте преступления и заполнить кучу бумаг. ***       Когда Мисаки наконец добралась до дома, ноги у нее подгибались. Забег на пять этажей вверх в конце и без того долгого дня выпил из нее все силы, и она с ужасом думала о докладе, который ей придется сделать начальнику завтра утром. Тот был и без того недоволен ее действиями в прошлую субботу (несмотря на раскрытую агентурную сеть МГБ), а ее команда была раздосадована тем, что она помчалась на крышу отеля одна, даже не объявив по рации о своем намерении, хотя они не стали включать это в свои рапорты. ВК-201 скрылся с места преступления на ее глазах — второй раз за неделю. Мисаки мечтала о бокале вина и горячей ванне перед сном.       Отперев дверь квартиры, она зажгла свет и сбросила туфли. Сумка и пиджак полетели на придверную тумбочку. Мисаки была уже на полпути на кухню, когда осознала, что не одна в квартире. На диване в ее гостиной, ссутулившись, сидел Хэй, следя за ней из-под полуприкрытых век. Он был весь в черном и при оружии. Черный плащ лежал на соседнем стуле. На взгляд, Хэй был не менее измотан, чем она сама.       Она быстро оправилась от изумления, хотя сердце продолжало колотиться, как бешеное.       — Что ты здесь делаешь? — осторожно спросила она.       Больше всего она хотела, чтобы вместо ответа он медленно подошел к ней, обнял и зацеловал до потери сознания. Но он не двинулся с места.       — Мой передатчик до сих пор у тебя.       — А. Верно.       Интересно, знал ли он, что Мисаки прослушивала их переговоры сегодня ночью? Она достала передатчик из кармана — по крайней мере, он был не у нее в ухе... Подойдя к дивану, Мисаки уронила устройство в протянутую руку и шагнула назад. Он не сделал движения ей навстречу.       Хэй засунул передатчик в карман, но остался сидеть. Стоя перед ним, Мисаки чувствовала себя, как на допросе, но сесть рядом не решалась — оказавшись в такой близости от него, она не доверяла своему самообладанию, и не хотела рисковать, не получив явного приглашения.       — Ты назвала мое имя, — сказал он, слегка сузив глаза.       Ну да, и правда ведь назвала.       — Это была ошибка. Оговорка. Вокруг не было никого, кто мог услышать, но в следующий раз я буду осторожнее.       — Следующего раза не будет, — сказал Хэй холодным ровным голосом, по которому Мисаки могла понять, что он опять пытается подавить эмоции, но не угадать, что это за эмоции. — Ты должна держаться подальше от меня, ты понимаешь? Иначе ты пострадаешь.       Хотя его слова походили на угрозу, Мисаки показалось, что она слышит стоящую за ней мольбу. Он не хотел, чтобы она пострадала из-за него.       Естественно, она могла бы возразить, что будет вынуждена сталкиваться с ним во время его заданий — по крайней мере, пока он не покинет город, — но наверняка он и без нее это понимал. Как и понимал, насколько для него опасно явиться к ней домой. И все же он был здесь. Он, наверное, сам не осознавал, насколько это жестоко с его стороны — жестокость была не в его характере.       — Просто будь осторожнее, — коротко сказал он. А затем добавил, уже мягче: — Что ты хотела?       Она нахмурилась:       — Что?       Он смерил ее глубоким, темным взглядом.       — Когда ты просила меня подождать.       — О... Я... я не знаю, — призналась она. — Ничего. — Почему она позвала его? На крыше в центре города, когда его сообщники ждали, а ее команда висела у нее на пятках...       Хэй отвел глаза и встал. Мисаки сделала еще один шаг назад, чтобы не стеснять его. Когда он потянулся за плащом, она увидела струйку крови, стекающую по тыльной стороне его руки. Карминная капля упала с пальца.       — Хэй, ты ранен!       Он безразлично взглянул на руку:       — Это ерунда, — а затем его взгляд опустился ниже; его глаза расширились при виде свежего пятна крови на ее кремовом ковре. — А... — произнес он, и его лицо приобрело очаровательно смущенное выражение. — Я могу это отчистить...       Смешок сорвался с губ Мисаки.       — Иди в ванную, — сказала она, прикрыв рот ладонью, пытаясь не рассмеяться еще больше. — По крайней мере, я смогу тебя перевязать, так что ты не будешь истекать кровью всю дорогу до дома.       Она указала на ванную. Хэй помедлил.       — Иди, — сказала она строже, и он пошел, бросив на нее нечитаемый взгляд. Руку он прижал к животу, стараясь не запачкать ковер еще больше. Прежде чем последовать за ним, Мисаки зашла на кухню, намочила полотенце холодной водой и положила его на пятно, чтобы кровь не пропитывала ворс. Пятнышко было крошечное, но она сменила ковер только год назад..       Промокнув пятно, она оставила полотенце поверх него, и остановилась, глядя на полоску света, льющуюся из двери ванной. Решаясь.       Когда Мисаки вошла, Хэй стоял у раковины, разматывая полосу черной ткани прямо над локтем. Мисаки прежде не заметила эту импровизированную повязку, черную на черном. Он уронил ее в раковину; ткань промокла и теперь оставляла красные разводы на фарфоре. С руки на пол накапало еще больше крови, но плитку в ванной будет несложно отмыть.       — Снимай водолазку, — приказала она, рассматривая широкую прореху на рукаве. Ткань была слишком плотной, чтобы просто закатать ее до плеча.       Он не ответил — только слегка покраснел и принялся отстегивать свое оружие.       Ванная Мисаки была маленькой и утилитарной; хозяйка пожертвовала свободным пространством в пользу широкой ванны и до сих пор об этом не жалела. Но в результате около раковины было совсем мало места для двоих. Мисаки протиснулась ему за спину, чтобы добраться до шкафчика с медикаментами, вынудив его отступить обратно в комнату, чтобы не коснуться ее. Его обычное напряжение ушло. Она постаралась не улыбаться при мысли, что простая близость к ней заставляет его нервничать — во всяком случае, с ней творилось то же самое.       Мисаки начала доставать медикаменты, необходимые для обработки раны. Конечно, у нее не было такой роскошной аптечки, как в его конспиративной квартире в Роппонги, но и ее припасов должно было хватить.       Роясь в шкафчике над раковиной, краем глаза она видела, как Хэй уложил свои ножи в ванну за неимением лучшего места. Он стащил водолазку через голову и вид его обнаженного торса заставил ее сердце замереть. Низ водолазки был разорван там, где он отрезал от нее кусок, чтобы перевязать рану. Рука была красна до самого локтя, но Мисаки поняла, что большая часть крови — это кровь, пропитавшая рукав водолазки, а потом размазавшаяся по коже. Он кинул водолазку в ванну, к ножам.       — Садись, — она указала на край ванной. Когда он сел, она устроилась на стоящий рядом с ванной туалетный столик. Теперь они были так близко друг от друга, что их колени соприкасались.       — Вот так, — она аккуратно взяла его под локоть и положила его руку к себе на колени, так что ей было хорошо видна рана сбоку трицепса. Порез был не широким, но глубоким, и из него продолжала медленно течь кровь.       — Твоя одежда, — сказал он. Если то, что его рука лежала у нее на бедре, и смущало его, он никак этого не показал.       — Ты не первый человек, истекавший на меня кровью, — ответила Мисаки. — Я знаю хорошую химчистку, — но все-таки подоткнула полотенце для лица под его руку. Она ненавидела лишние рейсы в химчистку.       Она смочила большие куски марли в медицинском спирте и начала очищать кожу вокруг раны, одной рукой удерживая его предплечье. Его мышцы напряглись под ее ладонью — должно быть, он был все-таки не так расслаблен, как ей показалось поначалу.       — Как же это случилось? Ты же был в плаще? — спросила она, не отрываясь от своего занятия.       — Плащ защищает от пуль, не от ножей.       Тогда ясно — полиция нашла нож рядом с телом контрактора: короткое неприятное оружие, которое можно легко спрятать в ладони. Она решила, что он принадлежит Хэю — уж ножей у него было более, чем достаточно.       — М-м...       Она закончила очищать окрестности раны и перешла к ней самой. Хэй слегка поморщился, когда спирт попал в рану, но не отдернул руки. Благодаря спирту кровотечение остановилось.       — Довольно глубокий порез. Возможно, придется наложить стежок-другой.       Хэй тоже разглядывал рану.       — Просто крепко перебинтуй — мышца сама легко срастется.       Что ж, ему лучше знать. Большинство шрамов на его худощавом теле были гладкими и едва заметными — следы хорошо обработанных ран. С наружной стороны предплечья протянулся тонкий и длинный шрам. Она рассеянно провела по нему пальцем. Интересно, как Хэй получил его? Ответит ли он, если она спросит?       Мисаки внезапно осознала, что делает, вскинула голову и встретилась взглядом с Хэем. Желание в его темных глазах было почти физически ощутимо. Она задохнулась. Выдержав его взгляд пару секунд, она отвернулась и дрожащей рукой взяла мазь с антибиотиком.       — Почему ты не пытаешься меня арестовать? — тихо спросил он, когда она принялась накладывать мазь на рану.       — Я знаю, это мой долг, — она была уверена, что их соглашение не покрывало появление Хэя у нее дома в экипировке Черного Жнеца и со свежими ранами после того, как она видела его убегающим с места убийства. — Но ты бы не пришел сюда, если бы думал, что я это сделаю.       Он не ответил. С помощью фигурного пластыря она свела края раны, а потом принялась плотно наматывать вокруг его руки широкий бинт и продолжила:       — Несмотря на то, что ты, наверное, один из самых опасных контракторов, когда-либо появлявшихся в этом городе, я ценю, что ты не убиваешь без разбора и не подвергаешь опасности гражданских. Что мне по-настоящему важно — узнать, кто стоит за тобой, и каковы их цели. Но либо ты мне это скажешь добровольно, либо вовсе не скажешь. Арестовывать тебя бессмысленно.       Она могла представить его в комнате для допросов — прикованного к столу и хранящего молчание день за днем, не важно, какие угрозы или сделки на него сыпались. У него были собственные причины не предавать свою организацию, и перспектива тюремного заключения тут бы ничего не изменила. Это если полиции вообще удастся его арестовать, в чем она сильно сомневалась.       — Ты рассуждаешь, как контрактор, — сказал он.       — Ну, хоть кто-то из нас рассуждает, как контрактор, — Мисаки оттянула бинт, чтобы убедиться, что повязка сидит плотно, оторвала остаток рулона и закрепила хвостик. — Помнишь, что тебе сказал Морадо? Если бы он не видел, как ты используешь свою силу, он бы не поверил, что ты контрактор? Что ж, я тоже чувствую что-то подобное. Чем больше времени я провожу с тобой, тем больше я понимаю, что ты вовсе не такой ужасный человек, каким себя считаешь.       Она думала, что он будет протестовать, спорить, возможно, даже рассердится, но он только уставился себе под ноги, слегка нахмурившись.       Мисаки внимательно осмотрела перевязку. На бинте не было ни следа крови.       — Должно сойти.       Хэй отнял руку, рассеянно тронув бинт, и Мисаки встала, чтобы убрать аптечку. Сердце заколотилось. Она поставила в шкафчик новую бутылочку медицинского спирта, положила новую упаковку бинтов и взглянула на Хэя. Он продолжал сидеть, сгорбившись, на краю ванны, потерявшись в своих мыслях. Напряженные мышцы спины выдавали его усталость и напряжение. Она намеренно неспешно скользнула взглядом от четко очерченной линии ключиц к плоскому животу. Задержав дыхание, отвернулась и захлопнула дверь шкафчика.       — Что ж, — сказала она, надеясь, что голос не предаст ее. — Уже поздно и мне наверняка пойдет на пользу долгая горячая ванна. Судя по всему, тебе тоже. Ты можешь присоединиться ко мне или уйти. Тебе решать.       Краем глаза она видела, как он резко вскинул голову. Она не могла разобрать выражения его лица: оно с равным успехом могло быть удивлением, смущением или чем-то совсем другим. Она повернула голову немного сильнее, чтобы вовсе не видеть его — он слишком нервировал ее, и, если он собирается ей отказать, то она не хотела смотреть ему в глаза в этот момент. Но чтобы не оставлять двусмысленностей, она выпростала рубашку, заправленную в брюки, и начала расстегивать ее.       Он так и не пошевелился до того момента, как она расстегнула последнюю пуговицу и бросила рубашку на пол — да будут прокляты эти пятна крови — и теперь она была убеждена, что всю дорогу все неправильно понимала. Покраснев, она осознала, что стоит между ним и дверью — конечно же, он не мог двинуться. Но возможности дать ему больше места у нее не было, а, остановившись сейчас, она будет выглядеть полной идиоткой. Ему придется найти способ обойти ее.       Мисаки коснулась пуговицы брюк и едва не ахнула, когда руки Хэя оказались там прежде ее. Она не услышала его движения, но теперь он стоял у нее за спиной, всем телом прижавшись к ней, и она слышала его теплое дыхание над ухом. Закрыв глаза, она задержала ладони на его руках, пока он расстегивал оставшиеся пуговицы. Раскрыв молнию, он медленно стянул с нее брюки, одновременно лаская ее бедра и ягодицы.       Одна рука легла ей на живот, другой он снял с нее очки и положил их на тумбочку. Перекинув ее длинные волосы, собранные в хвост, через плечо, он зацепил бретельку бюстгальтера, и та сползла с плеча. Мисаки, с его помощью высвободила руку и сама сняла вторую бретельку. Хэй расстегнул застежку, и бюстгальтер упал вниз, к рубашке и брюкам.       Теперь, когда ее волосы больше не мешали, он целовал ее в шею, медленно поднимаясь к уху. Мисаки обернулась, опять накрыв его руки своими, и подставила губы под долгий, медленный и глубокий поцелуй. Она чувствовала его вожделение и намеренно подалась бедрами назад, исторгнув из его горла низкий утробный звук, от которого ее пробрала сладкая дрожь.       — Не торопись, — сказал он, тяжело дыша и губами касаясь ее уха. — У нас вся ночь впереди.       Но его слова ничуть не вдохновили ее остановиться — только еще больше разожгли ее страсть. Она изогнулась в его руках и опять впилась в его губы. Одной рукой он крепко прижимал ее к груди, другая опустилась ниже талии. Каждое его движение было расчитанно медлительным, отчего они превращались в мучительно-нежную пытку.       Она взялась за его ремень, но, к своему растущему нетерпению, не смогла справиться с замысловатыми пряжками. В конце концов, Хэй расстегнул их сам, и как только он это сделал, она выдернула ремень и кинула его на пол.       Но прежде, чем она смогла отправить его брюки вслед за ремнем, Хэй взял ее ладонь и положил себе на бедро. Под пальцами она почувствовала рукоять ножа и припомнила тот клинок, который он носил пристегнутым к ноге — именно им он перерезал ее путы в подвале бара. Здесь крепление было проще, и она быстро отстегнула нож. Если он и звякнул, ударившись о пол, она этого не услышала за стуком собственного сердца. Зато ей показалось, что она чувствует, как его сердце колотится ей в грудь. Дыхание у обоих было частым и прерывистым.       Так же, как и он, она дала себе волю, оглаживая его мускулистые ягодицы и бедра, пока стягивала с него брюки. Но прежде, чем она попыталась отправить его черные тесные боксеры в общую кучу одежды, он остановил ее. Подняв ее подбородок, он прижался лбом к ее лбу, и она увидела в его глазах вопрос. Страх. И нужду. Всю глубину человеческих эмоций, захватывающую дух.       — Спальня — напротив, — ответила она прежде, чем он смог что-то сказать, и снова поцеловала его. Ванна оказалась забыта.       Мисаки медленно открыла глаза. Сколько времени прошло, определить было невозможно. Может быть, она проспала несколько часов, может быть всего лишь ненадолго впала в блаженное забытье. До рассвета было еще далеко, и темноту комнаты рассеивала только полоска света, пробивающегося из ванной.       Рядом с ней на животе неподвижно лежал Хэй, одной рукой обнимая ее. Теплая тяжесть его тела успокаивала. Ее рука лежала у него на спине, и сейчас она не чувствовала ни следа его обычного напряжения. Она снова закрыла глаза, слишком сонная и счастливая, чтобы пошевелиться. Не хотелось даже сдвинуть руку, которая начала затекать под его щекой.       Должно быть, она опять задремала. Постепенно она начала осознавать, что Хэй не спит. Он осторожно высвободился из ее объятий, и она почувствовала, как матрас прогибается от его движения. Она приоткрыла глаза и увидела силуэт Хэя, сидящего на краю кровати. Он собирался уйти. Мисаки мгновенно проснулась.       — Хэй, подожди! — тихо сказала она, садясь на кровати. Простыни были еще теплыми там, где он лежал.       — Мне надо идти, — голос у него был пустым.       — Когда я снова тебя увижу?       В тусклом свете она видела, как он напрягся, услышала его вдох, когда он приготовился ответить. Она знала, каким именно окажется этот ответ.       — Не говори, что это ошибка! — сердито сказала Мисаки. — Не говори, что мы больше никогда не увидимся! — она злилась на него — за то, что он так легко сдается, и на себя — за слезы, застилающие глаза.       Он медленно выдохнул, но ничего не сказал — а значит она была права. Она сильнее прижалась к нему, обхватив его талию, и уткнулась лицом ему в шею, вдыхая запах его тела.       — Я знаю, мы заключили сделку, но я не могу больше ее выполнять. Я не могу тебя забыть, и, если ты сейчас уйдешь, то завтра же я окажусь у тебя на пороге. Тебе все-таки придется стереть мою память.       Он молчал так долго, что она бы могла заснуть так, прижавшись к его спине и слушая ровные, мерные вздохи — если бы не острая боль от мысли, что она его теряет.       — Что, если мы заключим новое соглашение? — сказал он наконец.       — Что? — переспросила Мисаки. Ее щеки были мокры от слез, но она не попыталась их вытереть.       — У тебя есть что-нибудь яркое? Шарф, например, или шляпа?       — У меня есть розовый платок, — ответила Мисаки, обескураженная этим вопросом. Двоюродная бабушка подарила ей этот платок много лет назад, но Мисаки ненавидела розовый, равно как и головные уборы, закрывающие уши. Единственная причина, по которой она так и не выкинула платок — дарительница все еще здравствовала, и Мисаки так и жила в страхе оскорбить свою старомодную родственницу. Еще больше, чем она ее уже успела оскорбить...       — Если однажды ночью захочешь меня увидеть, повесь платок на окно своей спальни, — сказал Хэй. Мисаки показалось, что она слышит смущение в его голосе, и она улыбнулась. — Если я в этом районе и не занят, то, может быть, я загляну.       Ее улыбка стала еще шире.       — Договорились, — ответила она и развернула его лицом к себе, чтобы дотянуться до его губ. И когда он уложил ее обратно на кровать, целуя нежно и жадно, она поняла, что насчет «может быть» он солгал.