***
Почему я решаюсь на это? Наверное, надоело носить эту фразу в себе, прокручивать ее постоянно, повторять, будто зазубривая формулу из учебника. Надоело до такой степени, что уже пофиг на то, какая последует реакция. Просто говорю: – Я тебя люблю. Удивительно, не запинаюсь ни на одной букве. Даже голос не дрожит, потому что выучено на пять с плюсом – слетает само собой. Вот бы с уроками так же. Дерек смотрит спокойно, даже бровью не ведет. Пока его взгляд быстро и холодно трогает мое лицо, я стараюсь контролировать свое дыхание, потому что паническая атака, она та еще сука, вечно «вовремя». Пальцы рук начинают противно подрагивать, а перед глазами мелькают пятнышки, будто долго смотрел на солнце. Если не сделаю вдох – начну задыхаться, а это уже пиздец. Дерек не Лидия, вряд ли он откачает меня поцелуем. Он садится на стул, предварительно развернув его спинкой вперед. Чуть хмурится, а потом выдает: – Не пробовал бегать начать? – я вздергиваю бровь. Не самый ожидаемый вопрос. – Записаться в хор? Купить схемы для вышивания? – Какого черта ты имеешь в виду? – теперь еще и дергает всего, как под наркотой – замечательно. – Я имею в виду, – его голос леденеет, я так х о р о ш о знаю такого Дерека, это, блять страшно, как хорошо я его знаю, – … Что тебе нехуем заняться, Стайлз. Он резко встает, и стул падает. Я поднимаю его трясущимися руками, потому что складывается ощущение, что, если я не займу их чем-то – их просто оторвет. Звон в ушах медленно перетекает в тишину.***
Знаете, любить Лидию было бы проще. Если бы я действительно любил Лидию, как думал в какой-то период, то в моей голове, по крайней мере, было бы место для фантазий. Я мог бы фантазировать о ней и, возможно, втайне надеяться. Так и было какое-то время. Любить Дерека – это не иметь ничего, даже фантазий. Я не могу представить даже любящий взгляд Дерека на меня, потому что образ смотрящего на меня Дерека – это образ человека, которому отвратительно на меня смотреть. Это глубоко внутри меня. Его злые глаза, обжигающие холодом, омерзением, раздражением. Это глушит любые попытки представить что-то иное. Я бы хотел представлять многое с ним. У меня не выходит.***
У Скотта тридцать четыре причины, по которым, как он считает, они с Кирой не могут быть вместе. Первая причина – Эллисон. Вторая – его ликантропия. Про остальные я не могу сказать, он не так часто их повторяет. Кира влюблена в него до беспамятства, и я ловлю себя на том, что иногда ненавижу Скотта, ведь он не пользуется возможностью, которая у него есть. Я не могу спать. Закрываю глаза и вижу эту черноту, искать в которой светлый тоннель на ощупь – занятие без перспективы. Каждую ночь весь мой сон – это тысячи морганий, только в такие периоды организм отдыхает. Наверное, я извожу себя. Не переношу чувство жалости к самому себе, но сейчас иначе не получается. Я чувствую, как любовь к нему кипит внутри меня, разрастаясь. Она не собирается исчезать, и я ловлю каждый взгляд Дерека с жадностью, пропихиваю его глубоко в себя, потому что это взгляды-насмешки, взгляды-сосредоточение-боли, а это дает крошечную надежду, что однажды, накопив достаточно, я смогу его возненавидеть.***
Он смотрит дольше. Я знаю это, потому что помню каждый взгляд, и все они длились от одной до четырех секунд. Он смотрит семь. Я веду плечом, пытаясь сбросить чужое отвращение с себя, но оно прилипает, мгновенно расползаясь по всему телу. Едкое такое, знаете, смрадное, прямо под кожу. – Дерек, что тебе нужно? – не поворачиваюсь, лишь кошу глаза, а внутри все кипит, как соус на прокаленной сковороде. Он подходит ко мне – руки все еще скрещены на груди, и, Господи, я ненавижу это тело всей душой, я хочу, чтобы оно отошло от меня. – Хватит, – говорит Дерек, и я уже знаю, о чем он. Хватит. Любить. Меня. Я обнимаю себя руками – зябко. В лофте Дерека всегда так, даже в тридцатиградусную жару. Это он источает этот немыслимый холод. Пожимаю плечами: – Я что, мешаю тебе? – Да. – Чем? – на секунду поворачиваю голову, бросаюсь в него острым (как я надеюсь) взглядом, а потом отвожу глаза. Трус. – Я к тебе не лезу, не трогаю тебя, не навязываюсь, я с тобой даже не говорю, потому что я же не смертник какой-то там. Так что отвали. Дерек делает еще шаг, и это б л и з к о. Мне снова трудно дышать. Он встает напротив, и глаза уже прятать некуда, потому что у Хейла природный талант – цеплять, как рыбку на крючок. Мы соприкасаемся взглядами, я хочу ликовать, но выходит лишь внутренне молиться. – Хватит, – повторяет он. Я усмехаюсь и мотаю головой. – Если бы я мог. – Стайлз, прекрати, – на секунду становится любопытно, потому что Дерек сейчас эмоционален, и это связано со мной, хоть и не в том контексте, в котором мне бы хотелось. – Мне что тебя, трахнуть, что ли, чтобы ты перестал? Это пощечина, но толку с нее, как с горячего кофе на пляже. Трахнуть. Он говорит это так легко, а ведь я даже поцелуев с ним не представлял ни разу. Машинально опускаю глаза на плотно сжатые губы. Красивые. Твердые, шершавые, окруженные короткими волосками щетины. Пытаюсь представить, и ничего. Блять, он ведь лишил меня даже этого. – Не нужно, – поднимаю сумку с пола, выкладываю книги, которые Дитон ему передал, иду на выход. – Ты перестанешь? Это охуенно смешно, потому что, когда Дерек Хейл просит Стайлза Стилински забыть о нем – в его голосе слышится неразбавленное отчаяние. Я застываю у самой двери. У меня сбивается счетчик сердечного ритма, его заклинивает, и я опасаюсь, что скоро оно откажет совсем. Я поворачиваюсь вполоборота. Дерек красивый, как бог, он – одновременно лучшее и худшее, что было и есть в моей жизни. Дерек – мое мучение, мой посмертный приговор, он будет преследовать меня, пока в крышку моего гроба не забьют последний гвоздь – возможно, это случится довольно скоро. – Нет, – я улыбаюсь, когда говорю это. Потому что я люблю его, люблю так сильно, что ни одна его просьба не имеет значения.