16 мая
Ледяные капли конденсата скользили по шее и затекали в ложбинку между ключицами. Быстров вздрагивал и сжимал горячие термогрелки в своём спальном мешке. Ему снилось море. Мягкий рокот волн, накатывающих на песчаный пляж, жаркое солнце, ласкающее плечи. Рядом парень с неуловимо знакомым лицом: растрёпанные волосы, весёлые карие глаза. Быстров смотрел на него, не узнавая, а парень смеялся и жмурился, закрываясь от солнца ладонью. Мика Хаст, всплыло в сознании. Он проснулся, словно оступился на лестнице, с бешено бьющимся сердцем. Над ним склонилось лицо с лиловым отмороженным носом и запавшими глазами. За одну ночь Дунаевский постарел лет на десять. В руках он держал дымящуюся чашку. — Что, очнулся? Наконец-то! Выпей вот, шерпы приготовили. Как заботливая сиделка, он приподнял голову Быстрова и напоил его чаем с молоком яка. Привычный после шести недель в Гималаях вкус. Быстров глотал и прислушивался к себе: пальцы на ногах и руках болят терпимо, голова свежая, и в лёгких не булькает. Дунаевский выставил ему максимальную подачу кислорода. Только предательская слабость сковывала тело. — Данила, тут есть кто-нибудь из наших? — Нет, все пошли вниз — отдышались после восхождения и пошли. А чего тут сидеть? Ты не подумай, они нас не бросили — утром придут шерпы и Стрельников. Помогут нам спуститься. — А ты почему не ушёл со всеми? — Я? А я решил немного отдохнуть на Южном седле. А чего, горный климат, уникальные виды, когда ещё доведётся… — он отвёл глаза. Врёт, врёт. Не хочет признаваться, что ждал с горы своего соседа по палатке. Быстров неуклюже выбрался из спальника, не выпуская из рук грелок: — Ты мне жизнь спас. Если бы не ты, я бы умер там. Я и так уже умер… — Ой, да ладно! Мне просто не спалось. Дай, думаю, гляну, кто там по свалке ползает. — Данила! Помоги мне кое-что сделать, один я не справлюсь, а времени ждать шерпов нет. По гроб жизни буду обязан! — Что нужно сделать? — Помоги мне спасти Мику. — Ты с ума сошёл? Это зона смерти, тут каждый сам за себя! На высоте другая мораль: не можешь идти — ползи, не можешь ползти — умирай. Снова идти наверх — это смерть, Федя! Финна жалко, но ты и так чуть не погиб из-за него. Зачем рисковать снова? Тебе жить надоело? — У тебя есть кто-нибудь? — В смысле? У меня жена и три дочки. Одна в седьмом классе, а две — в первом, двойняшки. — Ты их любишь? — Что за странный вопрос! Конечно, люблю. — Тогда ты должен меня понять. Дунаевский замолчал с недоумением на лице. Потом оно искривилось в гримасе отвращения: — Че-го-о-о? Нет! Только не говори, что ты… Вот чёрт! Чёрт!***
Они собрали кислород, термосы, грелки. Всё, что нашлось в лагере. Вышли за экспедициями, которые отправились на штурм вершины в полночь. Несколько десятков человек растянулись по горе яркой гирляндой. Шерпы заранее провесили перила и утоптали тропу для очередных покорителей. Быстров и Дунаевский поднимались медленно, преодолевая мучительную боль и слабость. Данила не ныл, но на 8200, где начинался сложный подъём, Быстров уговорил его остаться. Слишком опасно карабкаться на распухших негнущихся ногах. До скальной ниши, где лежал Мика, оставалось недалеко. В серой предрассветной мгле уже виднелась Южная вершина, а Быстров никак не мог найти их укрытие. Он всматривался в нагромождение камней до рези в глазах, но нигде не замечал узкой заснеженной щели. Все валуны, покрытые снегом, казались одинаковыми. Он торопился и нервничал, представляя, как Мика умирает в ледяном склепе. Навстречу спускался альпинист с чёрным лицом. Быстров удивился, заметив, что на нём нет ни кислородной маски, ни страховочной системы, ни даже шапки. Он посторонился, пропуская безумца. Но чёрный альпинист встал рядом и спросил его как старого знакомого: — Всё-таки вернулся? Он там, ты прошёл мимо, — и показал пальцем на заметённые скалы ниже по склону. — Кто там? — переспросил Быстров. — Тот, кто тебе нужен. Альпинист легко сошёл с тропы и быстрым уверенным шагом скрылся за каменной грядой, ведущей к головокружительному обрыву. У Быстрова зашевелились волосы на затылке. Он вспомнил страшилки про чёрного альпиниста, который может помочь, а может и в пропасть столкнуть. Впрочем, точно такие же страшилки ходили про чёрного горнолыжника и чёрного сноубордиста. До этой ночи Быстров в них не верил. Не мешкая, он отстегнулся от перил и направился к скалам. Осторожно, страхуя себя ледорубом, подобрался к снежному лазу с человеческими следами вокруг. Глубокая синяя тень пролегла между белыми створками расщелины. Не дыша от страха, он вполз внутрь и сразу же наткнулся на Мику. Тот лежал на боку, подтянув ноги к груди. Он совершенно замёрз и одеревенел. Быстров тихонько перевернул его на спину и увидел белое лицо: ресницы, пряди волос, щетина — всё покрылось пушистым инеем. Он казался восковой копией самого себя. Быстров поискал пульс — не нашёл. Хотел приоткрыть веки, чтобы посветить фонариком, — не смог. Развязал страховку на поясе, расстегнул сиреневый комбинезон и неловко раздёргал задубевшее термобельё. Грудь Мики не поднималась, никакой реакции на прикосновения. Быстров нашёл свой рюкзак и достал аптечку. Непослушными пальцами нащупал шприц и снял колпачок, проверяя лекарство на свет. И, долго не размышляя, всадил иглу в твёрдую холодную грудь чуть повыше сердца. Последняя надежда. Он плавно нажимал на поршень, вливая дексаметазон в окоченевшее тело. Затем надел на запрокинутую голову кислородную маску и пустил четыре литра в минуту. Положил в каждую рукавицу и под поясницу по термопакетику. Ничего больше он сделать не мог. Человеческие силы не безграничны. Иногда наступает предел, за которым лучшее, что можно сделать, — положиться на волю богов. Или природы, или случая. Смотря во что верить. Ом мане падме… Отец наш, сущий на небесах, да святится… Невыносимо долгие минуты Быстров сидел, затаив дыхание и сжав кулаки. Опустошённый, беспомощный, до смерти уставший и бесконечно одинокий. Хотелось лечь рядом с Микой, снять маску и заснуть последним сном. Там не страшно. Там солнце и море, там Мика бегает по пляжу и смеётся от счастья… Мика выгнулся в судороге и закричал от страшной боли. Быстров удержал его голову, поймал расфокусированный взгляд: — Это я, Мика, это я! — Тед, — прохрипел Мика, — я что, опять облажался? Быстров подавил непроизвольный всхлип. Ответил беззаботно: — Ты не назвал меня чужим именем — это уже прогресс. Мика был немощен, как больной ребёнок. Он привстал и в изнеможении опёрся спиной на рюкзак. Быстров отпаивал его горячим сладким чаем: — Не спеши. Сейчас подышишь кислородом, выпьешь чаю, и силы вернутся. Встанет солнце и мы пойдём в лагерь. Там нас Данила ждёт. Шерпы придут. Погода отличная. — Три года назад я потерял Эрно. На Аннапурне. У Быстрова засосало под ложечкой. Аннапурна — гора-убийца. Если на Эвересте остаётся каждый десятый, то Аннапурна забирает каждого второго. Быстров и не предполагал, что Мика раньше бывал в Гималаях. Он внимательно слушал тихий рассказ. — Он был самым крутым альпинистом, которого я знал. Мечтал покорить все восьмитысячники. На двенадцати он был, оставались всего два: Аннапурна — самая опасная, и Эверест — самый высокий. Мы познакомились, когда он готовился к Аннапурне. И я решил идти с ним. Ты понимаешь? — Я понимаю, но побереги силы. Уже светлеет, скоро пойдём вниз. — Мы зашли на Аннапурну. Страшная гора, намного хуже Эвереста… Но у нас получилось. А во время спуска Эрно сломал ногу, — Мика замолчал. Быстров придерживал его за плечи и вдруг почувствовал, как они затряслись. — Это был конец, мы оба это знали. Он хотел, чтобы я ушёл, но я оставался с ним, пока не кончился кислород. Знаешь, я не мог его бросить… — Знаю, Мика, знаю. — Но он нашёл слова, которые заставили меня уйти. Оставить его одного там, на высоте, среди камней и льда, ещё живого… — Какие слова? — холодея, спросил Быстров. — Он сказал, что хочет умереть, зная, что я буду жить. Что я проживу долгую счастливую жизнь за нас двоих. Что я покорю Эверест ради него. Быстров сглотнул горькую слюну: — Он так сказал, потому что любил тебя, и хотел, чтобы ты выжил. Я уважаю этого парня. Ты правильно сделал, что ушёл. Не терзай себя, ты не мог ему помочь… — Быстров выглянул на склон. — Мика, нам пора. Они вылезли из укрытия, когда солнечный диск взорвал верхушки гор золотым сиянием. Быстров замер, позволяя фантастической картине навеки отпечататься в его памяти. Второй рассвет в зоне смерти. — Пошли, Мика. — Тед, я ничего не вижу, я не смогу спуститься, — качаясь на ватных ногах, он незряче водил взглядом по сторонам. Только сейчас Быстров разглядел, что карие глаза превратились в мутные белёсые пузыри. Потеря зрения на высоте — смертный приговор. Мика сказал: — Холодная ночёвка, кома, обморожение, отслойка сетчатки… Я устал, Тед, эта гора меня доконала. Ты не можешь мне помочь, никто не может. Сердце заныло от безысходности. — И что ты предлагаешь? — Я хочу, чтобы ты прожил долгую и счастливую… Быстров задохнулся от злости: — Да иди ты знаешь куда?! Я из-за тебя на вершину не пошёл. Пальцы на руках отморозил. Я признался Дунаевскому, что гей, а он всему лагерю разболтает, уж будь уверен! Всё зря? И ты не Эрно! У тебя нога не сломана и кислорода много. А самое главное — ты не имеешь права говорить мне такие слова! — Почему это не имею?! — Да ты даже в Дебоче ко мне не пришёл! Я для тебя никто! — Я боялся, что если приду, а на восхождении с тобой что-то случится, я этого не переживу! — А не надо бояться! Надо жить! Любить! Дышать! Проходящий по гребню шерп с рюкзаком вдвое больше него самого, остановился, с любопытством наблюдая за ссорой альпинистов. Быстров обнял Мику и крепко прижал к себе: — Мы спустимся оба. Ты понял?***
И они спустились. В тесной связке, шаг за шагом пройдя по смертельно опасной тропе. На 8200 их встретил окоченевший Данила и защёлкнул карабин своей страховки на поясе Мики. Так и пришли они в лагерь — ослепший финн между двумя полумёртвыми русскими. Гора их отпустила. Они упали в руки шерпов, которые ждали их на Южном седле. Мику забрал лидер американской экспедиции, эвакуировал в Базовый лагерь, а потом отправил на вертолёте в госпиталь в Катманду. Стрельников с шерпами отогрели Федю и Данилу, и тоже спустили вниз — лучшее лекарство в горах. Добрый доктор в Базовом лагере лечил их отмороженные пальцы и носы. Тот же доктор ухаживал и за Пурбой, который застенчиво улыбался и уверял, что совершенно поправился. Они бесконечно спали и ели то, что приносили кухонные мальчики, пока не смогли передвигаться по лагерю самостоятельно. — Федя, как ты думаешь, нашему экспедиционному врачу можно доверять? Он мне не нравится. Он говорит, что с коленями всё нормально, но откуда эти странные трупные пятна?20 мая
Катманду плескался в океане свежего ароматного кислорода. Пока группа ждала прибытия оборудования из лагеря, Быстров гулял по городу, вдыхая и впитывая Непал как воздух. На Дворцовой площади, где оглушительно звенели колокола, кричали дети, а под ноги падали паломники, он потерялся среди миниатюрных храмов и золотых статуй Будды. Толкаясь между хиппи и рикш, он прошёлся по окрестным рынкам и купил домой сувениры. Его опалённое солнечной радиацией лицо, белые круги у глаз и забинтованные руки говорили сами за себя. Иногда к нему подходили люди, бесцеремонно задавали вопросы. Он отвечал, что нет, не покорил, вынужден был прервать восхождение на ступени Хиллари. Да, может быть, попробует в следующем году, если богу будет угодно. Местный отшельник его благословил и поставил красную отметину на лбу. Вечером все собрались в легендарном клаймерском баре, где каждый покоритель Эвереста мог бесплатно обедать всю жизнь. Быстров оказался единственным, кто не заслужил это право. Итальянцы, нелюдимый альпинист из Мурманска, Катя Дудаль, Дунаевский, Паша Стрельников — все побывали на вершине. На спуске попали в метель, но успели уйти до большого шторма. Стрельников рассказал Быстрову, как искал его с шерпами у мёртвого альпиниста. Они бросили поиски, когда убедились, что на склоне никого нет: никто и подумать не мог, что Быстров и Мика скатились к самому обрыву. Все решили, что найдут их в лагере на Южном седле. На раздачу сертификатов о восхождении приехали и другие команды. Австралийцы и американцы, громкоголосые, уже выпившие. У них не все дошли до вершины: кто-то заболел, кто-то повернул из-за непогоды, один человек погиб — тот парень из Колорадо. Полсотни загорелых бородатых мужиков — некоторые с подругами, жившими месяц в Базовом лагере, — расселись за длинными накрытыми столами. Скудное освещение, шум, гам и острый запах непальских блюд — Быстров не видел, приехал ли Мика. Только когда лидер американской группы выкрикнул его имя и вручил бумагу с водяными знаками, Быстров разглядел Мику поверх голов впереди сидящих. Белый бритый подбородок, отросшие волосы торчком — он выглядел каким-то другим, незнакомым. Быстров пожалел, что тоже не побрился, хотя отмороженными руками он и помыться-то не мог без посторонней помощи. Пришлось Дунаевского просить… Мика нашёл его, когда вечеринка превратилась в коллективную пьянку и братание. Протянул сертификат: — Возьми, он твой. Быстров возмутился: — Что за ерунда! Я не был на вершине. — Ты был, — просто ответил Мика. Он стоял близко, и Быстров чувствовал его тёплый чистый запах. Всё, что случилось на горе, казалось теперь бредовым сном, предсмертной галлюцинацией. Они о чём-то говорили, в чём-то признавались, море какое-то, чёрный альпинист… Быстров не доверял своей памяти. К ним подошёл американский руководитель и обнял Быстрова за плечи, обдавая запахом виски: — Тед, я знаю, чем ты пожертвовал, чтобы спасти нашего Мику. Все это знают. Ты великий альпинист с великой душой! Если захочешь повторить восхождение, позвони мне, я возьму тебя в команду. Бесплатно, разумеется. Слово этого американца дорогого стоило. Один из знаменитых восходителей, легенда Эвереста. Быстров смутился: — Спасибо, но я не… Это не для меня. Я не герой… Он ушёл из бара в разгар вечеринки, почувствовав себя лишним. Мика праздновал в своей компании, Дунаевский напился и что-то втирал мурманчанину, Стрельников смотрел на Катю так, словно они одни в целом мире. Пришли немцы за своими сертификатами, добавили криков и толчеи. Невыносимо болели руки. Быстров вернулся в гостиницу пешком, открыл настежь окна и лёг в кровать. Вдыхал сладкий майский воздух и прислушивался к вечернему гомону улицы. Смеялись мальчишки, пронзительно трезвонили рикши, пахло жареными фисташками и ладаном. Последняя ночь в Катманду. Он вспомнил, что не запер дверь, когда она открылась и кто-то подошёл к постели. Быстров привстал на локтях, оберегая забинтованные руки, и разглядел в полумраке Мику. Услышал тихое: — Я пришёл. Горло перехватило, словно во всём Непале закончился кислород. Он молча откинул край одеяла.Эпилог
Встречающие сгрудились в зале прилёта, ожидая пассажиров из Амстердама. Быстров пробирался к выходу, стараясь никого не сбить своим огромным рюкзаком, и всё время оглядывался назад. Наткнулся на кого-то, поднял глаза. — Ну, здравствуй, Федя. Брат выглядел постаревшим. Он пополнел и полысел, и стал похож на покойного отца. — Здравствуй, Стёпа. Ты кого-то встречаешь? — Тебя. Я звонил Паше, он сказал, каким рейсом ты прилетаешь. — Степан смотрел на него так жадно, словно не мог насмотреться. — Я следил за твоим восхождением. Знаешь, я ведь до сих пор читаю альпинистские форумы. Вижу, там фотографии: русский альпинист Фёдор Быстров отказался от восхождения, чтобы спасти чужого человека. Холодная ночёвка под Южной вершиной, уникальная спасательная операция в зоне смерти… Весь интернет тебя обсуждает, даже на Первом сюжет показали. — Стёпа, я не покорил Эверест, мне нечем гордиться. — Ты не прав. Я пришёл сказать, что ты… ты — настоящий человек. — Стёпа порывисто вздохнул. — Я хочу познакомить тебя со своей дочкой, если ты не против. Глаза защипало и Федя отвернулся. Сквозь слёзы он увидел Мику в весёлой футболке с мохнатыми вышитыми яками. Мика тащил две необъятные сумки — свою и Федину. Быстров подождал, пока он подойдёт, и представил брату: — Стёпа, это Мика Хаст. Тот самый. Только он мне не чужой. Степан оглядел Мику с ног до головы, будто пытаясь понять, что в нём нашёл его младший брат, а потом улыбнулся и протянул руку: — Добро пожаловать, Мика! — Он, кстати, покорил Эверест, если тебе это важно, — пошутил Федя. — Я думаю, есть вещи поважнее, — Стёпа рассмеялся и крепко обнял брата.Конец