Шалость удалась!

Над полем стремительно мелькали едва различимые зелёно-серебряные пятна. Сильный ветер сбивал мётлы с курса, надувал форму парусами и швырял в лица целые пригоршни сухого песка. Где-то высоко гремел гром, пока что скрытый тяжёлыми свинцовыми тучами. Крокодайл поплотнее запахнул мантию и натянул шарф практически до самого носа. Тренироваться в такую погоду мог только самоубийца, и Дофламинго вполне подходил под это определение. Его хотелось убить, закопать и поставить памятник за вредность и упрямство. Останавливала лишь близость решающего матча и контрольная, которую пропускать никак нельзя. Живым или мёртвым, но Дофламинго туда пойдёт, даже если Крокодайлу придётся стаскивать его с метлы и волочить за собой, как мешок с опавшими листьями. Осень радовала холодом, дождями и грязью, на которой разъезжались ноги. Выходить на улицу совершенно не тянуло, так что Сэр с трудом догадывался, чем друг заманил остальных игроков на поле сегодня. Никак снова наобещал в три короба, прикрываясь удобным положением, когда «Я попрошу старосту!» равняется «Ну Кроки, ну пожалуйста, я же обещал!», и сопротивляться его жалобному голосу совершенно нереально. Чёртов манипулятор. Наконец фигурки начали медленно спускаться. Волоча мётлы по влажной траве, они возбуждённо переговаривались и обсуждали тактику игры. Больше зрителей, кроме Крокодайла, на трибунах не было, потому последняя самая высокая фигура сразу ломанулась к нему, игнорируя боль в ногах и пятой точке. — Ты пришёл нас поддержать, это так мило с твоей стороны! — Ну как сердиться на это недоразумение, когда на его лице столько счастья и почти детского восторга? А ещё капитан команды, сущий ребёнок. Крокодайл невозмутимо поправил незаметную складку на мантии и отодвинул Дофламинго с дороги. — Я староста и должен следить, чтобы вы не уронили честь факультета. Из-за ловца Гриффиндора мы уже который год теряем кубок. — Это не последний наш год, — возразил Дофламинго, легко шагавший рядом, несмотря на грязь и начавший накрапывать холодный дождь. — Нужно выложиться на полную! Поверь, мы справимся и обязательно выиграем кубок! — Он закинул метлу на плечо и бурно жестикулировал, расписывая придуманную буквально утром гениальную комбинацию. Грязных приёмчиков Донкихот никогда не чурался, особенно если их практически невозможно засечь с трибун. Как говорится, не пойман — не вор, а раз квоффл уже залетел в кольцо, то снимать очки будет не за что. — От тебя несёт, как от лошади, — поморщился Крокодайл и отпихнул полезшего обниматься в порыве чувств парня. — Иди в душ, буду ждать тебя в гостиной. — Ты, я и… — Домашнее задание по нумерологии, — лицо Дофламинго скривилось, будто ему подсунули флобер-червя на тарелке вместо вкусного тыквенного пирога. — И не спорь. — Ладно-ладно, — примирительно выставил вперёд руки Дофламинго и улыбнулся немного устало, но довольно. Он часто делал какие-то странные двусмысленные намёки, но Крокодайл их упорно не понимал. Его расчётливый разум был просто не приспособлен для разгадывания полусмыслов и недоговорок. Именно поэтому профессор Хоукинс освободил Сэра от своих занятий, лишь один раз посмотрев ему в глаза. Незачем тратить ни моё, ни ваше время, сказал он. Оценку, впрочем, поставил отличную, ведь мало кто из студентов мог без запинки рассказать всю размытую теорию по предсказаниям, в которой не то что плавать — утонуть можно. — Скажи Делли, чтобы оставил мне сливочную помадку! Капитан команды Слизерина по Квиддичу скрылся в раздевалке, а Крокодайл, зябко потерев ладони друг о друга, поспешил к замку. Пусть в подземельях не намного теплее, чем на улице, зато там есть камин, горячий чай и пледы. Цезарь не одобрял подобные новшества, но мёрзнувшие студенты устроили ему бойкот, заявив, что согревающие заклинания уюта не добавляют, а посидеть в общей гостиной, не превратившись в ледышку, хочется. Крауну пришлось отступить, чему Крокодайл был безмерно рад. Холодное время года вгоняло его в тоску, дарило мрачные сны и дурные мысли. Может, это так называемая осенняя хандра, или обычное переутомление, но объяснить такими банальными вещами скачки настроения не получалось. — Для чистых всё чисто, — буркнул он пароль, и стена послушно отъехала в сторону, открывая проход. Большая часть младшекурсников уже разошлась по спальням, в креслах сидели самые стойкие или самые ленивые, кому нужно было халявное домашнее задание и приятная компания. Из своих одногодок Крокодайл заметил Нефертари, читавшую толстую книгу истории Хогвартса, и Нами, кропотливо перерисовывавшую руны в длинный свиток. Он сухо кивнул им, скинул отсыревшую мантию и сел в свободное кресло. Нумерология была давно сделана, Дофламинго останется просто списать… Крокодайл устало прикрыл глаза, стараясь ни о чём не думать и не анализировать собственные чувства — от этого больше путаницы, чем пользы. — Доброй ночи, Сэр, — Виви вежливо, как и подобает аристократке, склонила голову в поклоне, и ушла в спальню — то ли ей надоело читать, то ли нервировало общество старосты. Что ж, он никогда не старался добиться любви и обожания. Слизеринцы понимали разницу между здоровым честолюбием и чванливостью, потому вели себя всегда холодно-отстранённо на людях и с теми, кому по каким-то причинам не доверяли. В основном же на факультете царила удивительно дружелюбная атмосфера. Заслуга ли это Монки Ди Луффи, или просто люди со временем отрекаются от стереотипов — сказать сложно. — Как тренировка? — спросила Нами, дорисовав последнюю руну. Перо и баночка с чернилами отправились в сумку, свиток же девушка старательно обдувала, чтобы он быстрее высох и не размазал труды нескольких часов в неразборчивые кляксы. — У них есть шанс? — Шанс есть всегда, — пожал плечами Крокодайл. — Вопрос в том, используют они его или нет. — У Гриффиндора есть Бартоломео, который не пропустил ни одного мяча, — задумчиво протянула Нами, не пророча, просто констатируя факт. — И новенький, Ророноа Зоро. Луффи говорил, что на него уже положил глаз Шанкс и хочет сделать охотником. — Это проблемы нашего капитана, — который, к слову, что-то задерживается… Не уснул ли по дороге? — Я всего лишь следил, чтобы они не отлынивали от тренировок, только и всего. — Разумеется, — хитро улыбнулась рыжая чертовка, убедилась, что чернила засохли, и легко вскочила на ноги. — И снова доброй ночи, Сэр! Передайте привет Минго, — она подхватила книгу и была такова, отзвук её шагов ещё несколько минут гулом отдавался в ушах Крокодайла. Надо не забыть сварить завтра зелье от простуды. А то с этими безумными идеями и отвратительной погодой недолго и заболеть. В голове, как назло, не крутилось ни одной дельной мысли. Усталость коснулась пальцами век и мягко закрыла их, погружая разум в подобие сна. Ноги и руки кусал холод, но всему остальному телу почему-то было очень тепло и приятно, словно его укутали в несколько слоёв согревающих заклинаний. Крокодайл сквозь дрёму слышал чьи-то шаги, видел блики света – они вечно появлялись, когда кто-то загораживал светильник – и чувствовал сырость, смешанную со сладостью сливочной помадки. Но просыпаться дико не хотелось, открывать глаза и вновь окунаться в шумный мир – тем более. Крокодайл устроил голову на спинке кресла, подтянул повыше плед и тихо сказал: — Нумерология. В ответ раздался смех, виска коснулись сухие губы. — Помню я, спи уже, зануда. Утро началось с боли в спине, песка в глазах и полнейшего раздрая на факультете. Малышня проспала, старшекурсники, собственно, тоже, а Крокодайл, злобно шипя под нос бодрящие заклинания, всех их будил, отчитывал, отправлял в Большой зал на завтрак и одновременно пытался вспомнить, кто же накрыл его пледом. Довольная физиономия Дофламинго расставила все точки над i – Крокодайл даже испытывал благодарность, но ровно до того момента, как глупая птица не признался, что нумерологию списал, а вот понять не соизволил. Не царское это дело, видите ли. А СОВ за него кто сдавать будет, Салазар Слизерин? — Кстати, Кроки, мне Цезарь вчера сказал… Эй, смотри, куда идёшь! — Из-за внушительного роста Дофламинго возвышался над простыми смертными и периодически забывал смотреть под ноги. — Вот же… О чём это я? А! Цезарь сказал, что к нам на днях прилетит делегация из Шармбатона. — «На днях» — это когда? — ворчливо спросил Крокодайл, сурово следя, чтобы первокурсники не кидались едой и нормально завтракали, не создавали неразберихи. Порой больше проблем доставляли собственные же однокурсники. Или декан. Знает же, как Сэр терпеть не мог расплывчатую информацию в духе «кентавр в Запретном Лесу сказал». — И что они забыли у нас? — Опыт вроде перенимать будут, — пожал плечами Дофламинго. Он намазал себе тост джемом, брезгливо отодвинув в сторону тарелку овсяной каши. — Или что-то подобное, я не запомнил. Цезарь сказал, чтобы мы были морально готовы, я так и не понял, что он имел в виду. Шармбатон – французская академия магии, известная своими красивыми студентками и не менее красивыми пейзажами. Сложно сказать, что привлекает больше, но перспектива устраивать иностранцам экскурсии Крокодайла совершенно не прельщала. — Так когда они будут? — нетерпеливо повторил он, надеясь вытащить из друга хотя бы немного полезного, кроме очередного «я не знаю, но если хорошо попросишь…». — И почему ты сразу мне не сказал, когда вернулся в гостиную? Дофламинго дожевал тост, запил вишнёвым компотом и многозначительно улыбнулся. По опыту Крокодайл знал — от его улыбок не стоит ждать ничего хорошего. — Ты так мило спал, я не хотел тебя будить! — Не будь кругом море свидетелей, Сэр с огромным удовольствием надел бы на белобрысую макушку тарелку с овсяной кашей. Ограничившись мрачным взглядом, он доел свой завтрак и кивнул Нефертари — разводить младшие курсы по кабинетам сегодня предстоит ей. Дофламинго неохотно поплёлся за Крокодайлом, треща о чём-то без умолку – и не по теме. Писать контрольную он собирался то ли полагаясь на удачу, то ли заранее подготовив шпаргалки, то ли надеясь на то, что преподаватель отвернётся и можно будет спокойно списать всё из тетради Крокодайла. «Не в этот раз», — подумал Сэр, разложил свитки, поставил чернильницу и достал загодя подточенное перо. Дофламинго сел позади него, вытянул ноги, и продолжил о чём-то вещать, пока профессор не пресекла все разговоры безысходной надписью на доске: «контрольная». Из кабинета Крокодайл вышел вымотанным, будто его насильно затащили на метлу и заставили летать десять кругов без перерыва, зато довольным. Все задания он решил, над десятым пришлось подумать, но и оно поддалось упрямству талантливого студента. Гуманитарную помощь страждущим тоже пришлось оказать: Дофламинго своими ответами едва ли дотягивал до отметки «удовлетворительно», а судя по изрисованным полям тетради, знал он меньше, чем нужно для проходного балла. «Спасибо», — одними губами сказал этот дуралей, и Крокодайл презрительно фыркнул, не видя в решении каких-то там заданий ничего особенного. Он просто помог товарищу, разве нужно за такую мелочь благодарить? Дофламинго не унимался и до конца контрольной легонько качал ногой, из-за чего стул под ним скрипел, грозя развалиться на части. Крокодайл хотел его одёрнуть, но не мог — во время контрольной должно быть тихо. И всё равно что-то приятно согревало изнутри, словно горячий чай. Крокодайл не знал этому названия, потому не сдержал польщённой улыбки, когда в коридоре Минго принялся осыпать его благодарностями и обещать все блага мира. Как разбалованный ребёнок, который считает, что всё в мире можно получить, только щёлкнув пальцем. Непосредственность, эгоизм и энергия бурлили в нём и чаще всего выливались именно на Крокодайла. — Хватит уже, прекрати, — буркнул он, когда выслушивать поток восторгов стало слишком утомительно. — Мне будет достаточно, если вы выиграете кубок. — Для тебя — выиграем, — непривычно серьёзно сказал Дофламинго, приподняв вечные цветные очки. Крокодайл скептически изогнул бровь, пряча под насмешкой смущение и удивление. — А просто так ты этого сделать не можешь? У нашей команды есть все шансы и возможности победить, я здесь совершенно не причём. — Пообещай, — не слушая и не слыша, гнул свою линию Дофламинго. — Что придёшь болеть за нас. — На трибуны? — страдальчески поморщился Сэр. А уж если погода подкачает… Игроки привыкли летать и в дождь, и в жару, и в снегопад, но ему, созданию земному, далёкому от азарта спортивных игр, сидеть целый день, вглядываясь в фигурки на мётлах, не доставляло никакого удовольствия. Уголки губ Донкихота опустились, он весь напрягся и даже как-то отстранился, и Крокодайл поспешил добавить, сам не зная почему: — Хорошо, я приду. Не устраивай только из этого событие века. — Спасибо, — проникновенно выдохнул блондин, схватил руки Крокодайла и сжал в своих больших и горячих ладонях. Прежде чем Сэр успел возмутиться, по коридору пролетел странный шёпот, становящийся с каждой минутой всё громче и громче. Дофламинго первый повернул голову в ту сторону и замер, широко раскрыв глаза. Крокодайл воспользовался моментом и скрестил руки на груди, чтобы кое-кто больше на них не посягал, и огляделся по сторонам. Студенты что-то бурно обсуждали, недалеко мелькнула знакомая яркая коса — Ребекка пробиралась сквозь толпу, и её случайно принесло прямо к ним. — О, здравствуйте, Сэр, — улыбнулась она. — Вы не знаете, что происходит? Мне сказали, что во дворе приземлилась огромная карета… — Я догадываюсь, — Дофламинго всё ещё смотрел поверх голов остальных, и взгляд у него был пустой и отсутствующий, словно на него наложили Империус. Поморщившись, Крокодайл громко приказал расступиться, но толпа сделала это и без его напоминания. Кто-то шёл по коридору, вызывая невероятный интерес, словно у каких-то маглов, в город к которым приехала известная музыкальная группа. Наконец Крокодайл и сам увидел легендарных студентов и студенток Шармбатона. Форма сидит идеально, ни единого лишнего жеста, улыбаются всем ласково и нежно, а ещё от них исходила физически ощутимая аура притягательности. В них невозможно было не влюбиться, не пасть к ногам очаровательных дам, не признаться им в самых искренних и глубоких чувствах… Крокодайл вздрогнул и больно ущипнул себя за руку, а не то обязательно бросился бы к одной из девушек, чтобы опуститься перед ней на одно колено и просить хотя бы о благосклонном взгляде. Опасная сила. Чудовищная. Потому что у менее стойких парней совсем сорвало крышу. Студенты кричали вслед девушкам признания, пытались коснуться их, обратить на себя внимание. Девушки Шармбатона снисходительно принимали комплименты, улыбались ещё лучезарнее и мило щебетали, когда кто-нибудь из Хогварстких парней подходил к ним, чтобы, запинаясь, рассказать о своей любви. Девушки явно чувствовали себя королевами положения, что безмерно злило — Крокодайл видел, как изменилась в лице Нами, как Боа Хэнкок, самая популярная девушка школы, досадливо кусала губы, как грустно смотрела Кайя, когда Усопп просил одну из красавиц позировать ему для портрета… Он не знал, что смотрит почти так же — на Дофламинго. Глупая птица поддался чарам, что древней любой магии, увивался вокруг студенток Шармбатона, осыпал их комплиментами, и в этом составлял конкуренцию ловеласу Санджи. Но тот любил женщин просто за то, что они женщины, прекрасные цветки жизни, вряд ли обаяние вейл подействовало на него в полной мере. Крокодайл глубоко вдохнул, медленно выдохнул и вышел вперёд, стараясь сохранять лицо и не поддаваться нежным взглядам и словам. Девушки, кажется, поняли его намерение, потому поубавили сияние, и, картавя, попросили проводить их в Большой зал. Туда, по их словам, должна прибыть их наставница Мадам Максим, а сами они, совершенно случайно, заблудились. Как чудесно, улыбалась светловолосая, старшая среди остальных, вейла, что мужчины в Англии такие галантные и обходительные! Крокодайл вежливо согласился с данным утверждением, строго напомнил, что ученикам Хогвартса следует быть на занятиях, и услышал в ответ разочарованный стон: парни провожали обольстительниц полными страдания взглядами, молили о новой встрече и никак не желали возвращаться в адекватное состояние. — Тот-кого-нельзя-называть вас подери, — процедил едва слышно сквозь зубы Крокодайл, борясь с желанием убить непростительным заклинанием сперва вейл, а затем тех идиотов, которые повелись на красивую внешность. Одного конкретного идиота. На лице Дофламинго застыло восхищённо-влюблённое выражение, и Сэр не знал, что больнее – тактично отвечать на вопросы гостей или делать вид, будто ему всё равно. *** — Отличная работа, Сэр Крокодайл! — Цезарь писал что-то в журнале и не поднимал на старосту головы, полностью погружённый в свои мысли. Перо неприятно скрипело по бумаге, разбрызгивая чернила. Почерк у Крауна был абсолютно нечитаемый. — Делегация прибыла немного раньше, чем мы думали, но хорошо, что вы сориентировались и оказали им достойный приём. Что-то не так? Крокодайл поправил значок на груди, посмотрел на ровные ряды банок, что «украшали» кабинет любимого декана, и холодно заметил: — От магии вейл есть защита? Мне льстит ваша похвала, но студенты сходят с ума, будто сейчас день Святого Валентина. Ещё чуть-чуть и купидоны будут открытки разносить, как при профессоре Локонсе, пусть кровать ему будет пухом в больнице Святого Мунго. Цезарь отложил перо, потёр переносицу и не спеша встал. У него была привычка ходить туда-сюда, сцепив пальцы за спиной, и разглагольствовать о вещах, далеких от разума обычного студента. Крокодайл кашлянул, напоминая о своём существовании, и Цезарь, закатив глаза, всё-таки ответил: — Самая надёжная защита от них — это любовь. — Я не понимаю, профессор, — Крокодайл правда не понимал. Как может быть защитой любовь, если вейлы влюбляют в себя голосом и взглядом? Разве это не то же самое, что лечить ожог открытым пламенем? — Что вы имеете в виду? — А то, что надо всем влюбчивым личностям вправить мозги и отправить учиться, — огрызнулся Краун, не желая развивать тему чувств, в которой, вероятно, не был силён. — Кроки, кому я объясняю прописные истины? Поверь, эффект от очарования вейл временный. На самом деле они не такие красавицы, какими хотят выглядеть. Иди-иди, у меня много работы! И декан снова взялся за перо. Крокодайл задумчиво постоял в коридоре, осмысливая услышанное. Вправить мозги он, конечно, мог. С огромным удовольствием причём. Только вот что делать с собственным разумом, который самым отвратительным образом выключался, стоило увидеть лучшего друга рядом с одной из этих… вейл? Дофламинго явно понравился старшей девушке, она чаще других ему улыбалась, позволяла за собой ухаживать, а Донкихот и рад стараться. Конфеты ей покупает в Хогсмиде, сумку её носит, ждёт после лекций, которые вейла посещает каждый день. А в краткие минуты просветления Минго смотрит на Крокодайла больным взглядом и говорит: «Кажется, я влюбился…». Нет, не влюбился ты, олух, всего лишь под чарами девицы, которая привыкла вертеть мужчинами, как своими игрушками. Но как достучаться до опутанного чарами мозга? Крокодайл не имел ни малейшего понятия. Как и о том, почему сердце болезненно сжимается, когда Дофламинго рассказывает про свою «очаровательную нимфу». Слушать тошно. В гостиной рвала и метала Боа Хэнкок. Её можно понять: столько лет лавры первой красавицы и доставались ей, а тут какие-то пигалицы явились из Франции и мгновенно украли и славу, и любовь, и обожание. Крокодайл испытывал к Хэнкок нечто вроде сочувствия и не стал прерывать её гневный монолог в пустоту и уничтожение свитков с чьим-то домашним заданием. На секунду ему безумно захотелось присоединиться к ней и разрушить всю мебель к чёртовой матери — боль и тоска пожирали заживо, рвали на куски и оставляли после себя кровоточащие раны. Чем лечить их? Крокодайл не знал такого зелья и заклинания, которое могло бы облегчить страдания не физические. И всё из-за Дофламинго! Он к тому же забросил тренировки, повсюду таскаясь за своей вейлой. Надо с ним поговорить, иначе не видать им в этом году кубка, как Крокодайлу — покоя. — Подожди минутку, есть разговор, — выловить блондина оказалось той ещё задачей. Он словно растворялся в потайных ходах или заранее знал, где появится бдящий староста, чтобы свернуть в другую сторону. Перед обедом его всё-таки удалось остановить в толпе. Под руку с вейлой. — Мисс, это учебные дела, вам они будут неинтересны. — Что вы, я пон`мать, вы можеть гово`ить со своим д`уг, — сладко улыбнулась вейла и что-то нежно прощебетала Дофламинго на французском. — Не знал, что ты говоришь на нём, — впервые в жизни Крокодайл чувствовал себя не в своей тарелке, а вдобавок — круглым дураком. Вокруг вейлы сразу же собралась немаленькая толпа поклонников, и Дофламинго больше внимания обращал на них, чем слушал. — Эй, приём, ты в этом мире? — Да-да, — небрежно отозвался Донкихот, чего с ним никогда не случалось. Всё, что говорил Крокодайл, раньше было ему интересно. Задетый за живое, староста хмуро потребовал: — Повтори последнее предложение, которое я сказал. — Удивлённое молчание, отсутствующий взгляд. — Ясно. Почему в горле застрял ком, мешая дышать? Почему натянутая улыбка Дофламинго и снисходительное: «Потом поговорим, ладно?» ударили в солнечное сплетение, пустив перед глазами невыносимо-яркие пятна? Коридор и студенты расплылись в единый калейдоскоп, то и дело сменявший друг друга. За спиной вдруг раздалось ехидное: — Неужели настоящий слизеринец не способен вернуть то, что принадлежит ему по праву? — Кровавый Барон, — в голове немного прояснилось, а смертельный холод могилы отрезвил, заставив отлипнуть от стены и принять более подобающую аристократу позу. — Прошу простить, я не заметил вашего появления. — Живые многое не замечают, пока им не откроешь глаза, — отрезал Кровавый Барон и вдруг добавил: — Преподавателей на этаже нет. — Что… — Призрак исчез так же быстро, как и появился. Крокодайл вытер заслезившиеся глаза и на негнущихся ногах присоединился к толпе студентов разных факультетов. Вейла притягивала их, как мёд пчёл. Или кое-что другое — мух. На Сэра никто не обращал внимания, он стоял ровно, будто проглотил кол, и смотрел, как Дофламинго целует девушке руки. Голоса слились в один неразборчивый гул. В ушах шумело из-за него, а ещё из-за крови, что внезапно прилила к вискам и стучала быстро-быстро, как барабаны во время марша. Палочка сама прыгнула в руку. Пальцы сжали гладкое древко. Прочная и своенравная, виноградная лоза, двенадцать дюймов… Ещё никогда заклинание так легко не складывалось в голове, как в тот момент. Эмоции подпитывали холодный расчёт, и структура заклинания получалось на диво хитрой, сложной, запутанной. Чтобы наверняка сработало, чтобы до самого нутра добралось и оплело, впилось шипами и впрыснуло яд, чтобы впредь думала светлая голова о том, как тяжело лишаться дорогого человека. Серебристый дым тонкой змейкой выполз из палочки, легко проскользнул сквозь мешанину из рук и ног, и забрался вейле в нос. Она вдохнула дым, сморщилась и чихнула, а спустя мгновение начала меняться. Роскошные волосы обратились соломенной паклей, упругая кожа сморщилась, став похожей на жёлтый пергамент, а глаза впали, потеряв весь свой блеск. Лицо вытянулось в птичий клюв, но не до конца. Поклонники застыли, как вкопанные, не веря своим глазам, а после взорвались воплями возмущения и страха. Крокодайл без проблем выскользнул из толпы, спрятал палочку и нырнул в боковой коридор. Профессора со всем разберутся сами, а ему… Ему не помешает немного прийти в себя и осознать, что он только что сделал. Колдовство в школе, проклятие, скандал международного масштаба… На душе царили покой и удовлетворение. *** — Забирайте своё добро, Сэр, — хохотнула Куреха, когда Крокодайл явился в больничное крыло, чтобы вежливо поинтересоваться самочувствием вейлы и тех, кто пал от её чар. У некоторых случилась истерика от резкой перемены в предмете своего обожания, так что у мадам оказалось достаточно работы, чтобы усмехаться и пить прямо из бутылки успокаивающий настой. Крокодайл надеялся, что это не огневиски — пить на работе не профессионально. — Он может ещё какое-то время буянить, но эффект скоро пройдёт. Дофламинго сидел на кровати, понурившись и опустив голову, словно провинившийся пёс. В его глазах всё ещё не светился прежний цепкий и пытливый разум, но выражение блаженного счастья исчезло с лица, чему Крокодайл искренне обрадовался. — Как мисс Петит? — спросил он почти с сочувствием. Куреха покосилась на кровать, отгороженную шторкой. Рядом лежала немаленькая горка подарков и цветов. — Улучшений нет? — С чего бы? — удивилась мадам. — Краун мне лекцию прочитал о том, какую хитрую и странную чару наложил кто-то из наших студенток. Видите ли, вейлам стоит осмотрительнее влюблять в себя мужчин — ревнивые ведьмы очень опасны, если их вывести из себя. — Вот как, — хах, отлично, он попал в категорию «ревнивой ведьмы». Приятное чувство злорадства поселилось между рёбер и не желало пропадать. Крокодайл с трудом сдержал мрачную усмешку. — Спасибо, мадам, мы пойдём. Вставай! Дофламинго повис на нём мёртвым грузом, едва переставляя ноги. Из лазарета они вышли без особых проблем, зато потом начались приступы буйства. Донкихот лез обниматься, лапал Крокодайла, звал вейлу и жалобно хныкал, как ребёнок, у которого отобрали любимую конфету. На одной из лестниц Крокодайл отвлёкся, пытаясь убрать руку друга со своей задницы, и пропустил момент, когда ступеньки вздрогнули и полетели в совершенно другую сторону. — Проклятье… — Я хочу к ней! — ныл Донкихот, которого хотелось не нести на себе, а волочь за шиворот. — Ты меня не любишь, Кроки! А я к тебе… со всей душой! Его лепет напоминал пьяный бред человека, перебравшего с огневиски. Минго жарко дышал в ухо, лез целоваться, явно воображая на месте недовольного Сэра прекрасную блондинку, и, в конце концов, прижал Крокодайла к стене между двумя статуями. «Отлично. Мы попали на восьмой этаж, до подземелий идти ещё полчаса такими темпами, а он… — Взгляд Дофламинго, совершенно расфокусированный и прикрытый поволокой желания, почему-то смущал. Крокодайл попытался отодвинуть тяжёлое тело от себя, но не преуспел — Минго прижался губами к его шее и начал что-то бессвязно бормотать. Жар растёкся по животу мощной волной и сосредоточился в паху. — Он себя не контролирует. И я себя не контролирую. Чёрт, ну почему ты вечно вляпываешься во что-то, Доффи? Разобраться бы с тобой в месте, где нас никто не найдёт…». Откуда за спиной оказалась дверь, Крокодайл не понял. И как он умудрился повернуть ручку, тоже. Зато падать оказалось очень легко и просто — на твёрдом полу мысли разбежались, оставив вместо себя ноющий бок, стыд и Дофламинго, навалившегося сверху всем весом. — Слезь с меня. А дверь-то закрылась и исчезла. Хогвартс вновь подкинул неприятный сюрприз. — Не хочу, — пьяно хихикнули над ухом. — Слезь, или я тебя заколдую. Или засуну в Исчезающий шкаф, — оный попался на глаза как раз кстати, но до него ещё надо добраться, а Донкихот принялся дёргаться, раздражая ещё больше. — Ты меня слышишь?! — Я хотел пойти на свидание с ней, — вдруг признался Дофламинго, и сердце Крокодайла больно стукнулось о рёбра. — Признаться ей в любви, а потом… — Он слишком близко. Неправильно близко. Зачем так близко?.. Зачем вообще причинять боль и мучить его, если на месте лучшего друга представляешь красавицу-француженку? Крокодайл не знал ответа. Он плотно сжал губы, не позволяя себя поцеловать, и отвернулся, закрывая рот рукой. Дофламинго неожиданно зло что-то прорычал на французском и с силой убрал руку, заставляя смотреть прямо себе в глаза. — Я хотел её поцеловать! — обвиняющее воскликнул он, крепко сжимая запястье Крокодайла. — Но раз её нет… Будешь моей вейлой? Он сошёл с ума. Нет, это не буйство — это безумие и кошмар наяву. Дофламинго прижимал к полу, сидел на бёдрах и сковывал руки, ни сбежать, ни уйти от поцелуев, что хаотично покрывали лицо, губы, шею, подбородок. Крокодайл закусил губу и вздрогнул, когда его вдруг потянули вверх за руку, заставляя встать. — Прекрати сейчас же! Минго, ты соображаешь, что делаешь?! — Пятиться назад быстро оказалось некуда. Стена, исчезающий шкаф и кровать — вот и всё, что находилось в небольшой комнатушке, куда их вывел замок. Дофламинго смотрел куда-то сквозь Крокодайла и медленно расстегивал мантию. Когда ткань упала в ноги чёрной тряпкой, настал черёд рубашки. Видеть эту глупую, невозможную птицу голым приходилось и не раз. Ему есть, чем влюблять в себя девушек. Но больше возбуждённого члена волновало почему-то отсутствующее выражение лица Донкихота. Крокодайл мог смириться с изнасилованием, всё-таки чары вейл опасны и могут давать даже такие побочные эффекты, если резко лишить влюблённого объекта обожания. Но когда самый близкий тебе человек раздевается с таким видом, будто собрался сыграть партию в плюй-камни, хочется стукнуть его по голове чем-нибудь тяжёлым. Крокодайл достал из кармана палочку, навёл на Дофламинго. Тот замер, на его лице проступила хоть какая-то эмоция — гнев. — Ты думаешь, что я сейчас тебя вырублю и уйду жаловаться декану? — с горечью спросил Крокодайл. — А ты не думал, как мне больно? Ты вообще когда-нибудь думаешь о чувствах других, дурной ты человек? Дофламинго удивлённо открыл рот и хотел что-то сказать, но Крокодайл остановил его жестом. — Довольно. Хочешь представлять на моём месте свою вейлу — твоё право. Только потом не проси у меня прощения. Что-то в глазах Дофламинго дрогнуло, что-то важное и до дрожи знакомое, но все мысли стёрлись в один миг, когда он отвёл руку с палочкой в сторону и поцеловал Крокодайла — так, как хотел уже давно. Тело предало хозяина быстрее разума. Что бы ни говорил Крокодайл, как бы ни ругался, а чувствовать себя желанным было до одури приятно. Кровать прогнулась под тяжестью двух тел, и хоть остатки самообладания требовали прекратить это немедленно, воспользоваться возможностью и остановить Донкихота, Сэр не послушался. Он тяжело вздохнул и ровно, безэмоционально произнёс: — Я разденусь сам. Дофламинго чуть отстранился, от его тела исходил жар, он быстро облизывал пересохшие губы, и ждал, пока Крокодайл аккуратно снимет рубашку, пока сложит штаны на полу, отправит туда же нижнее бельё. Ситуация напоминала фарс, какой-то ужасный нелепый сон, из которого невозможно исчезнуть, всего лишь проснувшись. Крокодайл нервно пригладил волосы и хрипло спросил: — Я могу применить иллюзию и стать девушкой. Это сложное заклинание, но мне оно по силам. Раз уж твоя мания требует именно вейлы… Дофламинго заткнул его очень просто — грубым поцелуем раздвинул губы, языком провёл по кромке зубов, по щеке, толкнул язык Крокодайла и втянул в свою игру, не позволяя вырваться и сказать ещё хоть слово. Похоже, ему плевать на иллюзии с Астрономической башни. И плевать, что под ним парень, а не девушка, раз возбуждение его не спешит спадать, а наоборот, усиливается с каждым поцелуем, с каждым влажным укусом в шею или ключицы. Крокодайл послушно лёг на спину, подставляя грудь и живот непоследовательным ласкам. Потолок перед глазами плыл вместе с сознанием, ничего не ощущалось так же остро, как холод простыней, слабая боль на месте засосов и куда более сильная — там, где лихорадочно колотилось сердце. «Какой же я идиот». — Эй, Кроки. Дофламинго навис над ним жаркой горой, потёрся носом о висок, как всегда делал, когда пытался загладить вину за проступок, и тягучим, глубоким голосом спросил: — Тебе не нравится? Первая волна возбуждения схлынула, оставив после себя сосущую пустоту. Крокодайл даже не прилагал усилий, чтобы притворяться, будто испытывает восторг от происходящего. Он холодно посмотрел на Дофламинго и горько усмехнулся: — А что именно мне должно нравиться? Ты не сделал мне ничего приятного. Кажется, он в замешательстве. Вот так новость, подумать только. Может, хоть сейчас магия вейлы ослабнет и вернётся старый насмешливый Дофламинго? Пошутит по поводу отсутствия эрекции, ущипнёт за бок и сделает вид, будто ничего не случилось — Крокодайл не против ему подыграть. Нет, чудес не бывает даже в школе чародейства и волшебства. Дофламинго нахмурился, сосредоточенно что-то обдумывая, а затем вдруг наклонился и лизнул вялый член Крокодайла, проведя языком по всей длине. Мысли спутались, превратились в комок несвязанных образов и мыслей. Тянущее чувство в паху всё нарастало, жар прилил к члену, чувствительная плоть откликалась на такие ласки. Крокодайл невольно всхлипнул, когда Дофламинго облизал головку и медленно вобрал весь член в рот, и застонал, когда этот… Этот! Начал делать языком нечто запредельное, высасывать душу вместе со спермой, словно не слыша просьб остановиться. Он не выпускал члена изо рта до тех пор, пока Крокодайл не перестал мелко вздрагивать, бессознательно двигая бёдрами в попытке толкнуться глубже. Проглотил сперму и похотливо облизнулся, вызывая волну предвкушения и страха. Значит, не только это Дофламинго хотел сделать со своей вейлой?.. Уткнувшись лицом в тёплые и влажные простыни, Крокодайл старался не думать о том, как выглядит со стороны — наверняка красный, дико смущённый, беззащитный и раскрытый настежь, ведь сильные руки развели его ноги в стороны и надавили на поясницу, заставляя выставить на обозрение тощий зад. Мерлин подери, как же ему хочется провалиться в самый Ад! Вариться в котлах и не вспоминать об этом, не представлять, как после смотреть в глаза лучшему другу. Он ведь освободится от чар и, скорее всего, не вспомнит, что творил… Крокодайл никогда не забудет. Ни жарких, успокаивающих фраз на ухо, ни цепочки поцелуев от основания шеи до копчика, где язык вылизал две небольшие ямки над ягодицами и скользнул ниже. Стало совсем паршиво. Дофламинго разбирал его по кусочкам, растягивал, расслаблял и трогал осторожно, удивительно даже, и каждое его действие отдавалось сладкой волной, бешеным пульсом в висках, рваным дыханием и скрипом кровати — уже и не скажешь, по отдельности ли, потому что всё слилось в одно сплошное удовольствие. А когда Минго вынул пальцы и проник внутрь языком, захотелось заорать в голос, выгнуться до хруста и рассыпаться осколками на кровати, чтобы глупый Донкихот порезался до крови, чтобы ощутил, как сейчас ломает его самого, как выкручивает мышцы, кости, саму суть выворачивает наизнанку и достаёт самое сокровенное. То, что Крокодайл прятал даже от самого себя. Снова на спине, снова лицо Дофламинго растекается неразличимым пятном перед глазами, но это уже неважно. Между ягодиц влажно и жарко от слюны, и когда член входит, преодолевая сопротивление напрягшихся мышц, Крокодайл коротко вскрикивает, да и только. На глазах выступили слёзы — не от боли. Ему почти не больно, внутри безумно хорошо, тесно, член растягивает стенки и горячо пульсирует, но слёзы почему-то всё равно текут по щекам и собираются на подбородке солёными каплями. Дофламинго слизал их, а затем вздрогнул, услышав знакомый, но такой чужой голос. — Жаль, что ты делаешь это не со мной, а с вейлой, — выдохнул в его губы Крокодайл, устало и грустно улыбнувшись. — Хотя… — прерывистый вздох, Дофламинго напрягается всем телом и толкается глубже, жарче, теснее, вырывая всхлипы и стоны вперемешку со словами, — хотя я ей… благодарен… — Крокодайл обнял Дофламинго за шею и прикрыл глаза, расслабляясь и позволяя двигаться так, как хочется. Тело мелко дрожало, откликаясь чутко и быстро. — Если бы я её не проклял… Был бы ты сейчас со мной? Крокодайл видел в голубых глазах шок, непонимание, восторг и ликование, но уже не понимал причины появления таких сильных и ярких эмоций. Всё в нём натянулось до предела, захлестнуло нервы и обожгло, словно порванной гитарной струной. Дофламинго закинул его ноги себе на плечи и вбивался в податливое тело, пока оно не сжало его почти до боли, содрогаясь в оргазме. Он кончил следом, навалился на Сэра, не чувствуя в себе сил сдвинуться хотя бы на миллиметр. Опавший член выскользнул вялой тряпочкой, и это было неприятно. — Эй, Минго, ты… — невесомый поцелуй в висок, одеяло, возникшее прямо из воздуха — Выручай-Комната охотно откликалась на желания тех, кто в неё попал, — и сон сморил вымотанный разум, позволяя провалиться в тёмное забытье. — Спи. — Виноватая улыбка. — А утром я попрошу у тебя прощения. *** Во сне Дофламинго выглядел поразительно невинно. Крокодайл нахмурился, чувствуя себя грязным, но не пошевелился — смотреть на спящего друга (уже друга ли?) было куда приятнее, чем вставать, натягивать на липкое тело одежду и возвращаться в гостиную. Туда идти опасно даже. Вряд ли после случившегося прежняя выдержка сразу вернётся, а краснеть перед Цезарем или однокурсниками Крокодайл не собирался. Он смежил веки и глубоко вдохнул. Проснуться первым и вариться в соку собственных сомнений и тревог — хуже и не придумать, верно? Будить Дофламинго тоже не выход. Вряд ли он помнит хоть что-то. А объяснять, рассказывать, показывать налившиеся синевой засосы на шее, плечах, бёдрах совершенно не тянуло. Стыдно. И мерзко, ведь получается, что сам же позволил этому случиться, хотя мог дать отпор и привести Донкихота в чувство. Не захотел. Слишком сильно желал вновь почувствовать Минго только своим. Они ведь вместе ещё с распределения. Серьёзный мальчишка с золотыми глазами и белокурый ангелок, который своими выходками доводил всех преподавателей до белого каления. Дофламинго носился за Крокодайлом, преследовал его, не давал проходу, пока не добился согласия дружить. Ну и что, что дано оно было «на отвяжись» и лишь из жалости к собственному бесценному времени? Крокодайл после не раз жалел о том решении, и ещё чаще — радовался, ведь рядом с Дофламинго никогда не бывало скучно. Рядом с Дофламинго всегда тепло, немного шумно, но всё-таки хорошо, и терять его Сэр не собирался ни в детстве, ни сейчас. Он помнил, как взял всю вину на себя за то, что Минго отправился в Запретный Лес без палочки и чуть не погиб. Он помнил, как вылавливал непутёвого мальчишку из Большого Озера. Он помнил, как их специально столкнули под веточкой омелы и Дофламинго, широко улыбаясь, целовал друга в щёку — после этого, кажется, Крокодайл уже не мог отделаться от подсознательного желания быть для Донкихота не только примером в учёбе, но и… Крокодайл хотел, чтобы его любили. Потому что он сам вот уже чёртовых пять лет любит одного дурака в нелепых розовых очках. Лежать в кровати вечно и ждать, когда Дофламинго соизволит проснуться, вариант для слабохарактерных нытиков, подумал вдруг Крокодайл и усмехнулся собственным мыслям. Медленно выбравшись из-под тёплого одеяла, он попробовал сделать несколько шагов. Ничего, терпимо. Вроде ничего нигде не болит, и крови нет… Только зеркало, висевшее на стене, отражает причудливые узоры из засосов, и от одного их вида Крокодайла бросает в дрожь. Он как-то пропустил момент, когда Дофламинго решил оставить на нём свои метки — везде. Даже на внутренней стороне бедра, вот же!.. Одевшись, Крокодайл убедился, что высокий воротник рубашки надёжно прикрывает следы бурной ночи, и вышел из комнаты — дверь появилась, стоило подумать о ней три раза. Посмотрев на статую тролля, Сэр хмыкнул, удивляясь, как не сопоставил факты и не понял сразу, куда именно вывел их замок. Впредь на лестницах стоит быть осмотрительней. В больничном крыле ничего не изменилось, лишь подарков стало меньше. Увядшие цветы Куреха наверняка выкинула, а конфеты забрала себе — надо же чем-то закусывать огневиски? Почему-то Крокодайл теперь не сомневался, что мадам пьёт совсем не успокаивающую настойку. — Зачем пришёл, касатик? Болит чего? — деловым тоном поинтересовалась Куреха. Болело многое, не сильно, так, тянуло немного, но об этом Крокодайл не признался бы даже на смертном одре. Вейла за перегородкой заинтересованно шевельнулась, видно, поток поклонников из-за проклятия резко упал, и ей было скучно. — Я бы хотел поговорить с глазу на глаз, — кивнув в сторону перегородки, спокойно сказал Крокодайл, стараясь не выдать себя больше ничем. Куреха пытливо посмотрела ему в глаза, фыркнула и нарочито громко рассмеялась: — О, ну раз у тебя такая деликатная проблема, мой мальчик, то конечно! — лукаво подмигнув, старая ведьма поманила его в кабинет, что находился далеко от кровати вейлы. Плотно закрыв дверь, она зажгла щелчком пальцев несколько свечей и приложилась к бутылке. Крокодайл отчётливо почуял запах огневиски. — Итак, о чём ты мне поведаешь, касатик? Может, о том, как весело провёл ночь? Откуда она?.. Куреха вдруг быстро подошла очень близко и оттянула воротник рубашки, открывая один из многочисленных засосов. Не краснеть!.. Поздно. — Эх, и я когда-то была молодой… — Мечтательно протянула мадам, вспоминая свои сто или сто пятьдесят, судя по морщинам, лет назад. — Что, не об этом? Ах, какой скрытный! Ну ладно, выкладывай, гадать не буду. — Я знаю, как расколдовать вейлу, — справившись со смущением, хрипло выдавил из себя Крокодайл. — Я… — Знаю-знаю, — вдруг понимающе и хитро улыбнулась Куреха. — Цезарь мне говорил, по секрету, конечно, что шлейф у заклинания совсем не женский. Не могла бы ревнивая дурёха такую структуру быстро создать. Мы всем составом бились, чего только не перепробовали — ничего не берёт! Как же ты так умудрился, а, Кроки? Крокодайл рассказал — умолчав только о том, к кому именно приревновал — но Куреха, кажется, и так поняла. Разглядывая плетение чары, которое Сэр с трудом, но повторил, создав дымный слепок прямо в воздухе, она задумчиво постукивала пальцем по губам. Посмотрела — внимательно очень — и сказала: — Знаешь что я тебе скажу? Никогда больше не колдуй на эмоциях. Тебе повезло, что её истинная сущность наружу вылезла, а вдогонку старость пришла. Видел, какие морщины, глубже, чем мои! А в другой раз и убить можешь. Или вовсе так заколдовать, что назад уже не вернёшь. Понимаю, на твоём месте я бы тоже злилась, что друга забирают, но… Крокодайл отвёл взгляд, чувствуя себя дико неловко. В своих чувствах он разобрался только этой ночью, а Куреха говорит о них так, будто давно знала и всё видела. Мерлин их разберёт, этих женщин. — В общем, иди-ка ты отдыхать, — припечатала мадам и протянула какой-то листок. — Три дня болеть будешь. И не спорь! Декан твой утром явился, видно, кое-кого в спальне не застал, — снова подмигнула и из бутылки отхлебнула. — Просил передать, чтобы ты потом к нему зашёл. Но не слишком торопился, всё-таки любовь — это важно. Кстати, не хочешь узнать, сколько мне лет? — Нет, спасибо, — буркнул Крокодайл, забрал бумажку и вышел из кабинета по привычке широким властным шагом — и чуть не упал, разбив себе нос. Пониже спины всё разболелось так, будто у него раньше времени радикулит выскочил. Стараясь не очень заметно хромать, Крокодайл тактически отступил из больничного крыла, чувствуя на себе пристальный и смешливый взгляд Курехи даже через толстые стены. *** Пропущенные тренировки навёрстывали сверхурочно — вместо завтрака, обеда и ужина, а порой даже сна. Дофламинго не щадил ни себя, ни команду, так что в гостиную они вваливались злые, потные, уставшие, зато все тактики и приёмы отпечатались в мозгу, как на камне. Крокодайл наслаждался последним днём отпущенного выходного и тем, что из-за тренировок разговор с Дофламинго каждый раз откладывался. Смотреть ему в глаза было не стыдно, нет. Невыносимо. Потому что любовь любовью, а легименцией Сэр не владел, чтобы точно узнать, взаимны ли его чувства или Донкихот действительно поддался чарам вейлы таким вот необычным способом. Цезарь возник за спиной неожиданно, почти как Кровавый Барон. Положил руку на плечо и вкрадчиво поинтересовался: — И чем мы занимаемся? — Учим яды, — невозмутимо ответил Крокодайл и показал любимому декану обложку старой потрёпанной книги. — Завтра вы обещали тест, если я правильно помню. — Ах, да, — притворился забывчивым Цезарь, хотя все прекрасно знали, какая цепкая у него память. — Мне вот интересно, Кроки. Раз уж мы начинали этот разговор… Ты убедился, что против чар вейл есть защита? Крокодайл закрыл книгу и удивлённо посмотрел на декана. К чему он клонит? — Допустим, — осторожно произнёс, взвешивая слова. — Я им не поддался, потому что… — Любил другого человека, — подсказал Цезарь сладким голосом. Крокодайлу невыносимо захотелось ударить его книгой по голове, а лучше по тонкому носу, но вместо этого он продолжил мысль: — Но в основном парни поддавались, значит, они ещё не знали любви. Вы это хотели услышать, профессор? Цезарь разочарованно цыкнул и вдруг сменил тему: — Назови мне три признака одержимости. Можно совместную классификацию с Империусом. Что ж, защиту от тёмных искусств он тоже недавно повторял… — Расстроенность речи, невозможность контролировать собственные поступки, отсутствие чувства вины после совершения тяжких преступлений, продиктованных приказом. — Хорошо, — одобрительно кивнул Краун. — А теперь подумай, мой мальчик, что из этого подходило нашему Доффи, когда ты забрал его из больничного крыла. И после, конечно. Крокодайл долго смотрел в глаза декану, пытаясь проанализировать услышанное. Ему дали не намёк — чёткое указание направления, в котором нужно думать. Слова — были, сколько угодно, от них у Крокодайла до сих пор дрожат колени. Контроль — был, иначе бы он не мог ходить до сих пор и занял одну из коек в больничном крыле. А совесть… Когда это у Дофламинго вообще включалась совесть? Впрочем, одеялом он Крокодайла накрыл. И в висок поцеловал. Чёртов манипулятор… Осознание пронзило разум, как вспышка молнии — резко, стремительно, болезненно, оставив после себя звенящую пустоту и высокий голос Цезаря: — Он ещё тренируется на поле. Завтра оба придёте ко мне в кабинет после матча. И только посмейте проиграть! Крокодайл его не слушал и не слышал — летел в одной лёгкой мантии, не накинув даже тёплого плаща, по коридорам, вспугнул кошку завхоза и едва не сбил с ног профессора Нико, но та ничего не сказала нерадивому студенту. Такое у него, наверное, в тот момент было глупое выражение лица. Ветер швырял в воздух гнилые листья, ветер мешал бежать, ветер резал холодом лёгкие, но Крокодайл всё равно добрался до поля, упёрся руками в колени и отдышался, хватая ртом ледяной воздух. Одинокая фигурка кружила над стадионом, то забрасывая квоффл в кольцо, то уклоняясь от воображаемого бладжера, то уходя в стремительное пике за неуловимым снитчем. Дофламинго отрабатывал всевозможные тактики завтрашнего матча, отпустив команду отсыпаться. Он наверняка продрог до нитки и дико устал, но всё равно тренировался, несмотря на отвратительную погоду. Крокодайл стоял на земле и думал, что сверху он похож на слепого крота, что в кои-то веки высунул свою мордочку из норы и прозрел, наконец, увидев солнечный свет. Свист ветра в ушах мешал сосредоточиться, но необходимо было сказать это, прокричать, пока трибуны пусты и на стадионе кроме них двоих нет ни одной живой души. Крокодайл видел — Дофламинго заметил его и уже спускается, и пока он ещё не коснулся земли, надо преодолеть себя, чтобы после не жалеть уже ни о чём. — Я всё знаю! — крикнул он, и с радостью отметил, что Дофламинго сбился с шага, волоча за собой дорогущую спортивную метлу, как помело. — Ты идиот, Минго! Он снимает очки для полётов, оставляет их на лбу, надевает свои — цветные, нелепые — и улыбается широко-широко, ещё не понимая до конца, но чувствуя, что его обман раскрылся. — Мог же сказать сразу, — тихо, сорвав голос, сказал Крокодайл, обнимая любимого идиота так крепко, как только мог. — Я столько нервов на тебя, дурака, потратил. Я же тебя… — Я знаю, — у Дофламинго губы солёные. Он весь мокрый и потный, но сияет всё равно от счастья, и даже противный дождь, метко прибивавший пыль к земле, не мог смыть с его лица выражения абсолютного счастья. — Но ты такой милый, когда ревнуешь! Ну вот как на него можно злиться? Крокодайл вздохнул и легко, в воспитательных целях, стукнул Дофламинго по голове. — Хочешь ещё поцелуй — выиграй завтра. — Для тебя — всё, что угодно. Теперь это звучало намного приятнее, чем раньше. А может, Крокодайл просто смирился с тем, что его любимый человек — невыносимый, эгоистичный и наглый засранец. На трибунах в честь финального матча «Слизерин — Гриффиндор» было не протолкнуться. Крокодайл занял место между Виви и Нами, закутался в тёплую мантию и шмыгнул носом. Бежать без верхней одежды на холод казалось гениальной идеей только вчера, с утра же, проснувшись в обнимку с Дофламинго, Сэр горько пожалел о своём решении и пинками погнал сонного блондина в душ, а потом завтракать. Ещё не хватало матч проспать. И теперь он сидел под серебряно-зелёными флагами, слушал речь комментатора Усоппа, вой свистелок и выкрики остальных болельщиков, и думал, что надо было прихватить с собой что-нибудь горячее. Например, огневиски. — Делегация Шармбатона улетела сегодня утром, — прокричала ему на ухо Виви, раскрасневшаяся от возбуждения и восторга. Рядом с ней почти в таком же состоянии подпрыгивала Ребекка. Девушки выглядели безмерно счастливыми, хотя болели за разные команды. — Прекрасная новость! — Да, замечательная… — Хакуба ловко отбил бладжер, пытаясь сбить одного из охотников Гриффиндора, но Ророноа Зоро легко ушёл от атаки и перешёл в контрнаступление. Обе команды не гнушались грязными приёмчиками, хотя с трибун их было прекрасно видно. Счёт открыл Слизерин, пробив защиту Бартоломео — а всего-то надо было выпустить на поле Луффи, который своей яркой соломенной шляпой отвлекал всех и вся от прямых обязанностей. Дофламинго закинул ещё один квоффл в кольца противника, разминулся с бладжером и пролетел совсем рядом с трибунами, не пересекая, впрочем, границ поля. Две пары очков — только он так мог — и безумная улыбка удивительно ему шли. Крокодайл невольно улыбнулся в ответ и поразился реакции на это. Капитан команды отсалютовал ему двумя пальцами, поймал квоффл и тут же передал другому охотнику, начиная одну из самых сложных комбинаций. — И Слизерин ведёт со счётом пятьдесят:тридцать! — орал в микрофон Усопп, не решивший до сих пор, за кого именно ему болеть. — Поймает ли Луффи снитч, или Коби, ловец Гриффиндора, его опередит?! Кто же получит Кубок? О, смотрите, смотрите, они оба заметили снитч!.. Зелёно-серебряные трибуны взорвались ликующими криками. Монки Ди Луффи вскинул вверх руку с зажатым в ней золотым крылатым шариком. «Ты — моя вейла!» — возбуждённо говорил Дофламинго по пути в кабинет декана, и пытался поднять Крокодайла на руки, но он был категорически против подобного звания и поднятий — тем более. «Тогда талисман?» — предложил Долфаминго с надеждой. В одной руке он держал кубок, другой же обнимал Крокодайла за талию. «Как насчёт того, чтобы я был просто твоим парнем?» — хмыкнул Крокодайл и, постучавшись, зашёл в кабинет. Дофламинго довольно улыбнулся: после такого ему уже ничего не страшно. Разве не Цезарь Краун, который будет им сейчас читать нотации, говорил, что любовь — самая лучшая защита?