Шалость удалась!

— Бестолочь! Дылда! Попугай и то умнее тебя! — Кавендиш попытался приподнять туго перебинтованную руку, чтобы перстом указать Бартоломео на его место в пищевой цепи, но быстро уронил её обратно, охнув от боли. Перелом сразу в трёх местах не располагал к активным телодвижениям. — Ну какого чёрта ты пропускал этот проклятый квоффл, а? Снова на своего Луффи любовался? Больничное крыло пустовало: занята была лишь одна койка, на которой и возлежал загонщик Гриффиндора, вопящий за десятерых. К счастью, постепенно громкость его голоса сходила на нет и наконец перешла во вполне приемлемый шёпот. Возмущения Кавендиша можно понять. Команда, вчистую разбившая Хаффлпафф и Рейвенкло, продула какому-то жалкому Слизерину! Несправедливо и дико обидно, учитывая, что снитча ловец противника не поймал – перевес случился из-за банальной математики. Пока весь стадион, включая судью, любовался на то, как Кавендиша мотает на заколдованной метле во все стороны и по диагонали, охотники Слизерина не растерялись и закинули парочку дополнительных мячей в кольца. А Бартоломео глазами хлопал, хотя раньше ни-ко-гда мимо него не могла пролететь даже муха, что уж тут про красный круглый мяч говорить. Идиот. — Всё сказал? — матрац прогнулся под ещё одним пациентом, но выдержал. — Теперь заткнись и поправляйся. Каннибал был слишком близко, отчего вспыхнули уши. Кавендиш поджал ноги к груди и отполз повыше, взобравшись практически на подушку. Молчать ему совершенно не хотелось, как и слушаться недоумка, проворонившего победу. — Не вторгайся в моё личное пространство, — потребовал Кавендиш недовольно, ему нужно было выплеснуть эмоции, а дурак-сокурсник подходил для этого идеально. Все оскорбления и язвительные фразы отскакивали от него, как мячики для пинг-понга, словно вокруг высоченного панка кто-то построил непробиваемую стену. И плевать, что он всё слышит. Да, Кавендишу плевать на чувства Бартоломео! Вот честно-честно плевать. — Чего вообще припёрся? Я тебя не звал. Бартоломео хмыкнул, зная, что обращать внимание на эмоциональные крики Кавендиша слишком нервное занятие. Если бы правда не хотел, не думал, не волновался, то молчал бы, как рыба, и сверлил презрительным взглядом. А так придуривается, причём откровенно фальшиво. — Парни о тебе беспокоятся, дурында. Они договорились о матче-реванше, так что хватит тут концерты устраивать. Что, матч-реванш? Да директор ни в жизнь бы не позволил! Но с другой стороны… Народ на их факультете странный, порой не от мира сего, и всегда стоит горой за своих. В крайнем случае, могли разжалобить заместителя директора, а она уже найдёт действенный способ, чтобы Рейли разрешил всё, что угодно. — Правда? — Раз такое дело, то зря он, конечно, накричал на Каннибала. Не зелёный придурок ведь метлу заколдовал. И это «беспокоятся»… Интересно, Бартоломео тоже? — Зачем мне врать? — проворчал Бартоломео и потянул упрямца за здоровую руку к себе поближе. — Нельзя на подушке сидеть. И накройся, если свалишься на месяц с температурой, капитан с тебя шкуру сдерёт. — Пусть попробует, — сопротивляться при всём желании невозможно, разве что отпинывать нахала ногой, но выглядеть это будет жалко. Потому Кавендиш сделал вид, будто милостиво позволяет накрыть себя одеялом и уложить на кровать. И поцелуй он простил – больным нельзя волноваться, но кто говорил, что нельзя получать моральную компенсацию за пережитый стресс? — Я ему устрою… Мпф, придурок, ну куда ты полез?! Я же выздоравливаю! — У тебя сломана рука, а не нога. — Резонно возразил Бартоломео, придирчиво ощупывая и ноги, и бёдра, и то, что пониже. — Говорят, секс улучшает самочувствие и повышает… этот, как его… Тонус, во! Кавендиш скептически фыркнул, догадываясь, кто мог подсунуть доверчивому верзиле брошюрку о полезности кувыркания в постели в любое время дня и ночи. Весьма в духе Деллинжера. — Ну ладно, — вздохнул несчастный пациент, целуя обветренные губы и обнимая здоровой рукой Каннибала за шею. — Но только один раз! Одним разом, понятное дело, не ограничилось, однако жаловаться Кавендишу было не на что. Он выпроводил довольного до чёртиков Бартоломео из больничного крыла, быстро сменил простынь и вытянулся под одеялом с образцово-невинным видом. Мадам Куреха, вернувшаяся после каких-то своих дел, глянула на него с толикой понимания, но комментировать не стала. Выслушав жалобы больного на руку, погоду, отвратительные условия, отсутствие должного сервиса и толп фанаток под дверями, она показала Кавендишу кипу записочек и демонстративно спрятала их себе в карман. — Поправитесь, молодой человек, тогда и получите свои подарки. А цветы я себе забрала, испортятся ещё. Кавендиш скрипнул зубами от досады, но спорить не решился. Себе дороже. Под вечер уже никого не пускали в больничное крыло, Куреха за распорядком бдила ещё рьянее, чем за состоянием пациентов. Однако из правила всегда найдутся два исключения, которые проберутся куда угодно, хоть в Запретную Секцию, чтобы на следующий день растрезвонить об этом всей школе. Гении, блин. — Всё чисто! — свистящим шёпотом доложил Деллинжер, убедившись, что кроме неудачливого загонщика в лазарете больше никого нет. — Пошли быстрее, а то у меня ноги болят. — Так-то ты обо мне заботишься, Делли, — хмыкнул Кавендиш, расправляя ладонью складки на одеяле. — Я тронут, спасибо. — Он из лучших побуждений, поверь, — в тон брату отозвался Хакуба, который выглядел как всегда сонно-ленивым. Многие обманывались красивой обёрткой, не обращая внимания на опасное содержимое. — Мы ради тебя нарушаем правила, гордись. — Хи-и-и, а ещё вот тебе подарочек. — Деллинжер положил на тумбочку возле кровати небольшую коробку. — Всё, как ты любишь. Назвать их визит жестом доброй воли язык не поворачивался. В любое другое время Кавендиш мгновенно сцепился бы с братом-близнецом по дурацкому поводу, разнеся весь лазарет, но сейчас у неофициального Принца Гриффиндора было слишком умиротворённое настроение. Он величественно кивнул, благодаря за угощение, а затем чуть наклонил голову в бок, видя, что гости явно принесли что-то ещё, кроме угощения. — Мы вычислили того, кто заколдовал твою метлу, — Хакуба хищно оскалился, сверкнув безумными глазами. — Его ещё не нашли, но завтра жди нового соседа по койке. Деллинжер хихикнул: отсветы свечей, висевших под самым потолком, бросали жуткие тени на юное лицо. Глупая шапка с рогами, у которой, как думал Кавендиш, совсем нет стиля, выглядела перепачканной кровью. — Спасибо. Но не думай, что из-за этого я дам тебе поблажку во время реванша! Хакуба наклонился вплотную к лицу брата, так близко, что его тёплое дыхание вызывало мурашки по всему телу. Этот жест таил в себе угрозу и манящее обещание воплотить её в жизнь при любом удобном случае. Кавендиша не пугала аура убийцы, а Хакубу не обманывали нарочито рыцарские замашки и постоянное самолюбование. Близнецы учились на разных факультетах, любили разную еду и читали диаметрально противоположных авторов; Кавендиш спал с Бартоломео и галантно ухаживал за Ребеккой из честолюбия, Хакуба делил постель с Деллинджером, отрицал всяческие обязательства и контроль со стороны, а ещё терпеть не мог сладкое. Но оба готовы были вцепиться врагу в глотку, если кто-то посмеет нарушить их идеальный мирок. — Я лично отправлю тебя сюда ещё раз после Рождества, братец. А пока – поправляйся, чёрт тебя дери. — Взаимно. Ночные гости ушли до того, как что-то заподозрившая Куреха выглянула из своей крохотной комнатушки. Кавендиш притворился спящим и заворочался якобы от кошмара. Свёрток на тумбочке мадам не заметила или великодушно сделала вид, что в принципе неважно. Когда её шаги стихли и в больничном крыле воцарилась полнейшая тишина, нарушаемая лишь дыханием самого Кавендиша, он вытянул здоровую руку и взял с тумбочки подарок. Развернул его и расплылся в счастливой улыбке. Наутро у Кавендиша были липкие пальцы и губы, но ванильный пудинг определённо того стоил.