Под луной В тихой ночи Мы слышим её звучащий свет. Её музыка — это движение Эмоций, которые горят В сладости выдумки, Созданной магией. Сила любви — Это пробуждение чувств, Которые возвращают воображение… В глубине, колеблющейся Магией луны, Это движение, пробуждение Эмоций, чувств. Они горят, возвращаются Оживленные магией, Горят благодаря магии, Магии луны… Dark Moor «The Moon»
Инквизитор ушел, и Антон решил не пренебрегать его советом, поэтому поставил на номер защиту, и сигнализирующее заклинание. При желании, конечно, и то, и другое можно было снести, но, по крайней мере, Антон будет в курсе нежеланных гостей. Или «гостя». Слова Хены о чувствах Завулона не шли из головы. Он понимал, что не должен ничего говорить Артуру, но желание просто увидеть его и, хотя бы как-то успокоить, звенело внутри, как камертон. С другой стороны, диаметрально противоположное чувство бежать от него без оглядки было не менее сильным. Антон ощущал себя канатом, который незримые силы тянут в разные стороны. Он уже перестал отличать свои подлинные чувства, от тех, которые рождались в нем в результате заклятия, и это его пугало неимоверно. Антон разложил те немногие вещи, которые взял с собой, как вдруг, его взгляд упал на берет Хены. Странно, ему казалось, что Инквизитор был в берете, когда уходил. Или нет?.. Ладно, завтра заберет. Зато рисунок тот забрал с собой. Нужно отдохнуть. Вечер выдался очень насыщенным — перелет, стычка с Завулоном, разговор с Хеной. Ему до сих пор было неловко из-за того, что пришлось вывернуться наизнанку перед Инквизитором. Но, странное дело, проговорив все вслух, ему, словно, стало легче. Он заказал ужин в номер и поел. Потом лег спать. Проснулся он от воя сигнальных заклинаний и жуткого шума. Кто-то очень настойчиво старался войти, пытаясь выломать дверь. Ну, гадать о том, кто был этим «кто-то» не приходилось. — Антон! Открой дверь! Открой чертову дверь! Городецкий! — орал Завулон, сотрясая дверь. «Можно было не ставить "сигналку". Его слышно, наверное, даже в Москве» — язвительно подумал Антон, набрасывая халат, и идя к двери. Он снял защиту и деактивировал сигнальное заклинание. — Анто… — голос Завулона замер, вместе с поднятым вверх кулаком, когда тот резко открыл дверь. Завулон смотрел на него лихорадочно блестящими, стеклянными глазами. Всклоченный со сна, сонно жмурившийся, в наскоро завязанном халате — вид такого Антона, его Антоши — домашний и уютный сбил Артура с толку. Он поднялся к нему, собираясь, собираясь… Собственно — что он хотел? — Что орешь на весь отель? — хриплым, недовольным голосом проговорил Городецкий. — Ты выст-вил защиту на номер? От меня прячесся, — спросил Завулон, едва ворочая языком. — Ты что, пьян? — удивился Антон, всматриваясь в лицо Артура. — Да, — кристально честно ответил тот. Антон понимал, что сейчас поступает глупо, что может не дожить до утра, если продолжит эту дурость, но, глубоко вздохнув, он пропустил Завулона в номер. — Заходи, чудо, — сказал он. Завулон проскочил так быстро, как только мог, наверно боялся, как бы Антон не передумал. В голове у него шумело, лицо Городецкого казалось единственной надежной точкой в расплывающемся и разлетающемся вокруг него мире. Он покачнулся, Антон автоматически подхватил его. Оба вздрогнули, когда прикоснулись друг к другу. После того, как Инквизитор выставил его, Завулон едва не разнес отель от злости. «Надменный, старый, драный кот! Мордофиля!* Выбросил его за дверь, словно собачонку! Словно он имеет право распоряжаться Городецким! А тот — тоже хорош! Заглядывает ему в рот, и беспрекословно исполняет все команды!» Он, презрев гордость, пытался подслушать, что же такого секретного там происходит. Но наткнулся на могильную тишь. Заслонка стояла на совесть сделанная, не поскупился серый, мохнатый выродок на Силу. Это взбесило его еще больше. Завулон вернулся в свой номер, намереваясь успокоиться, и не заметил, как опустошил почти весь бар. Потом ему пришла в голову гениальная идея пойти к Городецкому и все ему высказать. Сумасшедшая тяга, вкупе с глухой тоской сводили с ума. И когда он наткнулся на защитный купол, он потерял контроль, и стал выносить дверь в номер любовника. Та явно была под заклятием, иначе от нее не осталось бы и щепки уже после первого удара, а он барабанил минут десять без остановки. И вот он вошел, и коснулся его. Антоша… Не осознавая, что творит, он сделал то, что хотелось ему больше всего — схватил Антона и прижался к его губам, стараясь успокоить свои раздирающие на части чувства. Дурные, темные, болезненные чувства. Антон дернулся, пытаясь вырваться, но Артур держал его крепко, вкладывая всю свою взбудораженную и изломанную душу в этот поцелуй. Душу, в существовании которой все сомневались. Антон опешил. Когда Завулон схватил его, он попытался вырваться, слишком этот яростный натиск напомнил ему их последнее «свидание». Он банально испугался. Но затем, что-то изменилось. Он всеми фибрами души ощутил отчаянную, страшную, болезненную тоску Артура, его нужду — на грани самосохранения, выживания — в нем, в Антоне Городецком. Он вспомнил, что тот любил его, по-своему, по-темному, собственнически, эгоистично, но ЛЮБИЛ. И боролся за него — все эти шесть месяцев боролся за него с собой, и с ним самим, даже не подозревая об этом. «Его чувства к тебе сильнее, чем ты думаешь. Сильнее его собственной сущности» И Антон перестал сопротивляться. Вопреки словам Хены, вопреки здравому смыслу, и кричащему в нем чувству «Беги! Беги от него! Он снова сделает тебе больно! Размажет тебя! Он пьян, он разорвет тебя!». Антон верил, что Артур не причинит ему вреда. Он ему доверяет. Доверяет, потому что любит. Светлое чувство хлынуло из него, гася безумную ярость Завулона, успокаивая его, словно ласковое прикосновение. Завулон немедленно ощутил тот миг, когда Антон перестал сопротивляться. Он ослабил мертвую хватку, и на секунду оторвался от его губ, глубоко и часто дыша. Посмотрел в глаза Антона, которые стали спокойными и почти… прежними. — Антоша, Антошенька… — с болью прошептал он и стал безумно водить руками по голове, плечам, лицу Городецкого. — Прости, прости меня… — как безумный все повторял, и повторял он, покрывая любимое лицо поцелуями. — Не гони, не гони меня, — бессвязно лепетал он — НЕ ГОНИ МЕНЯ! — почти звериный, раненый рык, вырвался из груди Завулон, и он снова судорожно прижал к себе Антона. — Не буду. Не буду, тише, тише, успокойся, Артур, — мягко сказал тот, прижимая его к себе. Так, обнявшись, они простояли несколько минут. Антон боролся со страхом, который так и норовил вспыхнуть и послать сигнал опасности в мозг, а Артур подавлял в себе животное желание раздавить, смять Антона в объятиях. Наконец Городецкий пошевелился. Завулон тут же прижал его к себе, не желая отпускать. — Артур… Отпусти меня, я замерз. Идем в… в спальню, — неуверенно произнес Антон. До затуманенного алкоголем мозга Завулона не сразу дошел смысл сказанных слов. — В спальню? — тупо переспросил он, глядя в лицо Городецкого. — Да, — уже более твердо сказал тот. — Ты… уверен?.. — Нет. Но это всего лишь одна из моих мыслей. Собственные мысли Завулона путались, но глухая тоска и боль, как воронка затягивали его, и страх остаться с этими чувствами наедине очень пугал. Он прошел за Антоном в спальню, наблюдая, как тот замер перед кроватью, глядя перед собой и судорожно вцепившись в пояс халата. Артур медленно разделся и тихо подошел к любовнику. Обхватил руками его крепко сжатые пальцы, поднял их, и, глядя ему прямо в глаза медленно поцеловал. Антон прерывисто вдохнул и расслабился. Тогда Завулон мягко снял с него халат и увлек на кровать. Затем обнял и замер, борясь с чувствами, и раздирающими его желаниями. Антон пошевелился, и мягко провел рукой по груди Артура. Тот выпустил его и не шелохнувшись, следил за Антоном. Городецкий поцеловал его в губы, провел языком по шее и слегка прикусил бьющуюся жилку. Артур вздрогнул, но больше не шевелился. Тогда Антон стал гладить, целовать и ласкать крепкое, жилистое тело любовника, стараясь отключить разум и повиноваться инстинктам, его подлинным желаниям, а не заговоренной сущностью. Завулон хрипло стонал, извивался, ощущая, что он тонет в нежности Антона и позволяя ему эту пытку. Он покорится ему. Станет ведомым. Антон заслуживает это. Какое-то странное чувство внутри него говорило о правильности происходящего. Не нужно трогать Антошу, он все сделает сам. И тот сделал. Оргазм — насыщенный, яркий и жгучий затопил его. Он почувствовал, как энергия Антона вливается в него, и он избавляется от своей боли, напряжения и тоски. Городецкий замер, лежа на Завулоне, учащенно дыша. Сердцебиение понемногу приходило в норму. Через несколько минут они заснули.***
Спустя некоторое время, через Сумрак в номер вошел Хена. Он тихо подошел к спальне и глянул на спящих любовников. Лукаво улыбнувшись, он подошел к лежащему берету. Берет на глазах преобразился, превращаясь в сферу, внутри разделенную изогнутой линией, наподобие знака Инь-Янь. Верхняя часть сферы была заполнена Светом, а нижняя — Тьмой. Он довольно улыбнулся, взял сферу и также тихо вышел.