Водовороты слов

      - Придумай мне плохого персонажа, - просит как-то раз Дженнис. – Абсолютно плохого, понимаешь? Не злого, а именно плохого. Чтобы он никому не нравился, слышишь? Чтобы он был плохой! Безо всех этих печальных историй, почему они стали злодеями. Не гения с эпическим планом захвата мира. Не возгордившегося красавца. А просто плохого человека.       Сергиуш мастерски придумывает чужие жизни. Ещё более мастерски он их проживает. Каждый день, каждую ночь, становясь кем-то ещё, вливая в свой внутренний поток ещё одну сущность, негасимый огонь ещё одной личности.       Они с Дженнис очень долго разговаривают о том, что такое – плохой человек. Сергиуш очень любит эти разговоры, они его успокаивают. Наверное, именно поэтому Дженнис – его подруга.       А потом он читает ей стихи – сбивчиво, то и дело забывая строки, забывая авторов, полностью забывая самого себя, утопая в словах, в ритме, в строчках, в этом пряном, клокочущем море, сладковато и нежно пахнущем книжной пылью. Дженнис спит у него на плече, пока он шевелит губами, вспоминая следующее стихотворение, и читает его, а за окнами грохочет темнота, и вагон метро покачивается, свет то и дело гаснет, а люди дремлют, а он, наверное, читает сейчас стихи всему этому миру.       Дженнис спит, а его всё не оставляет мысль: «Придумай плохого персонажа…»       Надо же, он совсем никогда не был влюблён в неё, в свою подругу, в одну из лучших подруг. Он ни разу, даже на секунду, не влюблялся в неё. Он бы ужасно удивился, предположи кто-нибудь вдруг такое.       Сергиуш вообще не уверен в своей способности влюбиться в кого-либо. Но в голове гудит: «Придумай плохого персонажа».       - Ты всё ещё думаешь об этом? – удивляется Дженнис. – По-моему, довольно просто, это я так, в шутку, тебе предложила. Ну, то есть, берёшь кого-нибудь, кто совершает плохие поступки на каждом шагу, ну и…       - Так у него же есть причины, - тихо возражает Сергиуш. – У них у всех есть причины. Я-то знаю. Мне всегда нравились злые герои.       - Серги… - вздыхает подруга. – Ты слишком часто прощаешь других, не замечал?       - Я их слишком хорошо понимаю, - возражает он. – Я же вижу, что они поступают не плохо. То есть, может, и плохо, но не просто так. Они расстроены, они срываются, они просто не понимают, они…       - Ты, - прерывает его Дженнис. – Ты. Ты слишком часто думаешь обо всём этом. Ты пытаешься всех понять и простить, потому что хочешь всех понять и простить. Ты усложняешь собственную жизнь.       Наоборот, думает Сергиуш, если бы я так не делал, я бы давно свихнулся. Или, может, уже как раз и свихнулся ровно настолько, чтобы полюбить весь этот мир разом, чтобы читать ему стихи, чтобы все эти слова рвались наружу светящимися водоворотами, а внутри кипело что-то, что и не выразить никак, и это что-то, не выплеснувшись вовне, остаётся в душе, в голове, в сердце и заполняет, заливает изнутри раскалённым металлом слов и строк – чужих и своих, подслушанных у других людей и у самого мироздания.       Морозный воздух остужает раскрасневшиеся от восторга щёки, но внутри уже звонко, гулко и звёздно, и с этим ничего не сделать. Сергиуш улыбается самому себе и снова утыкается в томик стихов.       Он, разумеется, довольно давно знаком с Вильхельмом. Он сидит за партой перед ним, иногда молча протягивая тетради с домашкой или конспекты.       Вильхельм, конечно, совсем не плохой человек, но, взглянув на него однажды, Сергиуш чуть не давится несдерживаемым смешком. И слишком поздно замечает, что пронзительный взгляд карих глаз превращает этот смешок в счастливую улыбку.       - Ты влюбился в наименее подходящего человека, - вздыхает Дженнис, брезгливо глядя на сигарету в руках Вильхельма, будто бы сигарета есть олицетворение того, как низко пал этот человек. Будто бы не курит по вечерам из окна сама Дженнис.       - Хуже, - смеётся, тихо кашляя, простуженный Сергиуш. – Я его себе придумал.       Подруга смотрит чуть удивлённо и повторяет одними губами: «Придумай плохого персонажа». И Сергиуш согласно кивает.       Дженнис, конечно, не задаёт дурацких вопросов типа «Что ты в нём нашёл?». Потому что и искать ничего не надо, Серги каждый раз по уши влюбляется в своих персонажей, Серги сам ищет им проблемы, чтобы потом решать, Серги скорее потеряет себя, чем их. Дженнис задумчиво чешет себя за ухом открытой ручкой, не замечая синих полосок.       Вильхельм приподнимает бровь, когда Сергиуш начинает сам предлагать ему конспекты. Ему каждый раз кажется, что этот парень чего-то от него хочет, когда Серги здоровается с ним по утрам и проходит мимо, довольный, как вообще неизвестно кто, никакие сметанные коты тут и рядом не стояли.       - Я впервые разговариваю со своим персонажем, - делится с подругой Сергиуш.       - Зато не впервые влюбляешься, - хмыкает Дженнис. – И не впервые приручаешь.       Серги неловко улыбается, не до конца понимая, о чём она говорит, но спорить, конечно, не решается – подруге лучше видно. Конечно, он-то не видел, как дико Вильхельм вертел головой по сторонам, когда Серги на один день остался дома с больным горлом. Вильхельм, который пока сам не понимает, что его тревожит, но в глубине селится нечто рычащее, злое и колючее, что парень не может успокоить сам, и только огрызается на мать, которая пытается понять, в чём дело. У Вильхельма впервые так сильно болит голова.       Ему странно, потому что они даже ни разу не разговаривали с Серги по-настоящему. Да и о чём им говорить?       Хрупкий лёд ломается в тот день, когда Вильхельм забывает в школе конспект по физике. Не сказать, что случайно забывает, просто не хочет видеть всё это и вспоминать о двойке за очередную контрольную.       Звенят, ломаясь, тоненькие сосульки, когда Сергиуш вбегает во двор, где курит его одноклассник, и машет злосчастным конспектом. Куртка на нём не застёгнута, шапку он держит во второй руке.       - Ты куда так мчался? – Вильхельм старается удержаться на грани – не нагрубить, но и не быть непривычно, неправильно вежливым.       - Отдать тебе тетрадь, тебе же надо будет готовиться к работе, - пожимает плечами Серги и протягивает Вильхельму злосчастную тетрадку.       - Я всё равно не подготовлюсь, - хмыкает тот. Серги колеблется всего пару секунд:       - Давай я помогу тебе!       Вильхе понятия не имеет, почему соглашается. Но они сидят в парке до девяти вечера, разбираясь не столько в формулах, сколько в самих себе, и Серги остаётся полностью довольным, чего не сказать о Виьхельме, который путается только сильнее. Внутри нечто сворачивается в тугой узел и тянется к той грани, за коей оно сможет стать живым. Вильхе жмурится до боли и решает просто подождать. Но место наблюдателя в этой истории уже занятно, как и место автора, так что Вильхельму не остаётся ничего, кроме как оказаться главным героем. Может быть, очень плохим, но зато главным и единственным.       Им, конечно, никогда не стать друзьями. Они уже нечто другое, нечто большее, нечто почти безграничное. Они вполне могут выдумать друг друга.       - Ты ведь в курсе, что он тебя использует? - недовольно спрашивает Дженнис. Они едут в автобусе и разламывают напополам остатки шоколадки.       - Конечно! – с азартом соглашается Сергиуш, ещё даже не до конца прожевав, чего обычно старается не делать. – Он же плохой персонаж! Но это ведь не повод не любить его, верно?       Дженнис только рукой машет, потому что по всем законам жанра ей сейчас стоило бы закурить, более того, она просто-таки чувствует острую потребность сделать это прямо сейчас, да, к сожалению, невозможно. Дженнис думает о том, что кто-то из них двоих слишком взрослый для своих лет, зато второй – конченый псих. Вот только без сигареты у неё никак не выходит понять, кто же – кто.       Сергиуш думает о том, что, технически, это нельзя назвать использованием, ведь он прекрасно знает, что нужно от него Вильхельму, и совсем не возражает.       Жизнь Серги полна кошмарами и страшными снами, которые он любит, ласкает и приманивает к себе. Над его кроватью висит самодельная ловушка для снов, в которой не хватает пары нитей – чтобы сны задерживались, но могли вырваться. Дженнис рисует солнечные светлые рисунки на полях тетрадей, а Серги рисует таблицы, чтобы писать за их рамками. Наверное, вся его жизнь вообще проходит за гранью… чего-либо. Дорога вьётся странными спиралями, изламываясь в самом неподходящем месте, и прыгай, если хватит храбрости, на следующий виток.       Когда Вильхельм весь вечер заучивает наизусть стихотворение, чтобы прочитать его с выражением Сергиушу, ему очень хочется сказать, что это написал он, но Серги опережает его, тут же кивает и говорит, что, конечно же, знает этого поэта, и на память цитирует ещё несколько строк. Вильхельм ходит в прострации весь день, а Дженнис улыбается, ехидно щуря глаза, и спрашивает у Вильхе:       - Ну что, нелегко общаться с собственным автором? – а потом у смутившегося Сергиуша. – Ну, что? Провалился твой план?       - Совсем нет! – с жаром возражает, вскидываясь, Серги. – То, насколько человек плохой, не измеряется тем, читает ли он стихи! – он всё-таки шепчет, чтобы не услышал Вильхельм.       - Конечно! Он же выпендривается перед тобой! – щёлкает пальцами Дженнис. – Посмотрим, что будет дальше!       «Придумай плохого персонажа…» Она не говорила «влюбись в него». Впрочем, к счастью, теперь это уже не имеет значения. Совершенно никакого – Сергиуш всё равно не умеет иначе.       Рокировка в классе происходит как бы сама собой. Просто Дженнис всё чаще пересаживается ещё на парту вперёд, и в итоге Вильхельм просто занимает место рядом с Сергиушем. Оценки его с этого момента резко улучшаются, но учителя делают вид, что ничего не заметили.       Сергиуш по-прежнему читает Дженнис стихи в метро, для них, конечно же, ничего не меняется.       На фразу Серги «Мы с Вильхе разговаривали…» Дженнис хочется закатить глаза и спросить о чём-нибудь до крайности ехидным тоном, но она не может не замечать, что Вильхельм вовсе не дурак. Ему всего пара шагов до харизматичного раздолбая, которых так любят маленькие девочки, и Дженнис в шутку напоминает другу, что его «плохой персонаж» не должен переступить эту грань.       Вильхельм наигранно грубоват и смотрит в светлые глаза Серги свысока, пытаясь изобразить равнодушие и насмешку. Вильхельм никогда раньше не предполагал, что в свете тоже можно тонуть, а в волнах – сгорать.       Сергиуш ругается странными, смешными словами, которые и звучат-то не как ругательства, и называет полушёпотом одного из одноклассников «ублюдцем». Вильхе усмехается уголком губ, а Дженнис вслух замечает, что Серги следовало бы выбрать одного из этих скучных идиотов, совершенно пустых и серых изнутри. Серги тут же подскакивает и возмущается, что его… его… его – не может быть таким скучным, не может не иметь личности!       А Вильхельма вдруг накрывает горячей волной такой ревности, что он забывает заметить, что это, оказывается, Сергиуш как будто бы выбрал его.       Привыкнув к Серги, Вильхе, конечно же, начинает обижать его. Но с каждым разом мальчишка улыбается всё шире и смотрит неожиданно нежно.       - Почему ты всё ещё со мной, если я тебя так мучаю? – зло спрашивает Вильхельм, пытаясь снова нарваться на ссору.       - Ты – моя попытка не искать оправданий, - Сергиуш улыбается и опускает ресницы, умалчивая о том, что главное оправдание было дано ему условием и принято, как данность. Вильхельм не знает, что сказать, и ссора не задаётся.       - Зачем он тебе? – от нечего делать, спрашивает у Вильхе один из тех самых «ублюдцев». Вильхельм выкручивается, говоря, что так ему будет проще списывать домашку. Такое простое объяснение как раз годится для этих людей.       - Зачем он тебе? – чуть ли не одновременно с этим задаёт свой вопрос Дженнис. – Будешь заваривать ему разный чай и надеяться, что он заметит разницу и оценит?       - Он – мой плохой человек, - терпеливо объясняет Сергиуш. – Мой, понимаешь? Я просто буду делать то же, что и раньше? Мы не станем сковывать друг друга. Не это ли главное?       - А-а-автор… - задумчиво тянет Дженнис и продолжает наблюдать со стороны.       Вильхе и в голову бы не пришло дарить Серги цветы. Сергиуш слишком… слишком мальчик, несмотря на длинные, забранные в хвостик волосы.       Они гуляют допоздна, а потом ещё часов до трёх утра переписываются по интернету, и Сергиуш роняет голову на руки на первом же уроке, не в силах держаться дальше. И Вильхельм, теряясь, не понимая до конца самого себя, не умея, пишет конспект, а потом, в конце урока, пододвигает к соседу по парте, чтобы тот мог переписать. Серги растерянно хлопает глазами и стремительно краснеет, осознав, что уснул на уроке. Это первый раз, когда Вильхе видит его покрасневшим. Зрелище ему определённо нравится.       Теперь Серги читает стихи ещё и Вильхельму. Темноглазый хмурится и слушает совсем не так, как Дженнис, понимавшая всё интуитивно, он силится разобраться в колюче-хрупких, как иней на проводах, переплетениях строк, которые выдыхает Сергиуш.       - Гише, - говорит Вильхельм, и это тоже похоже на вздох. Хрипловатое, сорванное дыхание. Ги-ше. Сергиуш замирает на полуслове и смотрит удивлённо, а затем робко улыбается, успокаивая то злое и рычащее в груди Вильхе.       У Серги – Гише – мысли в голове зыбкие и неровные, как утренний туман, они замирают на самом кончике языка, а потом срываются птицами, когда рядом оказываются Дженнис или Вильхе. При всех остальных он предпочитает держать своих птиц в клетках.       «Я люблю тебя, - думает Сергиуш – Гише отныне и навсегда. – Я люблю тебя, мой плохой персонаж».       Но он молчит. Вильхе тоже не говорит ничего. Дженнис ехидно и колко смотрит из-под длинной чёлки и теребит проводок наушников.       Эта любовь ломкая и странная, она сжимает их обоих в своих кольцах всё крепче. Сергиуш начинает носить с собой толстенную тетрадь, в которой строчит целыми днями.       - Что ты пишешь? – скучающим тоном спрашивает Вильхельм, делая вид, что ему совершенно не интересно.       - Тебя, конечно же! – вскидывает голову Гише, а в его глазах светятся звёздные искорки. Вильхе запускает пальцы в каштановые волосы и хмурится, пытаясь понять. Дженнис поворачивается, смотрит на него пронзительно, хмыкает себе под нос и отворачивается, а Вильхе проклинает тот день, когда он связался с этой странной компанией.       - Я придумал себе тебя, - восторженно шепчет Сергиуш, утыкаясь лицом в грудь Вильхельму. – Я тебя не выбирал.       Белые мотыльки снежинок целуют нос и щёки Гише. Его губ они касаться не смеют, чтобы не будить то злое и колючее, что живёт внутри Вильхе. Дженнис беззвучно, но очень звонко хохочет, Серги читает стихи беззвёздной, зато залитой фонарным светом ночи, в которой так сладко и хорошо затеряться, и легче найти друг друга, чем себя. Да, гораздо легче, уверен Вильхельм, и обещай, Гише, что ты всегда меня найдёшь, если я потеряюсь и забуду себя самого.       - Мне кажется, раньше я был слепым, - задумчиво говорит Сергиуш.       - А теперь прозрел? - ухмыляется Вильхе, которому кажется, что он, наконец, стал понимать мысли Серги настолько, чтобы заканчивать за него фразы.       - Вовсе нет! - встряхивает головой Сергиуш. - Теперь нас таких, слепых, двое. Так гораздо спокойнее, ты не думаешь?       Серги, казалось ему, очень любит говорить странные фразы и удивлять его. Серги, как оказалось на самом деле, любит сразу же делиться с ним тем, что замечает.       - Лазурь – очень красивое слово. Оно должно звучать в стихах. К сожалению, хорошие стихи должны быть чем-то большим, чем совокупностью красивых слов. Нет, подожди! К счастью! Конечно же, к счастью.       Вильхельм никогда не признается, что ему нравится слушать, как читает вслух его Гише.       - Ты прочитаешь мне то, что пишешь в своей тетрадке? - лениво интересуется он.       - Ты и так всё узнаешь, - жмурится от удовольствия Сергиуш. - Не волнуйся, всё будет хорошо.       - У нас с тобой? - уточняет Вильхе. И Сергиуш несколько минут растерянно хлопает глазами, прежде чем ответить:       - У нас?.. Но меня там нет...       Это первый раз, когда Вильхельму хочется его ударить.       Сергиуш не хочет думать о будущем. Во всяком случае – о своём. Зачем, если сейчас у них всё хорошо?       - Хочешь, я исправлюсь? – спрашивает Вильхе как-то раз. – Начну учиться, подрабатывать ещё могу. Я исправлюсь, если ты попросишь меня, честно.       - Ни за что! – цепляется за его плечи Гише. – Не смей! Никогда не меняйся, слышишь?! Ты должен всегда быть таким, какой ты сейчас! Ты… ты не можешь перестать быть моим! Ты – мой самый любимый плохой персонаж, слышишь?! Самый любимый, честное слово, я о таком и мечтать не мог! Ты лучше всех, ты такой живой, ты должен оставаться таким!       Вильхе удивлённо моргает и гладит Сергиуша по голове, не решаясь возразить от удивления. Ему странно и страшно, потому что раньше он тоже о будущем не задумывался.       - Я обо всё позабочусь, - шепчет Серги. – Всё будет отлично. Я обещаю.       - У нас с тобой, - категорично уточняет Вильхельм. Сергиуш кивает, он вообще очень послушный. Водовороты слов в его голове бурлят и вскипают, они очень любят Вильхе. Они буквально клокочут от восторга и тянут всё глубже, в бездну, к самому дну и в бесконечную высь, потому что разницы нет ровным счётом никакой, главное – это то, что всю эту глубину и высоту можно обхватить крыльями, двумя прекрасными нежно-кремовыми крыльями, которые расправляются у Гише за спиной и одновременно трепещут нежными мембранами плавников при появлении Вильхе. Эти крылья-плавники будто бы чуют колючее и злое, живущее внутри темноглазого. Они успокаивают его, смягчают и чувствительно задевают, сами содрогаясь, истекая сладкой кровью, которую Серги зовёт вдохновением.       - У него есть кот, - задумчиво протягивает Дженнис, выдыхая горький дым в окно. Серги сидит на подоконнике и болтает ногами. – У плохих людей есть коты? Мне кажется, они должны ненавидеть животных, разве нет?       - Это мелочи! – отмахивается Сергиуш. – Это всё мелочи!       - А ты? – прямо спрашивает Дженнис. – Ты – не мелочь? – и Серги понятия не имеет, что ответить. Он уже совсем не уверен в том, что у него получилось, и крепче прижимает к груди толстую тетрадь. Он думает о том, что у Вильхе есть одно замечательное качество – он умеет слушать что угодно. Сергиуш не уверен, что плохие люди могут уметь такое. Дженнис он пока что ничего не говорит.       - Плохие люди не бывают объёмными, - вздыхает подруга. – У них нет мотивов. У них нет личности. Ты решил придумать невозможное.       - Ты – моя невозможность, - шепчет Гише, и его голос задевает какие-то струны внутри Вильхельма, так что темноглазого чуть ли не сгибает пополам, от неожиданного приступа невыразимой нежности.       Они, конечно, так и не становятся друзьями. Вильхе просто кажется, что до встречи с Сергиушем его мир был простым и карандашным, а теперь он вдруг расцветает настоящими красками, настоящим цветом, всё становится яснее, и каждое действие обретает смысл. Больше всего на свете он сам мечтает стать таким же настоящим, он всё готов сделать ради этого.       Он наконец-то чувствует себя главным героем.       Вильхельм приходит к Серги домой, когда тот в очередной раз сидит дома с температурой. Он выглядит потерянным, взъерошенным, но в руке держит пакет с зелёными яблоками, которые любит Серги.       - Я не только выдумка! – почти кричит Вильхе и трясёт тетрадью с подписью «Вильхельм, плохой персонаж». – Слышишь?! Я такой же, как твоя Дженнис! Я живой!       - Конечно, - послушно соглашается Гише. – Такой же, как Дженнис, - а потом захлёбывается кашлем, и Вильхельм почти сразу же забывает о ссоре, протягивает руки к Серги, но тот машет ладонью:       - Нет… Подожди секунду, мне нужно кое-что в комнате…       Сергиуш задумчиво барабанит пальцами по деревянной книжной полке и улыбается в голубой вязаный шарф, намотанный на шею. Он же обещал, что всё будет хорошо, верно? Значит, у него всё получится. У Сергиуша большой опыт в выдумывании судеб. Он никогда не ошибается. Он знает, кому и что нужно. Он очень чётко видит это – возможно, даже слишком чётко, особенно учитывая близорукость.       Он достаёт из ящика потрёпанную толстую тетрадь с исписанными листами и подписью на обложке: «Дженнис, моя лучшая подруга», держит её пару минут в руках, перелистывая страницы, и убирает обратно.