Водовороты слов

      - Наверное, нужно всё-таки снять её, - Сергиуш печально смотрит на ловушку для снов и качает головой.       - Зачем? – удивляется Вильхе. У него странно хорошее настроение, только голова занята не тем. Интересно, это тот же чай, что и в прошлый раз? Обычно Гише спрашивает, заметил ли Вильхельм разницу, и на этот раз темноглазому не хочется его разочаровывать. – Красиво же. Жаль, ниток не хватает, ну и ладно. Оставь.       - В ней всё-таки запутался один сон, - вздыхает Сергиуш. – Кошмар, представляешь?       - Ну, бывает, - дёргает плечом Вильхельм, который, как обычно, ничего не понимает. – Оставь. Может, ещё кто запутается. А то твоему кошмару наверняка одиноко.       Серги веселеет внезапно и улыбается:       - Точно! А я-то думал, почему ему грустно! Ты настоящий плохой персонаж!       - Почему? – удивляется Вильхе и надеется, что вопросов про чай сегодня удастся избежать.       - Ты сразу понял, что поможет такому же, как ты! – глаза Сергиуша сияют от восхищения, и ради этого Вильхельм готов стать ещё хоть в тысячу раз хуже. – Конечно, ему точно станет легче, если тут запутается кто-нибудь ещё! Пожалуй, я оставлю пока. Идём!       Они уходят из комнаты, и Вильхе снова пытается понять, как же ему удалось сказать именно то, что нужно было. А Серги думает о том, что своего плохого персонажа он любит как раз за то, что тот всегда умеет сделать то, что нужно, даже понятия не имея, что происходит. Никогда раньше не встречал таких людей. Просто потрясающе.       А кошмар смотрит из-под длинных по-девичьи, колючих ресниц, на которых всё никак не тает иней. Кошмар звенит на кухне чашками и всегда моет за собой посуду. Кошмар ходит босиком, а руки прячет в длинных рукавах сиреневого свитера. Кошмару бы очень пошло стать девушкой, но он просто такой, какой есть. Наверное, ему и правда очень одиноко.       - Меня зовут Константином, - говорит вдруг кошмар, перелистывая страницы какой-то книги, и задумчиво, полувопросительно смотрит на Сергиуша. Глаза у него серые, даже, кажется, чуточку сиреневые. Настолько сказочные глаза, что Серги пишет о них стихи, а в груди у Вильхельма выпускает длинные когти ревность.       Своё одиночество кошмар прячет за чудовищной аккуратностью.       Вильхельм почти не удивлён, когда он тоже начинает его видеть.       Родители Сергиуша спокойны и почти что счастливы – Вильхе всё чаще приходит к их сыну домой делать уроки, иногда они даже сидят допоздна, ничего, можно разложить диван, главное, что Серги наконец-то перестал замыкаться в себе. И в какой-то мере они, конечно, правы. Потому что теперь Сергиуш замыкает в себе ещё и Вильхе. Оба вполне довольны таким раскладом.       - Ты странный, - говорит Вильхельм, и его Гише серьёзно кивает, воспринимая это как комплимент. Разумеется. Странный. Как же иначе?       Дженнис не расстраивается, что её-то не пускают с ночёвкой к лучшему другу. Она – сторонний наблюдатель, ей и без того положено всё знать. Не обязательно присутствовать.       Вильхе и Сергиуш засыпают под утро, даже не расстелив кровать, на которой сидят, о диване не идёт и речи. Они засыпают только тогда, когда из рук Серги выскальзывает очередная книга, а голова Вильхельма всё-таки склоняется Сергиушу на колени.       Иногда Серги просыпается среди ночи и ошалело смотрит по сторонам. Почему-то это сразу же будит и Вильхельма, будто бы это и есть его предназначение – потянуть Гише за плечо обратно, уронив на кровать, свернуться с ним в один тесный тёплый клубок и буркнуть что-нибудь сердитое. Его голос мгновенно успокаивает Серги, и они снова засыпают. Родители бы ужаснулись, если бы увидели, но ведь главное, что Серги больше не замыкается.       Кошмар не спит никогда.       Он сидит в кресле, притушив слишком яркий для этого мира свет глаз колючими ресницами, и смотрит на ловушку снов, заточившую его здесь. Он ждёт, когда же там запутается кто-нибудь ещё, но сны залетают и вылетают сквозь дырку, не задерживаясь надолго в этом мире, слишком реальном для них.       - У тебя столько тетрадей… - тихо говорит кошмар, разглядывая потрёпанные разноцветные обложки. – Что в них?       - Там всё подписано, - Сергиуш садится рядом. – Вот, смотри. Это «Сны». А это «Кошмары». Я их коллекционирую… Вот «Вильхельм», вот «Дженнис». Только не заглядывай в конец, договорились?       Константин разглядывает обложки ещё некоторое время, перебирает страницы, не вчитываясь, затем поднимает голову:       - Ты их всех написал? – он смотрит на Сергиуша задумчиво-печальным взглядом. – Ты их написал, и они появились?       - Не совсем так, - улыбается Серги. – Они всегда были, но я их написал. Из всех второстепенных персонажей, окружающих меня, я выбрал их, потому что они были нужны мне. Я пишу их, и они становятся всё ярче, всё живее и реальнее. Конечно, я никогда не напишу их смерть. Никогда. Такого не будет.       Кошмар понимающе кивает, а затем накручивает длинную прядь угольно-чёрных волос на палец. И вдруг просит:       - Напиши меня. Пожалуйста, напиши и меня тоже!       Сергиуш будто бы и не удивляется, но всё-таки уточняет:       - Ты же понимаешь, что, если станешь реальным здесь, больше никогда не сможешь вернуться домой?       Кошмар медленно кивает и опускает глаза. Сергиуш чувствует себя чуть ли не демоном, подговаривающим беззащитную жертву на сделку, цена которой – душа. Разница лишь в том, что на месте жертвы тут – кошмарный сон, на месте искусителя – автор, а душу придётся вовсе не отдавать, а получать.       Сон запутывается в ловушке перед самым рассветом, когда кошмар уже готовит завтрак и звенит на кухне посудой. Сон выпадает на пол и ошалело вертит головой. У него солнечные волосы и полупрозрачные, светло-золотистые глаза, а кожа усыпана веснушками, особенно на лице и на плечах.       Сон сквернословит похлеще Вильхе, так что тот даже просыпается, в растерянности выдаёт нецензурную вплоть до пауз в речи тираду. Серги тут же подскакивает, будто и вовсе не спал, и с торжествующей улыбкой смотрит на нового жильца. В том, что сон останется жить с ними, Сергиуш не сомневается ни секунды.       Златовласый прекрасный сон смотрит неприязненно, когда кошмар входит в комнату. На Константине широкий кремовый фартук, длинные, до пола, волосы убраны в аккуратную косу, только одна прядь выбивается из причёски.       - Тебе стоило бы быть девчонкой! – высокомерно заявляет сон. Молчит пару минут, а затем протягивает руку Вильхельму, который, видимо, кажется ему главным здесь. – Эмиль. Не сказать, что так уж приятно, но очень внезапно.       - Вильхельм, - хмуро представляется невыспавшийся парень. Зверь внутри ворчит и шевелится, потягиваясь.       - А меня зовут Сергиушем, - выглядывает из-за плеча Вильхе Серги. – Можешь так меня и звать. Ну, пока ты тут застрял, может, посидишь с нами на завтраке?       - Мне не нужна еда! – фыркает Эмиль и складывает руки на груди, словно пытаясь отгородиться от всего мира.       - Мы знаем, - понимающе улыбается Серги и бросает выразительный взгляд в сторону Константина. Эмиль поворачивается, замечает иней на длинных ресницах, и золотистые глаза его расширяются, выплёскивая от возмущения свет по капелькам:       - Это же кошмар!       - У меня очень красивые кошмары, согласись? – с гордостью соглашается Сергиуш. Кошмар смотрит на мир пугливо, сквозь призму инеистых кристалликов, и грустно улыбается. Он расцветает в этом мире всё ярче, он всё чётче чувствует вкус еды, посуда всё реже выскальзывает из его рук, но глаза смотрят всё так же странно, светясь совершенно неземными отблесками.       У него длинные тонкие пальцы, а кожа жемчужная и, кажется, почти что прозрачная, ещё чуть-чуть, и увидишь кости, потому что тёмно-фиолетовая кровь, бегущая по венам потоками страхов и образов, видна и так. Кровь кошмара – одна из самых странных субстанций, которые доводилось видеть Вильхельму. Сергиушу, уж конечно, снились и более странные вещи, некоторые из них он даже придумывал сам.       Стоит кошмару чуть-чуть согнуть пальцы, и линии его рук тут же становятся ломанными и угловатыми. Константин готовит им завтрак рано утром, не говоря ни слова, и это выглядит так, как если бы упавшая с неба звезда в бальном платье принцессы мыла бы в школе полы. Константину и правда следовало бы стать девушкой.       Вильхе в очередной раз задумывается о том, что же снится по ночам его Гише, но не спрашивает. Константин и без того стыдливо краснеет при каждом напоминании о том, что же он такое.       Эмиль долгим взглядом обводит замершего на месте Константина, бурчит что-то себе под нос и медленно идёт на кухню.       - Я приготовил сырники, - тихо произносит кошмар и, опустив голову, идёт туда же. Вильхельм с Сергиушем переглядываются и следуют за ними. Они всегда завтракают и уходят рано, пока ещё не проснулись родители Гише.       Всё время, что они завтракают, сон буквально прожигает Константина взглядом.       - Ты чудовище! – искренне возмущается Эмиль, складывает руки на груди и морщит нос. – Воплощённое зло! Как вы можете есть то, что приготовил он?!       - Может, и зло, - смиренно соглашается Константин. – Зато я умею готовить.       Такой аргумент сну крыть нечем. Серги прячет мягкую, тёплую, напоённую лучиками звёзд улыбку и хитро смотрит на них, будто прекрасно знает, что будет дальше. Может быть, он и правда знает. Почему бы и нет, иногда кажется, что любую тайну мироздания можно найти на страницах одной из тетрадей.       - Самое страшное, - устало произносит Константин, - это когда ты никому не нужен, прекрасно об этом знаешь, и тебя это больше не трогает. Я думаю, такая самодостаточность – это очень тяжело.       Сергиуш сидит, скрестив ноги, на полу и кусает кончик карандаша. Кошмар опускает голову и прячется за волосами, стесняясь своих же слов.       - А я – самодостаточен? – спрашивает вдруг Серги. Кошмар выныривает из своей шёлковой черноты, присыпанной по краям серебристым инеем, и глядит напугано, будто маленький зверёк. Ему постоянно холодно, хоть он и не говорит об этом, и продолжает ходить босиком, потому что холод этот идёт не снаружи, а сочится изнутри, из жуткой чёрной дыры, которая отличает кошмарный сон от человека.       С появлением Эмиля эта дыра не затягивается, но начинает понемногу… зарастать.       Константин рисует на листе бумаги сиреневые облака и яркие золотые подсолнухи, а потом прячет лист, стыдливо краснея и боясь, что Эмиль увидит. Сергиуш находит эти рисунки, хитро щурится и начинает писать новую историю прямо поверх жёлтых лепестков. Слова и строки уходят в неизведанную высоту облаков, чтобы снова стечь оттуда вниз, Серги старательно выводит слова спиралями и непонятными узорами, будто проводит какой-то ритуал и творит заклинание, чертя символы, где каждая чёрточка имеет значение.       Вильхе находит этот лист следующим, недоумённо вертит в руках и не читает спиралей, потому что осознаёт вдруг, что это не его дорога, а заблудиться на очередном повороте так легко…       - Что это? – спрашивает Дженнис, когда рисунок попадает к ней в руки.       - Карта! – тут же отвечает Серги, будто давно уже ждал этого вопроса. – Я пока не знаю… Тут нужно идти сразу с двух концов… То есть, я имею ввиду, с двух начал. Конец – в центре.       - А где тут центр-то? – Дженнис крутит лист, пытаясь понять что-нибудь в хитросплетении строчек.       - Зависит от того, кто с какой скоростью пойдёт, - разводит руками Серги. Он бережно берёт у подруги карту и показывает: - Вот, смотри. Тот, кто идёт со стороны облаков, уже добрался до верхних лепестков подсолнухов. А тот, который идёт снизу, всё ещё плутает среди листьев.       - Так тут же не видно листьев! – удивляется Дженнис. Сергиуш смотрит на неё очень внимательно:       - Догадайся, с какой стороны смотрит тот, кто это рисовал, и что он видит с этой своей стороны.       Дженнис прикусывает губу, а потом понимающе кивает.       - У тебя слишком длинные лохмы, как ты так вообще живёшь! – закатывает глаза сон. – Давай острижём их, а?       Кошмар не возражает, он, наверное, вообще не способен спорить с Эмилем. Только иней на его ресницах будто бы становится ещё немного белее. Эмиль усаживает его на стул и остригает его волосы почти до колен, но потом замирает, досадливо морщится и откидывает ножницы в сторону.       - Жалко!.. То есть, тьфу, оговорился, скучно, я хотел сказать. Очень скучно вот так стоять и резать. Ладно уж, оставайся так.       Иней немного оттаивает, а остриженные пряди превращаются в снег и остаются на полу маленьким холмиком. Эмиль хлопает солнечными глазами, наклоняется к нему одновременно с Константином, но первым снег подбирает всё-таки кошмар, торопящийся убрать его с ковра в своём вечном стремлении к порядку.       Впервые Эмиль касается длинных, ледяных пальцев Константина. Вздрагивает и чуть не отдёргивает руку.       Снег потихоньку тает, оставляя на ковре лужицу, пока они стоят и не смотрят друг на друга. Пальцы кошмара слегка дрожат. Эмиль задумчиво и флегматично выдаёт очередное ругательство и всё-таки хватает Константина за руку, когда тот отшатывается.       - Ты… в общем… не бойся, - почти смущённо говорит сон. – И я… перестану ругаться. Честно. Перестану. Кошмар опускает ресницы и молчит, пряча счастливую улыбку в тени. Для Эмиля начинается путешествие.       - Интересно, если бы я исчез отсюда, я бы потерял этот облик, да? – задумчиво спрашивает Константин у себя самого.       - Да уж наверное, - ворчит Эмиль, всё ещё чувствующий себя очень неловко. – Но я бы всё равно тебя везде нашёл. То есть, не в том смысле, что искал бы, конечно, ты не думай. Но я бы тебя точно узнал, ты бы наверняка всё равно был похож на девчонку.       После этих слов кошмар улыбается всю ночь так счастливо, как не улыбался ещё никогда в жизни.       Им всё ещё не нужно спать, и иней на ресницах кошмара так и не тает, они не видны чужим, они всё ещё не люди, да и вряд ли когда-нибудь станут ими окончательно…       Эмиль украдкой прижимает прядь волос Константина к губам и принюхивается. От чёрных локонов пахнет морозной ночью, свежестью и танцующей луной, прядь мягкая и шелковистая наощупь. Эмиль делает вид, что совершенно случайно путается в волосах кошмара пальцами.       Сергиуш снова просыпается посреди ночи от боли в спине и пытается принять более удобную позу. Горячая ладонь Вильхельма ложится ему между лопаток, как раз там, где болит, и укладывает Серги на бок. Гише сворачивается клубком, поджимая колени к груди и утыкаясь носом в плечо Вильхе.       Он старается не думать о том, что будет, когда даже родители смогут видеть Эмиля и Константина.       Дженнис сидит и задумчиво разглядывает новых жителей дома Серги. Вильхельм крайне сосредоточенно переписывает домашку по математике, а сам Сергиуш допивает чай. Собираются, они, конечно, у него, потому что квартира Сергиуша для них всех становится центром мироздания, от которого если и можно уйти, то только ненадолго, потому что тянет, непреодолимо тянет, они и поодиночке-то ходят гулять тоже в этот район, чтобы хоть постоять немного недалеко от сверкающей золотой воронки слов, из которой все они и вышли, вынырнули, выпали в этот мир, совершенно ничего не понимая, но пришлось же как-то разбираться и жить, забывая самих себя и то, чем были когда-то. Вильхельму иногда кажется, что он видит проступающие сквозь кожу строки, потому что весь он состоит из слов, написанных, или ещё даже не прозвучавших, ему это даже снится, особенно ярко тогда, когда он засыпает рядом с Серги, почти в самом центре водоворота, где, как водится, очень тихо, не то что в самом потоке.       - Жаль, что ты не сделал меня красивее, - тихо произносит Дженнис как-то раз, снова рассматривая новых персонажей их истории. Сергиуш подскакивает со своего места и крепко обнимает подругу за плечи:       - Ты такая, какая есть! Ты – самая красивая!       - Потому что у тебя больше нет героинь? – грустно улыбается девушка. Свет в глазах Серги понемногу угасает. Он не знает, как заставить Дженнис поверить, потому что её красота для него очевидна.       Ему нужно подумать об этом ещё раз, и Сергиуш замолкает и отводит взгляд.       - Какой же ты… - бормочет сон, когда Константин в очередной раз чуть не роняет на пол чашку, и с трудом успевает проглотить готовое сорваться с губ, красивое, как нежная тропическая птичка, слово. И договаривает поспешно: - Неловкий!       Колюче-пушистые ресницы кошмара виновато трепещут, а черты лица заостряются ещё чуть больше, замерзая и леденея.       Эмиль выдирает кружку у него из рук, задевая подушечки пальцев, он в последнее время почему-то очень это полюбил, фыркает и отворачивается.       Сергиуш заводит специальную папку, склеивает несколько тетрадей в одну – такую, что она и закрывается-то с трудом, и расклеивает по страницам предыдущих тетрадок закладочки со ссылками, где о чём говорится. Вильхельм молча подаёт ему скотч и кусочки цветной бумаги. Дженнис, как обычно, наблюдает со стороны и разглядывает пожелтевшие страницы, исписанные неаккуратным почерком.       - У тебя есть список персонажей? – удивляется она. Сергиуш вскидывает голову и мечтательно улыбается:       - Конечно! Я всегда его знал, в детстве записал, чтобы не забыть. Но не понадобилось. Хочешь, я тебе наизусть расскажу?       - Не надо, - Дженнис излишне поспешно убирает листы обратно в папку. – А тетради о них у тебя тоже есть?       - Нет, - мотает головой Серги и приклеивает ещё одну закладочку. – Я пишу только тогда, когда они появляются, только тех, кого я уже встретил. Так интереснее. Наверное, я уже сейчас вообще-то знаю, что буду писать, но не помню, пока не начну, потому что вспоминать я буду уже в процессе, и тогда-то вариантов у меня не останется!       - В голове не укладывается… - бормочет Вильхе. – Ты с детства знал, что встретишь меня, и что между нами будет то, что есть сейчас?       - Ну да, - Сергиуш поспешно откладывает в сторону тетрадь и крепко обнимает Вильхельма за шею. – Но я и не предполагал, что ты будешь таким замечательным и настоящим, честное слово! Если бы ты только знал, как я тебя люблю!       И Вильхе замирает, приоткрыв рот, потому что Серги впервые произносит это вслух вот так, по-настоящему, и внутри сначала что-то обрывается, а потом будто бы загораются сразу мириады звёздных систем, Вильхельму даже кажется, что тёплая волна слов, только что произнесённых Сергиушем, захлёстывает его, а потом выносит как бы на следующий уровень реальности, потому что весь мир на секунду вспыхивает и становится чётче.       - Я тоже тебя люблю… - повторяет он онемевшими губами. Сергиуш улыбается и кивает с таким видом, будто бы никогда и не сомневался в этом, хотя всё те же крылья-плавники трепещут от восторга, разворачиваются перед хищным зверем, довольно урчащим и выпускающим когти в груди Вильхельма. Всё это видно почти на физическом уровне.       Дженнис, Константин и Эмиль неслышно покидают комнату.       Серги не понимает, падает он или поднимается ввысь, и, если бы Вильхельм сейчас не держал его крепко обеими руками, он бы точно куда-нибудь да упал и тут же потерялся бы в той светлой, яростной и бесконечной реальности, которую придумал он сам для себя и других.       Сергиуш срывается с места, хватает чистый лист и бросается писать. Вильхе только усмехается, потому что это и есть самое главное признание.       - Я всю жизнь готовился это писать! – мечтательно улыбается Сергиуш и обводит друзей счастливым взглядом восторженного романтика. – Я вас столько времени ждал!       - Но ведь это ещё не все персонажи? – вопросительно хмурится Дженнис.       - Конечно же нет! – поспешно отвечает ей Автор. – Там ещё много кто… Ты не смотрела в список?       - Ещё чего! – фыркает девушка. – Я что, совсем дура, что ли, чтобы смотреть раньше времени? Твои фантазии всё страннее и интереснее, я не хочу испортить себе всё удовольствие!       В последнее время у неё из головы не идёт, что это она – она! – попросила Серги придумать «плохого персонажа», выдумать Вильхельма. Наверное, об этом нужно разговаривать с самим Сергиушем, но у неё всё никак не хватает духа.       Сергиуш, забываясь, пишет целыми днями, и ему сейчас явно не до расспросов. Непонятно, когда он умудряется делать домашние задания для Вильхе, но друзья вот уже несколько недель практически не видят его без тетради.       - За что ты меня любишь? – как-то раз, не удержавшись, спрашивает Вильхельм у своего Гише. Тот откидывает с лица прядь пепельно-русых волос и солнечно улыбается:       - Ну, как, за что? За то, что для тебя этот мир такой же настоящий, как и для меня. За то, что ты так же чётко слышишь его, как слышу я!       - Правда? – искренне удивляется Вильхельм, если честно, не ждавший такого ответа. Если уж совсем честно – не ждавший вообще никакого.       - Ложь, - Серги тихо смеётся и запускает пальцы ему в волосы. – Я люблю тебя за то, что ты – это ты.       Вильхельм неуверенно кривит губы в улыбке. Ему иногда думается, что всё это – сон. Они то и дело ссорятся – вернее, на ссору нарывается Вильхе, у которого снова плохое настроение. По сути, он просто срывается на Сергиуше, а потом безумно стыдится этих срывов. Но, кажется, после каждой ссоры Серги влюбляется в него только сильнее.       - Ты такой, каким должен быть! – пытается объяснить он. Вильхельм чувствует себя даже не злодеем, он всего лишь мелкий «плохой персонаж».       - Ты не можешь быть злодеем, - терпеливо говорит Сергиуш. – Ты – мой главный герой. Тебе и не нужно быть по-настоящему злым. Зато представь, как будет интересно, если главный герой будет не хорошим, совершенно не идеальным!       - Никогда не думал, что буду так рад тому, что меня назвали неидеальным… - смеётся Вильхе и щурит тёмные глаза. Ноющий от тревоги живой комок внутри успокаивается.       Сергиуш как-то странно улыбается, тянется, кладёт руку Вильхельму на грудь, и тот вздрагивает, потому что кончики пальцев Гише касаются чешуи, чёрной, блестящей, и жёсткой гривы этого внутреннего зверя.       - Ты держишь его внутри, - улыбается Сергиуш. – Безо всяких клеток, просто так. Потому что он сам не хочет выходить и покидать тебя. Ты потрясающий!       Вильхельм мягко накрывает ладонь Серги своей и осторожно переплетает пальцы.       Зверь внутри мелко дрожит от восторга и возбуждения, и Вильхе с непонятным облегчением понимает, что Серги удалось уже подобрать от него ключик. Теперь расстаться так просто не выйдет, хочешь, не хочешь.       «Он привязал меня к себе, - думает Вильхельм. – И привязался сам. Мне даже делать ничего не пришлось».