* * *
— Гаюс, ты можешь прочитать, что здесь написано? — Да, сир. Это записка от вашего врага, леди Рагнелл, к одному из исполнителей её воли, некоему Малдуину. Если не вдаваться в подробности, она приказывает ему явиться в её шатёр через полчаса по получении письма. — А если вдаваться? — Если вдаваться… в этой строке она называет его вонючей пещерной крысой, в этой — трухлявым пнём, а в этой — подстилкой для свиней. — Ясно. Ничего по делу. — Но это говорит о ней как о вспыльчивой, гневливой натуре. Артур, не следует ли нам опасаться Рагнелл более, чем её воинства? Гвен взглянула на возлюбленного обеспокоенно. — Я и так опасаюсь её больше всего. Меня тревожит иное. — Что именно, мой король? Присутствие Гвиневры действовало на Артура успокаивающе. Эта девушка обладала поразительной властью над ним: одним словом или жестом она ободряла и воодушевляла. И сейчас её близость была необходима ему, как никогда. Владыка взял возлюбленную за руку, крепко сжал и, покачивая головой, изрёк. — Я не понимаю причин её ненависти. Как, никогда не слышав об этой Рагнелл, я мог ей насолить? Чем? Ответ нашёлся у старого целителя. — Вероятно, насолили не вы, а ваш покойный батюшка. — Гаюс, тебе известно что-то достоверно? — Не вполне уверен, сир. Но в эпоху Великого Очищения среди пострадавших от руки Утера был рыцарь по имени Риз Сомер Жур. Сэр Риз верно служил королю долгие годы, но как-то спутался с великаншей. У него родился уродливый сын Громер и прекрасная дочь Рагнелл. — Можешь не продолжать. Я догадываюсь, что сделал отец. Убил, изгнал, вынудил бежать… — Сир, возможно, это и не она. — Спасибо за попытки утешить, Гаюс, но у меня сомнений нет. Это ещё одна магическая династия, жаждущая мести. Артур тяжело вздохнул и откинул голову, поддержав шею сцепленными на затылке руками. — Неужели это никогда не кончится. Гвиневра трепетно и нежно коснулась его плеча. — Не вся династия, а всего лишь один отпрыск. И она должна быть совершенно безумной, если желает твоей смерти, даже не узнав тебя. — Гвен, беда в том, что её желание по-своему справедливо. — Ничего подобного, Артур. Ты мудрее и милосерднее Утера. Пусть она придёт и увидит, что магическое создание тоже защищает твоё королевство, потому что ты не Утер, ты примешь любого, если им руководит доброта. Повелитель внимательно посмотрел в её лицо, излучающее уверенность и любовь. — Я ещё не принял решения. — Разве? — с лукавинкой улыбнулась служанка. — Разумеется, нет. Гаюс, а что по поводу того чертежа? — С этим сложнее, сир. Мне нужно время. Вы позволите взять этот документ до утра? — Разумеется. Распоряжайся им по своему усмотрению. Главное — как-то разобраться в условных символах. Мне бы хотелось знать, что враги выяснили о цитадели и как могут использовать это при штурме.* * *
«Она вконец осатанела. Что на неё нашло! Нет, нет, это невозможно! Артура не удастся уговорить. Она ошибается!» — Агравейн возвращался в замок, практически не опасаясь того, что его могут заметить, так сильно поразило его решение Морганы. Вместо того чтобы послушать своего верного и, по сути, единственного друга, несчастная ведьма готова вцепиться в глотку потенциальному союзнику, при участии коего можно было бы решить все их проблемы! Но нет. Сама мысль, что на корону Камелота претендует кто-то, кровно не связанный с семейным древом Пендрагонов, делает её совершенно невменяемой. Моргана, Моргана… Ведь в замке появилась волшебница. Ну стравила бы эту Дункхард с проклятой Рагнелл. Ну дала бы галлам убить Артура и прирезать его дружков, а колдуньям — добить друг друга, и воцарилась с его, Агравейна, великодушной поддержкой на столь желанном троне. Так нет. Её полоумное высочество желает лично поквитаться со сводным братцем за настоящие и выдуманные обиды. И ради этого, прямо скажем, сомнительного удовольствия Моргана до последнего будет его защищать! Что ты творишь, девочка, что ты творишь?! Внимание Агравейна привлекли странные синеватые блики над крышей донжона, но как пожилой рыцарь ни напрягал зрение, разглядеть деталей не сумел. Зябко запахнув полы плаща плотнее, он поспешно юркнул в потайной вход в город.* * *
Прислушиваясь к затихающим звукам шагов Оркнея, Сандриэль всё-таки обернулась. Ей было горько и стыдно; ну зачем она с ним так? И тут же одёрнула себя: для его же блага. Рыцарь сделал немало, но он не представляет, что ждёт Камелот и какой удар им придётся отразить. Ведьма живо помнила ужасы, пережитые на родине. Галлы. Они хуже диких животных, потому что превосходно умеют орудовать воронёной сталью. И каждого из них невероятно трудно убить, словно истребление невинных делает варваров невосприимчивыми к боли и усталости. Юная колдунья не была вполне убеждена, но чувствовала: у захватчиков есть какой-то тотем, неведомый ключ потаённой силы, и кровь погибших подпитывает его. Чья-то необоримая злая воля гонит галлов на запад. Именно эту волю волшебнице предстояло остановить. Она должна лишить врагов невидимой опоры. Тогда рыцари без труда выдержат их натиск, ибо при завидных боевых навыках и тактических уловках варвары отличались редким тугоумием в вопросах единой стратегии. В своё время этот факт даже дал её брату ложную надежду, но тогда они ещё не знали, насколько пришельцы превосходят защитников количеством. Леди Озера задумчиво крутила тяжёлый флакон, перебирая в уме с детства вытверженные названия рун. Urus, Raydo, Kano, Gebo… Король Камелота положился на неё в этой партии, наделяя полномочиями ферзя, но Артур не ведает, сколь быстро отыграет его ферзь. Восстановленные с помощью священного фрагмента Авалона силы ведуньи будут полностью вложены всего в одно заклинание — «шторм» общего подрывного действия. Только оно, усвоила Сандриэль из недавнего личного опыта, достаточно результативно работает на расстоянии, не теряя массового эффекта. Эти чары требуют высокой степени концентрации. Самое сложное, когда их применяешь, — не зацепить своих. Зато заклятье простое, и его практически невозможно отразить, поскольку сначала ещё надо опознать. «Шторм» лишён визуализации, это не погодное заклинание, как может показаться из названия, а механизм глобального разрыва связей. Обычно лопаются только вторичные: любые наведённые на объект чары от элементарных приворотных до мощнейших охранных. Но иногда, если вложено достаточно энергии, можно разорвать и связи первичные: тогда предмет на всех уровнях бытия покроется сеткой микротрещин, и для его разрушения потребуется крупица — толкнуть, ударить, царапнуть. Стоит представить грубый кувшин, заколдованный так, будто это хрустальная ваза. Заклинание первого порядка развеет морок, а второго — усеет кувшин кракелюром, и малейшее прикосновение обратит его в мелкую крошку. На это ведьма и рассчитывала: лишить врагов не только магической, но вообще всякой защиты: крепости доспехов, смертоносности оружия, остроты зрения и слуха, силы иммунитета, стремления к победе, элементарного стремления выжить… Маленькая колдунья посягала на основы, для расшатывания которых нужна вся отпущенная ей мощь. И прелесть её плана состояла в том, что для сотворения дееспособного антизаклинания потребуется точно такая же жертва, как её. Значит, тёмному магу, если на стороне галлов таковой имеется, останется бессильно смотреть, как его орда из смертельной угрозы превращается в неприятные хлопоты. Но чтобы Камелоту совладать с галлами стало не сложнее, чем избавиться от муравьиной кучи, леди Дункхард должна единожды вспыхнуть роковой звездой и угаснуть навек. Так чего ради привязывать к себе людей? Чего ради пробуждать в ком-либо чувства, если наперёд знаешь, что принесёшь только боль? Достаточно того, что Уэйн едва ли смирится с потерей. И ведь не расскажешь никому: настоят на своём, разубедят, удержат. И Сандриэли просто не хватит духу осуществить задуманное. Ей же очень, очень страшно. Страшнее, чем в миг, когда галл, ворвавшийся в трапезную замка Дункхард Хольд, поразил отца в печень, и застрявшее в её горле недоплетённое заклинание через минуту разнесло крепость на камушки. Страшнее, чем в миг, когда одна стрела, просвистев над макушкой, впилась осой в плечо старшего брата, а следом за ней две другие – в её поясницу. Страшнее, чем в миг, когда варвар с перекошенным лицом занёс чёрный меч, намереваясь отрубить голову Гвейну… Тёмно-серые радужки покрылись поволокой. Но нет, для слабостей не время. Она ещё не заслужила права плакать. Да и не станет легче от этих слёз. Мёртвых не воскресишь. Нужно думать о живых и постараться не дать злодеям погубить их. Твёрдой рукой сирмерийка откупорила заветный флакон и поднесла к губам. Восемьдесят одна капля волшебной жидкости наполнила тело и душу девушки очищающим жаром и сиянием. Сандриэль ощутила, как уходит боль из ран, как уверенно и гулко стало биться оздоровлённое сердце, как кровь прилила к конечностям, отогревая каждую клеточку её существа, как вся она вдруг успокоилась и будто приняла свою судьбу. Вокруг зрачков колдуньи завертелись голубые водовороты, и в порыве неконтролируемой левитации так же закружилась в воздухе она сама. Если бы кто-то видел Сандриэль в этот миг, то решил бы, что встретился с музыкой. Единственная из живущих во плоти Леди Озера вернула себе все семь утраченных гармоний, в том числе Гармонию Очертаний. Вода Авалона скрала и болезненную худобу, и бледность до прозрачности. Колдунья беззвучно опустилась на камни, прикрыв веки, дабы восстановить равновесие, а когда распахнула их, то увидела мир глазами, отливающими глубоким ультрамарином. И эти обновлённые глаза приметили странную фигуру, пробирающуюся к замку из леса, что стелется от его подножия до самой Долины Павших Королей.* * *
Утро в Камелоте наступило быстро. Рыцари покидали свои комнаты с различными оттенками плохого настроения: Персиваля и Леона с ночи тяготили горькие думы, хотя рыцаря-великана, казалось, уже чуть-чуть отпускало; Элиан был деятельно суров; Гвейн просто не выспался. Но подтягиваясь в казарму на тренировку, воины понемногу веселели. Они глухо приветствовали друг друга и находили в этом неизъяснимый источник жизнерадостности. Каково было недоумение старых товарищей, когда в оружейной они обнаружили Уэйна, с великим любопытством осматривающего парные брайтсаксы. — Доброе утро, лорды. Воины ответили сирмерийцу лёгкими поклонами. — Разве вам не положено быть в постели? — поинтересовался Элиан. — Успею ещё отлежаться. Я слышал, скоро начнётся тренировка. Буду рад поучаствовать. Персиваль довольно осклабился. — Не туповаты ли ваши железки? Рыцарь намекал, что короткие мечи, которые выбрал Дункхард, заточены лишь с одной стороны. На это Уэйн довольно дерзко ответил: — Сэр Персиваль, у вас будет отличная возможность это проверить. Остальные только посмеялись. — Идёмте. Артур не любит ждать. — Уверены, что король не отменит тренировку ради совета? — на всякий случай уточнил Леон. — Он совместит приятное с полезным в надежде, что Персиваль научится думать и драться одновременно, — беззлобно отозвался Гвейн, уворачиваясь от дружеской затрещины. Во внутреннем дворе собиралась основная часть гарнизона. Не пришли только те, кто в этот час нёс службу. Артур уже разогревал руку, проверяя балансировку мечей и обмениваясь ударами с несколькими недавними рекрутами. — Вот и вы. Приступим, господа! Уэйн, и ты явился? Смело, — король был приятно удивлён и пожелал ободрить молодого человека. — Артур, твоё величество и представить себе не может, насколько смелый, чтоб не сказать наглый, у нас в строю новобранец. Не так ли, Уэйн? — Гвейн, подбоченившись, приятельски приобнял сирмерийца. — Не боишься ответить за свои слова? — не растерялся тот. — Ты сначала с Персивалем разберись, — захохотал Оркней и заметил, уже обращаясь к прочим рыцарям. — Ещё немного, и наш друг вызовет к барьеру весь круглый стол. Король, решив не вникать в предысторию, властным движением отозвал тренировавшихся юношей и предоставил арену чемпиону последнего турнира сэру Персивалю и лорду Дункхарду, чья чрезвычайная молодость пока говорила лишь в пользу неопытности. Впрочем, Уэйн для всех был тёмной лошадкой. Рыцари и солдаты с интересом поглядывали на темноволосого чужеземца, уверенно обнажившего не внушающие особого доверия саксонские мечи против впечатляющего двуручника. Бойцы неспешно закружили по утоптанному пятачку, приглядываясь и перебрасываясь редкими ознакомительными ударами. Сирмерийцу потребовалась всего минута-другая, чтобы оценить выгодные и невыгодные моменты своего положения. Он гибче и быстрее гиганта, но, естественно, ниже ростом и значительно слабее физически. Дункхард провёл стремительную пробную атаку и убедился, что Персиваля никак не назовёшь неповоротливым. К тому же реальную угрозу сейчас представляла только его левая рука; втайне Уэйн радовался, что с детства осваивал технику владения парными мечами. Не будь это так, туго бы ему пришлось при недоразвитых навыках левой, ведь от природы он правша, а правая выведена из строя вражеской стрелой. Персиваль тоже решил слегка прощупать почву: его противник из соседнего королевства как-то пережил нашествие галлов и не понаслышке знает, почём фунт лиха. Мало ли, чего он у них понабрался? Великан мощными движениями сделал несколько горизонтальных и диагональных рубящих выпадов, вынуждая противника то отражать, то отходить. Дункхарда это не слишком обеспокоило, он без видимых усилий нарастил темп и принялся кружить вокруг здоровяка, не забывая осыпать фаворита Камелота колющими, рубящими и ложными ударами с двух рук, которые тот с трудом успевал парировать своим огромным мечом. Раскусив не слишком оригинальный план сирмерийца, Персиваль, часто тренировавшийся с более ловкими соперниками вроде Элиана, переключился на выжидательную тактику. Он демонстрировал великолепную технику сохранения дыхания и больше не пропускал ни одного выпада Уэйна. Дункхард понял, что Персиваль попросту изматывает его, и резко прекратил атаку, отпрыгнув в сторону футов на шесть. Великана слегка изумил этот манёвр. Мало того, что Уэйн увеличил промежуток, он ещё и забавно согнул колени, превратившись тем самым в неудобно компактную мишень, и теперь два коротких брайтсакса, так неосмотрительно осмеянных сэром Персивалем в казарме, отвечали лязгом и свистом на малейшую попытку рыцаря сократить разрыв. Попасть в Уэйна сбоку или сверху было можно, но теперь преимущество в скорости давало куда лучший результат: сирмериец не нападал, а защищался и всякий раз успевал скрестить свои клинки, мешая противнику довести клинок, а пару раз даже пнул его ногой под дых. Длинный и тяжёлый двуручный меч был слишком неудобен, и в какой-то момент молодой воин застиг Персиваля на встречном туше врасплох и звонко поскрёб остриём меча по кольчуге, демонстрируя пропущенный выпад. Рыцари азартно засмеялись, кое-кто даже похлопал, подстёгивая энтузиазм дерущихся. Гвейн, скрестив руки, довольно наблюдал за поединком и невзначай спросил у отдыхающего душой Артура: — Как думаешь, Персиваль извлечёт, наконец, выгоду из того, что он втрое тяжелее? Король встретился глазами с лукаво улыбающимся другом. — Вполне возможно, что нет. Зато мы теперь точно знаем, что из Дункхарда со временем выйдет толк. Гвейн удовлетворённо хмыкнул. Бой продолжался. Персиваль потихоньку начал терять терпение, потому что Уэйн, однажды получивший тяжёлый удар в челюсть, отвлекшись на одобрение публики, теперь стал только внимательнее и аккуратнее. Но было заметно, что боль в плече всё сильнее давала о себе знать. Будь это сражением всерьёз, рыцарь-великан не преминул бы воспользоваться слабостью соперника, но травмировать своих накануне войны не стоило — король не одобрит. И всё же великан вошёл в раж; он стал класть боковые рубящие удары один за другим, используя ложные замахи, и приблизился к юноше. С разворота Персиваль подставил Дункхарду подножку, и когда тот рухнул на спину, занёс меч в завершающем движении. Уэйн зарычал от боли в раненой руке, но чудовищным усилием удержал направленное на его грудную клетку острие на расстоянии нескольких дюймов. Персиваль искренне удивился. Он вообще не ожидал сопротивления, его удар был лишь символическим обозначением способа, которым он разделался бы с настоящим врагом. Однако паршивец не сдавался. Для острастки Персиваль надавил на рукоять всем своим весом. Уэйн взвыл, но не уступил ни дюйма. Неизвестно, чем бы кончился поединок, не прерви его Артур. — Персиваль! Довольно. Дункхард выдохнул так, будто родился заново. Великан подал поверженному руку, дыша столь же тяжело, сколь и Уэйн. Тот поднялся и, несмотря ни на что, чувствуя себя победителем, спросил: — Ну что, сэр Персиваль? Короткие мечи заслужили ваше уважение? — Они нет. А ты — да. Он выразительно похлопал сирмерийца по плечу. Тот коротко охнул: великану с его совковой «ладошкой» на беду подвернулось именно пострадавшее. Однако приметив, что за ним наблюдает король, Дункхард выпрямился. Монарх принялся отдавать команды: рыцари демонстрировали приёмы, солдаты гарнизона, разбившись на пары, стали отрабатывать удары. Гвейн, улучив минутку, заговорщицки предложил Уэйну: — Если хочешь, я попозже покажу тебе, как можно было увернуться. Юноша вложил в ответный взгляд весь скепсис, на какой был способен, и Оркней, ухмыляясь, отошёл. Дункхард же, набравшись смелости, обратился к Артуру. — Сир, вы готовите своих людей к ближнему бою, но бой дальний в предстоящей осаде куда важнее. — Это почему же? — Галлы народ нахрапистый, но достаточно трусливый. Если вы отпугнёте их шквалом стрел и болтов, то первая волна их атаки с нашей стороны пройдёт практически без жертв. Они не сунутся повторно, пока не придумают, как разделаться с лучниками, а лучников может прикрыть Сандрин. Устройте стрелковую тренировку, это будет полезно не только гарнизону, но и городскому ополчению. Артур сжал пальцами переносицу, вникая в предложение Дункхарда. — Погоди. Ты хочешь сказать, горожанам тоже придётся воевать? — Сир, а вы как думали? — Уэйн даже позволил себе лёгкий смешок. Пендрагон с полминуты прикидывал, а как же он, в самом деле, думал, и пришёл к выводу, что тренировку пора сворачивать. — Леон, собирай всех в Зале Советов. Я подойду через полчаса.