***
А потом о Марко вспоминают его демоны. – Что за ёбаный день сурка?! Ройс отказывается верить в происходящее. Всё не должно быть так. Да времени прошло всего-ничего — почему опять травма? Снова последние минуты тайма. Снова больно падать вниз. Снова судьба посылает ему проверки на прочность. Жизнь заходит на новый круг, начиная очередной цикл. Кажется, Марко уже привык к боли и отчаянию. Ему никого не хочется видеть. «Почему я? Что я опять сделал? Кому я не угодил? За какие проступки во второй раз?» - нет ответа ни на один вопрос. «Я хочу, чтобы ты был счастлив, дружище», - вспоминаются слова Марио накануне. Что ж, если это счастье, он непременно счастлив. Травма легче полученной в июне, шесть недель восстанавливаться. Обида заглушает физическую боль. Глаголить о справедливости уже ни к чему. Снова приезжать на базу в лишь качестве гостя и издалека наблюдать за тренировками. Снова себя терзать. А к этим двум далеко не весёлым вещам добавляется ещё и третья. Чиро его не видит. Приветливо здоровается на базе, как и всегда, но усиленно делает вид, что не замечает в команде такого человека, как Марко Ройс. Ни одного лишнего взгляда, ни одного лишнего движения, всё по ранее установленной самим собой норме. «Это к лучшему», - думает Марко. На секунду вспоминает поцелуй и уверяется в собственных мыслях. К лучшему. Рвать нужно резко, как уже говорил Марио. Да и что там рвать — одна тоненькая ниточка. Кажется, Марко совершенно не должен обращать на это внимания. Он сам себя за корит за всякое воспоминание, только эти мысленные наказания едва ли помогают. Вернувшись на базу за забытыми вещами, Марко обводит взглядом тренировочное поле, команду, стройным ручейком наматывающую круги, и замечает отвлекшегося на семью Чиро. Никого не стесняясь, тот в открытую целует жену, держащую на руках их маленькую дочь. «Сеньора Иммобиле, ваш муж совсем недавно целовал меня с гораздо большим желанием», - думает Марко с ужасом для самого себя. Его бесит имя «Джессика», бесит сама Джессика и бесит эта сладкая идиллия семейного счастья, разворачивающаяся на его глазах. Внутри впервые за долгое время где-то под рёбрами Марко чувствует легкую боль. Её трудно заметить, она едва ощутима, кажется, и нет её вовсе. Тоненькую ниточку, однако, рвать не хочется. Градус кипения постепенно растёт, плюс день — плюс новые захватывающие сознание мысли. Были бы регулярные тренировки, режим, игра за игрой — не было бы времени ни на что другое. А когда Марко начинает сравнивать, он погибает в собственном аду. С Робертом всё начиналось по-другому. У Марко в сердце сразу же вспыхнуло чувство, сразу же появилось осознание того, что он влюбился, как мальчишка. Вёл себя по-идиотски, улыбался постоянно, на поле феерил. А потом надолго утонул в Левандовски, не слыша предупреждений разума и воли. Долго добивался взаимности, а когда достиг цели — чувствовал себя самым счастливым человеком на земле. Не знал же поначалу, что взаимности-то и не было никакой. Разве что в постели. Всплыл на поверхность слишком быстро. С перепадами давления шутки плохи, от кессонной болезни и до смерти недалеко. Чуть не умер. Пожалел об этом. Здоровый сон, походы к клубному врачу и встречи с друзьями. В этом простом и понятном расписании существует заметный провал, подобный огромной чёрной дыре, которая Марко затягивает и с которой он поделать ничего не может. Этот провал зовётся именем в четыре буквы и практически не говорит по-немецки. У провала этого всё хорошо. А у Марко слишком много свободного времени, тратить которое он никогда не умел с пользой.***
После недели жизни с гипсом Марко сменяет грустную улыбку на ироничную. Привыкают люди, как известно, ко всему. Тайм за таймом, матч за матчем. В чемпионате дела идут совсем неплохо, после неудачного старта команда одерживает две победы. Лигу Чемпионов черно-желтые открывают домашней встречей с Арсеналом. Когда свой первый гол за Боруссию забивает Чиро Иммобиле, Марко искренне за него радуется. Давит в себе чрезмерные проявления счастья, но это едва ли выходит. Наконец-таки. Сколько там матчей понадобилось? Спуститься на землю удаётся в начале второго тайма, и помогает Ройсу никто иной, как Обамеянг. Забивает второй мяч, разыгрывая комбинацию с Гросскройцем, празднует гол. Довольно обыденно так празднует, вроде бы ничего примечательного. «И снова здравствуй, Марко», - противно поёт ему на ухо ревность в то время, как Ройс наблюдает за объятьями Пьера и Чиро. «Вот с какой стати они так обжимаются? Пьер его прихватил, как собственник, они вели себя, будто их никто не видит. Может быть, я преувеличил, но... но они в который раз обнимаются просто так! Господи, о чём я думаю...» И откуда только возникает это беспричинное возмущение? Они же триумфаторы сегодняшнего дня, им можно. Но неприятное чувство не пропадает. Марко отчётливо осознает: ничего у него к Иммобиле не возникло и возникнуть не может. А ревность без чувств не появляется. Значит, нет её. По определению не существует. Только вот как назвать это его неуютное состояние?.. «Какого чёрта я волнуюсь из-за этого? Пусть проявляют свои дружеские чувства где угодно. Дружеские, надеюсь. Пьер никогда не обращал внимания на одноклубников в таком ключе. Хотя я бы не устоял перед... Нет-нет-нет, пора заканчивать с бредом. До чего докатился, разговариваю с самим собой...» Марко беззвучно смеётся, оглядываясь вокруг себя. В доме тихо, за окном мягкий безветренный вечер, осень потихоньку приходит в Дортмунд, Боруссия в Лиге Чемпионов выигрывает. Всё у всех хорошо. И только Ройс виноват во всех своих бедах, которые он сам себе придумал. «А ведь у Чиро и Пьера нет никакого языкового барьера, они так легко понимают друг друга. Ещё один повод для... Прекрати, Марко, думать о всякой ерунде». Ночью ему не спится. Он долго ворочается в кровати, пытаясь разгадать причину своей бессонницы. Спихивает свое беспокойство на мешающую заснуть луну. Но ответ донельзя прост. «Сегодня я приревновал его к Обаме. Как это жутко звучит - «приревновал»... А врать себе гораздо хуже. В какие дебри я зашёл?..» Слишком поздно звонить кому-то, чтобы выговориться. Да и говорить на такую весьма деликатную тему не с кем. Единственный собеседник, который поймёт, сейчас спит себе преспокойно в полутысяче километров отсюда. Набирая номер Марио, Марко готовится услышать в свой адрес кучу нелицеприятных выражений. Он готов выдержать и не только это, лишь бы Гётце успокоил его в своем фирменном стиле. На том конце провода молчат. – Привет, я не разбудил тебя? – Разбудил, - тихо отвечает Роберт Левандовски. Марко прошибает больше от неожиданности, чем от того, что он вновь слышит терзающий душу голос. Нужно как-нибудь продолжать разговор, прийти в себя, но Марко не может вымолвить ни слова. – Ты что-то хотел, Марко? «Я хотел забыть тебя, Роберт», - мысль погибает, едва родившись. Тон такой же холодный, как и несколько месяцев назад. Его обладатель застыл в одном состоянии подобно вампиру, он никогда больше не изменится. По отношению к Марко так точно. – Я, наверное, номера перепутал, я звонил Марио... - растерянно оправдывается Ройс. – Ты ничего не перепутал. Марио спит, я решил его не тревожить. Ему что-нибудь передать? – Нет, не нужно. Это была плохая идея - звонить так поздно. Пора бы уже класть трубку. Марко прислушивается к шёпоту, примешивающемуся к тихому дыханию Роберта, различает недовольное ворчание Марио, и спрашивает то, о чём навсегда зарекся молчать. – Тебе хорошо в Баварии? – Хорошо, Марко, - ответ следует незамедлительно. Это Марко и ожидал услышать, - до свиданья, - Роберт исчезает также стремительно, как и появился, оставляя Марко в ещё большем замешательстве. На сопоставление фактов уходят доли секунды. Ройс готов ставить всё свое имущество на то, что Марио Гётце спит в объятьях Роберта Левандовски. Им хорошо в Баварии вдвоём. Сон? Кто говорил о сне? Всё оставшееся время до рассвета Ройс прокручивает в голове этот внезапный разговор и пытается примириться с осознанием того, что робертовское «Марко» уже не так сильно его тревожит. Неужели выболел?***
Gotta let it happen It's just a spark, but it's enough To keep me going Paramore – Last hope
– Марко, я не узнаю тебя, когда ты так сильно расстраивался травмам? - Марселю надоедают постоянные апатичность и задумчивость Ройса. Подвозить его куда угодно, пока тот не в состоянии водить машину, становится затруднительным для занятого Форнелла. Для лучшего друга всегда можно делать исключение, но они потихоньку начинают накапливаться. Помолчав немного, Марко отвечает: – Может быть потому, что они могут сломать мне карьеру? Мечту-то уже сломали. Каждое слово взвешено. Не к чему придраться. – Чувак, не грусти-и-и, - Марсель обнимает Марко за плечи, надвигая ему козырек кепки на глаза, - если будешь подавленным — времени на восстановление уйдет гораздо больше. Сам же знаешь. Марко хочется повести себя по-детски, фыркнуть в ответ что-то подобное: «моё настроение никак не относится к моим костям». Он успевает мысленно себя сдержать. Вырос, ни к чему эта детскость, её следует оставить Марио. – Смотри, что у меня есть, - Марсель указывает на два пригласительных, появившихся буквально из ниоткуда, - через две недели будет Cocaine-пати. Угадай, кого там больше всего ждут? Ройс с улыбкой вытаскивает одну из бумажек, попутно изучая её быстрым взглядом. – И с завтрашнего дня садишься за руль. Я, может быть, в детстве и мечтал стать таксистом, но все же у них есть какой-никакой заработок. Снимут гипс — вперёд, к новым вершинам! Скорая форнелльская помощь как нельзя кстати. Дожить до вечеринки — и всё будет хорошо. Наверное. Жить телефонными звонками — а к чему ещё он не успел привыкнуть? Марио звонит лишь через три дня после того странного разговора, заставая Марко за утренними сборами. – Там так неловко получилось... Я не знаю, почему Роберт тогда ответил тебе. – Да ладно, забудь, - Марко отмахивается, пусть и внутри горит желанием узнать, что на том конце провода творилось на самом деле. Воображение уже напридумывало много вариантов. – Мы перед матчем в одном номере жили, чёрт знает, что потянуло его к телефону. Извини, пожалуйста, тебе, наверное, неприятно было... - Гётце не успевает закончить фразу. – Знаешь, ни капли, - и лжи здесь от силы процентов пять. – У нас с Робертом ничего не было, если ты успел себе что-то нафантазировать. – Будь осторожен, Марио, это всё, что я могу сказать. Было или не было — домыслы в сторону. Марко они ни коим образом не касаются. Уже не касаются. И когда появиться успело это успокаивающее «уже»?