Империя прилагается

      Артур.       Ее сразу же перенесли в императорскую спальню. Сразу же, как только стало ясно, что мы контролируем дворец. Перенесли очень бережно и тут же послали за лучшим лекарем. На Императрицу было страшно смотреть: синяки на лице, руках, по всему телу. Темные круги под глазами, разбитые опухшие губы, изорванное в клочья бальное платье. То самое, в котором она была на Большом приеме. Сквозь белую мраморную кожу просвечивались вены. Она казалась скорее мертвой, чем живой – даже тело успело заледенеть. Она так и замерла в позе человеческого зародыша. Видимо, до последнего пыталась сохранить крохи тепла. Умом я понимал, что все кончено, но сердцем – просто не хотел верить. Потому и послал за врачом. Если он не поможет девочке, то, возможно, успеет спасти Яна. Парень увязался с отрядом Марка. Пока десятки пробивались к воротам, связывая боем охрану, он бросился на поиски госпожи. Надо признать, что это была хорошая идея – он успел вовремя. Эти уроды пытались поджечь камеру с телом Императрицы. Что ж – хороший ход: нет тела, нет и преступления. А потом, через полгода, можно и вопрос о престолонаследии поднять. И все факты перевернуть так, что не ясно будет, кто на кого напал, а кто от кого защищался. Конечно, Ян неважный воин, но на его стороне была внезапность и отчаяние. И еще – пара близнецов-гладиаторов, недавно купленных Элей. Словно она предвидела, что эти ребята еще пригодятся. Близнецы связали боем отряд, сопровождавший Первого Советника и его спутников, а Ян вступил в бой в камере. В ограниченном пространстве не всякий мастер грамотно развернется, да еще против умелых противников. Когда я узнал, кто ему противостоял, то весьма удивился, что Ян вовсе не бросил меч. Их было трое. И если Первый Советник подзарос жирком, да и руки от пьянства тряслись, то двое других – очень серьезные противники. Тем более что один из них – бывший владелец Яна. Человек, которого Янек боится до потери сознания. Но он скрестил с ними мечи. Когда подоспели близнецы, закончившие с охраной, Ян уже был зажат в угол. Отбивался одной правой рукой, а левой зажимал страшную рану на животе. Удивительно, как он не потерял сознание! И у него хватило сил крикнуть близнецам, что оба мятежника (одного он все же убил) нужны живыми. Гладиаторы вообще серьезные ребята – против них и Марку не просто придется, так что минут через пять все было кончено. Пока один скручивал оглушенных мятежников, второй подручными средствами перевязал Яна. Затем Нэд отправился за подмогой и наткнулся на мой небольшой отряд. Об этих событиях мы, собственно, узнали от него.       Теперь avanta-mou лежала в своей постели – холодная, неподвижная, избитая до неузнаваемости. А из соседней комнаты изредка доносились тихие мучительные стоны Яна. На мой взгляд, они скоро встретятся – в мире мертвых. Это, наверное, правильно. Ян ее всегда любил, да и ей там будет не так одиноко. Я встал и сделал совершенно глупый поступок – накрыл свернутое калачиком маленькое тело одеялом. Ее кожа была холодной, и мне показалось, что она мерзнет. Глупый разум все еще отказывался принять факт ее смерти. Внезапно распахнулись двери. Врач? Я обернулся… нет… Марк. Выглядит не лучшим образом – на руке неглубокая резаная рана, весь в крови, бледный от усталости и, должно быть, кровопотери. Рука вон до сих пор кровит.       – Убери меч, – тихо посоветовал я.       Он с удивлением взглянул на залитый чужой кровью клинок, словно успел забыть об оружии. Затем с тихим лязгом, не глядя, забросил его в ножны за спиной.       – Как она?       Мне нечего было ему сказать, я молча отвел взгляд в сторону. Марк порывисто подошел к кровати и, наклонившись, тревожным взглядом уставился в безмятежное лицо Императрицы. Если бы не синяк на щеке, не спутанные и слипшиеся от крови волосы, можно было подумать, что она спит и сны ее светлы и радостны. Через пару минут Марк встревожено спросил:       – Она ведь дышит? Жива?       Я пожал плечами.       – А врач?       – Должен быть. Вот, кстати, и он, – заметил я тихо вошедшего в комнату невысокого человека с небольшим кожаным саквояжем в руках.       – Что тут у нас? – спросил он, деловито раскрывая свой чемоданчик, полный каких-то склянок и неясного назначения острых металлических предметов.       Я указал на Императрицу. Конечно, следовало бы сделать наоборот, Ян ведь еще был жив. Но, на мой взгляд, его ранение смертельно. Потому не важно, к кому врач подойдет первым: к мертвому покойнику или к пока еще живому. Марк напрягся, до белизны суставов сжал кулаки и смотрел на врача так, словно от того, что он скажет и сделает, зависит его собственная жизнь. Да так оно и есть. Скорее всего, в случае смерти Императрицы начальник ее личной охраны, не сумевший предотвратить нападение, тоже долго не проживет. Вот только сдается мне, что причина его волнения вовсе не в этом. Марк довольно спокойно относится к смерти. Может, от того, что слишком часто с ней встречается – устал бояться.       Между тем, врач отбросил одеяло и осуждающе цокнул языком.       – Варвары, – пробормотал он себе под нос. Не смущаясь холодной кожи и отвердевших мышц, быстрыми белыми тонкими пальцами музыканта пробежал по всему телу пациентки, особо останавливаясь в тех местах, где виднелись явные следы ушибов. Потом зачем-то достал зеркало и, поднеся к губам Императрицы, долго держал его. Затем достал стетоскоп – забавное изобретение, которое наши жрецы пропустили с Земли – и тоже очень долго прикладывал круглую металлическую бляшку к спине, бокам и груди Императрицы. Наконец он снова прикрыл тело одеялом и, убрав свои инструменты, начал стягивать перчатки. Вопреки моим ожиданиям, лицо у него было скорее задумчивым, чем печальным.       – Ну что? – не выдержал Марк. – Что с ней?       Доктор вздохнул и провел нервными тонкими пальцами по густой белой шевелюре, наводя на голове еще больший беспорядок, чем был до этого.       – Видите ли, молодые люди, довольно редкий и странный случай. Я остерегся бы делать поспешные выводы. Думаю, прежде чем говорить о диагнозе и прогнозировать хоть что-нибудь, мне нужно будет посоветоваться с парой моих коллег.       – Вы хотите сказать, что она жива? – удивился я, когда до меня дошло, что трупам диагноз не ставят и прогнозировать там, собственно, нечего.       – Конечно, – поднял на меня врач серые удивленные глаза. А потом, спохватившись, всплеснул как-то по-женски руками и воскликнул:       – Ах, прошу простить! Так задумался об этом уникальном случае, что совсем упустил из виду тот факт, что вы не сведущи в медицине. Да, да, несомненно, жива! Но ее состояние… не берусь ставить диагноз… но явно какая-то разновидность летаргии. М-да… несомненно, именно летаргии. Говорить о коме, пожалуй, не следует – совсем другие признаки.       Потом поднял на нас задумчивый взгляд и спросил:       – Я понятно объясняю?       – Не очень, – честно ответил Марк.       – Ну, если проще – она спит, но очень необычным, не свойственным человеку образом. Я бы сказал, что подобное – похожее, но не такое же – состояние мы можем наблюдать у ряда рептилий, если поместим их в неблагоприятный температурный режим.       – Она замерзла? – уточнил я. – Нужно отогревать?       Врач недовольно поморщился.       – Ну что вы, молодой человек, так все упрощаете? Я вовсе не говорил, что ее состояние является следствием фактора низкой температуры. Ведь не из холодильника же вы ее достали?       – Нет, из камеры, – ляпнул я. – Но там тоже прохладно.       Эскулап смотрел на меня, как на умственно неполноценного. Я поспешно замолк, хотя, кажется, в его глазах ниже мне уже не упасть.       – Возможно, неблагоприятные условия в комплексе с другими факторами оказали определенное воздействие на организм и являлись частью предпосылок к развитию данного состояния. Но я еще раз подчеркиваю – случай уникален! Не свойственен человеку. И вовсе не стопроцентно идентичен рептилиям. Мы впервые столкнулись с таким видом летаргии.       – Ну а что делать то? – тревожно спросил Марк.       – А я откуда могу знать?! – возмутился лекарь. – Добрых десять минут твержу: «уникальный случай»!       – Может, ее все-таки согреть? – не отступал Марк. Его натура просто не могла вынести бездействия.       – Укройте, конечно, но не переусердствуйте, чтобы не было перегрева и не наступило обезвоживания. Но не думаю, что это чем-то поможет, станет ключом, так сказать.       – Поподробнее про ключ. Ваши предположения, доктор, – потребовал я.       – В случае летаргических состояний больные иногда могут реагировать на внешние раздражители – резкий свет, болевые ощущения, звук знакомого голоса. Вы вот, я заметил, почти шепотом говорите, а следовало бы попытаться ее позвать по имени, разговаривать с ней, меняя тональность голоса. Вот только тормошить не советую! – остановил он протянувшего к Эле руки Марка. – Явно сломаны пара ребер справа. Не удивлюсь, если со смещением. Сейчас это невозможно установить вследствие особого положения и состояния тела. Так что поаккуратнее.       Марк скрипнул зубами, и я искренне посочувствовал оставшимся в живых заговорщикам. – Кстати, что за звуки в той комнате? – указал врач на соседние двери.       – Там еще один больной.       – Так пойдемте! Что же вы молчите, молодой человек! Летаргия – дело длительное, а там, возможно, действительно нужна помощь.       Он оперативно защелкнул саквояж и требовательно посмотрел на меня.       – Доктор, – я вздохнул. Черт бы побрал эти условности! – Я должен вас предупредить…       – Ну что вы мямлите? Что там? Больной буйный? – в нетерпении воскликнул он.       – Нет, – отрицательно покачал я головой и, пряча глаза, сказал:       – Он раб.       – Ну и что? – удивился сперва врач, а потом понимающе протянул: – Ах, да… понимаю…       Несколько секунд он молчал, а потом каким-то чужим голосом сказал:       – Что ж, значит, так надо! Нельзя всю жизнь прятать голову в песок. Ведите!       Я посмотрел на него: тонкая прямая линия губ, отчаянные серые глаза.       – Подумайте, – тихо сказал я. – Многие ваши пациенты, скорее всего, откажутся от ваших услуг, как только узнают, что вы лечили раба.       – Я прекрасно об этом осведомлен, молодой человек, – твердо ответил он. – Но я слышу, что там нужна моя помощь. И мне безразлично, есть ли у этого человека клеймо. Не стоит терять мое и его время.       – Идемте, – я с уважением распахнул двери перед этим невысоким и решительным человеком.       Он стремительным вихрем ворвался в небольшую комнату, властным жестом отодвинув от небольшого кожаного дивана кого-то из близнецов. Кинул беглый взгляд на бледного до синевы Яна, на намокшую от крови неумелую повязку – и распорядился:       – Теплой кипяченой воды. Лучше много. И какую-нибудь тряпку на пол.       – Уже готово, – сообщил один из братьев. – Вот вода, в тазу. Этого хватит?       – Вполне. Надеюсь, сосуд был чистым?       – Мы помыли, господин.       – Хорошо разбираетесь в медицине? – удивленно посмотрел он на предусмотрительных братьев.       – Скорее, в ранах, – усмехнулся один из них.       – Они бывшие гладиаторы, – пояснил я.       Врач понимающе кивнул, раскрыл несколько склянок и взял в руки довольно большие, сверкнувшие сталью ножницы.       – Вам придется помочь. Кому-то одному, а возможно двоим, – сказал он.       – Нет проблем, господин. Мы с братом сделаем все, что нужно.       – Угу, – пробурчал он, аккуратно разрезая кое-как намотанную на рану повязку.       Когда ножницы принялись за нижний, последний слой окровавленной тряпицы, Ян дернулся и застонал.       – Спокойнее, я еще ничего не сделал.       – Он неважно переносит боль, – предупредил я врача.       – Это плохо, – напряженно отозвался он. – Придется терпеть. Вы меня понимаете, молодой человек? – требовательно спросил он Яна.       – Да, – с трудом, очень тихо ответил тот.       – В сознании. И хорошо, и плохо. Терпение! И не дергайтесь, иначе будет только хуже.       Я видел, что Ян старался, но сил у него оставалось совсем немного. «Лучше бы добили быстро!» – мелькнула и, сама себя испугавшись, спряталась мысль. Врач между тем очень осторожно, не торопясь убрал с раны последние лоскуты повязки и бывшей когда-то белой рубашки. Я невольно отвернулся: рана была просто ужасна. Сквозь разрубленные ударом кожу и мышцы почти вываливались наружу окровавленные сизовато-бурые внутренности. В верхнем крае раны сквозь разорванные мышцы белело ребро.       – У вас есть что-нибудь, что он сможет зажать в зубах? – спросил врач.       Странно беречь эмаль зубов при ране, с которой явно не живут. Но я протянул свой шейный платок, свернув его жгутом.       – Подойдет?       – Вполне. Молодой человек, я должен осмотреть возможные внутренние повреждения. Все, что буду делать, буду предварительно оговаривать, чтобы вы были готовы. Сейчас зажмите в зубах эту повязку и постарайтесь не дергаться. А вы, молодые люди, зафиксируйте его так, чтобы он не мог произвести непроизвольных движений. Держите крепко.       Врач распоряжался уверенным голосом человека, хорошо знающего свое дело. И я рискнул спросить:       – Доктор, у Яна есть шансы?       – На что?       Я промолчал. Он на секунду отвлекся от своих склянок и бросил на меня серьезный взгляд.       – Если вы перестанете мешать, возможно, он будет жить.       Потом снова повернулся ко мне спиной и строгим голосом сказал:       – Посторонних прошу покинуть помещение.       Поскольку братья были заняты, а кроме меня в комнате больше никого не было, я здраво решил, что «посторонний» относится ко мне, и тихо вышел, закрыв за собой двери. Если этот доктор сможет вытащить их обоих, стоит подумать о том, чтобы предложить ему должность личного врача Императрицы. Да, я, кстати, совсем забыл спросить, как его зовут.