И у свободы есть имя

      Вердикт Итачи прозвучал настолько остро и однозначно, будто омега намеренно выжидал момента впадения младшего брата-самца в ощутимый на дальнем расстоянии гон, дабы окатить известием, как ледяной водой из огромного ведра. Ясные мысли Саске седлали своих единорогов и бежали из головы, испугавшись разразившегося там пожара. На руках и шее из-за непроизвольного напряжения проступили наполненные вены; младший Учиха старался глубоко дышать, изо всех сил восстанавливая контакт со здравым смыслом, но суровая природа ужаленного за уязвимое место самца брала своё.       Значит, пока он тут мечется из угла в угол, откровенно страшится потерять брата, перед которым оброс косяками, старается не мозолить капитанские глаза, лишь бы не раздражать, плохо спит ночами, задыхаясь от потока чувств и инстинктов, Итачи проводит кастинг на роль подходящего ему кобеля.       Чудно.       Утонувший в болоте вселенского разочарования и боли Саске только сейчас заметил, что брат подсел к нему на постель. Слишком близко… Слишком, мать вашу, рискованно близко! Против воли ведясь на инстинкты, младший Учиха принюхивается, зрелый запах омеги в течке кружит голову, будит собственника-самца, намертво туманит сознание, реанимируя ревность. Жуткую, выжигающую мозги ревность огромных разрушительных масштабов. Драгоценный омега, личное божество сексуальных фантазий, по вине которого сердце разрывается на куски, нашёл себе альфу! В порыве бешенства и отчаяния всяческие слова скопищем застревали в глотке. Прикрыв глаза, Саске сглотнул, пальцы сжались в кулаки, сминая пододеяльник. Надо просто пережить этот чёртов момент. Пережить...       — И… Кто же он? — вопрос прозвучал глухо, с хрипотцой, но - возмутительно спокойно. Впрочем, краткий и однозначный ответ брата успешно развеял иллюзию пришедшего душевного равновесия в пух и прах.       — Ты, Саске.       Большие глаза альфы невольно округлились, уставившись на Итачи, сердце бешено заколотило по ребрам, рот едва раскрылся, в попытке слово молвить, но настырный палец омеги, приложенный к губам, пресёк оную возможность. — Молчи. Позволь мне закончить, — от гипнотического взгляда старшего родственника, едва не перехватывало дыхание, как и от его упреждающего ласкового прикосновения к губам. Итачи юркнул почти под самый бок к братишке, едва не задыхаясь сплетением собственного запаха с запахом альфы. — Прости, но я больше не могу молчать, - Рука старшего Учихи плетью сползла младшему на плечо, вторая накрыла его руку. Омега нервничал, что с потрохами выдавала альфе его аура и поблекший индивидуальный запах. — Знаешь, ты замечательный брат. Я ценю тебя. Ценил на протяжении многих лет. Просто, так получилось. Я не воспринимаю тебя как брата, Саске. Вместо брата вижу того напористого обворожительного альфу, который пожелал назвать свою свободу моим именем, который необратимо заразил меня собой. Я пытался от него отказаться, но не могу. Да и, по правде, не хочу. Запал. Помешался. Повёлся на эффектного породистого самца, как обычная ведомая сучка. Воспринимай, как хочешь, суть от этого не изменится, - Итачи опустил мутноватые глаза, глядя куда-то в пол, и внезапное молчание внесло нехилый дискомфорт, вскармливая давящую тишину комнаты, однако омега твердо решил довести начатый разговор до конца. — Ты в последнее время много шумишь из-за того, что отталкиваю тебя, а с другими альфами веду свободное общение. Это не потому, что ты хуже, Саске, — и снова омега смотрит прямо в глаза младшего братишки, осторожно касается его бледной, упругой щеки. — Рядом с ними меня ничего не тяготит, не волнует, не пробуждает во мне омегу. А от влечения к тебе, моему родному и желанному, выворачивает наизнанку. Полюбуйся, вот он – я, твой старший брат. Воевода и капитан высшего ранга. На деле - всего лишь ведомый омега, пахнущий полевым букетом и даже не способный учуять родную кровь, зато готовый отдаться первосортному самцу с головой. Ты ведь вряд ли ждал такого родственника? Прости, если разочаровал тебя. Из-за случившегося стыжусь себя и до скрежета зубов стесняюсь тебя. Понимаешь? В остальном, думаю, в тебе играла покровительственная братская сторона, коей не было там, в стране волн, где мы были приглянувшимися друг другу альфой и омегой, а не братом и братом. Мне не нужно от тебя ни жертв, ни снисхождений, при всём желании я никуда от тебя не денусь, если ты сам меня не прогонишь.       Несмотря на то, что Итачи откровенно робел и старался избежать столкновения взгляда с взглядом брата, Саске, как из открытой книги, читал боль в его лице, будто омегу только что приговорили к заточению в темной, беспросветной башне, где не будет никого и ничего, кроме холодных каменных стен и сурового одиночества. Старший Учиха стоял перед младшим, словно перед палачом, от чуть дрожащего тела даже на расстоянии исходил невероятный жар, и паззл обыденно мощной, изобилующей энергетикой сущности постепенно раскалывался из-за стресса, порожденного собственным признанием. В долю минуты омега стал невероятно уязвим и разбит. Состояние, обусловленное течкой, оказалось тому прекрасной средой.       Мало кто знает, Учиха Итачи даже в такие моменты умудрялся сохранить хладнокровие и не поддаться чужой подавляющей энергетике, формируя перед собой грубый надежный щит, но перед Саске любой защитный механизм собственного арсенала рушится, превращаясь в пыль на ветру. Младший брат — единственный альфа, который имеет власть над Итачи, единственный, кто может причинить боль одним своим словом «Нет», или же неосторожным подавляющим манёвром… Потому что капризный организм называет Саске своим истинным, требует его, хочет принадлежать ему, преподнести всего себя без остатка, в обмен на ту же цену. Справедливо ведь, разве не так бывает между истинной парой?       Сложившаяся ситуация понемногу отпускала младшего Учиху от внезапного паралича, хотя в голове все еще царил феноменальный бардак, над которым витали розовые бабочки. Не бывает так: шатаешься мрачной тенью над пропастью, вдруг падаешь на ее дно, и, внезапно, оттуда пинком отбрасывает прямиком в рай.       Уткнувшись лицом в раскрытую ладонь, альфа не сдержал приглушенного ироничного смеха. Боги… Действительно смешно, если бы не так горько. Беспощадно изводиться, а на деле личное счастье, дразня, помахивало красным флажком прямо под носом, только руку протяни. Еще никогда скопище эмоций не душило настолько сурово.       — Итачи, Итачи, — пробубни Саске, прежде чем поймать на себе одновременно гневный и обиженный взгляд уязвленной самки.       — Я что-то смешное сказал? — голос стальной, с долей нескрытого укора. Да Итачи, ей-богу, придушил бы сейчас нервно улыбающегося самца, дай капитану только волю.       — Нет. Ничуть, - Саске качает головой, пристально разглядывая старшего брата из-под навеса челки.       Омега немного расслабился, выпрямился, демонстрируя завидную выправку и всё еще буравя братишку непонимающим взглядом. Решился присесть обратно, позабыв о стыде и дискомфорте, даже о приторном запахе течки, которого ранее чертовски стеснялся.       — Тебе кроме «Нет» и «Ничуть» есть еще, что мне ответить?       — Да, — не раздумывая, бросил Саске, примкнув к брату поближе, дабы ласково обнять, погладить по волосам, повязанным в тугой приподнятый хвост, заботливо накрыть куполом своей сильной, но родной для омеги ауры. — Ты прекрасен, Итачи. Моя сбывшаяся мечта. Обещаю, что сделаю тебя счастливым, только не смотри так. Улыбнись мне. Я боготворю твою улыбку, с нашей первой встречи, — обведя большим пальцем контур манящих губ, альфа попросту любовался своим омегой, всё еще не совсем веруя в реальность происходящего.       Омежьи феромоны, дразня, заиграли на бурно расцветающих инстинктах, пробивались сквозь тяжелый запах альфы тонкими сладковато-пряными ростками, связывая по рукам и ногам, притягивали к себе. Итачи улыбнулся: искренне, прямо как ребенок, не способный скрыть неподдельного обожания к своему источнику счастья, а потом опередил назревающую в голове младшего брата прихоть, примкнув к его губам своими. Для альфы оный жест доброй воли оказался неожиданностью, оттого, распахнув угольно-черные глаза, парень завис, тем не менее, все еще удерживая Итачи кольцом объятий. Момент, в который все сомнения и противоречия улетучились. Саске всё правильно понял: высказанное Итачи — не просто чистосердечное признание, это изъявленное желание поменять статус братьев на статус пары. Вокруг всё в одночасье становится другим: тусклый свет, необычайно уютный, витающий запах, воздух полнится приятной тяжестью. Хорошо. Пожалуй, слишком хорошо.       Итачи совсем рядом: чувственный, благоухающий, родной. Остальной мир канул в пропасть, не стало ничего, кроме любимого брата в объятиях. Мысли путаются, сердце срывается на бешеный ритм. Саске прикрыл глаза, обрамив лицо Итачи горячими ладонями, ответив ему на поцелуй, раскрывая рот, впуская в него юркий язык омеги, лаская его своим, касаясь им мягких губ Итачи. Омега сладко стонет, настойчивее прижимается к альфе, зарывшись в его торчащие ежом волосы.       — Саске, ты такой хороший, братишка. Как в тебя не влюбиться? — с отчаянием выговаривает в губы альфы омега, отстранившись и укладывая неспокойную голову на братское плечо. А Саске заботливо целует Итачи в макушку, вдыхает аромат его волос, ненавязчивый и сладковатый: смесь феромонов и фруктового шампуня.       — Всё ведь правильно. Так должно быть. Я для тебя — это моё предназначение.       Аура альфы заметно потяжелела, разрослась, окутывая собой омегу. Чертовски сильная, насыщенная, для рядового омеги давящая, но только не для Итачи. Запах Саске тоже обострился, приманивая и заставляя омегу усердно обнюхать шею братишки, коснуться языком ямочки под ухом. Запах личного идеала, не подавляющего и не уступающего, прекрасно играющего в тандеме, нереально заводит.       Невесомым и приятным движением, альфа оголил затылок омеги от ниспадающих туда прядей волос: бледная бархатная кожа аппетитно мерцала в уютном полумраке. Саске не сдержался, впился зубами в омежий загривок, заставляя Итачи охнуть, прогнуться в спине, при этом лишая возможности отстраниться. Хочется получить долгожданный доступ к желаемому, покрыть собой нетронутое никем ранее тело, созданное для его, Саске, ласк. Одна эта мысль формировала внутри тела альфы безудержную волну жара, тяжестью перетекающую в пах, вскармливая оголенный комок чистого желания.       Поддавшись инстинктам, альфа повалил несопротивляющегося омегу на одеяло, раз за разом впиваясь в его губы поцелуями. Боги, что за взгляд… Гипнотический, немного невменяемый, на приоткрытых губах играет хищная полуулыбка и, сжав упругую ягодицу омеги сквозь ткань пижамных штанов, Саске понимал — почему. Они почти насквозь пропитались смазкой, Итачи тоже хочет. Хочет вверить свое тело родному существу, познать близость с альфой.       Младший Учиха не задумывался, да и не хотел задумываться над тем, были ли у его омеги какие-либо формы сексуального опыта ранее, тем не менее, Итачи не церемонился и не зажимался. Приподнялся на колени, прежде чем седлать бедра брата, отдавшись его объятиям и ласкам, ловким движением руки развязал пояс махрового халата и невесомым касанием скинул его с плеч альфы. От вида полуобнаженного Саске омега дурел, настолько братишка выглядел аппетитным и притягательным. Кожа Саске матово-бледная, как редкий заморский холст, на ощупь гладкая, упругая, ее приятно касаться губами. Прекрасно сложенное натренированное тело, на котором отчетливо проступает каждая черточка: широкие грудь и плечи, рельефный торс, по которому омега ведет пальцем, чуть надавливает на твердый пресс, обводит пупок, касаясь дорожки из черной поросли, идущей к паху, ныряет рукой под резинку эластичных трусов, провокационно стягивая их с бедер брата. Саске в голос стонет, сжимает в объятиях омегу едва ли не до хруста в суставах, дышит часто и порывисто, жадно глотая воздух. А Итачи балует себя ощущением крупного члена, упирающегося в ладонь сочной головкой. Кровь будоражит, стоит представить его внутри своего тела: горячий, пульсирующий, заполняющий до предела.       Раздеться самому омеге не позволяют, альфа перенимает инициативу на себя, потому приходится полностью доверяется родным рукам. Распустив Итачи волосы, следом младший обнажает его гибкое тело, лаская ладонями, чуть прикусывая темные ореолы чувствительных сосков под тихие стоны. Сгребает в охапку, укладывая на живот поверх одеяла, сгибая длинные ноги брата в коленях, и омега жутко краснеет уткнувшись лицом в подушку, представляя себя в столь откровенной позе. Вести продолжительные «брачные игры» Саске не привык, не тот нынче момент, однако полюбоваться своим прекрасным омегой чертовски хочется.       Итачи — ходячее омежье совершенство, которое столько времени прятало от своего самца неповторимую и чувственную красоту. В какой-то мере брутальную красоту: тело его жилистое и пластичное, с четкими контурами и выступами, местами покрытое шрамами, что ничуть не портило общей картины, только тот, длинный, давно зарубцевавшийся, на левой ноге внушал странную форму ярости альфе. Он бы лично убил каждого, кто посмел причинять боль его омеге. Шрам Саске заботливо огладил рукой снизу вверх, чувствуя, как лоснится вязким секретом внутренняя сторона бедер омеги. Впившись пальцами в упругие крепкие ягодицы Итачи, альфа разводит их, чуть надавливая на истекающее обильной концентрированной влагой отверстие, раскрытое благодаря течке и свободно пропускающее внутрь два пальца. Омегу бьет дрожь, кожа взмокшая от пота; он слишком напряжен и сдержан для того, кто решил отдаться своему альфе.       — Расслабься, всё хорошо, — с нотками свойственной себе заботы проговаривает Саске. Наклонившись, целует брата в поясницу, продолжая ласкать пальцами чувствительное нутро.       Пока непокрытое тело Итачи не познало сцепку, его феромоны подавляют феромоны альфы, но это только сейчас. От их избытка мутнеет в голове, рот наполняется слюной, яйца будто каменные, и кровеносные сосуды проступают на головке члена, формируя зачаток узла. Один сплошной безудержный соблазн. Приласкав рукой твердый член омеги, Саске коснулся влажного податливого входа языком, заставляя брата прогнуться в спине, застонать, разрезая своим голосом комнатную тишину. Эпицентр чуть терпкой пряной сладости оказался оказался слишком чувствительным и отзывчивым, стоило протолкнуться языком чуть глубже. Итачи нравится, очень нравится. Саске в этом уверен, ведь омега сходил с ума от удовольствия, едва не извиваясь от такой формы ласки. Даже в самых откровенных эротических фантазиях он подобного и представить не мог.       Завершив свою увертюру, альфа игриво укусил Итачи за изнанку бедра, попросив его выпрямить ноги, дабы брат просто расслабленно лежал на животе. Как опытный в половых делах самец, Саске решил, что коленно-локтевая поза — не самый лучший вариант для непокрытого омеги, слишком боязно ненароком сделать ему больно.       Упершись виском в подушку, омега ощущал, как Саске фиксирует его бедра своими. Мазнув головкой члена между ягодиц, медленно и осторожно проникает внутрь тела, вероятно, опасаясь причинить дискомфорт. Но это излишне. Податливое, обильно сочащееся нутро охотно принимало в себя член альфы, и абсолютно новое ощущение наполненности сводило с ума. Оба Учихи застонали в унисон, Саске накрывал своим разгоряченным телом влажное от пота тело брата, целовал его плечи.       — Ты восхитителен, Итачи, — страстный шепот в самое ухо омеги, и, качнув бёдрами, Саске входит до предела.       Породистые омежки отличаются от прочих более глубоким расположением матки от входа, видимо по этой причине природа распорядилась наградить самцов им под стать особенно внушающими интимными размерами. Боги, омега готов поклясться — блаженства более, чем единение тел и ауры со своей драгоценной парой не испытывал ни разу за прожитые годы, по этой причине сознание переполняли необычайные приливы нежности.       Альфа двигается плавно, не спеша, позволяя сполна вкусить новые для брата ощущения. Итачи обнял Саске за шею, заведя руку назад, потерся макушкой головы о его щеку, позволяя целовать свои волосы, игриво покусывать загривок. Ох уж эти самцы со своими примочками...       С каждой фрикцией альфа наращивал темп, вталкиваясь яростнее в тело брата, рыча и кусаясь так, что утром на коже Итачи наверняка расцветут синяки, но это такие мелочи по сравнению с удовольствием, которое старший Учиха открывал для себя!       Братья несколько раз успели поменять позу, обменяться полными страсти и вселенского обожания взглядами, прежде чем альфа, предугадывая скорую разрядку, уложил омегу на бок, обнимая его со спины одной рукой и придерживая за бедро второй. Сорвавшись на стон, приправленный утробным рыком, Саске, ведомый инстинктами, потянулся к омежей шее, к той самой заветной жилке, где должно красоваться клеймо принадлежности омеги своей паре, однако, уткнувшись зубами в подставленную внезапно ладонь Итачи, немного опешил.       Перед глазами старшего Учихи все расплылось в затуманенной палитре из-за ощущения невыносимо приятной тесноты внизу живота. Собственное нутро плотно обволакивало набухший узел альфы, жадно принимая в себя обильное семя. Сам Итачи кончил от предательски сладкого ощущения тесноты, давящей на матку, как один огромный сгусток энергии, перенимающий весь резерв организма. Сцепка с родным братом и своим альфой в одном лице — подтверждение принадлежности друг другу даже вне наличия метки. То, что усилит их связь, то, что расскажет о их таинстве другим через новую гамму сплетенных запахов.       — Чего ты боишься? — вдруг шепотом вопрошает альфа, и омега понимает о чем говорит его брат, которому он не позволил одарить себя меткой.       — Давай не будем с этим спешить, Саске. Дай мне время, — бархатно отвечает Итачи, приподнятой рукой лаская лохматую голову братишки.       Альфа прыснул негодованием.       — Спешить? Ты серьезно? Мы столько времени ждали, о какой спешке может идти речь?       — Прошу, дай мне время. Я так хочу, — однозначный и твердый ответ омеги немного остудил альфью спесь. Младший Учиха знает — спорить с братом бесполезно, да и лучше обойтись без этого, оттого, крепче сжав омегу в объятиях, просто отдается моменту.       Сколько им вот так лежать — не знает даже сам Саске. Время, не время, а Итачи теперь беспрекословно его.       — Мой Итачи… — елейно протягивает младшенький, дабы лишний раз напомнить об этом своему характерному брату. А омега, в свою очередь, поудобнее устроился в объятиях родного существа, прикрыв глаза, убаюканный динамикой дня, проведенного в волнительном ожидании заветного разговора, оргазмом и запахом любимого альфы, окутывающим с головы до ног.       Да, так должно быть. Так распорядилась сама природа. Иначе вместе им не было бы настолько хорошо.

* * *

      Блеклый оранжевый свет плафона мерзко ударил по глазам, стоило продрать их после тяжелой дремы. Итачи не сразу понял, где он. Однако ощущение рук брата, опоясывающих плечи, напомнило ему — где и даже почему. Глубоко вздохнув, омега вновь прикрыл глаза, надо сказать, умасленная сцепкой течка не так туманит голову, как Итачи к тому привык, оттого ясное сознание накатило довольно быстро вместе с воспоминаниями о том, что было у них с Саске, если верить маленькому круглому будильнику, часа три назад. А еще альфе скоро вставать. Омеге же на ближайшие два-три дня должностные походы противопоказаны.       Стараясь по минимуму ворочаться, Итачи развернулся лицом в сторону брата, заставив его нахмуриться сквозь сон и теснее сцепить объятия. Старшего Учиху отчего-то умилил этот жест. Выполнив священный долг по невыпуску омеги с постели, Саске снова равномерно засопел, демонстрируя умиротворенное лицо, наполовину скрытое волосами, которые Итачи аккуратным движением пальца спрятал ему за ухо, прежде чем дотянуться до кнопки плафона, выключить свет и, взаимно обняв братишку, уткнуться носом в его грудь. Должно быть, именно это и есть самое настоящее личное счастье. Живой человек, а не эфемерное размытое нечто, за которым так любят гнаться глупцы.       Столько размышлений зароились в голове, не позволив снова уснуть, оттого Итачи надавил на мелкую кнопочку будильника, чтобы тот не бил по мозгам мерзким механическим трезвоном. Разбудить Саске самому оказалось несложно, достаточно пары поцелуев и приятного поглаживания по торчащей на затылке альфы шевелюре. И, вот, единственный видимый из-под подушки черный глаз уже посматривает на омегу.       — С добрым утром, — тихонько проговаривает Итачи, продолжая перебирать саскины волосы, на что тот промурлыкал нечто невнятное и, подвинувшись поближе к брату, уткнулся в его плечо. — Начало восьмого, — напоминает старший, и более-менее разбирает братишкин комментарий.       — Не хочу. Не буду.       — Просыпайся, глупый. Я знаю, что у тебя на сегодня назначена какая-то там проверка в половине девятого.       — Какая еще проверка, когда ты лежишь тут рядом, весь такой теплый, соблазнительный, течный… — омега чувствует, как его легонько кусают. — Тебе я гораздо нужнее, чем на какой-то там проверке.       Шутит братец, или нет, Итачи не знает. Однако в том, что Саске может запросто проигнорить что-нибудь не особо важное — уверен. И со своей капитанской трудолюбивой стороны омега не шибко одобрял пренебрежительное отношение к должностным обязанностям, пускай Саске и почетная шишка, которой хокаге не спустит с рук, разве что, проебанное наступление периодически шумящих соседей.       — Я тебя спокойно дождусь дома и никуда не денусь, — вновь альфе перепадает чмок в макушку.       Саске вздыхает, одним глазом оценивающе взглянув на часы, потом на Итачи. Тряхнув челкой, назойливо нависающей перед глазницами, подмял Итачи под себя, нависая сверху.       — У нас в запасе есть примерно двадцать минут. Ты же не отпустишь меня просто так, без откатов, правда ведь?       К чему этот вопрос, Итачи не знает, ибо чувствует, как брат разводит коленом его ноги, не дожидаясь никаких ответов. Двадцать минут блаженства показались аперитивом, после которого не подали главного блюда. Зато прохладный душ немного охладил пыл обоих, им это пригодится на ближайшие часов шесть разлуки. Омега помог брату одеться, и эта забавная суета казалось такой милой, отдавала обыденными семейными заботами, скорее супружескими, нежели братскими. Укутанный с синий халат альфы, Итачи весьма задумчиво попивал домашний лимонад, сидя за кухонным столом и даже не глядя на брата, который не смог отказаться от чашки крепкого чуть подслащенного кофе перед дорогой.       — Эй, — коротким позывным альфа заставил обратить на себя внимание, подсаживаясь поближе к брату, и кладя руку ему на поясницу, — Давай, между нами больше не будет недосказанного. Есть проблема, лучше ее озвучить и решить, ты так не считаешь?       — Я волнуюсь, Саске, — честно признался омега. — Переживаю, что из-за меня о тебе начнут распускать разные слухи, переживаю, что это может сказаться на твоем положении, как в политике, так и в нашем чертовом клане. Точнее в том, что от него осталось. Всё-таки, мы родные, а не двоюродные и не троюродные. Я фактически иностранный шпион, ты — местная военная знать, благодаря которой ко мне такое доброе отношение.       Альфа вздыхает, отодвинув подальше чашку с кофе, вновь обняв покрепче встревоженного нелепостями брата.       — Итачи, да кому какое дело? Мы с тобой сами по себе люди кровосмесительной клановой принадлежности. И если по этому поводу действительно кто-нибудь осмелится вонять, я тоже за словом в карман не полезу. Касаемо политики, сам видишь, пытаемся активно наладить сотрудничество с вашей стороной. И никто тебя не оценивает как заграничного лазутчика. Времена не те, нравы не те, в конце концов, ты здесь родился. Насчет остальных Учиха, то тебе, думаю, и так понятна моя позиция. Не забивай свою прекрасную голову ерундой. Ну, я тебя убедил? — альфа пристально и деловито уставился в глаза омеги, перебирая его, заплетенные в хвост волосы.       — А вдруг твои друзья от тебя отвернутся из-за связи со мной?       Боги… Саске едва сдержал усмешку.       — Это какие, Наруто, что ли? Дубина однажды пообещал сплясать на крыльце резиденции всем на зависть, если суровый капитан откликнется на трепетные чувства младшенького глупого Саске, да еще и обладателя первоклассного гонора.       Итачи, недоумевая, склонил голову набок, прищурившись, поглядывая на братишку. Ну, да ладно, уж кому, как не ему, знать, что между бывалыми друзьями не бывает секретов, а уж между самцами и подавно. Они фору любым базарным бабкам зададут.       — Ладно, ты меня убедил, — соглашается омега, не желая навязывать брату свою странную паранойю.       — Вот и отлично, — младший прихватил пальцами подбородок старшего и вовлек его губы в поцелуй. На жест омега охотно ответил, скрестив руки на затылке Саске и наслаждаясь моментом, в то время, как в дверном проеме кухни появилась Сакура, но тут же слиняла прочь, изумленная такой милой семейной идиллией братьев Учиха.       — Значит, капитан княжеского полка высшего ранга в свои ну почти тридцать, — вдруг заявил альфа, глядя на ничего не понимающего омегу.       — Прости, ты о чем?       Младший Учиха улыбнулся уголками губ.       — Просто, я столько гадал, кем ты у меня можешь оказаться.       Итачи в ответ скромненько промолчал, вспоминая то время, когда они, пусть больше и в шутку, пыталась рассекретить статус друг друга на вечерней дороге в заграничную гостиницу.

* * *

      В резиденцию Учиха, в необычайно благом расположении духа, царственно завалился ближе к десяти утра, после того, как свято прочесал гребенкой по двум оружейным складам - задание, полученное в связи с подписанием контракта на поставки оружия в Суну. Альфу встречает дежурный на вахте, здороваясь с ним по ручке. Сегодня в здании вновь тишина и покой, никаких сборов, только формальные доработки к новому году. Пара охранников дежурят у лестницы, что-то вписывая график пересменок, и альфа припоминает одну деталь.       — Слушай, на днях в дополнительную охрану должны были перевести шестерых пограничников, вроде как отрабатывающих перед увольнением. Не знаешь, куда их поставили?       — Где-то здесь в общем строю ошиваются, — отмечает дежурный-бета, уткнувшись обратно в свою документацию.       — Пошли кого-нибудь за ними, пусть ко мне явятся. Все шестеро. Хорошего дня, — рассеивая вокруг себя приторную радужную ауру, улыбающийся Саске направился вверх по лестнице, в свою рабочую обитель, под аккомпанемент подозрительных взглядов охранников. Не каждый день Учиху видят здесь в настроении, не говоря уже о последних так месяцах десяти.       Саске едва успел повесить плащ на вешалку и поправить высокий ворот темно-серой рубахи, как все шестеро, получивших на днях выговор, строем стояли напротив его стола.       — А, вот и вы, — рухнув в кресло и закинув ногу на ногу, Саске оглядел молодых людей, года на два-три моложе себя, которых подозрительно улыбчивый вид военного советника не то взволновал, не то насторожил. Из нижнего шкафчика стола альфа достает тощую кипу из шести листов, как бы напоминая, показав их отстраненным пограничникам. — Вы узнаете, что это? — непринужденно интересуется, ожидая ответа.       — Наши прошения об отставке, — отозвался, походу, их ответственный за косяки, на что советник утвердительно кивает, после, взяв листы обеими руками и неторопливо разрывая их на несколько равных частей.       — Что я делаю с вашими прошениями об отставке? — столь же непринужденный вопрос.       — Рвете их, — отозвалась единственная девушка в бригаде, глядя на то, как бумажные клочки сыплются из рук Учихи в мусорную корзину.       — За повтор подобных косяков, следующие написанные пойдут на заверку Хатаке. А теперь направляйтесь к вашему капитану, пока она не оставила вас без смен на январь с новым графиком. Всё ясно?       Поглотив свою порцию лучей чужой благодарности, Саске остался один в кабинете, расслабленно закинув руки за голову и улыбаясь, как осчастливленный идиот. Неужели и на его улицу пришел праздник? Красивый зимний праздник с красными ленточками и искрящийся блестками.       В дверь раздался небрежный упреждающий стук, выдавая кого-то явно своего, и под расслабленное «Входи», в кабинет к Саске наведался Узумаки.       — Привет, распиздяй. Пришел позже всех и даже поздороваться не заглянул, а я слышу — шумиха какая-то неподалеку. Дай, думаю, посмотрю, — в руках альфы прозрачный небольшой чайник, который Узумаки использует для свежезаваренного кофе, когда они с Саске, или еще с кем, собираются на утреннюю кофеинотерапию. Вид у лучшего друга привычно позитивный, но до учиховского позитива еще вкалывать и вкалывать.       — Смотрите-ка, Наруто пришел, — сквозь улыбку до ушей протягивает Саске, не изменяя своей расслабленной позе. — А я-то думал, вы с Сакурой не закончили еще твою реабилитацию на аттракционе.       Узумаки, недоумевая, за компанию присев за его стол.       — Какой еще аттракцион?       — Траходром, Наруто, — выдыхает Учиха, прикрыв глаза.       Помолчав несколько секунд, блондин-альфа пригляделся к другу повнимательнее, сменив приветливую гримасу на обеспокоенную.       — Ты какой-то странный. Головка в порядке? Не ударялся ей поутру?       Осознав, что вопрос рисует пошлые ассоциации, в коих есть определенная доля правды, Учиха таки реально посчитал, что чутка поехал. Передозировка эндорфинов, видать. Бабочки в животе…       — Ты должен мне танец, Наруто-о, — Саске коварно протягивает имя друга, вальяжно усаживаясь перед ним на стол. А Узумаки мысленно мечется между двух огней: вызвать санитаров, или попробовать уладить ситуацию самому.       — В клуб пригласить, или устроим выпускной бал специально для тебя, принцесса?       Лицо Саске сию секунду вернуло прежнюю суровость:        — Ты отпляшешь на крыльце резиденции всем на зависть, как и обещал мне однажды, — Узумаки получает тычок пальцем в плечо и на несколько секунд непонимающе зависает, прищурено глазея на вновь довольного Учиху, в попытке припомнить дивное обещание этому надменному паршивцу.       И ведь припомнил. Это было еще до трехнедельной саскиной командировки. Они вместе топали вечером по мостовой, обсуждая насущные проблемы и безответную любовь…       Да ну…       Опешив и рискнув здоровьем ради такого случая, Узумаки оторвал задницу от деревянного кресла, изучающее принюхиваясь Учихе. Омегой от того определенно пахнет, но если бы Наруто не знал Итачи, он бы вряд ли смог так тонко разобрать смесь запахов Саске на отдельные составляющие.       — Хитрый кобель, ты намекаешь на то, что признался во всём Итачи, и он ответил тебе «да»?       Саске мотает головой, безмолвно отрицая.       — Итачи признался мне, и я ответил ему «да». И мы всю ночь провели вместе, в хреновом летнем доме, где я еще вчера со злости и обиды едва не расколотил стену в прихожей.       Обмозговав ответ друга, Узумаки падает задницей обратно в кресло, отведя взгляд в неопределенную точку.       — Боже праведный. Итачи просто ходячий сундук с сюрпризами.       Шумно выдохнув, Саске тоже опустил взгляд в пол, и он, и такая несвойственная ему искренняя улыбка, буквально говорили все за него. Бывалый Наруто растерялся оттого, что ни разу за годы дружбы не видел Учиху таким… Действительно счастливым. Кто бы мог подумать, вот что делает с суровыми альфами их обретенная истинная половина. Взрослый самодостаточный мужик сыплет блестящей пыльцой с длинных крыльев, как лесная фея. И даже Наруто надышался хреновой пыльцы, глядя в счастливую учишью морду.       — Знаешь, чертовски за вас рад, — откровенно признался Наруто. — А если честно, я немного в ахуе.       — Вот и растрясешь свой ахуй, танцуя на крыльце! — не унимается Учиха.       И Наруто заливисто ржет, по-братски обнимая самодовольного придурка.       — Если это укрепит твое счастье, Сасунчик, так и быть, чего для друга не сделаешь. Тебя с собой поведу, вместе станцуем.       — Идиот, — бурчит улыбающийся распиздяй, щекой растекаясь на плече Узумаки, в тот самый момент, когда кто-то заглянул к Учихе в кабинет, но тут же слинял, уже на полпути бросив в коридоре фразу о долбанных бесстыжих педиках.       Оба альфы пили остывший кофе, глядя в окно сквозь занавеску из органзы, изливая друг другу долгожданную, абсолютную, оттого пугающую, идиллию личного фронта, в то время как к мышом помянутому крыльцу подъехал экипаж, откуда неторопливо вышел Хатаке Какаши. Вслед за ним, подав своему мужчине руку, на нешлифованную мраморную поверхность ступает Мей Теруми, демонстрируя изысканный меховой наряд.       Отодвинув без того полупрозрачную занавеску в сторону, альфы пристально наблюдают за боссом, как два сыча из засады.       — Охренеть. Вот уж в ком точно ловеласа не заподозришь. И когда только успевал? — все никак не мог устать поражаться шарму хокаге Наруто, подперев ладонью подбородок.       — А по мне, так ему давно пора было найти себе кого-нибудь, — комментирует Учиха, допивая остатки кофе из кружки.       — Наш бледный Сай захомутал Инудзуку, — освещает последние новости общественной жизни альфа-блондин. — Я к Кибе вчера по делу заходил, а у них там романтик в самом разгаре. Аж офигел. А мы все: фригидный, да фригидный Сай…       — Получается, больше никто не будет приписывать нам ношение проклятия безответной любви? — смеется Саске, снова вернув занавеску в прежнее положение.       — Капитан Ямато, по-видимому, женат на службе. А Неджи, черт его знает. Месяц назад видел его Тентен с каким-то хмырем, а что там у него с помолвкой на Хинате — понятия не имею.       — Слава богу, хоть про кого-то ты не в курсе, а то же ведь похож на бабку базарную.       — Какой же ты все-таки противный. Надеюсь, Итачи подарит тебе купон на один бесплатный приветливый характер, — Узумаки хмурится, а Саске картинно усмехается.       — Я ангел, Наруто, сама приветливость и добродетель.       — Ага. А крылья твои ангельские у тебя из задницы торчат, покачиваясь при походке. Благодетель сыплется откуда-то с того же района.       Стук в дверь прерывает высокоморальный диалог двух бывалых друзей.       — Привет! — в кабинет вошел Хатаке, улыбаясь и салютуя. — Хорошо, что вы оба на месте, мне с вами кое-что обговорить надо, подойдете ко мне в кабинет минут через десять, — не дождавшись ответа, Какаши уходит. Кажется, он снова в хорошем настроении.       — Что ему, интересно, опять понадобилось? Вроде все, считай, сделано, к новому году, — пожимает плечами Наруто.       — Выпишет нам за то, что оборзели и разводим гейский интим на рабочем месте.       — Тогда ты осыплешь его своей приветливостью и благодетелем, ангел мой жопокрылый. Он и успокоится, познав нирвану. А потом свалим домой пораньше. Ты к Итачи, а я в порядок себя привести и за Сакурой, идем сегодня на ужин в дом извращенца и бабули Цунаде. Там и заночуем. Познакомлю их уже с женщиной своей.       Учихе только и оставалось, что с легким недоумением пялиться из-под челки на друга. Похоже, этот временами невыносимый увалень и впрямь серьезно настроен.

* * *

      Переодевшись в легкую бежевую сорочку и хлопковые штаны, Итачи свернулся в позе эмбриона на широкой заправленной постели в своей комнате. Беспокойство за брата тяготило душу, но даже его недостаточно, чтобы повредить тому ощущению счастья, которое омегу заполняет с минувшей ночи. Обняв собственные колени, Итачи не может сдержать улыбки. Боги, он сделал это. Освободился от тяжеленного груза, на душе, раскрыл свои чувства брату. Новый статус с трудом укладывался в голове, но безмолвно крутить его в мыслях невероятно здорово: принятый заласканный омега, нужный и любимый своим альфой. Альфой, рядом с которым душа обрастает яркими цветочками, источающими нежный, божественный аромат. И этот самый альфа сделал засидевшегося в свободных волках капитана своим.       Сон? Нет. Ощущения для сна слишком яркие.       Еще даже полдень не пробил, а омега уже соскучился по брату. Да и корректно ли это теперь — называть Саске братом? Хотя Итачи не желал отнекиваться оттого от доли глубокого шарма в том, что его альфой оказался именно дорогой брат.       Тихий стук в дверь прервал поток приятных рассуждений.       — Входи, Сакура, — отозвался Итачи, приняв сидячее положение, прежде чем встретить Харуно, одетую в симпатичный красный халат.       — Итачи, ваш друг-доктор пришел. Вы спуститесь, или проводить его к вам?       Омега припомнил, что еще вчера утром договорился с Сасори о визите. Они в очередной раз ездили по теме об иссыхающих учиховских придатках, важности сцепок для их здоровья и тому подобное, прежде чем Акасуна предложил спасти течного друга капельницей, и капитан согласился. Ну, а на всякий, мало ли, пожарный случай, выходец песчаной страны всучил Учихе противозачаточные таблетки. И те, какая неожиданность, пригодились.       — Пусть поднимется.       — Хорошо, а я сделаю чай. Вам, может, морс? — Сакура слишком кропотливо относится к своему собрату омеге.       — Нет, спасибо, я тоже буду чай.       Харуно уходит, а уже через пару минут в почивальню капитана является господин Сасори собственной персоной со своим волшебным чемоданчиком красного цвета, весьма гармонично сочетанного с его черным костюмом, с кучей заклепок.       — Привет, радость моя, ну, как ты? — надо сказать, улыбка Акасуны никогда не внушала Итачи ничего доброго, а вот к его сарказму омега давно привык. Медик оставил чемоданчик на тумбе, присев около Учихи, и тот протяжно вздыхает.       — Знаете, доктор, мне кажется, я не могу очнуться ото сна. Будто погрузился на третий его уровень, где повсюду единороги, и нектар богов льется с фиолетовых гор.       Призадумавшись, Акасуна внимательнее оглядел Учиху, что-то вычислил в своей хитрой шальной голове, едва уловимо повел носом, вдыхая воздух, царящий в комнате.       — Единороги, говоришь? Боюсь, мы имеем дело с синдромом наконец-то выпотрошенного чистилища целомудрия капитана четвертого батальона.       От формулировок Сасори вся романтика скрывается из виду, щедро засыпаемая грудой навоза. Вроде, удобрение, а вроде воняет и выглядит не айс.— Ай, да Итачи, — медик обнимает Учиху, покачивая его, как ляльку в одеялке, — Кстати, тебе идет запах брата. И, раз на тебе именно он, глупо спрашивать, кто прошлой ночью овладел капитаном. Ну, и как все прошло?       — Так я тебе и рассказал, — прищурив огромные черные глазища, с длинными стрелочками ресниц, обломал Учиха.       — Паршивец… С Совместимостью что?       Ну вот, наконец-то эта осчастливленная членом омежка улыбнулась.       — Идеально.       А этого Акасуне и без драматических соплей достаточно, дабы понять, что Учиха в экстазе.       — Чего один-то сидишь? Разве не положено честному самцу взять мини отпуск по уходу за своей вредной и течной самочкой?       — Я не немощен. Как видишь, в состоянии немного подождать его.       В комнату вошла Сакура, принесла чай, окинув заинтересованным взглядом медика, хмыкнула, медленно удалившись.       — Что за девочка такая? — полюбопытствовал вездесующий нос медик.       — Наша хозяюшка Сакура, — с нежностью отозвался Итачи — Возьмешь себе в ученики?       — А что, шарит в моем деле?       — Исходя из того, что я знаю, вполне.       — Ну, для начала надо пообщаться, — верно подмечает Акасуна, смахнув пальцами челку с глаз, — Вообще, медицина в Конохе так себе. Если девчонка и впрямь одаренная, и если я занимался бы ей там, у нас дома, в княжестве, она бы задала вашему краю врачебного жара. Кстати, жаль, что у тебя сегодня блядки, так бы вместе побалдели. У меня сегодня блонди-пати.       — Что за блонди-пати? — любопытствует Учиха, глядя на то, как растворяется тростниковый сахар в чае.       — Собирался с Ино на свидание, в итоге решили взять с собой Дейдару. Хошигаки с Хиданом на пару куда-то слили еще вчера, зачем — не сказали. Вроде отче обещал что-то там интересное достать. Надеюсь, после этого нам не придется доставать Хошигаки из-под моста, расфасованного по пакетам во имя Джашина.       — Кисаме, скорее, Джашина по пакетам расфасует, уж я его знаю… — Учиха абсолютно спокоен за товарища.       — Заревнует, небось. Растил тебя, воспитывал, мокрые пеленки из-под тебя вытаскивал, нытье твое слушал.       — Глупости, между нами слишком теплые доверительные отношения, чтобы портить их такой нелепостью.       — Кстати, трах трахом, капитан, а рожать до тридцати успевай, потом тяжко будет. Самец у тебя хороший, хоть одного наследника родить ты ему обязан. Не знаю, что за чудо получится учиховского производства, но, если уж вы и впрямь всем парам пара, плод вашей любви станет тому доказательством, а не противоречием.       — Боги, только-только обрел альфу, а ты уже так далеко забегаешь. Я об этом даже не думал!       — Так подумай, пока твое сочное нутро не иссохлось, не скукожилось, и не превратилось в вяленый персик.       — Ненавижу тебя…       А медик только посмеивается в ответ.       — Знаешь, брат, жизнь — странная штука. Поэтому обрел свое счастье — живи на полную катушку. Люби, будь любим в ответ. Почаще улыбайся, не отказывайся от заботы, роди детей, с которыми вы однажды будете играть на вечернем пляже и боготворить эти моменты. Уж тебе ли, человеку, прошедшему войну, этого не понимать?       — Время покажет, — несколько угрюмо отзывается Учиха, и Акасуна на это молча махнул рукой, осушив чашку с чаем.       Не обрывая незамысловатой болтовни, оба омеги просидели почти до начала второго, пока Сакура не пригласила к столу. Итачи отказывается, тело вновь закапризничало, поэтому просто полежать сейчас нужнее. А Сасори обыденно пользуется гостеприимством, охотно сваливая составить компанию девушке с розовыми волосами и черным котиком на плече. Заодно поболтать.       Снова свернувшись в позе эмбриона, Итачи прикрывает глаза, сказывается недосып минувший ночи. Правда, недосып приятный, да и ожидание во сне пролетит значительно быстрее. Подумав о том, что сегодня его очередь одаривать братишку ласками, омега улыбается, у него на этот счет есть тайный и проработанный запас эротических фантазий.