Падение прошлого мира

Окрестности Вайтрана наполнились вороньим криком. Десятки этих кровожадных птиц в ожидании кружили над полем битвы. Скоро глупые существа перебьют друг друга, и тогда... тогда начнется пир. Вороны были истинными птицами войны; они любили войну, они жаждали ее, война означала сытость, война означала праздник. Их крик был ликующим, а взгляд темных глаз с нетерпением был прикован к последним движущимся фигурам. Вороны видели эту картину много раз: последние движения изнеможенных существ, а затем - горы пищи. Вдруг один из воронов, огромный, с черными глазами и оперением, еще недавно круживший со своими собратьями, направил свои крылья вниз, сев на окровавленную руку человека, прибитого к кресту. Он хрипло каркнул и, сделав пару прыжков по почерневшей от копоти и крови руке, сел на плечо, подобравшись к самому лакомому, - к глазам. Ворон уже чуть отклонил голову, чтобы пронзить левую глазницу, как вдруг он почувствовал дуновение ветра и попытался расправить крылья, но мощная костяная лапа уже сжала его черное тельце, которое тут же бесформенным комком упало на землю. Конарик вскинул руки к небу, и серебряные клинки, приковавшие ярла Балгруфа к деревянному столбу, упали на землю, а тело воина, сразу потерявшее свою опору, - в руки жреца. Тот аккуратно оттащил его подальше, и затем, почувствовав жар, сразу прикрыл собой хрупкое тело человека. Конарик оглянулся и увидел, как обугленное нечто свалилось на землю, а Довакин, израненный и уставший, попытался сесть. Вдруг пространство недалеко от Драконорожденного лопнуло, как шов, быстро разошедшийся с двух сторон, и оттуда вышел еще один цаэски, первый, который в одно мгновение рассеял все их шансы на победу во время их сражения. Жрец услышал: - Мое имя Раш-шар, первый из стражей северного предела, сын Храма Драконьей Стражи, заслуживший право владения всем оружием храма, я пришел, чтобы уничтожить тебя, Драконорожденный. Довакин устал. Его тело дрожало от напряжения, которому оно беспрестанно подвергалось с момента его возвращения в Нирн. Бешеные перелеты, обращения в дракона, магия и манипуляции со временем выпили почти все его силы, а потом ... Довакин почувствовал мощный толчок в грудь, будто в нее ударил бронебойный таран, и затем - пустоту... поток магии, вечно текущий из Этериуса сквозь дыры Солнца и звезд, остановился, оставив пространство вокруг сосуще-пустым. Довакин редко испытывал страх, но сейчас был именно тот момент, когда ужас наполнил его разум, заставляя леденеть кровь и деревенеть тело. С того момента, как он выбрал путь магии, каждое его поражение заставляло его учиться дальше и дальше, постигая самую ее суть, он сливался с ней, он сам становился магией, магия была не просто инструментом, она была частью него, но сейчас... сейчас ее просто не было, а вместе с ней он как будто лишился части себя. Он научился разрушать любые магические блоки, но здесь просто нечего было рушить, он оказался в месте, где недоступны лучи Этериуса... Он увидел на руке цаэски маленькую кобру, кусающую свой хвост, и почувствовал, как этот артефакт создает разрывы в пространстве, рассеивающие каждый лучик Солнца и звезд, посылающий магию. Этот артефакт был, действительно, вершиной творения мира цаэски, далеко обходя даже оружие, способное сопротивляться магии. Цаэски увидел, как изменилось лицо Драконорожденного, и исчез – его рука без препятствий врезалась в грудь Драконорожденного, чуть вдавив ее, тот охнул и упал на землю, из горла вырвался хрип пополам с кровью. Цаэски посмотрел на корчащееся в снегу и земле тело и чуть дрожащим от глубоко скрытой ярости голосом произнес: - Почему? Почему ты стал на их сторону? - Первый из Храма легко проскользнул к Драконорожденному и, схватив его за робу, поднял над собой и взглянул в глаза, которые он так боялся и ненавидел. - Ты - Драконорожденный, ты должен был пойти путем Мирака, путем Драконоборца. Ты! Ты можешь уничтожать их навсегда, - драконьи глаза спокойно смотрели в расширенные змеиные, Довакин не мог пошевелиться, но его противника волновало совсем другое. Он швырул Драконорожденного на землю, выбив еще один сгусток крови из его рта, и закричал: - Дова - чужаки, бессмертные - они не принадлежат этому миру. Они хотят им управлять! Алдуин! АЛДУИН ДОЛЖЕН БЫЛ УНИЧТОЖИТЬ ЭТОТ МИР!!! - Цаэски ходил вокруг Довакина, но не обращал на него внимания, казалось все его мысли были заняты этим. - Мы, Цаэски, истинные жители Нирна, мы сбросили с себя иго Дова, чтобы опять... опять склониться перед ними? А вы, вы, люди, вами помыкали, как домашним скотом... Это в их крови - управлять нами, как ты можешь так сражаться за них, против тех, кто изначально защищал вас и помогал Драконорожденным в их деле? - Он зло сделал шаг в сторону Довакина, который попытался встать, и с размаха нанес удар левой рукой, но вдруг рука Довакина, метнувшаяся наперерез, обратилась в драконью лапу, которая с хрустом сжала предплечье цаэски, и огромный рыжий Дракон сделал мощный взмах крыльями, захватив с собой в облачное небо и цаэски. Но Глава Храма Драконьей Стражи был к этому готов. Взмах правой рукой, в которой уже оказался топорик, и Дова зарычал, а цаэски тем временем со змеиной грацией прополз по рыжей лапе на спину. Расположившись между крыльями, он схватил их, и мышцы на плечах и руках воина забугрились. Раздался хруст, сопровождаемой криком, полным боли, а затем Дова рухнул, пропахав мордой снег, а цаэски легко спрыгнул с его спины и встал перед мордой Дракона, достав катану: - Прощай, Человекорожденный Дракон. Твоя сила станет тем фундаментом, который поможет мне освободить Нирн от ига твоих сородичей. Но Довакин его не слышал, он почувствовал что-то... какую-то силу, которая пыталась прорваться в этот мир... Что-то яростное, сильное, полное огня и желания уничтожать... Сила Обливиона, но и что-то еще... его заклинание, усиленное чьим-то могуществом, оно готово было прорваться сквозь пространство, нужен был только толчок. Довакин глубоко вдохнул и использовал Крик. Цаэски увидел, как Дова раскрыл пасть, и, легким движением отпрыгнув от него, метнул топорик, который врезался в черное нечто, появившееся между ним и Дова. Небо мгновенно потемнело, а потом все вокруг наполнилось рекой Мертвых Земель, черный куб, вновь оказавшийся в этой реке, глубоко погрузился вниз. Глаза, лоб, руки и ноги, все мгновенно покрылось всепожирающим пламенем, но он был сильнейшим воином храма и не собирался сдаваться так просто. Мощный взмах рукой, в которой появилась катана, - и черный куб рассекается на части. Храмовник вновь оказался в Нирне, все органы чувств были повреждены, он чувствовал только боль, но все же инстинктивно он заметил что-то еще... он попытался увернуться, но все же огромная лапа, которую он успел едва разглядеть регенерировавшим правым глазом, пронзила его тело и сдавила сердце. Последний из Храма Драконьей Стражи пал...

Где-то в Мертвых Землях

В огромной башне, покрытой шипами, с которых кровавым потоком стекала кровь, раздался гулкий смех, наполнивший все Мертвые Земли. Небо, покрытое багровыми тучами, наполнилось молниями, а земля задрожала, скампы и кланфиры припали к земле, - такой смех редко значил что-то хорошее. Давно уже Мерунес Дагон не был так счастлив. Его игрушка сделала это, она сместила баланс, нарушив то пресловутое равновесие, которое бесило его и не давало вновь прорваться в Тамриэль, но на этот раз совсем с другими силами. Теперь он выйдет в своей полной силе, и никто, ни аэдра, ни даэдра его не остановят. Кто бы знал, что, используя силу Акатоша, можно добиться таких результатов. Остался еще один шаг, еще сильнее пошатнуть равновесие... Вдруг его смех прервал голос его ближайшего приближенного, спокойно обращавшегося к Мерунесу потому, что валкиназ был нечувствителен к боли: - Мой лорд, вы считаете, это было мудро - так открыто заявить о себе? Если другие принцы поймут... Дагон расхохотался, но ответил: - Неужели ты думаешь, что я специально так долго уничтожал последователей моих собратьев по всему Нирну? - Он вновь расхохотался и, сощурив глаза, произнес: - Я хочу, чтобы они поняли...