Долгожданная встреча

- Ты устал от общества? - Аварис аккуратно ступила на верхнюю площадку лестницы тенью, присоединяясь к другой, что замерла на фоне мраморных столбиков перилл. Женщина была одета на южный манер, в свободные черные одежды, и была покрыта тонкой вуалью, оставлявшей гостям бала наблюдать только ее темные глаза в обрамлении покрывал и сеть трепещущих цепочек, образующих маску вуали. – Внизу готовятся петь. Хочешь послушать? - Почему нет, ко мне их плетьми не загонишь, а тем, что приезжают, я готов платить больше за молчание, чем за их работу, пока мой слух при мне. - Тогда пойдем вниз? – небольшая рука легла поверх бледной ладони шейда на мраморе. Шейд наблюдал за слугами, устанавливающими богатые кресла на вычурных витых ножках широким полукругом. - Не хочу слышать людей вокруг. – шейд скривился, подняв верхнюю губу: кресло в руках неаккуратных слуг немилосердно скрипело, чертя полосу по камню пола. – Шепот, шуршание одежды, как будто мало шума от их мыслей и эмоций, и все это переносится в запах людей... Останься со мной здесь, - он сжал ее пальцы, - здесь будет слышно, и куда меньше... шума. *** - Сейчас будет петь Марция. Голос у нее уже не тот, что был девятнадцать лет назад, но все равно красивый. - Тебе так давно нравится певица, и ты не пригласил ее в Гиллид? - Я... говорил с ней. Тогда. На мгновение Дурза снова оказался в вечернем саду усадьбы, среди оглушающего стрекота сверчков, одурманивающего запаха огромных древесных роз, оплетающих ажурные арки из белого мрамора, и чернеющими на фоне неба шапками пиний. Напротив него стояла хрупкая девушка, спевшая две песни на балу летнего солнцестояния, совсем еще юный цветок с загорелой кожей, просвечивающей через рукава невесомого платья из газа. Он послал за ней, и она пришла. Признаться, Дурза не ожидал, что девчонка осмелиться прийти, а не сошлется на внезапную почти смертельную болезнь или что-то в этом роде, лишь бы не оставаться наедине с королевским шейдом. Но нет, эта оказалась смелая. Он хотел было предложить ей руку, чтобы она прекратила вздрагивать от любого звука, выходящего из его горла, но потом передумал, опасаясь, что девица рухнет в обморок прямо на садовую дорожку. Шейд сделал пригласительный жест в сторону сада, предлагая прогулку, и сцепил руки за спиной, укрыв их складками плаща, чтобы не пугать малышку еще сильнее видом когтей. Разговор не клеился. Она дышала часто и глубоко, то и дело поглядывая на темный высокий силуэт рядом глазами с такими огромными от страха зрачками, что в них можно было утопить как минимум одно рыбацкое суденышко. Она буквально источала страх. Не оскорбительный, но все же парализующий страх. Дурза просто шел молча, прислушиваясь к дыханию певицы и выжидая, когда она успокоится настолько, чтобы хотя бы могла говорить. Молчание затянулось, и он выразил восхищение ее голосом. На вопрос о том, странствует ли она с труппой или поселится в поместье Морзана, она ответила с таким трудом выталкивая воздух, как если бы Дурза не терпеливо шел рядом, а сжимал ее горло рукой. И ответила непонятно: и да, и нет, и не знаю. Между темными бровями на шрамованном лбу пролегла тонкая складочка: шейду не нравились такие ответы, которые не были ответами по своей сути, а вежливой отговоркой, означавшей скорее нет, чем да. Что сложного в том, чтобы сказать правду сразу? Он пытался как-то воскресить беседу, коротко рассказав о прелестях и чудесах жизни в пустыне, и контрасте с ней северных земель, которыми правил. О том, как там мало воды, но зато есть море песка, искристого и колючего, а когда ветер усиливается, этот песок способен содрать с путника плоть живьем. Но в свете луны нет ничего прекраснее и чище белых, жемчужных и алых, кровавых барханов, по которым неслышно ступают невидимые глазу духи. Пустая тема, совсем не страшная. Не тяни он время, никогда бы не стал говорить о такой ерунде. Не помогло. Птичка совсем сжалась от страха в маленький комочек в волнах платья и замолчала окончательно. Пришлось завершить круг по саду в том же молчании, остановиться у арки снова и сказать, что он настолько впечатлен, что хотел бы слышать этот голос и в своем замке, поэтому приглашает ее нанести ему визит и обещает свое гостеприимство. Дурза запоздало понял, что пригласил хрупкую южную лань в самую страшную темницу Империи, но ответа большего, чем трепетание газового платья, тоже не получил, как будто язык у его владелицы отнялся. Если певица будет неметь в его присутствии, то настаивать не имело смысла: птичка без голоса будет бессмысленным приобретением. Шейд чуть наклонил голову: не поклон, а скорее снисхождение к этому неудавшемуся разговору, и ушел по белым камням дорожки, решив, что уж от сада до поместья девка дойдет своими ногами вернее, чем с ним рядом, а то того и гляди ему придется тащить ее на себе. Страх людей перед шейдом Дурзу тогда еще веселил, но делал часть бесед совершенно бестолковыми, как и эту. *** - И к чему вы пришли в этом разговоре? - К тому, что ее бьет озноб, если я нахожусь рядом. Я пригласил ее, но она ни разу не приехала в Гиллид за все эти годы. А сейчас ее время заканчивается. -презрительно сказал шейд, облокотившись о мраморные перила и смотря в уже начавшее увядать смуглое лицо. - Она теперь больше говорит, чем поет. Но мне все еще нравится. Жаль, что век этих птичек так мал. Она еще не умирает, но тот голос уже покидает ее. - Разве тебе не достаточно было попросить Морзана об услуге, чтобы Марция иногда пела у тебя? Не похоже, что она его любимица. Слуги говорят, что время ее славы минуло окончательно, и она живет в маленькой комнатке в конце коридора артистов, из которой почти не выходит. - Тогда была одной из любимых. Даже известных в столице, «золотой соловей Юга». Морзан говорил, что один разговор со мной ее испортил: она стала писать гораздо больше грустных песен, чем до этого*. *** - Она кого-то ищет, тебе не кажется? Колдуны склонились над балконом. Шейд, даже стоя в темноте в шести футах над женщиной, уловил движение глаз певицы, перебирающих одного гостя за другим. - Что необычного? Если певичка нравится, можно заплатить ей сверху в качестве подарка. Темные глаза внезапно поднялись к восходящей витками мраморной лестнице, всего на один пролет ниже, чем стояли волшебники, и Дурза криво улыбнулся. Мимо. Не увидела. - Деза, ты слышишь?.. - Что? Я знаю большинство ее песен, да и на слух не жалуюсь. - «Я отправлюсь туда, где ветер дует целую вечность, играя искрами солнца, в те места, куда не добраться никому, там мой настоящий дом»? - И что? - Тебе не кажется, что это Гисс? - глаза женщины вспыхнули от воспоминания о жарком пустынном государстве, беспощадной родине темных волшебников. - «Если бы я могла обратиться птицей, я бы полетела над алыми и золотыми полями, туда, где ветры дуют целую вечностью, и я просыпаюсь, понимая, что мне никогда не обрести силы для полета, и смелости, чтобы отправиться туда, куда отправляется мое сердце, и плачу». Ты помнишь бури Хадарака? - Я знаю, я же сказал, Аварис. Этой песенке уже почти два десятка, чем ты хочешь меня удивить? - Тебе не кажется, что ты получил ответ на свое приглашение? - Я его не получил. - «Если бы я мог улететь над полями, я бы больше не оставался в этом месте. И если бы я мог взлететь над морем, в своих песнях я бы написал, каково это быть свободным». Она не могла уехать, ее не отпустили, и ей было страшно нарушить запрет. Темные брови сошлись у переносицы, а пересеченный шрамом рот сжался в тонкую линию. Было обидно, что он, знаток и любитель секретных посланий в волшебных манускриптах, не обратил внимания на эти цепочки слов, которые слушал лишь потому, что они приносили немного удовольствия в жизнь шейда. - Могла бы так сказать! – Аварис сделала жест, прося шейда говорить тише, и он перешел на шепот. - Я бы договорился с Морзаном, мало было за ним долгов в то время? И не навечно же я ее забирал бы мерзнуть на пустоши. Зачем писать про это поэму и смотреть каждый год, если можно было просто открыть рот и сказать это? Что с вами, женщинами, не так? - Как минимум то, что ей было семнадцать, и она стояла напротив королевского шейда. - голос Аварис стал по-матерински мягким. – А потом она не знала, как сказать это иначе, и услышал ли Великий Шейд Дурза правильный ответ. - Хотела бы – сказала бы. – отрезал шейд, положив ее руку себе на локоть и накрыв ее своей ладонью. – Если сидеть на месте и томно смотреть – ничего не произойдет. За свои желания нужно сражаться. Глупая девчонка. - Напуганная девочка, оказавшаяся между Вторым Всадником и Великим Шейдом. - Не извиняет глупости. Что я, проглочу ее? – Аварис задумчиво посмотрела на шейда, совсем не исключая такой мысли в голове девушки. - Или не договорюсь о том, чтобы ее не придушили за пару выступлений в Гиллиде? - смягчился колдун. - Я сказал, что мне нужен ее голос, а не что-то еще. - Может быть она была взволнована так не только от страха? Ты наверняка был первым и единственным шейдом, которого она видела в своей жизни. – улыбнулась Аварис. – И ты умеешь производить впечатление. Дурза трескуче рассмеялся, тряхнув красными волосами, в этот раз уложенными плотной волной за спиной. - О чем мне с ней говорить, кроме ее пения? Ей сколько там, тринадцать-семнадцать лет? – он сделал презрительное движение пальцами. – Зародыш человека. Мне было больше ста с лишним, она ничего не знала, это бесконечный ребенок, который умрет раньше, чем я сочту ее взрослой. Я не люблю детей. Нет, представь только нашу беседу.– шейд наклонил голову на бок, пародируя свой обычный тон. –«Сегодня у меня был паршивый день: таскался по болотам за лехтблакой, не поймал, но отрезал голову змеехвосту, его кровь полезна для моего сердца. Завтра я буду занят делами замка, не надоишь мне его крови и яда из зубов, красавица? И принеси ужин в кабинет, только не заляпай ковер кровью, повариха никогда не прочищает вены моей еде. Потом покорми слизняка у окна спальни, но осторожно – он попытается отожрать твою руку, и скорее всего преуспеет. Я навещу тебя в постели ближе к полуночи и разрежу на тонкие ломтики, так давно не знал женской ласки...». – гримаса веселости слетела с лица шейда. – Она не прожила бы и дня. Сбежала бы, если умная, или сдохла бы. Зачем мне это надо, я не хочу ее всему учить. - Селена уживается с Морзаном, хотя она младше его почти на век. - Селена имеет искру, но она дура, следующая за своим сердцем вместо мозгов. Морзан трахает все, что помогает ему удержать власть или покрасоваться, и, если таких объектов несколько, то все одновременно. - шейд ухмыльнулся углом рта, посмотрев на жену. – При том он болван, не думающий о последствиях: если девка взбесится, то он потеряет помощника. - Ты сказал это крайне отвратительно, но я ценю твою мотивацию не заводить новых увлечений. - пальцы задумчиво перебирали полупрозрачную вуаль, закрывающую низ лица женщины: сокрытое привлекало его больше, чем доступное. - По той же причине я приняла решение, что мужчины моложе сотни лет в своем большинстве не представляют интереса. Им надо слишком много объяснять. Шейд в тон ей фыркнул. - Значит у меня не так уж много соперников. - В Алагейзии немного тех, кто сравнится с тобой. И, знаешь, я никогда не буду писать тебе стихи даже в подарок. Мне кажется, ты еще пока не созрел для поэзии. - Помилуй мое жалкое существование, Аварис. Говори мне слова ртом, а не через аллюзии и завитушки на бумаге, если хочешь получить ответ раньше двух десятков лет, когда у меня найдется время и желание разобраться в них. - Как грубо, Дурза. - Серьезно? Ты что, умеешь писать стихи? Какие еще таланты ты утаила от меня? - Отстань, пожалуйста. - О, да, я же кто? Вонючий погонщик верблюдов и варвар, по твоим словам? - Разбойник. Неотесанный погонщик верблюдов и вонючий кочевник, - улыбнулась женщина под вуалью. *** Papermoon When the wind blows forever. There are times I can't stand this world anymore Like a prisoner I watch the birds fly There are times I can feel I could reach out for more Then I lay in the grass and I stare at the sky If I could fly away over the fields I wouldn't stay in this place any longer And if I could fly away over the sea In my songs I would write how it is to be free Where the wind blows forever I'd try to go Where nothing else matters anymore That's where I belong To the places unknown There is my home When I open my eyes the dream is gone I will never be able to fly Then I raise my head to the place that's my home And I lay on the ground and I start to cry And then again I can see All this beauty around I will stay in this world With my feet on the ground Like the other ones (everybody else) and I'll never be Like a bird flying over the sea Я думаю, что на поэтичную девушку шейд во всей его красе мог бы произвести сокрушительное впечатление, как образ. А уж если бы имел терпение немного рассказать о своих диких землях, где жил, то точно. Он же все-таки очень издалека пришел в Алагейзию. Да что там, он Эрагона вдохновил на поэзию, что уж говорить об изначально творческих юношах и девушках?