Несвободное падение

− Где Чейз? − Очевидно, опаздывает. − Хаус давно выучил, что если Тауб смотрит на него так, значит, того прямо-таки распирает от ощущения своей мнимой проницательности. − Хочешь что-нибудь добавить? − Вы за него беспокоитесь. Хаус улыбается чужой наивности и подбрасывает в ладони мячик. − Прости, что повторяю в очередной раз прописную истину, но это не в моей природе. − Тауб молчит, подняв брови в артистичном недоверии. — Все так и будут сидеть, удивляясь моей бесчувственности, или кто-нибудь всё-таки позвонит ему и спросит, когда он объявится? − Позвоните вы, − предлагает вдруг Форман. Хаус оставляет свои игры и оглядывает команду, как будто впервые замечает подчинённых в своём кабинете. − Это что, бунт? — спрашивает он. — Ищите его. Живо. Пациенту нужна диагностическая операция, без которой он отойдёт в мир иной за пару часов. С Чейзом за это время ничего не случится. Дотерпел же он как-то до сих пор. Поражая своим упрямством, Форман догоняет его в коридоре. − Пожалуйста, не будьте таким, − просит он, и Хаус чувствует непреодолимое желание отправить его в нокаут ударом трости в лоб. — Вы знаете, что можете ему помочь, так помогите. Это становилось интересно. − Почему все считают, что именно я могу и должен вытягивать его за волосы из того добровольного болота, в которое он забрался? – Ведь он же совершенно к этому непричастен, не так ли? Ну да, очень смешно. – Разве вы с ним не друзья? — последнее слово Хаус произносит с отчётливым смешком. − Друзья, − неуверенность Формана просачивается слишком явственно, да он и не пытается её скрыть. — Но… сейчас это не самое главное. Я хочу сказать, что ваша поддержка будет для него куда важнее. Хаус раздумывает, не попросить ли у него объяснений – так, смеха ради; Форман наверняка сможет позабавить его своими серьёзными рассуждениями, основанными якобы на беспокойстве о товарище, но, к счастью, от этой глупой сцены их освобождает сам виновник переполоха. Глядя, как он плетётся навстречу, Хаус убеждает себя, что Чейз сам виноват в том, что не может контролировать свою жизнь. Но даже если это по большей части правда, Хаус не может заставить себя надавить на больную точку. Ну, может быть, только самую чуточку. − Простите, − говорит Чейз, а язык у него самым натуральным образом заплетается. Да и в целом он выглядит без преуменьшения отвратительно: осунувшийся и взъерошенный, он разве только из стороны в сторону не шатается. — Я проспал, − продолжает он, потирая красные воспалённые глаза, и замолкает в ожидании законной порции унижения от Хауса, а Хаус, в свою очередь, щурится и перебирает в голове факты. Нарушение сна — очередной признак депрессии… которой у Чейза, разумеется, нет. У Чейза есть синдром неудачника, перешедший под действием последних событий из хронической формы в острую. − Готовься к лапароскопии, − приказывает Хаус, и тот без слов исчезает в нужном направлении. Грег некоторое время раздумывает и устремляется следом. − И прекрати меня преследовать, − бросает он Форману, который выглядит неожиданно довольным: не иначе как в его мыслях Хаус уже вовсю утешает Чейза. Впрочем, едва ли он на это надеется — слишком уж давно он знает своего начальника. Когда Хаус тростью распахивает двери в предоперационную, Чейз подпрыгивает, из пальцев у него выскальзывает ничем не примечательная белая таблетка и отскакивает куда-то, сливаясь с такими же белыми плитами пола. Становилось ещё интереснее. Такую гипотезу Хаус пока не рассматривал: однако стоило признать, что зависимость вполне подходила под симптомы, вернее — особенности поведения Чейза. Бледность, бессонница и небольшой тремор могут означать первые стадии абстинентного синдрома. Малыш Чейз — наркоман? Почему бы и нет; он не раз слышал от разных людей, что Чейз во многом пытается брать с него пример, хотя это, надо сказать, уже перебор. Тем более, по умолчанию считалось, что это прерогатива Формана — превращаться понемногу в его копию. Очевидно, у Формана в голове всё-таки побольше мозгов. − Это анальгетик, − бубнит Чейз отстранённо и немного сердито. Глотает новую пилюлю и потирает правый висок. Жаль, а первая версия была такой занимательной. Чейз кладёт коробочку в карман и тянется к раковине. Когда он начинает мыть руки, Хаус понимает: что-то не так; запястья у него необычайно, почти болезненно тонкие. Неожиданная мысль вдруг пронизывает его, и он тычет Чейза в бок, чувствуя себя почти виноватым, когда тот морщится и слабым движением потирает ушибленное место. − Сними рубашку, − приказывает он. Недоумение на лице Чейза кажется искренним. Тем лучше. − Что? Зачем? — непонятливо отзывается он, и его рука сама собой делает крохотное движение к пуговицам; и Хаусу с одной стороны, нравится такое бессознательное подчинение, а с другой — куда больше удовлетворения ему доставил недавний удар Чейза в челюсть. − В операционной жарко. Мне не нравится цвет. Какая разница? — даже человек с отрицательной самооценкой послал бы его, но Чейз, по-прежнему находясь в прострации, послушно стаскивает с себя часть верхней одежды. На предплечьях у него ни шрамов, ни свежих порезов, совершенно ничего настораживающего, кроме того, что сами руки словно усохли; и весь он выглядит непривычно худым. Депрессия может вызвать ангедонию, но Хаус отметает и эту мысль. − Зачем ты это сделал? — ядовито спрашивает он, пытаясь заглушить досаду на самого себя за то, что хотя бы на минуту позволил себе испугаться, позволил воспринять всё так близко к сердцу. Чейз только устало моргает. Заторможенность реакций. — Голову ты себе тоже расшибёшь по моему приказу? Я люблю исполнительность, но не идиотизм. Чейз и раньше не всегда огрызался, но обычно — потому что слишком дорожил своей должностью или потому что знал, что споры с Хаусом выиграть невозможно, но сейчас он просто глядит на него затравленно. Правой рукой он очень крепко держится за край раковины — по всей видимости, чтобы не потерять равновесия. Совершенно очевидно, что даже у Хауса хватит здравого смысла не пустить его в операционную. Удивительно, что у него самого достаточно глупости не отказываться в таком состоянии. − Ладно. Выметайся. Операцию проведёт дежурный хирург. − Чейз не двигается с места. — Ты оглох? Пошёл вон. Ты здесь не нужен. И Чейз безропотно уходит. Конечно, Хаус не ожидал, что тот набросится на него в бешенстве, но Чейз даже не корчит гримасы, не качает головой, не бросает картинно халат под ноги, ничего такого; просто обходит его и закрывает за собой дверь. Хаус вновь следует за ним. Если бы кто-то из пациентов шёл бы так же, то и дело запинаясь и кренясь в сторону, он уже давно бы вызвал дежурную медсестру. Но раз такой квалифицированный врач, как Чейз, не в состоянии понять, что пора взять больничный, пусть страдает дальше. Чейз сворачивает в сторону туалета, и Хаусу не нужно прислушиваться, чтобы понять, что его подопечный только что избавился от своего завтрака — хотя его физическая форма позволяет констатировать отсутствие таковых на протяжении уже очень долгого времени. Вегетативные нарушения в стрессовых ситуациях − ещё один признак депрессивного расстройства. Хаус находит другого хирурга, кратко обрисовывает ему суть дела и просит занести результаты в кабинет, где и запирается, задирает ноги на стол и вертит в руках трость. И повторяет: Чейз сам виноват, что загнал себя в угол. Бесконечные замечания Формана о необходимости Хауса смягчить своё отношение никак не изменят этого факта. С каких это пор Форман вообще заботится о Чейзе? Хаус хмурится и постукивает тростью по полу. Чейз в последние дни действительно казался другим. Молчаливее. Незаметнее. Отсроченно подействовал развод с Кэмерон, или что-то другое, или всё разом? Пациенты с депрессией зачастую не могут самостоятельно оценить своё состояние; а значит, Хаусу самому нужно вмешаться, сделать что-то, потому что… Потому что ему не всё равно. Мысленно сказав это, Хаус оглядывается, убеждаясь, что в кабинете он по-прежнему один; как если бы сама эта идея была кощунственной. Но так или иначе, Чейз в его команде, а это кое-что да значит. Хаус массирует лоб, временно выбрасывая Чейза из головы. Слишком много вомбата на последний час, время задуматься о чём-то другом. Например, о пациенте. Если он поставит правильный диагноз до конца недели, Кадди освободит его от клиники на три драгоценных дня. Конечно же, он всё равно не собирается их отрабатывать. Дверь кабинета распахивается с такой силой, что отлетает от стены. − Доктор Хаус!.. — диагност смотрит на ворвавшуюся в его обитель нарушительницу, лицо которой он даже не помнит, но ту это совсем не смущает. — Я думаю, вы должны пойти за мной… Доктор Чейз… Кажется, сегодня от него не удастся избавиться. Хаус теряется на одну крохотную секунду, как будто его последние размышления всё-таки были подслушаны. − Что — доктор Чейз? — переспрашивает он нарочито грубо, маскируя досаду за то, что его удалось застать врасплох. — Он упал с лестницы и сломал себе шею? Застывшая на пороге медсестра неуютно переминается с ноги на ногу. − Так вы уже знаете?..