Несвободное падение

Во время очередного визита Хаус застаёт Чейза в компании мануального терапевта. Австралиец косит на начальника раздосадованный взгляд; Грегори показывает ему большой палец, и тот отводит глаза, сосредотачиваясь на том, чтобы кооперировать с движениями склонившегося над ним специалиста. Терапевт заставляет Роберта слегка повернуть голову в каждую сторону по очереди, а Чейз кусает губы от боли и силится сделать всё как можно лучше — получается так себе, но врач всё равно одобрительно кивает. В конце концов, это только первое занятие. Отдуваясь после тяжёлой тренировки, Чейз переворачивается на спину и с облегчением откидывает голову на подушку. Но Хаус не даёт ему отдохнуть. Потливость, носовое кровотечение, боль в спине и приступы каталепсии. Твои предположения? – призывно горит на экране. Вид Чейза, ещё недавно отражающий заинтересованность процессом выздоровления, тухнет. Глядя на Хауса, как на предателя, Роберт неохотно пишет: Я знаю этот случай. Он был у вас на прошлой неделе. Тауб рассказал. Грегори кривится: он в очередной раз забыл о происках своих пронырливых сотрудников. Не беспокойтесь. Я и не думал, что вы в самом деле обратитесь ко мне за советом. Следовать указанию Кэмерон вдруг получается совсем не так просто, как казалось сначала. Хаус не ищет в жизни лёгких путей, но сейчас даже ему кажется, что головоломка затянулась; ему хочется найти достойный выход прежде, чем ситуация ухудшится ещё сильнее. Это не значит, что я тебе не доверяю. Просто для начала ты нуждаешься в небольшой разминке. Лицо Чейза совершенно бесстрастно, и только в уголках глаз влажно, и рот почти незаметно кривится. С каких пор вы доверяете мне? С тех пор, как взял на работу. Тебе обязательно заставлять меня писать всю эту сентиментальщину? Австралиец глядит на него с вызовом; как бы он ни старался скрывать желания, они написаны у него на лице. А написано следующее: меньше всего на свете он хочет покинуть работу у Хауса, который однажды успел уволить его и к которому он в конце концов вернулся. Но сейчас он ни за что не признается в этом — естественная потребность выплеснуть накопленные обиды, устроить маленькую истерику как награду за всё своё многолетнее сдерживание. Это всегда было прерогативой Хауса — устраивать показательные истерики. Но если он хочет сдержать обещание, то должен перетерпеть эту сцену и не сорваться, а это так чертовски трудно. Как только меня выпишут, я обращусь на биржу труда. И в каждом горьком слове — подтекст, тщательно замаскированная просьба — не выгоняйте меня. Но ведь Хаус уже столько раз повторил своё решение. И зачем же тогда нужно всё усложнять? Это что, какая-то невнятная попытка заставить Грега посмотреть на себя со стороны? Неужели с ним обычно так же тяжело договариваться? А может быть, диагносту всего лишь чудится второе дно в словах Роберта; может быть, Чейз действительно не хочет больше сотрудничать с ним. Едва ли его можно упрекнуть за такое решение. У тебя ничего не выйдет. – Хаус печатает в запале и исподтишка смотрит на бледнеющего Чейза. — Твой расчёт с самого начала неверен. Это не я — последний, кому ты нужен со своей глухотой и неуравновешенностью. Это все остальные откажутся от тебя после первых пяти минут собеседования. И тогда ты прибежишь ко мне, как Форман когда-то, и будешь умолять взять тебя обратно. Чейз беспомощно молчит. Хаус продолжает свою атаку. Решай сам, но не забывай, что твой папочка мёртв и уже не сможет никому позвонить, чтобы замолвить за тебя словечко. Это почти нокаут. Влага постепенно перебирается с ресниц Чейза на нижнее веко и дальше на щёку, но он этого не замечает; кажется, он вообще не дышит. Перестань притворяться, Чейз. – Грегори играет в очень рискованную игру, но что поделать, если он только так умеет решать проблемы. — У твоего отца было множество вариантов работы для своего не блещущего интеллектом сына. Так почему он набрал мой номер? Почему проигнорировал всех специалистов, нуждающихся в стажёрах, и позвонил тому, кто всегда справлялся в одиночку? Не потому ли, что ты его попросил? Разве ты не хотел — по какой-то странной причине − попасть именно ко мне? Если он любым возможным способом заставит Чейза остаться, то потом у него будет достаточно времени, чтобы привести всё в норму. Это обычная манера Хауса: сначала он использует самые рискованные мероприятия для постановки диагноза, а потом оставляет полуживого пациента реабилитироваться, — но полуживого с упором на вторую половину слова. Правда, на этот раз ему самому придётся проводить реабилитацию, пусть даже это что-то из разряда вне его компетенции. Чейз заканчивает свой ответ. Вы правы ровно наполовину. Я действительно хотел работать под вашим началом. Я многое успел о вас прочитать и узнать. Отец откуда-то выяснил моё желание и решил поспособствовать. Но если бы на вашем месте был кто-то другой, я бы отказался от возможности, полученной таким способом. Вы правда считаете, что у меня совсем нет гордости? Я не хотел получить место только благодаря отцовским связям. Но потом я подумал: если не воспользуюсь таким шансом, доктор Хаус никогда не возьмёт меня просто так. Итак, вомбат только что официально признался, что добровольно распрощался с самоуважением, лишь бы заполучить местечко в кабинете Хауса. Занимательная история. Грегори хочется приложить руку к груди, потому что внутри неё что-то тяжелеет. Может быть, у него начинается стенокардия. Или спазм сосудов. Или это просто чувство вины. И чего-то ещё, неопределённого, недиагностируемого. Первое время я понимал, что моё положение очень шаткое. Я старался не обращать внимание на ваши шуточки и не думать о том, что мог бы найти неплохую работу в другой клинике, где меня не стали бы попрекать фамилией. И даже когда Хаус вышвырнул его из своей команды, Чейз не уехал далеко; он остался поблизости, продолжая быть полезным, соглашаясь на все рискованные операции, ожидая безнадёжно запоздалого одобрения. Конечно, всё это блеф; Чейз не уйдёт сейчас, как не ушёл раньше. Теперь Хаус почти уверен в этом. Раз ты так много разузнал обо мне прежде, чем устроиться в отдел, то, наверное, слышал о том, что я грубый и чёрствый мизантроп, который оскорбляет своих коллег и ругается с пациентами. Роберт усмехается. Слышал. Но как только я начал здесь работать, то понял, что Хаус, даже когда грубит, хочет что-то донести. Либо спровоцировать, либо заставить спорить с собой, либо вытрясти из больного какую-нибудь тайну, способную облегчить постановку диагноза. Поэтому я без особых трудностей терпел ваше обращение и старался поддерживать вас, потому что видел вашу цель. А потом цель пропала, и я перестал понимать, за что… Чейз не дописывает, но продолжение и так очевидно: за что вы относитесь ко мне так, как относитесь. Хаус откидывается на спинку стула. Стоит признать, его вомбат отличается некоторой проницательностью. Грегори всегда заявлял, что ему плевать на чужие чувства и что все свои язвительные пакости он раздаёт направо и налево просто потому, что может. Иногда так и есть, — но это мимолётные стычки, забываемые обеими сторонами через несколько минут. Гораздо чаще это инструмент. Все словесные пинки Чейзу были адресованы с вполне непрозрачным мотивом: ткнуть носом в ошибки, заставить соображать, мыслить шире, расшевелить, вытащить из комфортного мирка, в котором уходят на обед по расписанию и лечат без эксцессов. Пока Чейз развивался, он продолжал доставать его с прежним — если не большим — энтузиазмом; изначальная цель и вправду была забыта. А однажды, когда тот преподнёс ему блестящее решение, то получил за это кулаком в лицо — и всё. И с тех пор, в общем-то, ничего не изменилось. Чейз не без оснований считал, что Хаус измывался над ним без причины — лишь потому, что это доставляло главному диагносту удовольствие. Хаус признаётся, что не раз думал про себя: этот австралиец — такая удобная мишень. Ни Форман, ни Кэмерон, ни кто-то из новой команды не мог сравниться с Чейзом по количеству незаслуженных тычков. Можете ли вы признать, что причинили ему боль? Вы меня ненавидите? Когда Роберт успел это написать? Хаус придвигает к себе компьютер и стирает зловещую надпись. Ему очень хочется вывести в ответ что-то вроде «Если ты так считаешь, значит, ты действительно идиот». Неимоверным усилием воли он заставляет себя напечатать одно короткое слово. — Нет. Всё совсем не так, Чейз. Всё далеко, далеко не так. Грег продолжает стучать по клавишам: Давай договоримся. Я по-прежнему буду отвешивать саркастичные комментарии, и высмеивать твои решения, и указывать на даже самые крохотные промахи. Но если ты почувствуешь, что я зашёл слишком далеко, ты скажешь мне об этом. И я изо всех сил попробую себя остановить. Чейз грустно улыбается и слегка кивает. Можно попытаться. Тягостный разговор по всем параметрам окончен, но Хаус не торопится уходить. Чейз несколько раз зевает украдкой и трёт всё ещё подозрительно мокрые глаза. Объяснение выжало из него все силы. Он отключается спустя минуту. Спустя час диагност всё ещё продолжает сидеть рядом. − Хаус, − бормочет Чейз во сне, и тяжесть в груди Грегори постепенно пропадает, потому что пока, на данный момент и этого достаточно.