Ведь останутся только двое

       Он сжимал Тессу в объятьях, целовал ее, ласкал. О, какой же она была красивой! Почему ему было так грустно? Он прижимал ее к себе. Так крепко. Его объятья были почти неистовыми, он так боялся отпустить Тессу. Боялся. Тесса исчезла. Рассыпалась в пыль, прах просочился сквозь пальцы. Он закричал. Послышался смех. Он взглянул вниз и понял, что все это время обнимал свою катану. Нет!!!        Дункан Маклауд проснулся в холодном поту. Он все еще лежал, свернувшись, на полу. Оглянувшись с беспокойством, Маклауд понял, что по-прежнему находится в своей комнате, и, наконец-то, протрезвел. С того момента, как он пил в последний раз, прошло уже пятнадцать часов. Таким образом, у него еще оставалось девять часов. Бессмертная способность к самоисцелению исправила то, что натворил алкоголь, физическая потребность в выпивке исчезла, осталась только психологическая.        Дункану вновь захотелось вогнать себя в привычный ступор, который давно уже стал его образом жизни, ведь без алкоголя все казалось таким сложным. Вновь все его прошлые действия напомнили о себе, о смертях, муках, женщинах. Неужели именно воспоминания заставили его пить? Он знал, что ответ утвердительный. Некая часть его слишком устала от мира, потому алкоголь стал единственным спасением. Теперь Дункан это понимал, как и то, что жизнь не всегда была такой, были и хорошие дни. Не всегда, но в прошлом случались белые полосы, счастливые и радостные времена. У него тогда была цель, а куда же она подевалась сейчас?       Впервые за долгое время Дункан обратил внимание на обстановку в своей комнате. Как он вообще оказался в этом месте? Грязь его поразила, он встал и взглянул на свое отражение в разбитом зеркале: раньше он никогда не носил бороду, но сейчас он едва ли утруждал себя бритьем, его волосы были спутаны и срочно нуждались в помывке. Маклауд с отвращением огляделся. Почему же он раньше всего этого не замечал? Алкоголь или же его сну удалось достучаться до разума и разогнать дурман?       Во сне он обнимал катану, ставшую его единственным другом. Маклауд вспомнил слова, которые он однажды сказал Ричи, и которые сказал когда-то Коннор ему самому: «Это твой меч, сделай его частью себя, может так произойти, что он станет твоим единственным другом». Так и произошло. Дункан понял, что за последнее время общался с одним только отцом Жаком, все остальные люди просто проходили мимо. Кто-то смотрел на него с жалостью, некоторые презирали, спеша подхватить своих детей на руки и скрыться из виду, о таких, как он, перешептывались за спиной, ожидая очередной гнусности.       Он был Дунканом Мклаудом, и в то же время не был. Не сейчас, не сегодня. Какое имя он взял? Дэниэл Мастерсон. Никто. Он всегда был Дунканом Маклаудом и стал никем. Почему все зашло так далеко? Ему вновь хотелось обрести целостность. Вновь захотелось стать…. И он знал, что единственное место, еще способное ему помочь, - это США. Дункана Маклауда все еще искали как серийного убийцу, за прошедший век так еще не искали никого в Европе. Сомнительная популярность, ничего не скажешь.        Он был жалок и расплачивался за это. Его юристы оборвали любую возможность контакта, счета были закрыты, он оказался совершенно один. Об остальном даже сказать было нечего. Дункан вновь с отвращением оглядел убогое жилище, а затем отправился в ванную на поиски расчески, но она не помогла ему привести в порядок волосы. Слишком много грязи и колтунов, слишком много дней, недель безразличия. Дункан просто спрятал волосы под шляпу и осмотрел одежду. На рубашке не было пуговицы, рукав украшало внушительных размеров пятно, джинсы выглядели поношенными и не слишком чистыми, но, во всяком случае, было терпимо. И это его лучшая одежда? Он осторожно заправил рубашку и посмотрел в зеркало. Ладно, сойдет. Дункан принялся за осмотр пальто. Повсюду свисали нитки, подол был весь вытерт, воротник блестел от грязи, и не осталось ни единой пуговицы. Маклауд с отвращением скомкал его и кинул в будущую мусорную кучу. Как хорошо, что у него еще осталась одежда. Дункан критически осмотрел плащ, который нашел в дальнем углу шкафа, на вешалке. Плащ оказался старым, он не помнил, где его взял. Плащ был черного цвета, - не будет видно грязи, и пуговицы были на месте. Слегка помят, но сойдет. Если бы Маклауд вымыл руки, он бы больше помог ситуации. Последней он достал из шкафа сумку, на которой висели ярлычки: Лондон, Москва, Пекин, да, он действительно был там, когда еще имел возможность путешествовать первым классом.       Перед тем как паковать вещи, он вывернул сумку наизнанку, потряс, поморщился, когда на пол посыпались тараканы. Большинство из пожитков Дункана отправилось в мусор, но кое-что еще осталось: несколько предметов одежды и катана. Маклауд надел плащ и оглядел комнату в последний раз, он закрывал за собою дверь и оставлял жизнь позади. Жил ли он ее на самом деле? Он боялся нынешней неизвестности еще больше. Ни надежд, ни смысла, ни ожиданий, что еще способно помочь ему возвратить себя? Во всяком случае, у него оставалась свобода. Штаты ему помогут. С начала нового тысячелетия, Америка вернула прежнюю политику амнистии преступников из других стран, в тот момент, когда кто-то ступал на землю США, наступало своеобразное прощение его прежних грехов, считались лишь преступления, совершенные уже на американской территории. Именно этого он и хотел: очиститься, отыскать прежнего себя, и стать Дунканом Маклаудом в конечном итоге.        Он осторожно спустился вниз, стараясь не наступать на сломанные ступени, и положил ключ в ящичек у двери. Дункан был рад, что никого не встретил по пути, здесь ему не с кем было прощаться, никому не было дела ни до чего, и первое время ему это нравилось. Платишь аренду, берешь ключ, никто никого не знает, собираешь пожитки, кладешь ключик обратно – вот и всё.        Он закрыл дверь в убогое жилище, и страница его прежней жизни перевернулась. Его гонка окончена, не важно, что принесет будущее, и пусть он не верил в то, что сможет вновь вернуть счастливые дни, он сможет зажить спокойно. Дункан уже знал, каким будет его первый шаг на пути к новой жизни: у него было немного денег, около десяти франков, вчерашнее подаяние. Это, конечно, его не спасет, но поможет хотя бы выбраться из Парижа. Дункан вновь спросил себя, что привело его к таким решениям, он уже видел вещи иначе, словно бы дурман рассеивался. Он не знал, вернется ли туман обратно, некая часть его не желала этого знать. Мимо сновали продавцы газет, но Маклауду не хотелось знать сегодняшнюю дату, он мог лишь принимать грядущий день, а о «где» и «когда» он будет волноваться позже, когда выберется из Парижа. "Well, it's been quite a while Since I lifted my head, And I'm sure the light will hurt my eyes. I see the way that I've been spending my days And reality has caught me by surprise..."