ГОРИЗОНТ

             …В навалившемся достатке и безделии тоска внутренней пустоты ощущалась острее. Особенно когда невидимки пропадали вдвоем. В такие вечера казалось, что нечто щемящее, зовущее и томящее разливалось в самом загустевшем сумеречном воздухе. Тяжелее становилось на сердце. Муторнее в голове. И тело подводило, предавало всё чаще и чаще…       — Послушай, что это с собаками творится? — выглянув из чердачного окошечка во двор, удивился Ангел. — Не весна ведь!       Эльф с блаженным вздохом поднялся с постели: душистое сено с клевером, накрытое старым одеялом. (Теперь даже в одеялах у монашка недостатка не было, потому «невидимки» с чистой совестью позаимствовали для себя несколько, устроив уютное «гнездышко» на сеновале.)       Обняв возлюбленного за шею, чмокнув в висок, Эльф выглянул-таки во двор. Хихикнул:       — Это твоих… хм… рук дело. Ты так сладко стонешь, что вся живность в округе приходит в охоту. Вон, свинки за поленницей, видишь, чем заняты? А петух, видишь, как тщательно курочку топчет? Вон даже белки на сосне парочками слиплись! И вовсе не из-за смолы слиплись-то.       Ангел густо покраснел:       — Я не нарочно. Я же ничего не могу с собой поделать!       — Угу, — подначил Эльф с лукавой ухмылочкой. Пристроился к нему на колени, с наслаждением запустил пальцы в золотые кудри, стал перебирать, любуясь. — Ты не виноват, что в самый пик удовольствия распускаешь свои сияющие крылья…       — Я? Распускаю?! — изумился Ангел. — Правда? Почему раньше не сказал?!       — Ты же не нарочно это делаешь, — парировал Эльф. — Тем более это безумно красиво! И никто на тебя не в обиде за свет благодати, которым ты пышешь на всю округу. Солнышко моё.       — Погоди, — остановил его, полезшего целоваться, нахмурившийся Ангел. — Получается, все это чувствуют?       — Угу.       — И…       — Именно! — засиял улыбкой Эльф.       — А как же наш монашек? — спросил с напряжением Ангел. — Он тоже чувствует?       Эльф помрачнел, отвел глаза.       Помянутый монашек как раз вышел во двор. Воровато оглядываясь по сторонам, подошел неуклюжей походкой к бочке с водой. Быстро скинул старую рясу из грубой мешковины, оставшись совершенно нагим на холодном ветру. Эльф невольно дернулся, покрылся мурашками от одного вида сутулой спины. Когда же монашек принялся обливаться водой, опрокидывая на голову ведро за ведром — почти ледяной! Тут не по себе стало даже Ангелу.       — Он же так заболеет! — пробормотал Хранитель. Аккуратно спустил со своих колен погрустневшего любовника и, на ходу натягивая теплую удлиненную тунику, поспешил во двор, чтобы прекратить самоистязания.       Разумеется, торопливо надев шерстяные штаны и рубаху, Эльф последовал за ним.       Монашек от внезапного вмешательства «невидимок», (причем, на удивление, сразу обоих,) испуганно вскрикнул и кинулся в дом, словно его застигли за постыднейшим занятием.       Отряхнувшись от брызг, Ангел бросил отобранное ведро на землю:       — Так не пойдет, — решительно сказал он. И двинулся взламывать дверь.       К счастью, лишнего шума не потребовалось — то ли монашек с испуга забыл запереться, то ли негнущимися пальцами после ледяной воды не сумел задвинуть щеколду.       Вздрогнув от распахнувшейся двери, парёнек еще больше сжался. Он забился в угол, забравшись на узкую кровать с ногами. Закутался в одеяло с головой, обняв подобранные коленки руками. Дрожащий комок животного ужаса.       — Нет, только не вы!.. — послышался умоляющий невнятный шепот. Он почувствовал, что они вошли, всхлипнул, но удержался на грани. — Нет, пожалуйста! Только не при вас!.. Не смотрите на меня, прошу вас! Вы же единственные мои друзья, пожалуйста, не надо!..       Сбивчивый шепот сделался почти неразличимым, едва слышным.       Ангел сочувствующе вздохнул. Сел на кровать рядом. Протянул руку, потормошил-погладил монашка по плечу.       Эльф присел с другой стороны, положил ладонь на макушку, оставшуюся неукрытой одеялом. Провел по мокрым волосам, как иногда гладил собак, когда те волновались.       Всхлипнув, монашек поднял голову, показал раскрасневшееся лицо. Но не открыл глаз, ресницы дрожали, поблескивали капельки не пролившихся слезинок.       Эльф, ободренный успехом, погладил его по щеке, осторожно прикасаясь костяшками пальцев. Подопечный не дернулся от этой ласки. Более того — с выражением обреченности на скривившемся лице, нахмурив брови и прикусив нижнюю губу, он начал выпутываться из своего одеяла.       Ангел покачал головой — и остановил его. Натянул одеяло на голые плечи. Вместо того, чтобы взять молча предложенное тело, придвинулся вплотную, обнял, пытаясь успокоить. Кивнул Эльфу обнять с другой стороны. Оба почувствовали, как паренька затрясло еще сильнее.       — Вы… не хотите? — прошептал, кусая губы, монашек.       Эльф отнял ненадолго одну руку, чтобы коротко стукнуть в стену.       — Вы… горячие, — сказал паренёк, уткнулся лбом в свои коленки. Пробубнил сдавленно: — Я-то думал, вы должны быть холодными и скользкими, как призраки. А вы… теплые… сильные… Простите меня, пожалуйста?       Ангел нежно поцеловал его в висок. Монашек широко распахнул глаза, ощутив успокаивающую ласку. Но тут же зажмурился снова.       — Можно?.. — робко попросил он.       С закрытыми глазами протянул руку в сторону Небесного Вестника.       Ангел позволил: перехватил дрожащие пальцы, приложил к своей щеке, накрыв теплой ладонью. Разрешил подушечками пальцев пробежаться по лицу, на ощупь узнавая свою внешность.       Крепко зажмурившись, монашек восхищенно пробормотал:       — Ты как настоящий, как живой… Если не смотреть — то ты совсем человек… Такой красивый!.. Рогов нет, — хихикнул нервно, проверив лоб и кудри на макушке. Скользнул ладонью по роскошным кудрям вниз, отпустил не без сожаления. — Значит, это ты явился мне во сне?       Ангел негромко стукнул кулаком в стену за спиной монашка.       — Это ты — тот самый золотоволосый ангел, ростом выше деревьев… — произнес монашек, вспомнив сбивчивые рассказы деревенских. Улыбнулся: — Спасибо, что ты сейчас не великан!       Эльф тоже хотел, чтобы и его узнал монашек. Взяв его руки в свои, предложил исследовать и свою мордашку, расплывающуюся в задорной улыбке.       — Ты не похож на мелкого коротышку, — заметил очевидное паренёк. Расстроился: — Ты тоже очень красивый! Ну почему я не могу вас увидеть?!       Они промолчали.       — Значит, ты тот, кто постоянно мне помогает? — продолжал допытываться монашек у Эльфа. — Я чувствую твой запах. Ты пахнешь лесом и хвоей… Твои ушки… Они вправду острые!       Эльф беззвучно хихикнул от щекотки.       — Только… Почему вы не разговариваете со мной? Вы не хотите?       Кулаки Эльфа и Ангела едва не столкнулись, когда оба одновременно торопливо ударили о стену.       — Вам запрещено? — понял монашек. — Простите. Я иногда слышу, как вы шепчетесь друг с другом…       Эльфу и здесь нечем было отговориться: так заведено! Из века в век, из поколения в поколение в их роду передавали строгий наказ — не говорить с людьми и не показываться на глаза взрослым. Тот человек, кому не повезло встретиться с представителем лесного народа, вскоре тяжело заболевал и умирал преждевременной смертью. Эльф не хотел проверять, правда это или вымысел. Не хотел никем рисковать, тем более своим подопечным.       Ангел же и без того нарушил все мыслимые и немыслимые запреты. За одно то, что он сейчас обнимает смертного — он рисковал лишиться своих крыльев…       Монашек разговорился. Обретя в «невидимках» благодарных слушателей, он принялся тараторить о том, как пугался их проделок по первому времени. Снова и снова просил прощения. Рассказывал что-то об отношениях с деревенскими. Иногда забывался и заговаривал о своей прошлой жизни в монастыре — но сразу же спохватывался, замолкал на полуслове и резко менял тему.       Эльф и Ангел не ушли из лачуги. Остались сидеть рядом, молча слушали, изредка обмениваясь улыбками, пожатием рук. Нервная болтовня постепенно становилась тише, монашек устал от впечатлений. Бормотание тоже вскоре затихло.       Однако, уложив подопечного спать, накрыв угловатое тело одеялом, они всё равно не покинули своего монашка. Легли рядышком, крепко обняв и обнявшись. Согревая своим теплом.       Монашек так крепко, как эту ночь, не спал, кажется, с младенческой поры.