Мертвый космос

      

Сур’Кеш. Точное место неизвестно.

             Доктор Челк медленно брел по галерее, единственному месту в бункере, имеющее право на столь претенциозное название. В большинстве помещений (кроме непосредственно лабораторий) обстановка отличалась крайней степенью функциональности и абсолютным отсутствием эстетики. Только бетонные стены, которые даже не удосужились покрасить.       Галерея, конечно, не была образцом современного дизайна, но, по крайней мере, при взгляде на нее возникали мысли об офисе, а не о палаческих застенках. И для создания этого, казалось бы, довольно обыденного облика помещения пришлось приложить некоторые усилия.       А назначение этого маленького по сравнению с остальным бункером коридора было довольно обыденным — экскурсии. Не в привычном понимании этого слова — вроде, толпы японцев, наставляющих фотоаппараты на все, что слегка выделяется на фоне стен. Данные галереи были своеобразной традицией научных объектов саларианцев и предназначались для сдачи результатов проверяющим. Их специально устраивали таким образом, чтобы немногочисленные комиссии не путались под ногами в лабораториях. Даже если из-за них ученые потеряют минут пять — пять минут это серьезный срок. Да и никто не любит, когда у него стоят над душой. Так что ради спокойствия местных обитателей, выстраивались подобные галереи, заставляемые «экспонатами» — от эскизов и чертежей, до рабочих образцов.       Ну а кроме того, любой работник научного объекта мог в любой момент так же прогуляться по коридору, оценив проделанный путь. Кто знает в каких местах можно найти новые идеи и вдохновение.       Челк не искал вдохновение. У него не было и проблем с идеями. Если уж говорить откровенно, то глубоко-глубоко в душе (если предположить, что у него такая все же имелась), то он предпочел бы избавиться и от тех, что у него есть сейчас. Челк не знал, что он здесь делал, и подобный раздрай был не характерен для саларианца, и вовсе немыслим для саларианца его профессии.       Он просто шел, проходя мимо экспонатов, которыми начинала обзаводиться галерея.       Вот первый — вертикальный, наглухо запаянный цилиндр, к тому же намертво замурованный в стену за прочнейшим бронестеклом. Если кто-то захочет похитить образец отсюда, стену придется взрывать, что вряд ли позволит сохранить содержимое пробирки. Впрочем, саларианцы предпочли подстраховаться и в постаменте под сосудом заложили собственный взрывпакет, сработавший бы если по бронестеклу хоть неправильно постучать.       А в пробирке покоится неприглядная на взгляд бурая жидкость — первые образцы, добытые Иртисом после крушения Цитадели, которые и положили начало опытам. Выяснить удалось довольно многое. В некотором роде данная жидкость была базовым «некроморфом», как называл эту форму жизни человек из иной реальности. Глупый термин, кстати говоря; впрочем, чего еще было ждать от человека. Как выяснили саларианцы, «некроморф» в переводе с одного из древних человеческих языков дословно означал «мертвая форма». Жизни, надо полагать, что делало их название оксюмороном само по себе. Но право названия принадлежало первооткрывателю, так что существ продолжали называть так.       Сами саларианцы, впрочем, предпочитали изучать объекты, прежде чем называть их ожившими мертвецами и запасаться освященным серебром. Так, на данном этапе изучения некроморфы считались альтернативной формой клеточных организмов с уникальными механизмами объединения и передачи информации.       По сути, базовый некроморф сейчас находился в пробирке перед Челком. И была эта всего лишь одна зараженная клетка. При инфицировании, клетка начинала работать, поражая в первую очередь нервную систему жертвы, запуская их странный механизм, который ученые назвали «факториальным». Клетка некроморфа содержала некий фрагмент, и все что она могла сделать, это копировать его, заразив соседнюю клетку. Две клетки могли заразить несколько соседних клеток одноклеточным фрагментом или одним двухклеточным. И так далее. Заражение быстро распространялось, формируя «узор», который, по сути, состоял из одного и того же повторяющегося фрагмента. «Узор» становился новой нейронной сетью жертвы, перекраивая его мышление, а так же наделяя определенными знаниями. Ведь мысли это всего лишь набор связанных между собой в нужном порядке нейронов, по которым проходит электрический импульс.       Таким образом, некроморфы нашли способ передать знания всей своей расы всего лишь в одной клетке.       Ну, не совсем так...       Челк оторвался от рассматривания пробирки, и прошел дальше по коридору, коснувшись небольшой панели. Повинуясь нажатию кнопки, сработали фотохромные элементы и часть стены вдруг стала прозрачным стеклом, открывая обзор на вольер с варренами — их первыми подопытными.       Этот экспонат уже не был простым вмурованным в стену ящиком — противоположной стены тут не было, лишь другое стекло, за которым была лаборатория. С варренами продолжались проводиться опыты, прямо сейчас Челк видел, как подошедший к клетке с противоположной стороны ученый внимательно рассматривает образцы и делает заметки в планшете. Челка он не видел — с его стороны стена по-прежнему оставалась непрозрачной.       Челк последовал примеру лаборанта и внимательно осмотрел ряд варренов. Все они были заражены.. хм.. некроморфической субстанцией?.. и все они претерпели изменение. Их мозги непрерывно прокручивали в голове одни и те же мысли, одни и те же электронные импульсы, которые были уже по сто раз зафиксированы и расшифрованы.       Схема. Все зараженные думали только об одной схеме. Если бы варрены могли понять ее своими куцыми мозгами, они бы выскребли ее на стенах вольеров. Но мозгов псин было недостаточно для обработки информации.       Некроморфам был нужен блок управления дальнейшими трансформациями. Те из варренов, которые были заражены раньше всех, уже подверглись преобразованию не только нервной системы, но всего организма. Но в тех смертоносных созданий, о которых саларианцы получали донесения, они не превратились — скорее напомнили ходячие опухоли. Трансформацией было необходимо управлять.       Челк перешел дальше, к следующей клетке. Он помнил тот день, когда Орик сделал запрос на проведение эксперимента над разумным образцом. В качестве условно-разумного подопытного был выбран яг, несколько ранее сбежавший из лаборатории по исследованию примитивных видов. Поисковые команды настигли его уже в джунглях и особо не церемонились при поимке. По сути, у яга осталась только одна рука, да пол-огрызка ноги, но несмотря на это пeред заражением его намертво заковали и посадили в отдельную камеру, огражденную как механическими методами, так и масс-полями.       Саларианец вздрогнул, когда фотохромные элементы сделали стекло прозрачным. Жуткая харя яга была прямо напротив него, существо уставилось прямо в глаза ученому. Это, безусловно, было простым совпадением, однако Челк невольно повторно нажал на кнопку и отошел от затемненной преграды. Особого желания разглядывать эту тварь у него все равно не было.       После заражения яг пытался выбраться изо всех немалых сил, однако когда понял бесполезность своих попыток, моментально успокоился, перестал тратить силы, и, к немалому удивлению ученых, с ним удалось наладить конструктивный диалог. Нет, он не желал говорить о своем самочувствии, даже о потенциальной свободе. Однако стоило его спросить о схемах Обелиска, его было не заткнуть. Неплохо изучивший саларианскую речь инопланетянин заливался соловьем, едва стоило только намекнуть, что они собираются построить Обелиск. Строившаяся поначалу на каких-то неясных ощущениях речь становилась все более внятной, обрастала техническими терминами, и начинала заходить в неведомые потемки квантовой физики, когда яг внезапно заткнулся. С тех пор он лишь сверлил приближающихся ненавидящим взглядом, больше не произнося ни слова, однако услышанного Орику оказалось достаточно.       Челк глубоко вздохнул и проследовал дальше по галерее, к предпоследнему окну. Вновь кнопка, но на этот раз не менявшая поляризацию стекла, а отодвигающая целую секцию, тяжелую бронированную секцию за толстенным стеклом.       Комната, открывавшаяся взгляду, была практически идеальной сферой. Само помещение было сконструировано с расчетом на полное блокирование любых исходящих из нее сигналов. Вдобавок к этому, парящий на магнитной подставке предмет был окружен рядом масс-полей, преодолеть которые мог разве что свет, да и то, только в моменты демонстрационного режима камеры.       Обелиск.       Если быть точным, то его миниатюрная копия. Его создание походило на нейрохирургическую операцию, проводившуюся на цельном куске металла. Часть материалов была заменена, в том числе и на нулевой элемент, так что монолит в форме переплетенных спиралей приобрел синеватый оттенок. Однако общая схема сохранилась. Что примечательно, внутреннее устройство Обелиска напоминало те же самые «узоры», только выполненные в неорганических материалах.       Из-за размеров, информация, которую удалось выудить из макета, была довольно урезанной. Разумеется, там содержались максимально полные сведения о том, как создать полноценный Обелиск. И множество обрывков сведений из различных областей биологии. Не сказать, чтобы все из них стали невероятным открытием, однако обрывков новой информации хватило для того, чтобы все посвященные стали крайне заинтересованы в получении полноценной версии.       Ну, почти все. Доктор Челк печально вздохнул, и мысленно перенесся в прошлое, на несколько дней назад, когда они с Ориком докладывали далатрессе о результатах первых исследований...                            — В двух словах, — коротко потребовала саларианка, на короткое мгновение прерывая бесконечные беседы по видеосвязи.       — О, мы наткнулись на весьма много... — с воодушевлением начал Орик.       — Еще короче, — оборвала его Линрон. Ученый споткнулся, несколько секунд моргая глазами. Челк хранил молчание, вытянувшись по стойке «смирно», насколько это мог сделать насквозь гражданская лабораторная амфибия.       — Даже макет Обелиска предоставил нам множество перспективных направлений для исследований, — осторожно продолжил Орик. — Полноценный объект предоставит нам уже готовые знания. Все исследователи нашей группы крайне воодушевлены возможными перспективами.       Линрон быстро моргнула, после чего перевела взгляд на Челка — тот ни на йоту не изменил каменное выражение лица, не подтверждая, не опровергая громкое заявление — и, так и не дождавшись комментариев, вернулась к Орику.       — Я не это ожидала услышать, — наконец, заявила она. — Данные, полученные от Айзека Кларка, говорят об опасном воздействии Обелиска...       — Да-да... — нетерпеливо отмахнулся Орик. — Примитивы. Обожглись разок о чайник и решили, что проще замуровать кухню, чем понять, что произошло. Если бы мы боялись новых знаний, то мы так бы не вылезли из болот и считали бы молнию и огонь даром богов, мэм.       Да, в Обелиске есть определенная опасность. Да... мм... мы не разобрались в некоторых его механизмах. В частности, мы поняли, что зараженные клетки копируют сами себя, но так и не разобрались, что заставляет формировать их необходимые нейронные сети. Ясно одно — некроморфы, это искусственно созданный вид, и их создатели гораздо более продвинуты в биоинженерии, чем мы. И все их знания заключены в Обелиске. Не использовать их, все равно что игнорировать протеанские маяки.       — Протеанские маяки не сводили людей с ума, — строго заметила Линрон.       — Разве? — дернул Орик уголками губ, но заметил, что его веселье никто не спешит поддерживать и вскинул руки. — Да-да, так называемая «телепатия». Хм-м... признаюсь, мы не смогли обнаружить ее источник... Но мы окружили образец непроницаемыми полями. Мы не фиксируем рядом с ним никакой активности. Сквозь наши барьеры не могут пройти даже нейтрино.       — Мы не фиксируем никакой известной активности, — ровным голосом поправил его Челк. Второй саларианец обжег его взглядом.       — Никаких признаков влияния Обелиска после включения барьера обнаружено не было, — заявил он.       Технически, так оно и было. Вот только один из ученых, занимавшийся постройкой макета, вчера выколол себе глаз шприцом и в данный момент держался под капельницей. Второму повезло чуть меньше. Или чуть больше, если смотреть на вещи с его точки зрения — его попытка самоубийства увенчалась успехом. Он просто свернул себе шею. А Челк знал, что надо очень сильно постараться, чтобы свернуть себе шею, прыгнув со стола на пол. Свидетели подтвердили, что несчастным случаем это быть не могло.       Конечно, прямой связи с Обелиском не было. Строительство проводилось удаленно, с помощью дронов, барьеры не снимались, ни у кого из других участников проекта психических отклонений не выявлено. Просто совпадение.       Доказать обратное Челк не мог.       Он и не стал упоминать об этих случаях. Зачем, если всем присутствующим были известны все детали.       — Послушайте, — затараторил Орик, обращаясь непосредственно к Линрон. — Мы не знаем, зачем кому-то понадобилось создавать некроморфов. Но все знания той расы, знания о перестройке организмов там, в Обелиске. Если мы научимся перестраивать организмы без изменений в психике, это будет... это будет победой! Над всем! Мы сможем выходить в космос без скафандров. Планеты, ранее непригодные для жизни станут доступны! Мы будем сами выбирать, как хотим выглядеть. Мы перестанем быть рабами эволюции!!!       Крик Орика утонул в скептической тишине. Челк позволил себе мысленную усмешку. Его коллега не совсем верно оценил, с какой стороны требуется подбираться к далатрессе. Линрон была уж далеко не в том возрасте, чтобы вестись на пламенные речи.       Впрочем, и Орик был далеко не дураком.       — Хотя начнем мы, конечно, с меньших, но гораздо более долгожданных изменений, — вскользь заметил он, словно это была какая-то несущественная мелочь. Прозвучало это настолько фальшиво, что Челк почувствовал физическую потребность отплеваться. — Увеличим продолжительность жизни саларианцев...       Челк не удержался от того, чтобы слегка вздрогнуть, а вот Линрон владела собой гораздо лучше.       — Это были бы самые жалкие предвыборные обещания, что я слышала со времен моих первых выборов на пост муниципального администратора.       Ну разумеется, она должна была так сказать. Но Челк хорошо знал, что где-то глубоко-глубоко в душе, пусть даже в месте незаметном для самой далатрессы, крючок зацепился за живое. Возможно, когда-то саларианцы не придавали своему сроку жизни такое уж большое значение. Когда-то до выхода в космос. Однако сейчас, глядя на окружающие их разумные виды, каждый из них нет-нет да подумывал «а чем мы хуже?». Тяжело осознавать, что единственный вид, которому отпущено еще меньше — это ворка.       Самому Челку было уже сорок два. Хорошо, что у саларианцев старение проходит не как, скажем, у людей. Амфибии до самой смерти оставались бодрыми и энергичными, а самое главное — в трезвом рассудке, иначе не видать Челку его ответственного поста. Он привык думать, что уже примирился со скорым уходом, нашел гармонию со внутренним собой, и был готов ко всему. Но даже у него при словах Орика в голове мелькнула предательское «А что если...».       А что если у нас все же получится? Что если, игнорируя опыт предшественников, мы окажемся умнее и сможем обуздать неизвестную силу? Что если никому не надо примиряться со смертью? Зачем находить гармонию с собой, если ты вполне комфортно чувствуешь себя в своем кресле руководителя лаборатории? Чем я хуже какого-то матриарха азари? Чем я хуже безмозглого крогана-наемника?       А это был всего лишь Челк. Его имя было широко известно в очень узком кругу. Что же касается далатрессы... она рвалась на вершину всю свою жизнь. Она предавала, подкупала, шантажировала, убивала ради того, чтобы стать самой могущественной саларианкой в галактике. Ей есть, что терять. В кресле далатрессы наверняка было много удобней какого-то кресла руководителя лаборатории. Потерять все это просто из-за того, что твое сердце внезапно отказалось выполнять свои функции?       Линрон держала лицо. Она была обязана это делать, она, в конце концов, просто привыкла это делать. Но Челк понимал, что «а что если...» уже заразило ее подсознание не хуже, чем некроморфские клетки.       Линрон поднялась с кресла и отошла к панорамному окну, рассматривая джунгли и прекрасный водопад неподалеку. Вид из ее кабинета был прекрасным. Вряд ли ей когда-либо приходилось сидеть в бункере по три месяца из-за режима секретности.       — Меня не трогают ваши посулы, — скрипучим старческим голосом заявила саларианка. — Я видела, что может случиться, когда вирус выходит из-под контроля. Вы получили изображения Иллиума?       — О, да... — поспешно закивал головой Орик. — И образцы тоже. Что интересно — жидкость, на которую распались те некроморфы, абсолютно инертна. Точнее, даже клетки некроморфов перестали функционировать. Мы считаем, что управляющий блок — в смысле, Обелиск — отдал им команду на самоуничтожение. Но не можем предположить почему. С точки зрения некроморфов, было бы выгоднее, если бы зараженная органика осталась бы на планете, тогда цикл рано или поздно начался бы снова, несмотря на отсутствие Обелиска...       Что-то в словах Орика заставило Челка поморщиться, ловя ускользающую мысль, но слова далатрессы не позволили ему сосредоточиться.       — Вот именно! Вы не знаете! Вы не знаете слишком многого, — Линрон еще раз окинула взглядом пейзаж и вернулась в кресло. — Саларианцы допустили слишком много ошибок в прошлом. Главная из них до сих пор бродит по галактике и считает, что может диктовать нам свои условия. Ошибка в вопросе некроморфов может стоить нам гораздо больше, чем какие-то Кроганские восстания. Стоит ли выпускать джинна из бутылки?       — Он уже выпущен, — недовольно пробурчал Орик, явно работая языком быстрее, чем мозгами. Однако нельзя сказать, что при этом в его словах не было смысла. — Один из Обелисков вне нашей досягаемости. Измененные клетки уже на Земле. В любой момент мы можем столкнуться с последствиями. В конце концов, чтобы знать, как эффективно бороться с врагом, нужно его изучить. Мы можем начать делать это сейчас, а можем под атакой трупов наших собственных сородичей.       Это был действительно аргумент.       Далатресса медленно сжала и разжала пальцы, после чего пронзила ученого проницательным взглядом.       — Вы подозрительно молчаливы сегодня, Челк. Не поделитесь своими мыслями?       Челк глубоко вздохнул, набирая воздуха в легкие. Этим он словно пытался вырвать у вселенной еще мгновение на раздумья. Он не знал, что сказать. На самом деле, как ученый, как просто разумный саларианец он был полностью согласен с Ориком. Соблюдай меры предосторожности и не суй руки в пасть крогану, и опасность минимальна. По крайней мере, так кажется на первый взгляд. Но... что-то неясное скребло его душу. Отвратительно неприятное предчувствие. Как ученый, он должен был следовать голосу разума, но как просто разумный саларианец он впервые в жизни хотел послушать какое-то эфемерное «предчувствие» и похоронить весь проект.       Однако...       Однако Челк не первый год сидел на своем месте. И он знал, что должен говорить не то, что думает, а то, что необходимо. Вероятно, если он будет говорить о категорической опасности проекта «Обелиск», Линрон послушает его. И что потом? Предательское «Что если...» уже в голове Линрон. Если оно возьмет вверх, поделится ли она с противником исследований информацией о возобновлении проекта? А если старушка и обладает железной волей, то остается Орик. Он имеет все необходимые материалы, и может продолжить изучение на досуге, движимый своим безумным энтузиазмом. Убить его, чтобы исключить вероятность? А как поступить с остальными участниками проекта?       Нет, джинн действительно выпущен. А что делать, когда не можешь победить?                            Челк медленно открыл глаза, возвращаясь в настоящее. Макет Обелиска все еще висел перед его глазами. Дернув уголком губ в презрительной усмешке, саларианец коснулся панели, вновь запирая его в абсолютно непроницаемой для всех видов излучения камере.       Воспоминания о том разговоре абсолютно не улучшили настроения Челка, однако он чувствовал, что должен пройти по галерее до конца.       Последнее окно приближалось невероятно медленно, словно саларианец пробирался через патоку. Пальцы ощущались как набитые ватой перчатки, когда он касался кнопки. Створки разъезжались нарочито медленно, словно в плохом кино, открывая доступ к самому большому помещению бункера — огромной вертикальной шахте.       Надо было рекомендовать закрытие проекта тогда. Да, возможно, тогда не имел бы рычагов влияния, когда этот проект начал бы кто-то другой. Но тогда он доживал бы свои последние деньки где-нибудь в саду на другом краю планеты, окруженный правнуками. И уж точно ему не пришлось бы смотреть на эту штуку.       Каркас огромного, двадцатиметрового Обелиска уже был закончен. Даже похожие на обглоданный скелет переплетенные спирали внушали странное чувство собственной ничтожности. Завершенные куски светились синим — прямо на металлических боках проступали руны неизвестного алфавита. Феномен, которому так и не нашлось объяснения. Орик пылал энтузиазмом высказывая все новые теории. Челку хотелось выбить ему все зубы.       Он, кстати, не был уверен, что это его собственное желание. За последние дни среди ученых неожиданно участились случаи проявления агрессии, и хотя до драки еще ни разу не доходило, штатный психолог забегался, раздавая всем успокоительное. Разумеется, это не было влиянием Обелиска — датчики по-прежнему не фиксировали никакого излучения. Он был окружен непроницаемыми масс-полями.       Тем не менее, у Челка начинала болеть голова всякий раз, когда он глядел на эту штуку. Он знал, что он не один такой. Он знал, что многим начали сниться кошмары. Он знал, что во все стороны поползли слухи, медленно превращавшиеся в суеверия и грозившие превратиться в охоту на ведьм. Он знал, что из лабораторий и мастерских начали «теряться» скальпели и ножи. Какое забавное совпадение.       А еще он знал, что ни один из сотрудников даже не помышлял о прекращении работ. Они вкалывали как проклятые, вместо того, чтобы забросить к черту эту штуку. Словно... словно...       Нет, это чушь. Они просто видели перспективы этого проекта, готовые потерпеть лишнее неудобство.       К счастью, после создания препарата, которому никто даже не удосужился дать название, стало полегче. Хотя бы скальпели вернулись на свои места.       Когда головы немного прояснились, Челк попытался настоять на изучении влияния Обелиска, но Орик лишь отмахнулся. Он, кстати, был одним из немногих, кто не принимал препарат, считая мысль о возможном воздействии сквозь все барьеры смехотворной. Самое пугающее, что на него странная атмосфера, образовавшаяся в бункере, никак не давила. Правда, Челк начинал задумываться над тем не является его пугающий энтузиазм... также наведенным внешне.       Но формально, придраться было не к чему. Орик был руководителем проекта, и он решал, что делать с Обелиском. Челк являлся руководителем лаборатории, пусть даже в ней велось лишь одно исследование. До определенных пределов, его коллега обладал всей полнотой властью над приоритетами исследований.       Однако у Челка был собственный козырь. Собственно то, ради чего он и ввязался в это сомнительное предприятие. Он настоял на дополнительных мерах безопасности, о которых Орику было неизвестно.       Их бункер находился в самой безжизненной части Сур’Кеша. Кроме слоя металла в любую сторону от бункера было еще пятьдесят метров песка и бетона. Абсолютно мертвая земля. В случае активации тревоги бункер запечатывается намертво, открыть его изнутри будет невозможно — стандартная процедура саларианцев при работе с опасным биологическим оружием. Однако на этот раз было кое-что еще.       Ядерный заряд в боевой готовности. О нем знали только Линрон и Челк, и последний должен был нажать на кнопку, как только что-то пойдет не так.       Челк почувствовал, что его начинает тошнить, и он отвернулся от демонстрационного окна, не глядя ударив панели управления ставнями. Он был уверен, что без колебаний нажмет на кнопку. В конце концов, ему было сорок два, и саларианец был вполне искренен, когда говорил самому себе, что примирился с фактом своей скорой смерти.       Что, впрочем, не означало, что ему не хотелось оказаться в том самом саду на другом конце планеты. Но, увы, Челку отчего-то все отчетливей казалось, что живым он из этого бункера не выйдет.       Ну что тебе стоило притвориться перед Линрон дурачком...