Синдром птичьего крика

Снег сыпется лохмотьями с серых разжиревших туч. Он покрывает, словно порошок, все улицы и здания, скрывая их истинный облик. Точно так же, как людям маска опускается на лицо, снег становится такой для города, прикроет на время его старый с изъянами и рытвинами лик белокожей маскарадной маской. Пройдет время, и она обветшает, смешается с грязью и как засохший кусок дерьма отвалится, порой прихватив с собой что-то живое, трепещущее от тела. Снег все сыпал и сыпал. Многих он радовал приближением праздников, теплых пледов и семейных трапез. Бывали и такие, кто не мог терпеть холода и режущего до боли в глазах белесого налета зимы. Но деваться было некуда, зима всегда приходит, холода всегда наступают за теплом, горе подталкивает счастье, когда ему пора уходить. В мире по большей степени все циклично и размеренно, но только не человеческие судьбы, подобно тонким слизким паутинкам, они плетутся и тянутся, от времени рвутся и прилипают не туда, но продолжают существовать. По загруженному шумному городу куда-то спешат маленькие песчинки-люди, перебегая с места на место, занимаясь будничными надоедающими делами. В суете загруженного дня Генри чувствовал себя неуютно. Скрывшись в своем теплом сером пальто, мужчина скользил по мерзлым улицам. «Три банки тушенки, консервы овощей и чай. Не забыть купить что-то для Имы», - кружилось роем мыслей в его голове, когда он перебегал через дорогу, не поспевая на зеленый свет. Громко выругавшись на особо наглого водителя, Генри оказался у небольшого магазина, в котором он надеялся найти то, что ему нужно. Тяжелая дверь подалась вперед, впуская мужчину. Звонкий колокольчик защебетал за его спиной, когда тот направился к прилавку. Генри провел рукой по русым волосам, приглядываясь к товару. По ту сторону витрины стояла молодая девушка, рассматривая во всю покупателя. Она мило улыбнулась, проговаривая лилейно-ласковым голосом: - Добрый вечер, мистер. Вам что-нибудь подсказать? Генри приподнял серые глаза. На его лице появилась немного робкая улыбка. - Ох, да, пожалуй. Мне бы найти несколько банок тушенки и овощных консервов. И, будьте добры, пару килограммов груш и зеленый чай. Мужчина продолжал улыбаться, смотря на тающую продавщицу. Генри был хорош и учтив, а его бездонные серые глаза могли свести с ума влюбчивых дур, какой и оказалась продавщица. Виляя тощей задницей, она прошлась к полкам и через несколько минут, сверкая глазами, протягивала мужчине пакет с продуктами. - У вас такие нежные руки… - сорвалось с накрашенных губ блондинки. Мужчина пропустил это мимо ушей и, приподняв пакет, поблагодарил девушку. - Доброго вечера, мисс. – Подмигнув ей, он скрылся за скрипящей дверью. Колокольчик прощально завыл. Генри снова перебегает дорогу, насвистывая какую-то песню. Его голос мелодично заглушает для него звуки улицы, грохот машин и нелепое шептание незнакомцев. Мужчине осталось пройти всего два квартала, и он попадет домой. Беззаботный вечер пятницы, последней пятницы в году. Он спешит, дома его ждет Има. Дыхание немного сбивается от быстрой ходьбы – он давно не занимался бегом, и неидеальное немного больное сердце шалит. Генри тяжело дышит, узкие ноздри расширяются, выдыхая теплый воздух. «Хм, сдаешь позиции, парень», - мысленно смеется он над собой, ускоряя шаг. Один, два, три… Рука касается железной двери, пальцы скачут по кнопкам домофона. Один длинный гудок, и слышно чье-то дыхание. - Има, милая, я пришел. Можешь открыть. – Генри, неровно дыша, оперся на дверь. Тишина в ответ и короткий гудок. Дверь открыта, и Генри поспешно мчит домой. Мужчина пешком по­днима­ет­ся на пятый этаж. Тяжело вздыхая, он злится на себя, что его сердце бьется все сильнее с каждой ступенькой, что оно отзывается резкой болью в груди. Преодолев этажи, Генри прислонился спиной к стене, переводя дыхание. Прикрыв глаза, он тяжело дышит. «Мне всего тридцать семь, а моему сердцу? Что-то оно не по годам слабое», - мужчина пыхтит и вытирает со лба пот мягкой приятного запаха салфеткой. Он, придя в себя, рыщет по карманам в поисках ключей. Подходит к нужной абрикосового цвета с небольшим значком «18» двери, проворачивает ключ в скважине – и он дома. - Милая? – Генри скидывает обувь, аккуратно ставит ее на полочку и следует на кухню. Его ноги, прикасаясь к деревянному полу, создают приглушенный шлепающий звук. Мужчина продолжает насвистывать какую-то незамысловатую мелодию. Разобрал пакет с продуктами: чай поставил на отведенное ему место в буфете, консервы в холодильник на полку с другими банками из-под соуса, груши в корзину для фруктов. Все точно по своим местам, как и должно быть. Как того требует он, как того вечно желала его жена Мирра. Славная милая правильная Мирра. - Има? – Генри медленно идет в зал, заложив руки за спину. Мужчина ступает на мягкий кремовый ковер, ворсинки которого щекотливо трогают ноги, словно Генри прошелся по живому морскому дну. Тяжелые гардины прикрывают окна, делая свет днем мягче и маслянистее. На небольшом, цвета жженого сахара, кресле расположилась большая кукла. Точнее живая большая кукла. Пыльно-нефритовое платье сложилось чудными складками, обрамляя опущенные плечи. В волосах заплутала изумрудная лента, обвязав шею, сидит небольшим бантом. Лицо нетронуто чуждыми ему цветами, само по себе кукольно хорошо. Черные волосы обрамляют его, оттеняя. - Има, моя милая, как ты хороша! – Генри подходит к кукле, касается теплой ладонью платья, и кукле позволено снова стать девушкой. Има смотрит своими прозрачно серыми глазами на лицо мужчины: на нем, на удивление, блуждает улыбка, мягкая и приятная. - Я голодна, - тонкий голосок вырывается из живых, далеко не фарфоровых губ. - Я принес тебе груши, милая. Напою тебя травяным чаем с медом – большего не жди. Тебе нельзя поправляться, Има. Ты же куколка. – Генри смотрит на Иму с восхищением, в груди тлеет отголосок любви. Има тонкая, как тетива, худая и маленькая, как и подобает быть кукле. Словно тонкие крылышки бабочки, словно сама бабочка, Има такая, чтобы одним днем улететь. Девушка протягивает руку, чтобы Генри коснулся ее, чтобы ощутить настоящее живое тепло человеческого тела, чтобы Генри помог бабочке устоять. Мужчина нежно сжимает бледную ладонь, помогая девушке встать. Он тянет ее за собой, а она покорно идет за ним, шаг за шагом, не смея пасть. Генри предлагает ей сесть – Има не в праве отказать, она молча, придерживая платье, садится на кухонный стул. Мужчина на мгновение задерживает руку на ее аккуратном плече. Сердце снова начинает давать сбой, приятный сбитый ритм. Он отходит к электрической плите, включает ее и ставит чайник. Ему следует помыть груши, зимой они, конечно, не такие как в сезон – сочные, налитые теплом, но Име подойдут и такие. Генри открывает кран – вода с шелестом струится по рукам, желтая парочка груш чиста. Мужчина тонко нарезает плоды, аромат груши такой соблазнительный, тонкий и девичий. Генри, прищурившись, улыбается. Чайник жалобно свистит, просится и шумит. Мужчина снимает его с плиты, не выключая ее, плескает горячей воды в чашки с мятой и липой. По кухне распространился цветочный аромат. На небольшой деревянный столик перед Имой Генри ставит чай и блюдце с ломтиками груши. Чуть дальше одиноко стоит пиала тягучего золотистого меда. Име разрешено есть: она берет двумя тонкими пальцами ломтик груши и отправляет его медленного в небольшой ротик. Также медленно жует, чуть опустив ресницы. Генри нравится за ней наблюдать, как она грациозна и как хороша. Это он ее создал, он научил ее быть такой. Девушка стыдиться такого пристального внимания, ей неловко. Има боится что-то сделать не так: не так взглянуть, не то сказать. У нее слегка дрожат ресницы, трепыхаясь, словно голубь в клетке с поломанным крылом. Она берет очередной ломтик дрожащими руками, преподносит его к губам, как случайно ее взгляд встретился с глазами мужчины: - Перестань дрожать. Ешь нормально, а не как животное! – Генри заполнил гнев, как будто он вулкан, желающий освободится от осточертелой лавы. Има вздрогнула от его грубого голоса, который пугает ее больше всего на свете. Девушка случайно обронила кусочек груши на платье, пачкая его, как Генри заносит руку, чтобы ударить ее. Его сильная крепкая рука обхватывает ее запястье, и мужчина резко заставляет девушку встать. Има чувствует, как мужчина напряжен, его плечи сжались, а в глазах проснулся огонь. Он тянет ее за собой, его лицо искаженно злой гримасой. - Что ты сделала с собой, Има? – мужчина наклоняет девушку над разгоряченной плитой. Жар неприятно щиплет нежную кожу. Обхватив тонкую шею, Генри немного тянет на себя зеленую ленту, заставляя девушку хватать ртом воздух. - Я тебя этому учил? Я учил тебя быть грациозной, идеальной! А ты что делаешь, Има, черт подери! - Мужчина хватает тонкую руку девушки: - чтобы ни звука от тебя! – и опускает ладонь на плиту. Ужас на лице девушки сменяется маской боли. Има закусывает губы до крови, давится, чтобы сдержать крик. Немые слезы катятся по щекам и падают на плиту, с шипящим звуком испаряясь. По кухне распространился запах жареного мяса. За считанные секунды кожа начала пузыриться и отделяться от тела лоскутами, образуя волдыри. Генри молча чуть надменно смотрит на девушку, играя с ней в свою игру. Има, не выдержав, всхлипывает, ее губы дрожат. Генри отпускает ее, и девушка прижимает к себе обожженную руку, лелея как дитя. Има не смеет глянуть на него, ей стыдно за то, какая она неаккуратная, за то, что вывела его из себя. Мужчина снова заносит руку, и раздается звонкий шлепок. На щеке Имы остается красное пятно, которое медленно светлеет, пропадая. - Это тебе за то, что не смогла сдержаться. В следующий раз будь сильнее, милая. – Мужчина касается рукой ее платья, мысленно проговорив «Замри», и девушка снова становится куклой. Лицо куклы теперь неспокойно, на лице застыли слезы, а губы из керамической массы искривлены болью. Генри поднял почти невесомую куклу на руки, бережно прижав к себе. Мужчина решил отнести Иму в мастерскую, ее требуется немного починить.