Синдром птичьего крика

- Простите, вам здесь не холодно сидеть? Может быть, вы отправитесь домой? – Кто-то коснулся спины Генри, это прикосновение было едва ощутимым через плотное пальто. Мужчина поднял глаза и увидел молодого парня в белом халате поверх теплой зимней одежды. В его глазах отражалось сереющее небо, отчего они выглядели совсем блекло. - Нет, я не могу уйти. Тут была моя жена, а сейчас ее забрали врачи. Я не уйду, пока не увижу ее снова. – Генри призрачно доброжелательно улыбнулся – у мужчины не было сил, чтобы злиться или кричать, все свое он выплакал, пока сидел на снегу с Миррой в обнимку. - Но ваша жена мертва, - чуть замешкавшись, парень виновато потупил взгляд. Ему не хотелось потревожить Генри, вывести его из относительного спокойствия. - Я знаю, но я никак не могу отпустить ее просто так, – голос зазвучал твердо и чуть жестко, но при этом лицо мужчины ничуть не изменилось – оно было ясным и безликим, правда, глаза выглядели красными и слегка припухшими. - Я не думаю, что скоро все закончится. Чтобы понять, что тут произошло, им придется еще долго повозиться, вам - долго ждать, чтобы увидеть ее. Поэтому не стоит высматривать ее тут. – Парень все не унимался, сочувственно пытаясь помочь мужчине не окоченеть на холоде или не подхватить какую-то заразу, которая с удовольствием вгрызется ему в легкие, как Генри слегка замерзнет, сидя на лавочке морозным вечером. - Послушай, - Генри переменился в лице, на нем появилось что-то чуждое ему до этого, губы сложились в неком оскале, а в глазах заструилась подозрительная поволока, - ты когда-нибудь любил? Твое сердце хоть раз в жизни изнемогало от любви? Скорее нет, так вот отойди и не мешай мне проветривать нутро на свежем воздухе. Иначе дома я задохнусь от запаха гниющей любви. – Мужчина крепко сцепил руки в перчатках, вздрогнув всем телом. - Ладно, если что, я у скорой помощи. – Парня немного передернуло от такой перемены в незнакомце, отчего он решил поскорее ретироваться от эпицентра подавленной злости и агрессии, которая может хлынуть в любой момент, и ему не хотелось бы быть поблизости. Лучше понаблюдать за этим со стороны. Генри все сидел на одинокой лавочке, запорошенной снегом. Пальцы на ногах (казалось бы - ноги в теплой обуви), слегка замерзли и похолодели. Где-то вдалеке истошно каркал ворон, в его крике слышалась легкая хрипотца, в такой холодный вечер даже у воронов бывает бронхит. Генри прикрыл глаза, он чувствовал, как тепло уходит из его тела, высвобождается, как энергия во время биохимической реакции – любви, на которую, кажется, нужно подействовать ингибитором, чтобы та могла остановиться, улетучиться из него. Но Генри знал, что это невозможно, невозможно перестать любить просто так. Любовь может уйти только из поломанного сердца, когда тот, кого любишь, разрушит его, выест из него всю мякоть, выпьет все соки, а затем неумолимо и решительно бросит тебя загнивать у него под ногами. Но Мирра не была такой, она ушла из его жизни, даже не улыбнувшись, даже не помахав ладошкой на прощание, она безмолвно пала в кроваво-снежном месиве своих органов, которое Генри потом нежно перебирал пальцами, сидя на снегу. Его руки колола кровавая ледяная крошка, он чувствовал кожей, что каждый кристаллик застывшей крови Мирры любит его, просит не покидать. Генри сидел и плакал, когда Мирру вырвали из его рук, когда он увидел, как ее уносят. Он долго еще оставался так сидеть, отбиваясь от медперсонала, лягаясь и кусая их белые тонкие руки. Мужчина припал к тому сугробу, где мирно спала-покоилась его жена, он чувствовал, как алые снежинки целуют его, он ощущал, как они тают на его коже, оставляя подтеки красным на бледном лице его. Сейчас же Генри почувствовал, как холод отступает от него, как ему становится хорошо и приятно. Спина больше не держит его, и он медленно сползает вниз, падает на лавочку и слегка ударяется головой. Мужчине не больно, это мелочи. Его уносит вязкая сонливость и странная теплота - ничего хорошего не предвещают такие ощущения холодным вечером. Он проваливается далеко-далеко в пучину снов тяжелых, словно свинец окутал глаза, обволок глазное яблоко и затер собой нежное безлунное небо. - Мистер? – издалека не проникают слова в зыбкую тьму мира снов. - Мистер, мистер! – отчаянно что-то издает полуписк-полувсхлип. Вдруг Генри чувствует резкую отрезвляющую боль - маленькая ладошка хлестко шлепнула по лицу. Мужчина будто в тумане или под водой – глаза не могут сфокусироваться в темноте, отчего взгляд его рассеянный и невидящий. - Кажется, вы уснули на улице. – Раздается милый голосок Сэмми, правда, он чуть гнусавит и сипит. Лицо мальчика не такое бледное, как в прошлый раз, под глазом красуется пунцовый синяк, а над бровью тонкая красная полоска, словно прилипшая нить под светлыми волосами. - Сэмми? Что ты делаешь на улице, мальчик? – Генри вальяжно протягивает слова, напевно после сна растягивая звуки. – Ох, как же темно и холодно на улице. А ты еще и в кофте одной! – Генри понемногу приходил в себя, ему уже не казался мир сумрачной негой, краски приобрели свои контрасты, а звуки покинули тишину. - Меня… меня папа выгнал погулять. Он того... ну опять. – Мальчик, чуть хныча, утер ладошкой слезящийся глаз. Худые плечи его мелко подрагивали, а кожа на голой почти прозрачной шее покрылась мурашками. - Эх, пойдем с тобой ко мне. Мне сейчас очень одиноко будет в квартире одному. Не составишь ли ты, старине Генри, компанию? – мужчина кривенько улыбнулся. Мальчик ничего не ответил, только коротко кивнул головой и снова задрожал на ветру. Генри протянул ладонь в коричневой перчатке, вставая с мерзлого снега. Они вместе быстро, насколько мог Генри, направились домой. Снег тихо хрустел под ногами, как будто они ступают по полю, полного рыбьих костей, тонких и ломких. Шагая по тихой лестнице до пятого, последнего в доме, этажа, Генри отметил, как пуст и неприветлив их подъезд, будто чужаков встречает родной дом. Стены серые и молчаливые, скалятся, выпучивая свои невидимые глаза. Ступени-клыки так и норовят прикусить чью-то тоненькую сладкую лодыжку. Очутившись в своей квартире, Генри молча оставил виснуть его запачканное Миррой пальто в коридоре, он, глянув на Сэмми, понял, что мальчику не мешал бы теплый свитер или плед, а лучше всего родительская любовь и забота. Жаль только: Генри так и не уловил как это - быть отцом. Мужчина отвел мальчика в зал, усадил в мягонькое как перышко кресло и стал осматривать его разбитое лицо. Положил вязкую белую мазь над бровью и снимающий оттек компресс под глаз, принес мальчишке чашку мятного чая и теплую кофту, а после уложил его на диване и, оставив небольшой светильник зажженным, мужчина почувствовал себя совсем разбитым. Его не беспокоило сердце или печень, болело эфемерное пятно души внутри. Генри решил смыть с себя тяготы дня и отправился в душ. Когда его ноги коснулись холодной плиты в душе и вода хлынула нежной волной по коже, Генри ощутил, как неприятно засосало под ложечкой и как гадко защекотало в носоглотке. Слезы сами стекали по скулам, срываясь с лица и пускаясь в водоворот событий по канализации. С мужчины спала скорлупа сильного человека, стекая по телу прямо под ноги. Гордость тоже куда-то туда просочилась, будто масло, пропитав сухой кафель на полу в душе. Генри облокотился спиной, почувствовал мерзкий холод худыми лопатками, съежился и покрылся мурашками. В голове крутилась одна мысль, один вопрос: «Как с этим справиться, как выжить?» Мужчину не волновало, кто убил ее, его волновало - зачем. Зачем кто-то забирает чужие судьбы, зачем кто-то ломает чужие жизни. Кто дал им эту возможность решать? Генри давился комом глухих слез, сдавленным рыком и болью. Чем больше он думал, тем больше вспоминал, что Мирра умерла не одна - с ней был ее ребенок, их плоть и кровь. Генри запустил руку в мокрые волосы, крепко сжав, сцепив плотно зубы, мужчина заставил себя собраться и перестать истерить. Он остался один, но он все равно мужчина, он должен быть сильным, даже если ему больше незачем быть таким. Выйдя из душа, мужчина надел на голое тело большой халат и двинулся на кухню. В груди странно тихо и безмолвно отстукивало сердце, не так как раньше. Сейчас Генри почувствовал себя пустым, словно его же куклы. Сейчас не он дергал за их ниточки, а кто-то за него, обрубив жизнь одной, подбил его. Он налил себе стакан крепкого виски, усевшись на кухонный стол, стал жадно пить. Его горло обожгла волна приятной горечи, которая оставалась послевкусием виски. Генри еще долго сидел на кухне, как услышал тихий звук. Это было тяжелое дыхание вместе со сдавленными всхлипами. Он, громко спрыгнув со стола, пошел в зал. Он сразу увидел в слабом свете сидящего Сэмми. Мальчик утирал руками лицо. - Сэмми, почему не спишь? – голос Генри прозвучал хрипло после долгого молчания. - Мне приснился страшный сон. Я его видел уже пару раз. – Мальчик продолжал всхлипывать. Он подсел к мальчику и сильнее укутал его в плед. Когда он был маленьким, лучшим средством от плохого сна было тепло. - Сэм, ты же уже большой и ты должен знать, что сны - это всего лишь твои мысли и картинки из подсознания. Порой оно играет с нами злую шутку, но ничего больше. - Но все равно страшно. Страшно видеть то, чего бы не хотелось видеть вообще, так ведь? Мужчина хотел что-то сказать, но осекся, а через мгновения глубоко вдохнул и начал: - Знаешь, просто скажи своему сну, чтобы он уходил туда, откуда взялся. И просто забудь. Сны никогда не станут явью, малыш. - Вы правда думаете, что сны не исполняются? - Я это знаю, Сэм. Сны ни-ког-да не исполнятся, особенно те, которые хотелось бы видеть всю жизнь. - Потянувшись, протянул мужчина. - Жаль, я всегда хотел, чтобы мои хорошие сны были рядом со мной. Они грели меня. – Сэмми обхватил руками коленки согнутых ног. - Конечно, жаль. Но у тебя вся жизнь впереди, и ты можешь сделать ее сном. Таким,чтобы в нем хотелось остаться. – Мальчик коротко улыбнулся. В его улыбке мелькнула кратковременная радость. - А ваша жизнь похожа на сон? - О да, особенно сейчас. – Генри криво улыбнулся на одну сторону, в отличие от Сэма, его улыбка была грустной, - ладно, ложись спать. Пусть тебе приснится хороший сон. Мальчик, кивнув, лег обратно на диван. Быстро закрыв глаза, он попытался опять уснуть. Генри сразу же вышел из комнаты, после разговора он почувствовал, как дыра внутри распространяется и заполняет его всего. Этой ночью он так и не смог заснуть, он все думал, похожа ли его жизнь на сон. Еще как похожа на зловещий.