Vive la reine!

Анора снова думала над ответом чародейке Фионе. Подбирала слова, зачеркивала строки, сминала бумагу, бросая ту в огонь камина, и снова начинала писать. Пока в кабинет не зашел Феликс. Она зря надеялась, что он уже уехал, не видя его в последние несколько дней, она думала, что он и вовсе пропал из замка. Королева отложила перо в сторону, откинулась на спинку кресла и устало прикрыла глаза. — Вы чего-то хотели? — и голос её был полон холодной отчужденности. — Анора, прошу, не надо, — начал король. — Не надо чего? — она бросила на него ледяной взгляд. — Девять лет брака, Феликс. Девять лет. Я надеялась, что вы мне доверяете. Но вы предпочли скрыть некоторые особенности жизни Серых Стражей. Как и ваши приступы когда-то. Мы могли бы что-то придумать. Написать тем же магам… — женщина устало вздохнула. — Но вы предпочли промолчать. Предпочли не доверять мне, мне, вашей супруге. Я оставляю это на вашей совести, но не ждите от меня того же доверия, что и раньше. — Анора, так не должно было быть. Я думал, что у меня есть еще лет двадцать. Хотя бы двадцать. Это неправильно и… я постараюсь найти выход из этого положения. Потому что если Зов слышу не я один, но и твой отец, это может привести к последствиям, а если весь Орден… Я отправляюсь в Убежище, к Инквизиции. Сегодня. Но хочу напоследок отдать тебе письмо. И я буду посылать весточки, как смогу. И если я выживу, я вернусь к тебе. — Тысячи людей ныне умирают ежедневно, а вы надеетесь выжить? — тем же безразличным тоном спросила королева. Этот её вопрос остался без ответа. — Зачем вы пришли? Зачем пришли объясняться? — снова спросила она. — Затем, что если что-нибудь случится со мной, я хочу, чтобы ты помнила меня не как мужчину, который лгал и предал тебя, я хочу, чтобы ты помнила меня как мужчину, который лелеял бы тебя всю свою жизнь, если бы у него была на то возможность. Кусланд стоял у дверей, когда Анора окликнула его слабым и уставшим голосом: — Удачи вам, Феликс. Она вам понадобится. И снова осталась одна. Когда наконец пришло осознание, что он уехал и уехал, возможно, навсегда, ей захотелось заплакать. Но тут же она с удивлением поняла, что слез не осталось. Не осталось совсем. Осталась лишь она и её бесконечное одиночество. Одна. Всегда одна. Когда письмо чародейке было дописано, Мак Тир взяла сложенную пополам бумагу и села на кресло у камина, обтянутое антиванской кожей. Глаза бездумно смотрели на строчки, и лишь с третьего раза до неё начал доходить смысл слов, изложенных на бумаге. «Дорогая моя королева, Называю тебя королевой не из-за твоего высокого положения, но из-за того, что ты полностью владеешь моим разумом, сердцем и душой. С такой же уверенность назвал бы тебя императрицей, владычицей и хозяйкой. Потому что так и есть. Любимые женщины порой не понимают, какую власть имеют над нами, влюбленными мужчинами. И если ты дочитала до этого момента и не сожгла письмо, то я безмерно благодарен тебе, Анора Мак Тир. Не буду писать о том, как полюбил тебя впервые, увидев чудо в белоснежном платье. Тогда я уже знал, что ты предназначалась другому мужчине. Но — вот ирония — где теперь он, и где теперь мы? Я не буду писать об этом, потому что эти воспоминания должны остаться только моими, и даже с тобой я не собираюсь ими делиться. Я пишу не для того, чтобы попросить у тебя прощения. Потому что его я не заслужил. Да и понял за много лет жизни с тобой одну нелицеприятную вещь, и не обижайся на это, любовь моя: Анора Мак Тир не умеет прощать. А значит я так и останусь неприкаянными и не прощенным. И пусть. Пишу лишь для того, чтобы сказать тебе: я не боюсь покидать страну, потому что знаю о королеве, которая ею правит. Так уж сложилось, что Ферелден выстоял в самые страшные времена благодаря своей королеве. Выстоит и на этот раз. Я оставляю за собой Королеву. И пожалуй, тебе стоит проклинать Создателя за выпавшую тебе ношу. Иным аристократкам достались балы, бесконечные приемы и прогулки, а тебе лишь Ферелден и его величие, которое надо оберегать. Я знаю, как тебе будет тяжело и жалею о том, что не смогу разделить с тобой твою ношу. Но помни, что порой, в самые темные времена, у роз вырастают шипы. А ты — прекраснейшая из роз Ферелдена. Прощай, все еще твой муж Феликс Кусланд.» Первым порывом королевы было сжечь письмо. Да она так и поступила. Но как только первые языки пламени лизнули бумагу, она испуганно потянулась к камину и сунула руку почти в огонь — лишь выхватить заветный пергамент. Анора не успела даже испугаться или почувствовать боли, так быстро все произошло. Слегка обуглившаяся бумага быстро потухла, а на левой руке остался небольшой ожог. В этот самый момент в комнату зашла верная Эрлина и испуганно кинулась к Аноре: — Ваше величество?! — Не переживай, Эрлина, ничего страшного со мной не случилось… так… обожглась… — тихо пробормотала женщина, снова садясь в кресло. Через несколько минут эльфийка уже хлопотала над раненой рукой, а королева только и спросила: — Он уже уехал? — Да, ваше величество. — Хорошо… И когда раненная рука была перебинтована и предварительно намазана целебными мазями, Анора снова сидела в кресле у камина и смотрела, как пламя отбрасывает блики на кольцо на безымянном пальце. Она крутила его на пальце и так и сяк, рассматривая надпись: «Amata nobis quantum amabitur nulla». — В сердце любовь свою бережно спрячу и лишь ему отдам я ключи… — тихо напевала Анора, вспоминая старую колыбельную. Запереть свое сердце теперь казалось достаточно простым делом, будто само собой разумеющимся. В конце концов, оно оказалось никому ненужным. В переводе гравировка означала: «Любимая мною, как никогда не будет любима другая». Печально, что это, как и многое другое, оказалось ложью. Видимо себя и свои секреты Феликс Кусланд любил больше. Мак Тир все крутила кольцо на пальце, а затем задумчиво сказала: — Знаешь, когда правитель в Орлее еще не носил титул императора, а был королем, у них была поговорка: «Le Roi Est Mort, Vive Le Roi!». Что означало: «Король умер, да здравствует король!». Наш король все равно что мертв, а вот наследника нет. Что делать? Не кричать же пресловутое: «Да здравствует король?» — Да здравствует королева? — спросила Эрлина, скептически вздернув бровь. — Да, да здравствует королева… — прошептала Анора. — Пойдем, поможешь мне переодеться перед Собранием Земель. Пора объявлять чрезвычайное положение и разрабатывать стратегию обороны Ферелдена. Да, Аноре Мак Тир достался лишь демонов Ферелден с его величием, которое было необходимо оберегать. Тут Феликс Кусланд оказался прав. Она всходила на помост, держа Эрлину за руку, так как боялась упасть. Анора была в одном из своих траурных платьев, которое не имело плотного корсажа. Королева отказалась от королевских парюр, подобающих случаю. Только серьги и массивное ожерелье из черного агата в обрамлении золота. Мак Тир уже решила, что будет носить траур до конца своей жизни. А еще она вновь начала использовать белила. Лишь бы не видеть бледных веснушек на носу, которые так любил Феликс. — На что вы надеетесь, ваше величество? — тихо спросила верная фрейлина. — На то, что это будет мальчик, — честно ответила она. — Видит Создатель, родиться женщиной — это худшее, что может произойти с тобой в этом мире. Встала, положив ладони на перегородку, устремила свой взгляд на толпу. И дождалась того момента, когда все приехавшие аристократы замолчат и обратят на неё внимание. Это было не в духе королевы — просить о тишине. все и так замолкали при её появлении. — Ваше величество, где король? — спросил кто-то, чьего лица Анора так и не смогла разглядеть. — Считайте, что король мертв, милорд, — холодно ответила она. И снова обратилась к толпе: — Я собрала вас по причинам, о которых всем хорошо известно. Разрыв. Инквизиция и её действия. Затянувшаяся война магов и храмовников. Наша страна вновь была ввергнута в хаос, — в зале зароптали. — Наступили смутные времена для страны, как раз тогда, когда мы едва оправились от Мора, когда зажили раны и были рождены новые дети, на смену погибшим воинам. Каждый сейчас стремиться обезопасить свои владения и отчасти прав. Но вы должны помнить, что сила наша — в единстве. Только сообща мы сможем установить мир в Ферелдене. Поэтому я прошу каждого эрла, банна и тейрна прислать столько людей, сколько они смогут. Припасы, оружие, броню, коней, золото. Если вы не хотите, чтобы ваша родина была окончательно уничтожена, прошу вас, как ваша королева, помочь Ферелдену. Взамен корона обещает установление мира на ваших землях и скорейшей разрешение маго-храмовничего конфликта. Но всего этого можно добиться лишь объединив усилия. — Ваше Величество, а что будет если так называемые венатори продолжат нападать, не отступив перед нашим натиском? — вперед выступил эрл Тиган. — Не продолжат, это я могу вам обещать, хотя и было бы это опрометчиво с моей стороны. Но все же обещаю, — Анора чуть сузила глаза. — Ферелден держался в самые сложные для Тедаса времена. Мы порвали глотки орлесианским оккупантам, загнали на Глубинные Тропы Порождения Тьмы. Как королева Ферелдена я обещаю вам, что все беспорядки скоро закончатся. Что буря минует. Клянусь, что корона знает, что делать. И сейчас я прошу вас лишь об одном — о вашей помощи, как суверен — своих вассалов, как человек, который любит свою страну всем сердцем и желает ей мира и процветания. Она замолчала, ожидая реакции зала. Анора крепче сжала перила, а губы её сложились в тонкую ниточку. Она ждала помощи от каждого из них, потому что знала: иначе Ферелден падет. Она ждала, что её поддержат, что они смогут выгнать красных храмовников и магов-отступников со своих территорий. По залу прошел ропот, толпа загудела, как рассерженный улей. Но неожиданно все смолкло, аристократы перестали переговариваться, оставаясь будто наедине со своими размышлениями. Анора обвела толпу напряженным взглядом. Ей требовался ответ. И он пришел, хоть и не в той форме, в какой она ожидала. В толпе раздался крик: — Да здравствует королева! В зале снова воцарилась тишина. Пока неуверенные крики не повторились из разных концов зала. Анора облегченно разжала пальцы и сложила их на животе. Теперь она знала, какой ответ дали аристократы Ферелдена: «Да». «Да» на все: «да» на войска, которые вышлют королеве, «да» на то, что все еще считают своим законным монархом. Отныне её власть была неоспорима, она была принята, и сторонники её союза с Кусланда по-прежнему оставались её союзниками даже после его ухода. Фраза переходила из уст в уста, от человека к человеку. Одна единственная фраза. И дружно скандировавший зал, целый хор дружны голосов мужчин и женщин, что преклоняли перед ней в этот момент колени. — Да здравствует королева! Да здравствует королева! Да здравствует королева!