Всего одно желание

Роман потерянно стоял перед распахнутыми воротами гостиницы, а на голову словно упало небо. Безжалостное и неумолимое. - Госпожа Алиссинди съехала сегодня утром, не оставив адреса, - сообщил услужливый приветливый привратник, не понимая, что случилось с молодым человеком, отчего он переменился в лице. Выглядит, ровно молнией поразило. - Куда? Да кто его знает. Просто ушла, и всё. Вам плохо? Может воды дать? Небо продолжало давить, лишив рассудок понимания, простой житейской действительности. Он не верил. Две ниточки встретились, переплелись, и судьба безжалостно щёлкнула ножницами, не оставив ни малейшей зацепки. Маленькой записочки. Нескольких, возможно сказанных слугам, слов... Ничего. Роман опросил привратника, Роман опросил всех. Никто не знал о купеческой девушке - Алисинди ровно в воду канула. Роман вышел за ворота гостиницы, остановился, с тоской глядя на возвышающиеся напротив стены каменных домов, а затем побрёл потерянно и бесцельно, не в состоянии смириться с очевидностью. Алиссинди исчезла. Сладкий сон. А может, всё это и было сном? Кусочком промелькнувшего летнего счастья на бесконечной окраине осени. Почему вкус разлуки столь горек? Потому что ты впервые влюбился, Роман Артани ди Валь, но любовь упорхнула от тебя. Роман не понимал, в каком направлении двигается. Город смешался в бессмысленную череду безликих бесполезных улиц, а он искал, пока не стало ясно: надежда тщетна. Огромная шумная столица безразлично проглатывала людей, заставляя теряться и знакомых. Что говорить о девушке без адреса? Собирая разрозненную информацию из памяти по крупицам, он не сдавался - побывал в порту, в окрестных магазинчиках, повсюду расспрашивая о госпоже Алиссинди Эрис. Она племянница купца. Как зовут купца? Он не знал. На него смотрели с жалостливым сочувствием, как на безумца. Алиссинди ушла. А мир вокруг разом стал бесцветным и тусклым - солнце погасло и перестало светить. Оказывается, всё это время внутри него сияло собственной солнце. Волшебное солнце с нежным именем Алиссинди. Белоснежная вьюга-зима с искрящимися, переливающимися серебряной ртутью зрачками - звёздами. «Звёздочка моя. Девочка моя туманная. Лучик солнца золотой. Ну, куда же ты ушла? Где искать тебя теперь, лебедь белую?» Одна встреча, - не верил Роман, и понимал – а больше и не нужно. Он влюбился, совершенно пропал, граф Артани ди Валь. А ведь она хотела стать графиней. Он продолжал искать. Сердце протестующее ныло, не желая соглашаться с потерей. Алиссинди ушла. Легкомысленная девушка, не пожелавшая оставить никаких сведений, вряд ли подозревала, что забрала с собой тепло сердца Артани. Кусочек опалённой души, поверившей, что для неё не всё потеряно. Часы на городской башне пробили десять - в поисках незаметно пролетели два часа. Несмотря на охватившее отчаяние, Артани сделал всё, что мог. Перерыл и перебрал все возможные места, побывал на улице, где они встретились, словно грязь и разбитые ящики могли дать подсказку. Но безумцы одержимы идеей. Он не надеялся, но лелеял смутный отблеск надежды, что, возможно, девушка в суматохе могла обронить некую вещь - что угодно, дающее шанс. Всё бесполезно. Пора было возвращаться в Академию... «и терпеть насмешки Алексиса». Романа передёрнуло. Сейчас, в эту минуту, он был слишком уязвим, открыт душой, чтобы суметь достойно ответить Сорре и выдержать нападки. Понимал - скажи Алексис хоть фразу, и он сорвётся. Либо накинется в попытке убить и размазать по стене, либо просто расплачется от несправедливости жизни, происходящих в ней постоянно разочарований. Ведь именно в такие моменты вера подвергается испытанию, потому что раз за разом, сталкиваясь с плохим, невольно перестаёшь верить в хорошее, начинаешь подсознательно бояться, ждать подвоха. Последний раз схожее состояние он пережил, когда очнулся на берегу моря с пробитой головой. Очнулся и осознал: в его жизни не осталось ничего. Ромейн. Тени прошлого ... Враги пришли ночью, напали страшно. Замок стоял в осаде всего один день. Тайным выходом к королю был послан гонец просить помощи, и прибытия королевской армии ждали с безумной надеждой, как ожидают спасения от смерти. В подвалах было достаточно еды, чтобы продержаться в течение месяца. На стенах дежурили солдаты и вооружённые крестьяне, стянувшиеся с соседних деревень. Были женщины, дети. Помогали носить тяжёлые вёдра с водой, заполняли котлы, жгли дрова, чтобы в случае нападения облить врагов кипятком. Собирались по всему замку копья, оружие, мечи, сняли со стен даже фамильное и обезоружили пустые доспехи рыцаря – кому-то они пришлись впору. Строгались рогатины, из амбаров стащили вилы. Никто не оставался без работы. Мужчины вооружались, затачивали мечи, подбирали оружие, справу. Спешно сооружались ловушки. Ромейнцы готовились, с тревогой вглядываясь в горизонт, ожидая нападения. Отец, брат и Гайто Раван непрерывно совещались, взяв на себя командование обороной крепости. Всё рухнуло в один миг - враги хлынули со всех сторон. Непонятно было, откуда они берутся, лезут. С тыла и с центральных ворот, заполняют коридоры. О существовании тайного хода в замке знали лишь члены семьи Артани ди Валь. Тайна строго оберегалась. Сражаясь с врагом, думать об этом было некогда. Роман схлестнулся с нападавшими у входа на женскую половину. Без доспехов, спросонья успев нацепить лёгкую кольчугу. Замок застали врасплох. Нападения ожидали на стенах, а враги вошли в центр крепости. Слуги и жалкая охрана давно полегли на ступенях, пространство коридора усеивали трупы врагов. Роман неистово отбивался, защищая дверь в комнату матери. Сбившись в кучу вокруг графини, стоя на коленях, молились женщины, успевшие прибежать под единственную защиту семнадцатилетнего парня с клинком в руках. Сквозь грохот боя, рёв врага, крики и адскую какофонию звуков, царившую повсюду, иногда прорывался плач служанок и старшей сестры Арлессы. Не в добрый час несчастная девушка приехала погостить к родителям, оставив учёбу в пансионате и пыльную столицу. Высоким мужественным горном звучал строгий, спокойный голос матери, призывающий крепиться и помнить о том, что Ромейнцы сильны, и они не сдадутся. - Молитесь, - наставляла она. – Молитесь за жизнь защитников крепости. Просите, чтобы он послал силу в их руки, а мужество пылает в их сердцах. За нас сейчас сражаются наши отцы, мужья, сыновья и братья. Молитесь за них, дайте им свою силу духа! Сражайтесь рядом с ними мысленно, и верьте в них. Они не сдадутся, и мы не сдадимся. Не запятнаем себя слабостью слёз и трусостью перед врагом. Молитесь, Арлесса. Не смейте плакать. Артани ди Валь сильны духом. Если надежды не останется, мы обнажим оружие и будем сражаться, потому что враг не пощадит ни нашу жизнь, ни нашу честь. Молитесь, дочь моя, молитесь вместе со всеми. Близость матери и сестры, необходимость защитить женщин придавали Артани силы. Он не мог отступить и не мечтал о прорыве, зная, что в одиночку прорыв совершить нереально. Он не сможет уберечь женщин и вывести их в безопасное место. Не существовало подобного места. Замок пылал, охваченный сражениями и огнём, враги были повсюду и продолжали наседать. Роман давно перестал считать трупы. На место убитых противников вставали новые. Казалось, им не будет конца. Он сражался, экономя силы, но ему всё труднее и труднее становилось поднимать меч. Спальня находилась рядом с женской половиной, и Роман успел среагировать и встать у дверей, когда раздался первый крик, а враги, рассредотачиваясь, хлынули по лестницам, разграбляя замок и вырезая всех, кто вставал на пути. А в этот момент были открыты ворота, и армия противника входила в замок, и где – то там сражались отец и брат, взрывы магии подсказывали, что Гайто Раван не сделает победу лёгкой - знание, внушало надежду. Роман был покрыт кровью - своей и чужой. Она заливала одежду, натекала из мелких ран, превращая лицо в окровавленную безумную маску, где нечеловеческой яростью сверкали белки глаз. Превратившийся в берсерка, он являл собой жуткое зрелище, внушая врагам ужас и страх. Учитель не зря тренировал Романа - ни один из его уроков владения клинком и магией не пропадал даром. Справиться с Артани не могли. Коридор перед спальней был достаточно узкий, и нападающие больше мешали друг другу, а Роман занял оборону, дёрнув вперёд кресло, создав препятствие между собой и врагом, прикрыв спину. Обезоружить его не могли - только убить, но в ближнем бою и убить не могли - требовались арбалетчики или выстрел из пистолета, но расстреляв порцию пистолей, противники были вынуждены вопить от ярости. Роман умел ставить щит. Мага голыми руками не возьмёшь. Требовалась хитрость. Нападение прекратилось внезапно, словно кто-то отдал неслышимую команду. Подчиняясь приказу, солдаты внезапно откатились назад, давая Артани короткую хриплую передышку. Роман увидел предателя. Когда Динас Артани ди Валь, не обезображенный печатью сражения, поднялся по лестнице, Роман не сразу узнал его из-за пошлой чёрной маски на лице. Однако фигура, волосы, манеры, голос - ошибки быть не могло. Перед ним стоял брат, и мозг Романа, сделав простой вывод, ужаснулся. Он отказывался воспринять реальность. Этого не могло быть правдой. Не могло быть правдой! Хуже самого кошмарного бреда. Солдаты противника послушались Динаса, посторонились, давая дорогу. Сверлили Романа пьяными от боя ненавидящими взорами, но не осмелились ослушаться, хотя и презирали, несомненно. Высокий, одетый в чёрные доспехи командир не пожелал запачкать руки боем. Брат склонился на мгновение и поднял алую, валяющуюся на полу, сигну. Нападающие втоптали её в грязь. Динас посмотрел на неё с небрежным удовлетворённым любопытством и отшвырнул прочь. А затем, склонив голову набок, сдвинул в сторону ворот, дав Роману увидеть: алая сигна была вышита на внутренней стороне его одежды под доспехами. Динас словно показал условный знак, но знак не требовался. Зачем? Роман узнал брата, таящего лицо, как вор. Одного не понимал: как можно осмелиться носить сигну, предав Ромейн, татем в ночи проведя противника в замок, и не осознавать кощунства, собственной мерзости. Продолжать считать себя Артани ди Валем после содеянного злодеяния? Что происходит? Почему всё это происходит? Динас был бледен, в зелёных глазах, пылающих внутренним огнём, горело безумие, оттенки которого Роман увидел несколько лет назад. В книгах герои, увидев предателя, с криком и яростными проклятиями бросаются на врага, чтобы пронзить его мечом или красиво погибнуть. Ненависть ослепляет рассудок, и невозможно становится думать - лишь совершить отмщение. А мозг Романа отказывался постигать, связывать с братом чудовищность злодеяния. В реальности всё оказалось по-другому. Роман, загнанно дыша - с губ срывалась хриплая кровавая пена - смотрел на брата, тяжело привалившись к двери. В остальной части замка царил ад, а здесь ад на мгновение приостановился, давая возможность отдохнуть. Тянуло дымом, пахло кровью. Тяжёлый, воняющий запах смерти. - Роман, - Динас, с содроганием прикинув количество убитых, с недоверием и страхом рассматривал брата, тщетно силясь отыскать в окровавленном, обезумевшем от горя и ярости демоне дорогие сердцу черты, - Битва полностью проиграна. Я хочу остановить дальнейшие бессмысленные убийства. Сдайся и сложи оружие. Ни тебя, ни женщин никто не тронет. Просто опусти меч. Здесь всё кончено. Роман смотрел на Динаса, но до него не доходил смысл слов. Он ловил воздух, жадно восстанавливая разорванное дыхание, продолжая оставаться готовым к бою. - Роман, - с жалостью и злостью рыкнул Динас, - Не дури. Хочешь умереть? Сдайся. Продолжишь убивать - я не смогу сдержать своих людей. Женщин никто не спасёт. Роман, ты слышишь меня? Понимаешь, о чём я говорю? Роман глядел волком, а с ощеренной пасти капала слюна, и если бы глазами можно было убивать, Динас бы умер на месте. Когда-то давным-давно, кажется целую вечность назад, он и Динас были... лучшими друзьями. *** Динас ди Валь - один из отпрысков в роду Артани ди Валей. Всего у Бреинна Артани ди Валя родилось четверо детей. Славное потомство. Три сына и одна дочь. Старший - храбрец Браниен, названный в честь деда. Средний - Динас - по имени матери графини, Дианы Артани ди Валь. Миролюбивая Арлесса, что обозначает "всегда свободная", и младший - Роман, рождённый осенью, в сезон цветения ромэ. Ромэ – обозначает стойкость, а Роман переводилось, как мужчина из Ромейна. Ромейн - край стойких людей. Браниен был любимчиком отца и, по праву рождения, наследником титула и земель. Мать души не чаяла в драгоценной дочери Арлессе. А Динас и Роман выпали из поля родительского внимания, оказавшись, по большей части, предоставленными сами себе. Нет, их любили и окружали ласковой заботой не меньше, чем других детей. Порой можно было лишь посочувствовать участи Брана. Будущего наследника отец не воспитывал, а «выковывал сталью», безжалостно гоняя от рассвета до заката, готовя к роли управителя земель. В то же время, от рождения Динас и Роман знали, что в Ромейне им ничего не светит. О будущем придётся заботиться самостоятельно. Но кто думает о будущем в детстве? Ромейн. Сверкающие алмазами пики гор в лиловой дымке облаков, что стекая в изумрудные долины светлой пеной, разливаются молоком тумана. Ромейн. Пылающие в ночи светлячки костров, весёлые песни и танцы до рассвета. Жарко взлетает кусачее пламя, льётся рекой хмельное вино и ячменное пенное пиво. Родители не чурались крестьян, и Роман помнил сумасшедшее искрящееся веселье. Долгие праздники, где столы ломились от еды, а детишкам разрешали не спать, пока не свалятся от усталости. Они с задорным хохотом гонялись друг за другом, бегая босиком по мягкой душистой траве, и не задумывались о различиях, легко перемешиваясь с толпой сельских ребятишек. Родители Артани воспитывали в детях скромность и учили равно уважительно относиться к любому живому существу. Их часто можно было встретить играющими вместе. Высоченного здорового медведя Брана, смеющуюся до визга юркую Арлессу с венком ромашек на голове и маленького Романа, смешно ковыляющего кривыми ножками. Он хватал пышные крестьянские юбки из красной ткани и, заинтересовавшись, пытался утащить со скамьи тяжёлый башмак, набитый сладостями. Динас ди Валь отобрал башмак и, подсадив брата на скамейку, вручил засахаренный сладкий дягель. Средний тяготился всеобщим весельем. От шума у брата болела голова, он страдал мигренями, иногда у него случались приступы, во время которых находил холод и оцепенение, подобное смерти, а очнувшись, он не помнил случившегося. Поначалу родители тревожились, видя, что взгляд Динаса внезапно замирает и останавливается в некоей невидимой точке, а сам мальчик цепенеет и неотрывно глядит прямо перед собой, словно видит что-то, недоступное другим. Но, к счастью, это очень быстро проходило и не вызывало особых тревог. Лекарь сообщил, что у Динаса «падучая болезнь», прописал травы и лекарства от припадков, и приступы случались очень редко. Но идти на праздник Дин не хотел - смотреть на толпу веселящихся пьяных идиотов не доставляло удовольствия. Однако вынужденный подчиниться воле родителей, Динас терпел и отсиживался в стороне, старался «не портить праздник» унылой кислой физиономией. Родители смеялись, и только подивиться оставалось их легкомыслию, но в те времена жили проще, а родительское воспитание включало в себя разве что ряд небольших необременительных обязанностей. Взявшись за руки, молодые граф и графиня, сбросив обувь, самозабвенно выплясывали под пение волынок, скрипок и рожков. С гиканьем носились в весёлом галопе, увлечённые ярким хороводом танцующих. А когда наступало утро, хлебнувшая пива кормилица отыскивала Романа, заснувшего в обнимку с Динасом на сеновале, и уносила в комнату, благополучно не тревожа среднего. Никто не боялся, что случится беда, или среди крестьян найдётся недобрый человек. Жители знали друг друга в лицо. Не боялись, что маленький граф потеряется, потому что за детьми приглядывали все, кому не лень, не деля на «своих и чужих». В Ромейне добродушные собаки ластились к рукам и, ленивые от сытости, бегали под столами, а лесных духов - волков - ублажали щедрыми жертвами. Ромейн – край любви, край цветов. Ромейн - край стойких людей. С приходом суровой зимы, когда вьюга от края до края затягивала небеса, замок принимал всех нуждающихся в крове, еде и очаге. Родители и управитель объезжали крестьян, интересовались нуждами, старались помочь. Щедро жертвовали на благотворительность, отстроив церковь и больницу за свой счёт, помогали крестьянам починить дома. Но детям не до взрослых хлопот и забот. Вся жизнь проходит в играх. Малыши лепили снеговиков, катались на санках и швыряли друг в друга снежками. Роман запомнил своё детство таким: беззаботным, счастливым и весёлым. Помнил, как Арлесса сбегала от учителей и пряталась в комнате Романа, показывая пальчиком «тс-с-с», чтобы маленький брат не выдал, и Роман никогда не выдавал. Держал тёплую руку, захлёбываясь от тихого счастья, вдыхал сладкий запах волос Арлессы, пока сестрица украдкой делилась с ним пряниками, утащенными с кухни. Тихони порой обладают далеко не тихим нравом. Роман помнил скуластое худое лицо Динаса, похожего на тощую ворону – обидная кличка пристала сама собой. Прячась в библиотеке, брат просил не беспокоить, но шумная ватага веселья врывалась в зал и утягивала за собой. Бран безжалостно разбрасывал книги, Арлесса водружала на голову венок и, схватив упирающегося Динаса за руки и за ноги, старшие с хохотом тащили «ворону» играть на воздух, искренне прощая злобствования. Роман прыгал мячиком, путался под ногами и смеялся заливисто, хлопая в ладоши. Выбегая во двор, кружился от распирающей тельце радости. Раскинув руки, вместе с Арлесой падал в сугроб. Они делали «птичек» и ловили снежинки языком, а над головой висело седое косматое небо. Маленькому Роману чудилось дыхание другой жизни. Огромный, сияющий любовью человеческий лик с серебристо-серыми глазами облаков. Он звал, благословляя душу пением рожков, наполняя сны далёкой мечтательной близостью. Серое небо не воспринималось холодным, а лёд, растаяв от солнечной любви, становился животворящей водой, и бог улыбался ласково, убаюкивая мир тихой колыбельной ночи. Зима - время ангелов. Время, когда святой Николай ходит по домам, одаривая хороших детей сладкими крендельками и конфетами. Роман слышал звон капели - звук серебряных колокольчиков в небесах, треск мороза, и верил, что это стучит посох святого. А кормилица говорила, что в самый лютый холод по земле разъезжает на украшенных инеем санях снежный король. Добрые духи подбирают заблудившихся путников и маленьких замёрзших младенчиков. Он даёт им выпить волшебный сонный отвар, и душа легко покидает тело, оставляя земные заботы. Счастливая поёт в небесах и, не ведая страданий, кружится в вихре снежинок. Динас презрительно фыркал: он не верил в россказни, но не смел помешать и внимал с жадным любопытством. Укрывшись мягким мехом и слушая треск поленьев в камине, детишки замирали от восторга и страха, а истории, сотканные временем, текли мягким покрывалом голоса, ложились на ум. Приключениями добрых и злых героев, сагами побед и поражений, сказаниями о вечной любви. Тревожила слёзы печальная сказка о героическом патриотизме и самопожертвовании во имя близких. Легенда о храброй дочери вождя. «Ромейн живёт, пока живёт Ромэ!» Сколь много смысла заключалось в простых словах. Неизвестный скальд сложил бессмертное творение, способное пережить века и продолжить волновать сердце. Ромэ исчезла, не успев познать радостей жизни, испытать волнение первой любви, но не было среди воинов отца бойца более сильного, чем девочка-маг. Способность к магии для многих становится проклятием. «Магия – тяжёлое бремя», – частенько говаривала кормилица, делая охранный знак, когда в доме появлялся «забавный дурачок» господин Бреве - сельский лекарь. Смешной старик в балахоне и дурацкой шляпе. Однако на всю округу он был единственным магом, и семья графа частенько пользовалась его услугами. Стоило ли говорить, какой переполох случился в замке, когда у четырёхлетнего Романа обнаружился магический дар? Лекарь и раньше к нему приглядывался, отмечая, что в ауре мальчика проскальзывает явный потенциал, но в роду Артани никогда не случалось магов. Счастье родителей и всей округи не знало предела. Им и раньше случалось наблюдать необычные проявления - внезапно двери сами по себе открывались и закрывались, свечи загорались по мановению ока. А кормилица божилась, что Роман исчезает и появляется совершенно в другом месте, но всё это списывалось на случайность и пиво, к которому старушка была уж больно не равнодушна. Никто не относился к способностям Романа серьёзно. Пока однажды не случилось убедиться. Девятилетний Динас со скуки мучил щенка. Щенок скулил, сука лаяла за дверью, а Роман ревел и тянул братика за рукав, умоляя отдать щеночка. Дальше случилось нечто необычное. Роман, перестав плакать, исчез, а следом из рук мучителя исчез щенок. От страха мальчик закричал и начал звать на помощь. Не каждый день родные братья исчезают на глазах, хотя в мире, несомненно, найдётся немало желающих, чтобы они исчезли, прихватив заодно и несносных сестриц. Суматоха поднялась страшная. К счастью, Романа быстро нашли. Мальчик спрятался в комнатный сундук, а нарезающая и прыгающая вокруг сука лаяла, не переставая. Родители ломали голову: как быть и куда пристроить ребёнка? Маг в роду – настоящее событие. Гордость и почёт для семьи. Маги пользовались большим уважением, однако магический дар в руках неразумного дитя мог быть опасен. Динас – единственный, на кого открытие не произвело особого впечатления – благоразумно заметил, что четыре года прожили нормально, почему теперь не продолжать жить дальше? Динаса никто не слушал в силу скверного, неуживчивого характера, и совершенно зря. О том, что младший братец - маг, Динас догадался раньше других, но замечания, что, возможно, стоит проверить братца на потенциал, упорно игнорировались. Думаете, Динас ди Валь стал героем? Кто-то вспомнил, что Ворона предупреждал? Обратил внимание, что именно благодаря Динасу заметили Романа? Как бы ни так. Динаса наказали за жестокое обращение с собакой и запретили выходить из комнаты до вечера. В это время был собран семейный совет, послали в ближайший город за единственным магом. Но, осмотрев малыша, тот успокоил родителей, в точности повторив слова Динаса Артани. Дальше было решено, что мальчик начнёт постигать азы магии под руководством господина Бреве - сельского лекаря, а когда станет постарше и придётся всерьёз задуматься о развитии способностей, Роман переедет учиться в столицу, где функционировали несколько школ для подобных детей. Однако здесь родители впервые столкнулись с твёрдым характером и упрямством маленького Артани. Он не желал становиться магом. Точка. Ни угрозы, ни побои, ни терпеливые объяснения матери, что всё делается для его блага - не помогали. Пока, наконец, не выяснилось, что Роман, не имея познаний о предмете, навыдумывал для себя кучу предрассудков и глупостей. Но если с предрассудками было возможно бороться, второе условие представлялось более сложным: Роман не желал расставаться с братом Дином. Понять причину столь преданной любви было сложно, учитывая тяжёлый нрав среднего сына. Роману исполнилось шесть, а Динасу одиннадцать. Отец долго смеялся, выяснив правду. Ворона, таща упирающего Романа за руку, поставил «виновника» пред очи отца и старшего четырнадцатилетнего Браниена. - Я пойду тебе навстречу. Взамен ты будешь прилежным мальчиком? - спросил отец строго, но в его глазах Роман видел ласковую теплоту при мысли о том, что сыновья дружны между собой. Роман кивнул. - Ну что ж. Тогда и не расставайтесь, дети, - согласился отец и нанял для него Гайто Равана - учителя из Академии Девяти Стихий. Причина снисходительности легко объяснялась. В роду Артани ди Валей Динас остался «отрезанным ломтём». Ворона не обладал миролюбием и терпением старшего брата, не перенял скромности и обходительности Арлессы, не было в нём и капли от золотистого сияния доброты, излучаемой сердечно улыбающимся Романом. Ворона оставался хмур и нелюдим. Колкий, едкий на язык, всегда мрачный Динас, казалось, открывал рот лишь для того, чтобы сказать окружающим гадость. Слуги не любили Ворону за тяжёлый дурной нрав и беспричинные перепады настроения. От мрачного веселья он внезапно переходил к глубокой депрессии. Иногда у него случались приступы жестокости, брат мучил животных и смотрел за их страданиями, испытывая некое удовольствие. Мать побаивалась острого и проницательного ума, который мог достигнуть блестящих высот, но энергия сына была направлена на поиск недостатков и борьбу с несправедливым отношением окружающих. Ворона с поразительной проницательностью разбирался в людях и бил точно в цель, умело задевая «больные мозоли». Особенно от нападок страдал терпеливый и немного туповатый Бран. Они часто дрались, к ужасу матушки, но кто бы смог противостоять иначе жестоким насмешкам? Парой слов Ворона умудрялся вывести окружающих из равновесия и довести до гневной, визгливой истерики. Скандалы Ворону вдохновляли - он не злился, его забавляло смотреть на бесящихся окружающих. Несомненно, он страдал от последствий. Динасу постоянно попадало, но от наказаний Ворона ожесточался и озлоблялся сильнее. Худой как щепа, длинный, он воспринимался чужаком, по ошибке забравшимся в славную семью Артани ди Валей. Отец отличался высоким ростом и статным телосложением. Бран пошёл в него. Арлесса и Роман уродились в миниатюрную красавицу-мать. Динас представлял ожившее воплощение прапрадеда, и даже глаза перенял: не синие, а зелёные, как приглаженная ветром серебристая рябь ковыли. Лишь золотистая кожа, характерный нос и волосы чёрные, как ночь, выдавали кровь Артани ди Валей, избавив достойную мать семейства от подозрений, приходящим на ум людям, не знающим родословной. Узнав, что Роман отлынивает лишь из-за него, Динас разозлился: - Из-за твоей дурости, Роман, мы переезжаем коптиться в город; одна надежда, что представят ко двору. Он ворчал и хлестал брата насмешками, скрывая, сколь греет душу наивное детское признание. - Что ты ко мне привязался хуже репейника? Я тебе не Арлесса. Нос вытирать не стану. Кыш отсюда! Он выгонял Романа из своей комнаты и с грохотом захлопывал дверь. А открыв через некоторое время, обнаруживал преданно и стойко сидящего на пороге брата. - Ты достал, Рома! - Динас, оглянувшись по сторонам, неизбежно сдавался, разрешая братцу поиграть рядом при условии, что он не станет мешать. Динас Артани ди Валь много запоем читал и был жадно помешан на книгах. Не в пример брату, любившему физические занятия, верховой езде и фехтованию Динас отдавал время от неизбежности и необходимости. Людей он избегал и сторонился. Праздные разговоры считал пустой тратой времени. Всё, что не содержало полезной информации, немедленно становилось скучным и пресным. Ворона тяготился обществом и откровенно высмеивал чужие недостатки. - Динас, а зачем столько книг? - Не мешай. Я читаю. - Дин, скажи «рак». - Рома, одно слово, и пойдёшь за дверь. - Ну-у-у, скажи «рак»! - Хорошо. Рак. - Динас - дурак! Роман хохотал, довольный шуткой, не особо умея просчитывать последствия. Брат отвешивал подзатыльник и выпинывал в коридор. Неугомонный «тихушник» Рома скрёбся под дверью, и все повторялось по кругу. - Что надо?! - орал Динас, распахивая дверь. - А я плакал вчера ночью, - пожалился Роман, шмыгая носом. - Потому что ты трус и темноты боишься, - Динас, смирившись, втянул брата в комнату, с тоской поглядывая на любимые книги. Если он поиграет с «проказой», был шанс, что «милый Рома» - как нередко называла мать - отвянет. - Тебя наказали. Я хотел пожалеть, а меня не пустили, - сказал Роман. Дин смотрел на него, не зная, как реагировать. Маленькая светлая душа. Роман подошёл и уткнулся брату лбом в живот, обхватив руками. - Папа говорит, у тебя злой язык. А я слышал - ты плакал у себя в комнате. Я хотел прийти и посидеть с тобой, как мама. Боялся, что ты меня прогонишь. Ты всех прогоняешь. Я сказал папе, что он нечестно поступает. И Брану сказал. А ещё я решил, что буду твоим другом. Самым навсегдашним. Ты только не плачь никогда, Дин. - Редкий случай идиотизма! - Ворона тяжко вздохнул и оттолкнул брата от себя. - Это Арлесса рыдала вчера, потому что её бросил ухажёр. Не мудрено - от её прыщей и зеркало треснет. Я не такой слизняк, как ты, чтобы слёзы лить из-за наказаний. Рома, ты бы лучше не в комнатах подслушивал, а занимался. Столько денег угрохали на тебя, а толку... – он легонько постучал указательным пальцем Роману по лбу и скорчил мину, - Свали с глаз, тоже мне, жалельщик. Он открыл дверь и снова вытолкнул Романа за порог, отвесив унизительного пенделя. Из глаз брата брызнули слёзы обиды. - Ревёшь, как девчонка. Тю-тю-тю! - Ну и что, что ты злой! - звонко крикнул Роман, сжимая кулачки. - А я всё равно буду твоим другом. Слышишь? Всегда буду! - Самым навсегдашним? - едко передразнил Динас и захлопнул дверь, – Ну и дурак. Роман поплакал от обиды, но быстро утешился и продолжил упрямо ходить за братом хвостиком. Окружающие считали, что у Вороны нет совести, но собственная совесть неотступно следовала за ним. Динас не стал лучше, но становился светлее в присутствии Романа, успокаивался, сдерживая и укрощая нрав. Он не пытался заслужить чужое одобрение, переломить собственную натуру, сделав из себя то, чем никогда не являлся. Динас цинично смотрел на вещи, а мишура слезала змеиной кожей, и никакие наказания и угрозы родителей не страшили Ворону. Но увидеть разочарование в глазах РОМАНА для Вороны порой было невыносимо, и он старался, старался сделать невозможное. Бороться с собственной болезнью, имя которой - безумие. Припадки Динаса не проходили, а окружающие не замечали и не понимали, что причиной характера Вороны, возможно, является не дурной нрав, а обыкновенная болезнь ума. Перепады настроения, неделями длящиеся депрессии, беспричинный гнев – всё это могло поддаваться лечению, если бы кто-то задумался, что Ворону надо лечить. Глупо ненавидеть безумца, его можно лишь пожалеть, потому что Ворона страдал от собственной болезни гораздо сильнее, чем окружающие страдали от него. Дурачок господин Бреве прописал травы, и Динас исправно пил порошки и лекарства, пока не пришёл к выводу, что от них для него нет ни малейшего прока. Он просто смирился, смирился с тем, что он такой, какой есть. А если окружающие постоянно навешивают на тебя ярлыки, не пытаясь разобраться в причинах происходящего, проще принять, чем тратить время и силы, доказывая, что они ошибаются. Окружающие не ругали поступки – они ругали Ворону за то, что он их регулярно совершает. И всё, что слышал от людей Динас... оскорбления, упрёки, нотации... убеждало в худшем - он плохой. А Роман... Роман любил его, видел в нём лучшее, стремился подражать... Глупый, наивный брат. Как и предсказывал Ворона - а его предсказания редко не сбывались - семейство ди Валей дружно переехало в столицу. Дети подрастали, требовалось представить их ко двору. Не мешало устроить и множество других дел, на которые, являясь управителем Ромейна, граф Артани ди Валь, безвылазно прозябающий в скучной провинции, просто не мог разорваться. Будучи маленьким, Роман мало что запомнил из всеобщей царящей в особняке суматохи, да и не смыслил он особенно в происходящем. Дворец поразил воображение малыша, но сильнее поразили леденцы, которыми с улыбкой поделилась одна из фрейлин. Роман измучился, измаялся, очень боялся опозорить родителей, приказавших вести себя прилично. По большей части приличия заключались в том, чтобы стоять и не шевелиться несколько часов – пытка для ребёнка. Представление пролетело быстро, скомкано, он удивился, что король толстый – его воображение рисовало прекрасного героя, но к счастью, Роман оставил своё мнение при себе. Короля заинтересовало, что он будущий маг, но Романа не просили показывать фокусы, хотя он готовился, научившись выпускать бабочек. Почти сразу мальчика отправили домой, и о дальнейшем он не имел представления. Роман не принимал участия во взрослых развлечениях, в отличие от остальных. Ворона впервые отправился на бал. Он очень боялся, что родители отошлют его вместе с Романом, решив, что он способен их опозорить. Было просто удивительно смотреть на внезапное «оживление мертвеца». Мальчик неожиданно повеселел, сделался невероятно услужливым, наговорил Арлессе комплиментов, поразил родителей отточенностью манер и поразительной любезностью. Роман не знал, что произошло на балу. Динас вернулся в мрачном расположении духа, и если до этого дня Ворона считался хмурым и неразговорчивым, после приёма подросток совершенно замкнулся в себе. По словам мамы, какая-то девочка жестоко отвергла Ворону, заметив, что он всего лишь вальд - второй в роду - и ничем примечательным не отличается. Нет смысла тратить время на танцы с ним, когда имеет смысл танцевать с его братом. Кто бы сомневался: Браниена ждал головокружительный успех. За старшим красавицы вереницей ходили, тщась надеждой привлечь внимание сына хозяина Ромейна, хотя ни манерами, ни внешностью туповатый Бран похвастать не мог, в отличие от умного Динаса, со временем обещающего превратиться в привлекательного юношу. - Общество несправедливо устроено, - заметил Дин за столом, когда вся семья, отмечая успешное представление королю, собралась на праздничный обед. - Кому-то, – он кивнул в сторону Брана, - Даётся всё, а я, увы, всего лишь сословный мусор. - Жизнь полна несправедливости и примеров того, что надо уметь приспосабливаться к законам общества, а не противопоставлять им глас одиночки. Желаешь изменить существующее положение - для начала добейся уважения в обществе, предприми шаги к собственному успеху, займись любым начинанием, и мы поддержим тебя. Потому что если ты продолжишь прятаться от жизни за книжками, ты никогда не преуспеешь. Жаловаться на жизнь проще, чем что-то сделать самому. Но выбор зависит от тебя! - сурово заметил отец. - Ты родился вальдом - такие законы в нашей стране, но у тебя есть все возможности сделать карьеру придворного и добиться высокого статуса. Титул у тебя никто не отнимет, так же как и часть состояния. - Хотелось бы иметь что-то более существенное, чем титул виконта и жалкие гроши, - нагло сказал Динас. - Вы рожали детей, мама, - он с изысканно-язвительной вежливостью отвесил матери поклон, - Не думая о том, какая судьба их ждёт. Жестокосердно. Отец отвесил ему пощёчину: - Я б тебя, выблюдка, в младенчестве придушил - узнай, что вырастет. - Простите, отец, но я - продукт вашего с матушкой воспитания, - дерзко отозвался Динас, – Кстати, о выблюдках. Всегда интересовало, - спохватился он, - Как могло получиться, что в нашем роду появился маг? Странно, отец. Вам не кажется? Стоило ли говорить, сколь жесточайшему наказанию подвергли Ворону. А это было лишь одним из бесчисленных примеров несносного поведения и жестоких выходок. *** Романа определили в одну из частных школ Гармаля. После недолгого сопротивления следом пристроили Динаса. - Всего на пару месяцев, милый, пока отец на уладит дела. А потом мы вернёмся домой, - утешала мама насупившегося Романа, зреющего на новый бунт. Роман дичился, боялся новых лиц, невыносимо страдал от застенчивости и общей неизвестности обстановки. Невнимание матушки тоже обижало. Мама целиком посвящала время Арлессе. Сестрица в столице души не чаяла и могла смело претендовать на удачную партию. - Время первого бала важно для девушки, – оправдывалась графиня Артани. - А Браниен был представлен к свите короля. Мальчику нужно время, чтобы проявить себя. - Тебе, Динас, не мешает поучиться у брата, - наставительно замечал отец. - Для того, чтобы лизать задницы, не требуется умений, - ехидно замечал Динас и покорно отправлялся за наказанием. - Зачем ты говоришь все эти плохие слова? Роман сидел на кровати Динаса, и у среднего брата не было сил прогнать «проказу». Ворона, стиснув зубы, лежал на животе, а вся его спина, жестоко исполосованная кнутом, была покрыта припарками. Несомненно, отец позовёт целителя и завтра утром Динас забудет о боли, но сегодня он должен был получить наказание. - Правду никто не любит, - Динас лежал с закрытыми глазами, позволяя ладони брата гладить себя по чёрным жёстким волосам. - И людей, которые её говорят, - простодушно заметил Роман. Динас открыл глаза и остро покосился на брата: - Много ты понимаешь, - буркнул он и слабо пихнул, - Ты ещё ребёнок, чтобы говорить подобное. Роман нахохлился: - Разве причинять людям боль - правильно? - Тебе я причиняю боль? - спросил Динас после недолгого молчания. Роман задумчиво повертел в руке деревянного солдатика и положил на подушку Динаса. - Меня ты не обижаешь, - рассудил он по-взрослому. - Но мне обидно за остальных. Они не причинили тебе никакого вреда. - А почему я тебя не обижаю? – предложил подумать Динас, вновь смежив ресницы и позволяя детским пальчикам дарить утешение. Роман пыхтел в течение минуты. - Потому что я тебя люблю, – высказал Роман простосердечно. - Вот и ответ, - Динас поморщился, сделав неосторожное движение. – Иди отдыхать. Мне надо выспаться. На свежую голову гадости делать приятнее. - Ты злой, брат, - грустно сказал Роман. - А говорил, что я твой самый самошний друг, - по лицу Динаса скользнула слабая улыбка. - Всегдашний! - подражая манере отца, с важным видом поправил Роман. - Но самошний тоже. *** В школе Ворона запретил Роману приближаться к себе. Он был старше, а возня с младшим братом способствовала насмешкам и вредила репутации. Роман запретов не слушал и частенько лазал по территориям старших, ища Динаса, за что и поплатился. Старшие ученики поймали его и, ободрав пуговички с мундира, подвесили за ноги вниз головой, раскачивая из стороны в сторону, пугая палками. Заслышав голос ревущего брата, Динас ринулся в драку. Ярость и гнев его были столь сильны, что он сумел в одиночку раскидать и побить пятерых. Правда и сам знатно пострадал. - Он - мой брат! - Динас возвышался над поверженными противниками, словно длинная худая жердь, – Тронете его ещё хоть раз – убью. Было в нём что-то такое, отчего противникам стало страшно. Безоговорочно подчинившись Динасу, ученики сняли Романа с дерева, опасливо косясь на брата. А Роман подумал, что брат удивительный. Обладает магией, заставляющей людей слушаться. - Роман, я тебя сам поколочу, - тоскливо пообещал Динас, сев на корточки и вытирая горю слюни и сопли платком, - Не реви. Артани не плачут. Иначе какой ты, к демонам, Артани ди Валь? Пошли домой. Мне теперь с отцом объясняться за то, что не уследил за тобой. Я у него во всём виноват. *** Завершив дела, семейство Артани вернулось в провинцию. Край встретил осенним цветением ромэ и празднованием дня урожая. Промелькнул день рождения, минула зима, потом весна, подкатило жаркое лето. Сезоны сменяли друг друга наперегонки, нередко опаздывая или спеша успеть раньше срока, а время продолжало незаметно лететь вперёд, трогая мир невидимыми пальцами: заставляло малышей расти, взрослых набираться опыта, а стариков пересматривать жизнь. Роман охотно постигал азы магии, ведь Гайто Раван обучал не столько магии, сколько драться и постоять за себя в бою. Ворона тоже решил посещать занятия. Сначала из любопытства, а потом вдохновившись идеей, но умалчивая о причинах. У Динаса не было дара, но цепкая хватка ума и наблюдательность позволяли делать успехи. Непривычно было наблюдать, как, вытаптывая в саду траву, средний и младший брат осваивают приёмы борьбы, роняя друг друга через бедро, опрокидывая «мельницей». Физические возможности Романа были далеки от пределов совершенства, и Гайто Раван выстраивал индивидуальный подход, создавая технику, которая, учитывая недостатки, позволит маленькому Артани использовать собственные преимущества. Однажды Браниен шутки ради напросился на поединок с Вороной. Бран - мускулистый и крепкий гигант – считал, что без труда расправится с хилым братцем, но не тут-то было. Гайто Раван не зря получал большие деньги и ел хлеб графа - он успел изрядно «натаскать» обоих учеников, и хотя упор преимущественно делался на обучение Романа – в конце концов именно за это Гайто платили - но и о Вороне наставник не забывал. Динас, презрительно ухмыляясь, повалил Брана на землю с первых трёх ударов. - Подобный слизняк будет управлять замком? - спросил Ворона насмешливо и сплюнул, – Впрочем, братец, фермер из тебя получился превосходный, в отличие от солдата. После этого случая между братьями пролегла льдистая тень вражды. Роман тщетно пытался помирить, но выходило только хуже - Динас истекал ядом, а Бран кипел от тихой ненависти. Заставить Ворону успокоиться и перестать клевать брата могли три человека: отца он боялся, мать уважал, а Романа любил всем сердцем. Все в замке знали: скорее небо упадёт на землю, чем Динас ди Валь сознательно обидит Романа. Трепетность, с которой мрачный и нелюдимый Ворона относился к младшему брату, смягчала многие обиженные (и было за что) сердца. - Гляди-ка... даже в злобном выродке существует человеческое, - не раз шептали служанки, глядя как один брат таскает второго на плечах. *** - Почему судьба несправедлива к нам, Роман? - порой Динас говорил непонятные вещи. Роману исполнилось двенадцать. Он был смышлёным мальчиком, но иногда речи брата становились туманными, полными скрытого смысла, намёков. - Браниен получает всё, а мы сами по себе. Разве честно? Довольствоваться малой частью, когда можно всё разделить поровну, например. Ромейн достанется Брану, а куда податься мне? Ты станешь магом, сможешь сам себе заработать на жизнь, а я? Быть нахлебником в замке брата? Вряд ли он позволит мне остаться. Не сомневаюсь, я вылечу за ворота раньше, чем отец отойдёт в мир иной. Да и не желаю я сидеть на чужой шее. Управляй я Ромейном, многое бы переменилось. - Законы такие, - замечал Роман, стараясь не подать виду, что ему неприятны подобные речи. Неприятна зависть Динаса, озлобленность. Он любил своего брата, и многое прощал, оправдывая и стараясь в худшем увидеть лучшее. Роман сложил ладони лодочкой и раскрыл, выпуская на свободу разноцветную бабочку. Облетев круг, иллюзия села на нос Динасу. Парень хмуро смахнул рукавом, и она рассыпалась золотистыми искорками, превращаясь в дым. - Всё дурачишься? Они сидели в домашней библиотеке и занимались, пока Ворона, устав от книг, не решил размять ноги. Гуляя, он подошёл к окну - во дворе Бран распоряжался слугами, отдавая приказания по поводу завтрашней охоты. Малого хватило завести очередной непонятный разговор. - А что ещё делать на каникулах? – Роман, ухмыльнувшись, пожал плечами и, сладко потянувшись, легкомысленно закинул руки за голову, откидываясь в кресло. Он придумывал чем подбодрить Динаса, но вдруг ощутил, как руки брата обиваются вокруг его пояса: - Почему ты такой светлый и чистый, Роман? - с тоской спросил Динас, устраиваясь на полу и кладя голову брату на колени, - Мы оба смотрим на мир двумя глазами. Я вижу плохое, а ты хорошее. - Мы друг друга дополняем, - Роман осторожно потыкал пальцем в его щеку, - Динас, ты странный в последнее время. Ворона вскинул глаза: неистовые, гипнотизирующие, похожие на пылающие зелёные угольки: - Я всегда странный, Рома, – тихо сказал он и продолжил, разговаривая, - Только ты не замечаешь, а может и правильно, что не замечаешь. Я сам себя боюсь. Знал бы ты, брат, что со мной, но я и сам не знаю. Собственных мыслей страшусь. Он, приподнявшись, вытянул руку и коснулся груди Романа, повиснув пальцем на шнуровке рубахи: - Ты - единственное моё спасение, чистый лучик. Рядом с тобой тьма отступает. Рома, меня преследует проклятие. Вот что ты улыбаешься? - вздохнул он, заметив невольную реакцию Романа. - Ты даже не понимаешь, что я говорю. Услышал слово, а уже смешно. А ты вдумайся в его смысл. Может правда... что душу человека определяют где-то наверху. Кому-то достаются добродетели - человек рождается со стремлением к добру, и чтобы жить и делать хорошие вещи, не прилагает усилий. А моя душа родилась стать скопищем дурного. Я сам над собой не властен, Рома, и это страшно. Будто кто-то другой за меня говорит, делает, а я могу лишь смотреть наблюдателем в собственном теле. Поверишь ли, что подобное бывает? Только рядом с тобой мне становится легче. Легче и больнее, Рома. Моя дурная натура мучает меня, заставляя ненавидеть людей и желать невозможного. Я сам себе отвратителен, Рома, когда думаю о том, что доставляет мне удовольствие. Кто придумал мир с его дурацкими законами? Почему их нельзя обойти... Почему мы не можем получить то, что желаем? Не можем любить тех, кого любим? Почему между тобой и мной - вечная пропасть, называемая тем, что ты мой брат. Неужели мы с тобой не сможем её преодолеть? - Что ты делаешь? - испуганно спросил Роман, когда пальцы брата, расправившись со шнуровкой, внезапно выдернули рубашку из его брюк и замерли на обнажённом животе. Он ни слова из его речи не понял, кроме того, что рядом с ним Динасу легче, и он пытается преодолеть какую-то пропасть, и почему-то не очень доволен тем, что Роман его брат. - Ничего! - Динас стремительно выпрямился и оттолкнулся от Романа, - Поди прочь. Не хочу сейчас разговаривать. Уходи быстрее, пока я ещё в силах... Нет! Постой! – передумал Динас, простонал почти с мукой, хватая брата за запястье и задерживая, когда совершенно растерянный Роман поднялся и, заправляясь, двинулся к выходу. - Постой, - прошептал он, почти судорожно, прижимая Романа к себе спиной и зарываясь носом в его волосы. - Постой со мной вот так, милый брат. Ещё немного. Хочу тобой дышать. Так хорошо... - Дин, что ты делаешь? Что с тобой? - спросил Роман, испуганный низким хриплым шёпотом, чувствуя, как от мерзкой слабости подгибаются колени, а по телу бежит липкая противная дрожь страха. Словно происходит что-то... Неправильное. - Роман, обещай мне, - потребовал Динас, больно сжимая плечи и шепча в затылок раскалённой сухостью губ, - Обещай, что всегда будешь на моей стороне. - Я всегда на твоей стороне! - возмутился Роман, тщетно пытаясь выдраться из цепких объятий, - Отпусти меня. - Не могу! - простонал Динас, обнимая двумя руками, сгребая к себе, - Роман, если правда меня любишь... Если любишь... - губы взъерошили волосы на виске - Динас тёрся о него лицом. Роман задохнулся от испуга: - Что ты... Но Динас не дал сказать. Развернул к себе и поцеловал сухими воспалёнными губами, стискивая, сжимая, давая волю жадным разгулявшимся рукам. - ДИНАС!!! Резкий окрик. Роман не успел понять толком. Неведомая сила вырвала его из рук брата, и он внезапно осознал, что висит под мышкой Брана, как дохлая мышь, свесившая лапки. Лицо наследника Ромейна сделалось поистине страшным, чёрным. А в глазах пылало такое гадливое омерзение и столь стылая, лютая злоба, что Роман со страхом понял – случится убийство. Роман плохо помнил, что дальше было. Помнил лишь, что братья застыли друг напротив друга в поединке воли и ненависти. Обоих трясло, но они не произносили ни слова. Ворона стоял перед братом оцепеневшим кроликом перед пастью беспощадного удава, но встряхнулся, весь набычился, заняв оборонительную позицию, полную отчаянной решимости человека, которому больше нечего терять. Он выпрямился, а на скулах у обоих ходили желваки, и если Бран желал убить, Динас держался с достоинством, словно любовник, застигнутый на месте преступления: без штанов, но со шпагой в руке, готовый защищаться до последнего перед заставшим адюльтер супругом. Ум Романа не мог охватить произошедшего, он был наивен и неискушён, в силу отсутствия жизненного опыта не подозревая о существовании множества вещей. Он смутно помнил, что Бран попросил его уйти, сообщив, что они с Дином желают говорить наедине, а Дин подтвердил: да, это действительно так. Роману стоит уйти. Он не должен всё это слышать. В этом братья были полностью солидарны. Бран вытолкнул Романа за дверь. - Динас!!! Объяснись! Роман не стал подслушивать - ускорил шаг, не желая слышать, как братья в очередной раз ссорятся. Что-то случилось, что-то ужасное, связанное с ним, Романом, что-то произошло из-за него. Он смутно понимал, что именно. Динас и раньше целовал его, но никогда не целовал, пытаясь запихать язык в рот. Мужчины, нередко обнимая друг друга после долгой разлуки или желая высказать благодарность, могли расцеловаться в щёки или губы, и вот впервые в этом знании открылось что-то новое... показавшееся невероятно мерзким и противным, что-то похожее на темноту в спальне по углам, которую не может прогнать ночник. В темноте таилось нечто неизвестное, пугающее, в ней могли жить чудовища, но Динас множество раз проверял спальню брата, водя Рому за руку и показывая шкаф, заглядывая вместе с ним под кровать, чтобы убедить: видишь, никаких монстров нет. Ложись спать, а если боишься... Динас вручил ему кинжал: вот, что сможет тебя защитить. А если самые страшные монстры живут вовсе не в темноте? Что, если они прячутся при свете дня, что, если... самый главный монстр всегда находился с ним в одной комнате? Фальшиво держал за руку и уверял, что монстров нет. - Он что-нибудь делал с тобой? Трогал тебя? - мрачно спросил Браниен, придя в его комнату и усаживаясь на кровать. Роман не понимал, чего Бран добивается? С чего завёл подобные разговоры? Что значит, Динас трогал его? Динас сегда его трогает, точно так же как Бран, родители, Арлесса и множество других людей в замке, с которыми Роман общался и контактировал. Со слов Брана выходило, что возможно Ворона пытался трогать Романа по-особенному, например, в каких-то срамных местах. От этого допроса Роману стало очень мерзко и противно, не по себе. Темнота снова надвинулась и зашептала липкими шепотками страха из углов комнаты. С похожими вопросами приставала мама, мягко выясняя, насколько далеко зашли отношения братьев, но быстро успокоилась, сообразив, что ничего страшного не произошло. А по мнению Романа, ничего страшного и не могло произойти. Брата заносило порой, но он никогда бы не сделал с ним ничего дурного, не пожелал причинить Роману боль. Монстров нет. Монстров не существует. Он верил Динасу, Динас не стал бы ему лгать. Но замок словно наполнился гнетущим молчанием. Все вели себя странно, неестественно и пугающе, как на похоронах, когда вместе собирается множество чужих людей, что играют роли, изображая фальшивую скорбь, высказывая лицемерное сочувствие, пытаясь поддержать, совершая множество бессмысленных жестов, вроде расправить цветы, положить салфетки на стол, поговорить о том, что необходимо после. Ведутся бесчисленные разговоры, люди поминают покойного, но если задать вопрос, для чего они здесь собрались, насколько им небезразличен сам покойный, они лишь разведут руками, сообщив, что так положено, заведено, они были знакомы и обязаны высказать уважение, проводить в последний путь. Но истинную суть происходящего, скорбь и глубину боли понимает и испытывает лишь потерявший близкого. А остальные приходят играть отведённые жизнью и обществом роли. Множество неестественных ролей, но нигде так остро не ощущается искусственность происходящего, как на похоронах. Людям неловко. Они не знают, куда себя деть, потому что касаются не вещей, но собственных затаённых страхов. Смерти неприятно касаться, о ней не принято говорить, а ты стоишь и слушаешь, как в соседней комнате надрывается человек, и его горе трогает крылом, заставляя слёзы невольно течь по щекам, но соболезнуют не покойнику - соболезнуют тому, кто скорбит о нём. Роману не приходилось хоронить близких, но он понимал, насколько всё это тяжело для людей, видел и то, что люди скрывают. А сейчас Роман Артани ди Валь оказался на похоронах. Человека не убили, но зарыли в землю собственного равнодушия, закрыли сердце, запретили думать и упоминать имя. Человек не умер физически, он был убит душами, отвергнувшими его право на существование в роду Артани ди Валей. Мама плакала, не переставая, а в глазах Арлессы царапался затаённый страх и насмешка, сменяющаяся сочувствием, омерзением и новой волной страха, как если бы Роман внезапно сделал что-то очень непристойное, но был не виноват. И они закрыли на это глаза - вынуждены были закрыть, отводить взор, прятать взгляды. А может быть это они сделали что-то плохое и ощущали себя виноватыми? Отец распорядился перенести спальню Романа на женскую половину, поближе к комнате матери. Роман не понимал, но никто не пожелал ему объяснить. Просто все в его присутствии начинали болтать преувеличенно весело, как у постели больного, желая подбодрить. Внезапно выяснилось, что он достаточно взрослый, чтобы взять его на охоту с остальными взрослыми, да и вообще пора Роману стать настоящим мужчиной. - А Динас тоже поедет? - напряжённо спросил Роман, пытаясь получить ответ или утвердиться в собственных догадках - что случилось с Динасом, куда он пропал? Но стоило спросить, и снова наступила многозначительная пауза, мерзкая, пугающая призраками тишина. Арлесса вдруг разбила бокал и расплакалась, как дура, показывая, что всадила стекло в палец. Вот же неловкая какая. Все моментально забыли о Романе и дружно принялись суетиться вокруг сестры, решив, что ей непременно надо оказать помощь. Окружающим было неловко, и они под любым предлогом желали улизнуть от Романа, лишь бы не смотреть на него, не объяснять то, что невозможно объяснить ребёнку. Он не поймёт, расценит неверно или сделает собственные неправильные выводы. Детей надо беречь от грязи жизни. Подрастут – окунутся сами. Лишь на второй день Роман узнал, что Динас навсегда покинул замок. Брат не вернётся, и таким было его собственное желание. Родители отказывались объяснять произошедшее. Поначалу было неестественно, что имя Динаса отныне не употребляется за столом. Отец отказал среднему сыну во всех правах на землю, лишил титула и наследства, впрочем, переведя на имя Динаса Артани внушительную сумму, чтобы сыну – он всё таки был его кровью – не пришлось побираться и испытывать нужду в деньгах. Динасу Артани запретили появляться в Ромейне, навсегда изгнав из родного края. Мать и сестра плакали в голос, но быстро утешились. В этом доме Ворона ни у кого не вызывал любви и привязанности, и когда брата не стало, многие вздохнули со скрытым облегчением. Ворону любила только собственная мать, потому что узы любви матери выше любых разумных пониманий. Она выносила его в собственном чреве, даже если стыдилась того, что произвела на свет. Динаса любил Роман, и не стыдился брата, в отличие от матери, но никто не подумал о чувствах ребёнка. Роман страшно разозлился и смертельно обиделся на родителей и Брана, предавшего Ворону самым подлым и нечестным образом. Возможно, решение могло быть другим, но Роман почему-то считал, что многое случилось с подачи старшего. Именно он заварил «сыр-бор», приукрасил ситуацию самыми худшими красками, не оставляя ненавистному Вороне и шанса оправдаться. Он бы удивился, узнав, что Бран был готов пойти навстречу, замять грязный инцидент при условии, что он никогда не повторится. Лучше решить, что собственные глаза тебя обманывают, а разум подводит, играя в причудливые игры, чем осознать подобную омерзительную правду. Динас не стал лгать, твёрдо сообщив, что он не может гарантировать, что не повторит собственные попытки, возможно лучшим решением для него будет уехать из Ромейна на время. После подобных слов у Брана не осталось выбора, как рассказать отцу, лишив Ворону шанса дышать в сторону младшего брата. Он мог бы согласиться с решением уехать на время, но Ворона быстро менял собственные мысли - он мог передумать, вернуться. Правда всплыла бы наружу, а если бы случилось несчастье, Бран до конца жизни себе не смог простить, что закрыл глаза и пошёл на поводу чужого безумия. Решение взрослых показалось Роману неоправданно жестоким и несправедливым. Роману о многом лгали и, пытаясь разобраться, вникнуть детским умом, он вспоминал речи брата, а в них ему чудилась затаённая смутная правда, открывался новый смысл, о многом из того, что происходило в замке, но на что все закрывали глаза. Роман винил окружающих, не мог простить никак. Роман Артани ди Валь отказался учиться магии и устроил голодовку. Он обосновал решение спокойно, поставив окружающих перед фактом: брат вернётся в Ромейн или Ромейн потеряет и второго Артани. Изгнание Динаса он не простил, и даже хотел сбежать следом за братом, вообразив и придумав некий героический ореол. В его воображении он и брат - отверженные скитальцы, стоически выдерживали любые трудности и путешествовали по миру. Они добились невероятных высот, стали королями, и вот однажды на коне они въедут в Ромейн – гордые, надменные, красивые... и все раскаются, станут жалеть о случившемся, осознают, насколько глубоко заблуждались. Бран падёт на колени, а Арлесса станет рыдать, кусая губы от зависти к прекрасному коню Романа – ей такого отец никогда не подарит. У Романа будет белоснежный конь с серебряной гривой и золотой сбруей. (Прим автора: Фрейд плакал и нервно курил бамбук = ). А рядом будет Динас – тоже на коне, только попроще. В общем, мысли Романа были далеки от реальной прозы жизни. Понимая, что справиться со вступающим в пору половой зрелости мальчишкой не представляется возможным, отец отправил его в монастырь, надеясь, что Роман одумается и возьмётся за ум. Раз его не прельщает жизнь мага, а придворному этикету он не желает учиться, единственная дорога - в монахи. Роман заявил, что с радостью станет монахом, лучше читать псалмы в монастыре, чем мириться с несправедливостью и равнодушием окружающих. Бить маленького Артани приходилось редко. Он не давал повода, а теперь повод нашёлся, но у родителей рука не поднималась. Решили использовать новые крайности, подумав, что время и суровый образ жизни монастыря немного охладит горячую голову. - Надеюсь на твоё благоразумие, - сердито сказал отец прежде, чем они расстались, наговорив друг другу резких слов, - Хочешь стать монахом - быть по сему. Я дам тебе шанс узнать, что это такое. Может быть, жизнь в монастыре принесёт в твою беспросветную голову капельку ума. Передумаешь - дашь мне знать. Через месяц мы снова встретимся. Роман с радостью принял предложение «пожить в монастыре», уверив, что из него выйдет отменный монах. Семейству Артани ди Валей не придётся разочароваться. Тяжело было видеть подобное. В смиренного и послушного Романа сам бес вселился, не иначе. Отец находился в ярости, Бран скрипел зубами, порываясь надрать брату задницу, но опасался связываться, памятуя, что Роман в состоянии за себя постоять. Гайто Раван оказался, пожалуй, слишком хорошим учителем. А Роман на самом деле жутко устал от происходящего и жаждал покоя. Пусть ненадолго - мальчику хотелось побыть одному. Сменить обстановку, обдумать всё и, может, прийти к некоторому компромиссному решению. Возможно, за это время отец остынет и перестанет злиться на Динаса. Кто знает, чем всё закончится? А дальше оставалось лишь подивиться несгибаемости и упрямству юного Артани. В тихой обители монастырских стен Роман разочаровался практически с порога, осознав, что совершенно иначе всё представлял. Он подозревал, что ему, избалованному жизнью, но не работой, придётся несладко, но реальность оказалась в несколько раз хуже. - Магия - это грех! - в первый же день его появления безапелляционно заявил настоятель, тыкая в него толстым мясистым пальцем, – Ересь и соблазн нечистых демонов. Преодолеть искушение можно лишь усердными молитвами и постом. Вселяя грех в тела прекрасных созданий, нечистый улавливает нас в свои сети и строит козни... Он говорил ещё долго и много, выставив Романа на прилюдное унижение перед толпой остальных послушников. По его словам, им на воспитание была прислана заблудшая овца. Хуже того, помеченная печатью дьявола. Роман обладал магическим даром, а церковь неохотно мирилась с существованием магии, и неофициально осуждала богомерзкий дар, посланный людям в наказание за грехи. Официальной политикой была позиция: «Церковь, как терпеливая соседка, мирится с существованием шлюхи, ибо вынуждена жить под одной крышей, но все знают - благочестивая соседка никогда не одобрит распутницу». Король быстро накинул «платок на роток», но «на все ротки не накинешь платки». Отправляя дерзкого мальчишку в ссылку, граф ди Валь смутно представлял, куда отправляет и чем подобное обернётся для отпрыска – без пяти минут мага. Орден павлианцев - скопище фанатиков веры - придерживался ярых традиций «магиененавистничества». Куда он попал, Роман узнал буквально с первых же минут, после того как, перестав льстиво улыбаться вослед уезжающей карете отца, настоятель медленно развернулся к нему и посмотрел тяжёлым, испытующим взглядом, примериваясь, с чего начать. Он преследовал и третировал Романа с жадностью волка, терзающего отбившуюся от стада овцу. В каждом слове Романа, в каждом движении, настоятель видел ересь и богохульство. Романа не били дома. В монастыре в первый же день, стоило Роману робко открыть рот и попытаться аргументировать, приводя в пример книги и распоряжение Его Величества, настоятель немедленно подал знак. Двое крепких послушников схватили виконта и растянули на скамье, к стыду и ужасу спустив штаны. Роман оказался настолько деморализован и шокирован происходящим, что не осмелился сопротивляться. А в воздухе раздался противный свист розги. В детстве Роман частенько плакал, позволяя себе распустить нюни и пореветь в голос, но здесь явить слабость виделось гораздо худшим унижением, чем само наказание. Подросток лишь прокусил до крови губу, внезапно с какой-то острой, отчаянно раздирающей тоской осознав, что остался один. Один-одинёшенек на всём белом свете, и никто - ни родители, которые от него попросту отвернулись, ни Динас, исчезнувший в неизвестном направлении - никто не придёт к нему на помощь. Он должен быть сильным. Роман Артани ди Валь. Ведь в роду ди Валей мужчины никогда не сдаются и не плачут, иначе какой он, к демонам, ди Валь? Разве может Роман позволить увидеть скопищу жалких и убогих в своём неведении людей собственную слабость или боль? Пророки страдают за веру, а Роман страдал за свои убеждения. Он верил в невиновность Динаса Артани, ради брата Роман перенесёт все испытания и любые муки. Он заставит отца изменить решение. Роман верил... и не знал, насколько жестоко он заблуждается. Когда Роман Артани ди Валь поднялся со скамьи, пристально глядя в тёмные расширившиеся зрачки настоятеля, настоятель отшатнулся от него в страхе, ибо вместо бедного покорного агнца, коего он собирался, разумеется, пожалеть, внезапно увидел оскалившегося волчонка. Ломать подростков - сложное и неблагодарное занятие. Никогда не знаешь, что получится в итоге. Романа нагружали изнурительной и чёрной работой, заставляли наизусть цитировать длиннейшие куски священных текстов, но маленький граф, с детства привыкший к тяжёлым физическим тренировкам, стойко переносил все тяготы, а отточенная блестящая память и цепкий ум с первых дней выделили Романа, как одного из лучших учеников. Придраться к нему было просто невозможно. Настоятель бесился и придумывал малейший повод, чтобы искоренить ересь, чудившуюся ему в сверкающих, как драгоценные камни, глазах. - Дитя дьявола! - шептал он и плевался, делая охранный жест, глядя на таскающего мешки с бобами смуглого сильного подростка. Роман - невысокий, но мускулистый и пропорциональный - приковывал к себе внимание. Он не просто приковывал взгляды. Он выделялся, как может выделяться дивный изящный лебедь, по ошибке угодивший в стаю ворон. Роман не единственный был знатного рода, но единственный, кто практически сразу завоевал всеобщую любовь и расположение своим мягким спокойным характером, дружелюбием и открытостью, не свойственной благородным. Он был застенчив, но труд и общие тяготы нередко сближают людей, создавая дружбу на ровном месте. - Долг церкви - искоренять ересь! - при одном взгляде на послушника-мага настоятель впадал в неистовство, ища повод наказать - самый малейший, за то, что гибельный соблазн греха смотрит так дерзко, словно настоятель - никчемная грязь под его ногами. В монастыре Роман провёл два года. Отец навещал регулярно, но Роман никогда не жаловался на своё положение, зная, что не сможет разжалобить, а лишь укрепит отца в мысли, что граф поступил правильно. Сколько бы ни приезжал отец и близкие его проведать, Роман Артани давал один неизменный ответ: он вернётся в Ромейн после того, как в Ромейн вернётся Динас Артани. От чужого упрямства и стоической непреклонности, желающим убедить подростка впору было свихнуться. А ведь ему всего четырнадцать лет, - думал настоятель, - Откуда подобная железная сила воли? Конечно от дьявола - иначе и быть не могло. Ничего, он найдёт на него управу. Настоятель и сам не понимал, чего желает добиться от Артани. Заставить мальчика перестать быть самим собой? Роман не мог избавиться от собственного дара, как бы он сам ни желал, а к магии он не испытывал интереса. Пока не испытывал. Но всё может перемениться. Задача церкви - выбить из него подобные мысли. Настоятель боролся, как мог, не понимая, что чем больше он стремится, тем дальше находится от собственной цели. На Романе порой живого места не оставалось, и по ночам, со стоном переворачиваясь с одного бока на другой, юный ди Валь лежал без сна, укрепляясь в мысли, что быть магом лучше, чем остаться здесь навсегда. Однако не может отец держать Романа в монастыре вечно. Рано или поздно одному из них придётся уступить, и Артани искренне надеялся, что это будет не он, в то время как со своей стороны граф ди Валь предавался схожим размышлениям, и очень надеялся, что уступит Роман. Противостояние могло длиться долго, если бы всему не пришёл конец. Преследуя Романа и активно борясь с ересью, с собственным грехом настоятель оказался не в состоянии бороться. Спустя полтора года пребывания Романа в монастырской обители, он припёрся в спальню послушника - красный, дрожащий от возбуждения, с блестящими маслянистыми глазами. - Всё, что хочешь, демон. Всё, что хочешь, сделаю, только не зови никого, - шептал он, стаскивая одеяло с окаменевшего от ужаса подростка, - Нет сил на тебя смотреть, дьявол. Похотливый развратник, специально меня провоцируешь, видишь, что я от тебя с ума схожу, и мучаешь, маленький негодник. Роман вырвался без усилий. Подростку, умеющему драться, не составило большого труда вывернуться, но он был маленький и хрупкий против взрослого, здорового мужчины. В миру церковь проповедует умеренность и воздержание, но настоятель постоянно предавался греху чревоугодия и другим грехам, как выяснилось. Он навалился на Романа, уговаривая, зажимая рот, суля невиданные дары и неслыханные щедрости. Роман и сам не понял, как статуэтка бога оказалась в его кулаке. Он ударил настоятеля в висок, и грузное тело моментально обмякло, а на простыни полилась кровь. Роман перепугался, проверил пульс - к счастью, настоятель был жив, но перед мальчиком встал острый вопрос: что делать дальше? После случившегося стало ясно, что он не может оставаться в монастыре, и это было единственной мыслью. В остальном Роман был жутко напуган и не понимал, что творит. Бежать! - стучало в висках. Роман, даже не озаботившись найти более подобающую одежду и собрать в дорогу необходимое - ибо боялся, что настоятель придёт в себя и попытается остановить - распахнул окно и удрал из монастыря в ночь, осознав, что он, может, и верит в бога, но однозначно никогда не признает подобную религию. *** Случайны ли встречи и совпадения? Что определяет нашу судьбу и какая неведомая сила провидения сводит людей в иной момент, когда они больше всего нуждаются друг в друге? Романа нашёл Динас. Не сразу Ворона сумел оправиться от удара, но перед ним стоял не вопрос дальнейшей жизни, а вопрос выживания. Деньги рано или поздно закончатся, приходилось подумать о том, как их зарабатывать. Динасу Артани пригодился ум. Долгое время лишённый титула виконт занимался устройством собственной судьбы, решив во что бы то ни стало добиться успеха, а судьба вознаграждает упорных и целеустремлённых людей. Он разыскивал Романа, довольно быстро выяснив о его участи. Рискуя вызвать гнев в случае разоблачения, Динас Артани проник в Ромейн, подумав, что им с братом не мешает переговорить и, возможно, Роман пожелает бросить всё и поехать с ним. Информация о брате давала большую надежду, что ему не придётся долго уговаривать. Полтора года упрямый и храбрый братишка сражался за Ворону. Ничего, теперь все переменилось, и Ворона сам повоюет за него. Решение приехать в «обитель павлианцев» возникло вовремя. Велев остановить карету, чтобы подобрать бредущего по дороге явно оборванного и полураздетого путника, Динас сперва не поверил собственным глазам - решил, что у него случилась яркая галлюцинация. Галлюцинациями, как быстро выяснилось, он пока не страдал, а радости и счастью встретившихся братьев не было предела. Отогреваясь в тепле гостиницы и жадно запихивая в рот еду, изголодавшийся Роман, не таясь, рассказал брату обо всём, что случилось за время его отсутствия, не умолчал и о причине, по которой удрал из монастыря, признавшись, что теперь совершенно не знает, что делать и как дальше жить. Он собирался вернуться в Ромейн, но боялся гнева отца - не был уверен, что родитель поверит в рассказ. Увлечённый едой, Роман не заметил, как жутко исказилось лицо брата после рассказа о том, что пытался сотворить с ним настоятель. Что именно он пытался сотворить, Роман не особо понял, но смутно догадывался, и совершенно не подумал связать действия брата и настоятеля воедино, а ведь они происходили из одного корня похоти. Оставив Романа спать в гостинице, Динас ушёл на несколько часов. Неизвестно, где он был и пропадал, но когда вернулся, приказал заложить карету, непреклонно сообщив Роману о том, что домой он его возвращать не намерен. Они уезжают из Ромейна. Стоило ли говорить, что Роман безумно обрадовался? Путешествовать вместе с Динасом, открывать для себя удивительный мир, полный приключений... Возможно, он станет магом - самым лучшим магом. Они положат к своим ногам весь мир. О чём могут мечтать четырнадцатилетние мальчишки? Мечты отличаются от реальности тем, что в мечтах нет сложных последствий, нет долгого промежуточного пути достижения собственной цели, а есть лишь конечный результат под названием «и жили они долго и счастливо». Но что конкретно составляет счастье, на что и как они будут жить - об этом порой и взрослые люди не задумываются. Стоит ли в легкомыслии упрекать ребёнка? Карета неслась, увозя Романа навстречу новой жизни, и Роман, восторжённо открыв рот, смотрел на проплывающие окрестности, совершенно не замечая, каким странным взглядом на него смотрит улыбающийся Динас. Через три дня они планировали отплыть в Итанию, где с недавних пор Динас приобрёл дом и некоторые полезные связи. - Я сделал всё, что хотел, братишка. Всего добился сам! - блестя глазами, возбуждённо рассказывал Динас, и Роман не уставал изумляться приятным переменам. Расставание с домом пошло брату на пользу. Он показался удивительно живым, разговорчивым и не скрывал дружелюбия: - Высочайшие персоны поручили мне одну миссию. Я не могу рассказать, но если всё пройдёт удачно, мне будут выделены личные земли и право изменить фамилию. Не желаю больше быть ди Валем. Станем ди Вальдо. Что скажешь? Бросим вызов обществу. Видит бог, Рома, я брошу его всему миру! Он без конца улыбался и подливал Роману вино. - Ты тоже сменишь фамилию, Рома. Он говорил уверенно, приняв решение за двоих, и оно не подлежало ни малейшему сомнению. - Семья отказалась от нас, и будет правильно, если и мы откажемся от подобной семьи. Я никогда не брошу тебя. Мы всегда будем вместе. Мы должны быть вместе. Ты и я. Я всегда этого хотел. О, боги, Рома, милый, ты не представляешь, как я счастлив сейчас, я так долго мечтал об этом. Оказаться рядом с тобой, вот так наедине. Говорить открыто о собственных чувствах. Он обнимал Романа за плечи, подливал вино, не замечая, что Роман не пьёт, и постоянно лохматил пушистые волосы. Роман заметил неладное, лишь когда оно стало совершенно откровенным. Поначалу он пропускал лёгкие поцелуи брата, сочтя, что Динас чрезмерно выпил и от радости не понимает, что творит. Насколько далеко заходила чужая радость, он осознал лишь в процессе. Когда жаркие губы, невзначай щекочущие виски и лоб Романа, переместились на лицо и шею, а ненавязчивые случайные ласки стали более откровенными, постепенно переходя грань от невозможно и «что ты делаешь, хам!» к «да, детка, сделай это!» (Прим: простите, автор не удержался от стёба.) Динас деликатно избавлял брата от одежды, отвлекая внимания от происходящего. - Всё это время, милый, я думал только о тебе! - Динас бормотал, опаляя лицо пьяным дыханием, шептал сбивчивые признания заплетающимся языком. - Я не пьян, Рома. Нет, не пьян! Мой хмель - страсть, а она порой ударяет в голову! - Динас рассмеялся безумным каркающим смехом, сделавшись похожим на ворону. - Я так давно хотел тебя, Рома... боже мой, Рома! Я сейчас испытываю трепет. Браниен пытался меня остановить. Ха-Ха! Ублюдок мстительный. Не смог мне просить своего поражения и решил избавиться. Но если я чего-то желаю, меня невозможно остановить. Я ещё тогда сказал ему: ты будешь принадлежать мне. Станешь моим. Ты и Ромейн. Я собираюсь получить всё. Всё, что мне причитается, Рома. Всё, что нам с тобой причитается, малыш. Нет, не бойся меня, малыш. Не бойся. Убери ручки, не зажимайся, старший братик никогда не сделает тебе больно. Боже, Рома, какой же ты у меня красивый. Роман сам не понимал, как его не вырвало на месте? Он весь оцепенел от ужаса, безвольно глядя на происходящее, а Динас залез к нему в штаны в тщетной попытке возбудить чужое естество, не понимая, что естество Романа содрогается от ужаса, омерзения и гадливости, а Динас словно копошащаяся личинка... Они отрыли деревянную сырую балку, а на ней было полно белых опарышей - извивающихся, противных, скользких, и сейчас Роман видел перед собой одного из них. Стало не просто противно - невыносимо тошно от происходящего, от самого себя. От осознания, что кумир оказался столь жалок и ничтожен, ничем не отличающимся от жирного настоятеля, пытающегося сделать, очевидно, всё тоже самое. Они были удивительно похожи в эту секунду. Жирный краснолицый настоятель и тощий, с блестящими маслеными глазами Динас. Романа затрясло, а Динас, приняв происходящее за страх, принялся уговаривать и успокаивать, обещая, что он готов подождать и не сделает ничего плохого, если брат не готов прямо сейчас. Динас только погладит и поласкает немного. Они могут поласкать друг друга вместе, ведь несомненно, Роман тоже желает этого. Он ведь любит своего братика. У Артани ди Валя мутился разум, в самом прямом смысле мутился от происходящего, от гадливости. Он начал бороться с братом, сопротивляясь, но они с Динасом занимались у одного учителя - Гайто Равана. Динас - не дряблый настоятель, а физически сильный, развитый парень, худой как щепка, но стальные мыщцы вились крепкими жилами канатов, и Раван не раз отмечал, что именно худые люди при всей их кажущейся невозможности набрать мышечную массу, на самом деле более выносливы, чем здоровяки. Окажи он настоящее сопротивление, а не жалкую возню стесняющейся девочки, которую назойливый мальчик лапает за коленку, а она всё никак не может решиться позволить большее - кто знает, чем закончилась бы эта сцена. Его сопротивление могло разозлить и взбесить Динаса, а взбешенный Ворона становился по-настоящему жесток, с удовольствием мучая животных, оказавшихся в его власти. Пока брат находился в благодушном настроении, считая, что легко может уговорить Романа, Роман понимал, что сейчас будет кровь, случится убийство, он, не задумываясь, порвёт родного брата или родной брат порвёт его, потому что Роман не позволит осуществить задуманное. Скорее откусит собственный язык. Но на его счастье Динаса срочно вызвали куда-то... Появился слуга, принёс пакет. Динас, с проклятьями открыв дверь, помрачнел и засобирался срочно, отвесив брату воздушный поцелуй и кокетливо пообещав, что Роману не придётся долго скучать - он непременно вернётся. Артани выглядел застывшей, вывернутой душой наизнанку кошкой, которую медленно гладят против шерсти. Он не знал, как смог сдержаться, удержать подступивший к горлу комок, ощущая исходящие от брата безумие и опасность, каждой клеточкой кожи понимая, что если Ворона поймёт – он никуда не поедет, или поедет, но Роман не отделается легко. В лучшем случае, младший Артани окажется связанным по рукам и ногам – Ворона безумен и никуда не отпустит брата, сумев заполучить в когти. Динас неверно расценил его реакцию и уехал с лёгким сердцем, а Романа – стоило двери закрыться – мучительно вырвало на ковёр. Он блевал, а мозги вставали на место. Роману никогда не приходилось никого грабить раньше, но обокрасть Ворону он не счёл преступлением, понимая, что Ворона не остановится. Не получится добровольно – возьмёт силой. Не хотелось даже представлять, насколько далеко заходила отвратная похоть. Роману Артани снова пришлось убегать и, украв деньги у Динаса, забрав еду и одежду, Артани загонял коня так, словно за ним гналась стая обезумевших голодных демонов. Или один монстр – монстр, солгавший о том, что никаких монстров не существует. Монстры блекли перед ним. Роман надеялся, что секретная миссия, о которой упомянул Ворона окажется для брата важнее, чем желание найти Романа и свести личные счёты. Возможно, всё было именно так, возможно, по-другому, но Роман не столкнулся с погоней. *** Через четыре дня Роман Артани ди Валь, совершенно обессиленный, ступил на порог дома - даже не ступил, а попросту свалился на руки подоспевших слуг. Вскоре он узнал, что на монастырь, в котором он пребывал, было совершено нападение. Монастырь сгорел, а сам настоятель был зверски замучен нападавшими. Об этом рассказали сумевшие спастись. Роман – было это жестоко или нет – не сожалел о его смерти. О собственном пребывании в стенах ордена Роман не желал вспоминать, мечтая забыть всё произошедшее, как кошмарный сон. Забыть Динаса не составило труда. После содеянного брат перестал существовать. Роман просто перечеркнул его существование жирной чёрной линией, как сделали до него многие другие. Родители, успевшие потерять надежду на возвращение Романа Артани живым, чуть не свихнулись от радости, хотя графиня Артани ди Валь утверждала, что знала, что он жив – материнское сердце чуяло. Многие были уверены, что Роман погиб во время нападения на монастырь, но всё дурное закончилось. - Будь кем хочешь, сын, - сказал отец устало, – Я не стану ни в чём препятствовать отныне. Какую судьбу для себя выберешь, с тем и проживёшь свою жизнь. Роман заметил, что отец поседел. За прошедший месяц граф стал совсем белым, хоть и был крепким мужчиной в самом расцвете сил. Он потерял одного сына, а думал что потерял и второго. Слишком жестокий удар судьбы. Сердце Романа сжалось от горя и сочувствия, стало стыдно за свои мелочные ссоры, за боль и хлопоты, причинённые родителям. Он словно прозрел, понимая, что они всегда любили его и пытались сделать всё возможное, чтобы уберечь. Но дети часто не понимают родителей, видят в них врагов, а прозревают порой слишком поздно. Остаётся лишь порадоваться, что Роман вовремя сумел взяться за ум. - Я буду магом, отец! – поклялся младший Артани, - Обещаю, я стану одним из лучших, ты будешь гордиться мной. Отец, ты увидишь, я поступлю в Академию! С этого дня жизнь наладилась, потекла стремительно и быстро, глотая годы один за другим. Учитель Гайто Раван вернулся в Ромейн. Он с лёгкостью принял Романа, привычно открыв объятия, поведав, что молодости простительна горячность. Он ждал, когда Роман повзрослеет и сам придёт, а не ему придётся бегать за Артани, отрабатывая деньги графа. Раван не считал возможным настаивать или переламывать, поэтому, благополучно сложив вещи, уехал. Но вернулся, простив и приняв ученика обратно. А мог ведь и не вернуться. Живя в Ромейне, он привязался к семейству Артани и полюбил прекрасный гордый край. С той поры Роман никогда не видел Ворону и не желал о нём даже вспоминать. Иногда имя Вороны мелькало в новостях, всплывало само собой то тут, то там. Он получил титул графа ди Вальдо и, несомненно, смог бы сделать карьеру придворного при любом дворе, но ди Вальдо редко бывал при дворах. Он занимался бурной деятельностью, и с его именем порой связывались многие неприятные и тёмные истории. Казалось, они спокойно проживут в Ромейне всю оставшуюся жизнь, не зная горя и забот. Арлесса поступила учиться, Роман планировал связать свою жизнь со столицей и нередко мотался туда-сюда в сопровождении учителя Равана, заметившего, что пока Динас ди Вальдо живёт и здравствует, Роману Артани не стоит гулять в одиночестве. Подобные люди не станут пачкать свои руки - подставят чужие. Родителям хватает забот, и стоит их поберечь. Придёт время - Роману не придётся бояться Ворону, но Ворона станет бояться Романа. Роману осенью должно было исполниться восемнадцать лет, но, не досчитав нескольких недель до его дня рождения, мир внезапно омрачился угрозой, похожей на удар молнии в погожий летний день. - Нам нужна армия! - сообщил отец непреклонно. Он вернулся из поездки в Гармаль поздно ночью. В столице граф встречался с королём во время приватной беседы. Высочайшая честь - удостоиться личной аудиенции короля, но новости, привезённые отцом, были дурными и тревожными. Вероятно, что-то случилось. Совсем недавно Ромейн сотряс скандал. Выяснилось, что через территории Ромейна проходил торговый путь контрабанды. Преступная сеть была тщательно налажена, существовало множество купленных людей, и всё это под носом графа Артани ди Валя - честнейшего человека, чья репутация никогда не подвергалась сомнению. А его уличили в сговоре с преступниками. Пришлось тщательно разбираться, была создана целая комиссия по расследованию преступления, которую граф, не доверяя сыскарям, возглавил сам. Были организованы рейды, а патрули стражей непрестанно рассекали территорию, с разрешения графа досматривая всех проезжающих через Ромейн. Король вызвал графа Артани на разговор и, судя по тому, какие мысли посетили отца... он боялся. Роману было страшно слушать подобные речи - отец говорил не просто об армии, он намекал на измену. По его словам, Ромейну придётся встать на свою защиту в случае нападения. Король выразился ясно: в Анремии всё принадлежит Анремии. Ромейн не может стать государством в государстве, а именно это, похоже, пытался сделать отец, сообщив, что ему предложили унизительную сделку. Но он не смог поступиться своей совестью и честью - граф отказался. Ему предложили подумать несколько месяцев. Король легко раздаёт свои милости, но он может в них отказать. Заявление в высшей степени несправедливое. Ромейн никогда не был обязан милостью королю. В своё время Ромейн был свободной территорией, но когда Анремия начала стремительный захват земель, предок ди Валь, князь Ромейна, договорился с правящим тогда монархом, предложив присягу и верность в обмен на некоторую независимость. Ромейн присоединился к Анремии, а род Артани ди Валей получил право стоять в присутствии короля. Невелика важность, но на кону стояла жизнь Ромейна. Начиналась война - Ромейн не выстоял бы в схватке. Предок Артани ди Валей поступил дальновидно, сохранив титул князя – мало кто об этом вспоминал, ибо князем Ромейн граф Артани именовался редко. Лишь на самых важных светских приёмах церемониймейстер объявлял: граф Артани ди Валь, князь Ромейна. Это немедленно вызывало шепотки, но монарх смотрел благосклонно до недавнего времени. Ромейн, по его мнению, сделался слишком независимым, забыв о том, что служит в первую очередь Анремии и королю Георгу. Рыцари отца разъехались объявлять мобилизацию и набирать рекрутов. Ромейн не воевал больше сотни лет. Люди давно успели забыть, как это делается, а всё приходилось делать и обставлять очень тщательно под видом заботы о безопасности границ. Они не успели вооружиться - норманны напали раньше. Динас выбрал самый удачный для нападения момент, когда большей части защитников просто не было в замке. Когда норманны стремительно атаковали Ромейн с моря через узкий пролив, соединяющий Итанию и Ромейн, территории не смогли оказать сопротивления. Враги, совершив короткий-марш бросок, обложили замок в один день. Каким бы ни было прискорбным подобное открытие, у Романа невольно на язык напрашивался вопрос: с этим они собирались воевать? Отцу пришлось поступиться гордостью, отправляя послание в Анремию, прося монарха выслать на помощь войска. Речь не шла о недопонимании князя и короля - речь шла о целостности государства. Всё закончилось, не начавшись. Они готовились к осаде, они ждали нападения, а враг прошёл тайным ходом - предатель открыл ворота. Защитники замка находились в крепости, но только в один момент оказалось, что замок практически некому защищать. Их застали врасплох, перерезав многих заспанных и не успевших сообразить слуг, как сонных котят. Когда колокол забил тревогу и смолк резко, Ромейн был захвачен врагом. У них не было даже шанса на спасение, но они выбрали сражаться. Реальность напомнила о себе мерзким привкусом крови, запахом дыма, грохочущим пульсом и звенящей вибрацией в ушах, усиленной разыгравшейся за стенами вакханалией. Безумная смерть, воя от восторга, потрясала истлевшими космами и скалилась хохочущим черепом в чернеющий кровью небосвод, бросая вызов богам, приглашая разделить пир мертвецов; и не было тихих ангелов, уносящих души младенчиков в светлые небеса - лишь яростное пламя пожара, непрерывный, страшный гул и треск огня, крики боли и стоны умирающих, чьи тела равнодушно топтали враги. И летело в грязь знамя Ромейна, а по нему проходили бесчисленные ноги, рвали на отшмётки сердца. Ромейн втоптали в грязь и продолжали надругаться над ним, мстя Ромейну за Ромейн. Уничтожая мирную жизнь: весёлых и беспечных жителей, зелёные луга и воду, что стекает с гор - прозрачная и чистая, как слеза. Проливайте слёзы, горы, плачьте небеса! Ромейн пал, но не пали его жители! Они ещё не сдались. Услышь молитвы, Ромейн! Пошли на помощь всю свою силу, а мы поклянёмся тебе кровью мечей и станем целовать злую сталь перед тем, как ринуться в последний бой. И Ромейн вставал. Ромейн вставал снова и снова! Женщины выходили из-за спин мужчин, и падали подкошенными снопами дети, поднимающие оружие мёртвых отцов, с предсмертным воплем бросающиеся на их убийц. Они не сдадутся никогда. Услышь, Ромейн! Они не сдадутся. А враги прорывались вперёд, пиная сталью псов, что, озверев и вспомнив свою суть, встали на защиту Ромейна и бросались на подонков, с лютостью волков впиваясь в горло. Ромейн пал?! Небеса падут, а Ромейн останется сражаться за каждый куст, за каждый камень, и даже растения станут цеплять врагов и держать их своими крепкими пальцами, чтобы дать защитникам шанс. Они погибали, но не молили о пощаде, и они не получили её, потому что разъярённые яростным сопротивлением норманны превратились в зверей не меньших, чем храбрые защитники замка, разучившиеся сражаться, но не потерявшие боевой дух. И зверьё сошлось в битве, зверьё грызло друг друга! Волк Ромейна не отступал, но на него насело слишком много шавок. Ромейн?.. Ромейн!!! Герои не сдаются, но рвут горло, взрывая яростью небеса, мужчины плачут в момент поражения, а небо слышит молитвы и принимает клятвы. Нет горя страшнее, чем война! Но их клятвы не были сказаны, их молитвы не были услышаны, и Роман не кричал - выла душа. Безголосый стон не прорывался наружу, только в глазах скапливалась чёрная, мутная ненависть - страшный, не нуждающийся в клятвах и доказательствах, смертный приговор. Роман истекал кровью и с трудом стоял на ногах. Стремительно таяли силы, отключалось сознание, но маг продолжал стоять и знал - простоит долго: сколько там шагов у смерти? Нет смысла вести переговоры с Вороной, но он хотел знать. Вглядываясь в глаза брата, читал в них разное: не торжество победы, а горечь, усталость и опустошение. Ворона уничтожил Ромейн, изгнавший и отплюнувший его с безжалостным содроганием, а ведь Ворона любил дом. Но пришло время раздать долги. Он ненавидел и свершил месть, а когда свершил – легче не стало, стало тяжелее. Он получил своё, взял, что хотел, и вкус злорадства ничто не могло омрачить. Почти ничто. Роман крепче сжал меч, врезаясь ладонью, и рукоять, скользкая от крови, придала сил. - Отец? Единственное, что он хотел услышать, но знал ответ. Динас лишь отрицательно покачал головой, подтверждая худшее, понимая, что нет возможности скрыть. Роман мог потребовать привести доказательства, что жизнь заложников сохранили. Где и что сохранять? Вокруг безумие и повсюду одни трупы. - Я пытался их спасти. Не успел. Он лгал. Затевая нападение, Ворона не мог не знать о цене, которую заплатит Ромейн, но надеялся спасти Романа и мать. Их смерти он не желал, но никто не ожидал напороться в замке на магов – упустили из виду, забыли возможности младшего Артани и его учителя Гайто Равана, что где-то снаружи рвал нападающих в клочья. Но врагов было слишком много. Слишком много даже для того, чтобы совершить невозможное. Они уже совершали невозможное... Роман нечеловечески устал... так устал. Многое не доходило до сознания, охваченного оцепенением острого горя и навалившейся пустоты. Нет, сейчас не время думать об этом. Он подумает позже... если останется жив. - Роман, сложи меч, - настойчиво повторил Динас, царапнув неожиданной мягкостью тона, участием, и этим словно наболевшую язву вскрыл, не понимая, чего просит. - Ты... предатель... сука! - с трудом ворочая распухшим языком, прохрипел младший ди Валь, и голос окреп, набирая силу. Он мог сказать многое, но экономил силы, сказал больше, чем мог, - А сигну, значит... старую оставил? - Роман внезапно закашлялся хриплым пугающим смехом, - Ди Вальдо... Шваль ты позорная! – и сплюнул кровь. Лицо Динаса помертвело, превращаясь в маску: - Заткнись! – прошипел он. – Ты жив лишь благодаря мне, один приказ - и тебя нашпигуют стрелами. Роман продолжил, не слушая, что, захлёбываясь злобой, несёт брат, предлагая сдаться. Они говорили вместе, но его тихий, срывающийся голос заставил Ворону замолчать: - Вся эта кровь, - просипел Роман, - На тебе. Отец... брат... ты не отмоешься. И гореть тебе в АДУ!!! Он закричал, переходя от слов к действиям, бросаясь на брата, движимый яростным стремлением убить, и если бы не реакция, лежать бы Вороне с проломленным черепом. Меч Романа едва не расколол шлем, успев скользнуть по плечу, но сталь встретила сталь. Сухо щёлкнул арбалет, обжигая плечо, и норманны навалились разом, а перед глазами Артани стояла зелёная нашивка одного из нападавших. Зелёный цвет... Цвет... - долбилось в сознание важная, очень важная мысль, но времени не было думать. - Не убивать!!! Не убивать!!! - визгом надрывался Ворона, затерявшись где-то в ногах и за спинами нападающих! – Взять живым! Не убивать! Он кричал что-то ещё, но его не слушали. Бой начался очень жестокий. Озверевший Роман превратился в кромсающую врага мясорубку, хотя теперь из плеча торчала стрела. Но он давно не чувствовал боли - дошёл до предела, где боль не воспринимается, не существует ничего, кроме: «Поднять - опустить меч. Удар, парировать, уклониться. Встретить вторым клинком, подобранным с поля боя. Удар!» Очередной подонок выбыл из строя, его место занял другой. «Удар». Он не видел, куда делся Ворона, осыпающий брата проклятиями. Разгулявшиеся в замке грабёж и насилие требовали его вмешательства. Солдат ожесточило яростное сопротивление. А он уверял, что перерезать сонных зажравшихся жителей Ромейна будет легче, чем кур. Он не знал Ромейн. Никогда не понимал душу Ромейна и не видел истинного сердца. Наёмники пришли, как беспечные лисы в курятник, но вместо сонных всполошенных птиц их встретила стая волков, быстро пришедших в себя и ударивших разом. Норманны, потеряв немало людей, совершенно вышли из под контроля. Зверьё грызло зверьё. Он надеялся взять Артани в заложники и положить конец сражению, но он забыл упрямство брата. Нет, не забыл. Он просто не знал Ромейн. Не таким видел Ворона восхождение на трон Ромейна. Нет, не таким. Но путь тиранов – ступать по крови жертв. Взгляд Вороны упал на втоптанное знамя, и на секунду картина – не кровь, не трупы людей вокруг, не смерть, а именно растоптанное, униженное знамя - больно зацепила его, а одновременно помогла осознать с кристальной ясностью: "Всё верно! Всё верно! Так и должно быть! Так и будет. Ромейн исчезнет. Появится Вальдерн и князь ди Вальдо!" Роман сделал всё, что смог. Больше, чем смог, но он был человеком. В какой-то момент жестоко израненного и потерявшего силы юношу сбили с ног и навалились разом, избивая, ударяя по голове. Мир давно стал алым, а теперь погрузился в темноту. Младший Артани потерял сознание и опомнился связанным ремнями, брошенным у стенки коридора. Нападавших он не интересовал. За дверью скрывалась куда более интересная добыча. Сломав и разбив двери, враги надеялись быстро обезоружить слабых женщин, но и здесь - даже здесь, в комнате забитой слабыми девками и старухами - их ждало страшное сопротивление. Летели светильники с маслом в лицо, раздался полный боли рёв, вспыхнул пожар, моментально пристраиваясь к мягкой шерсти ковра и убегая по занавескам. Женщины бились, как волчицы. Старухи бросались на мечи врага, с хрипом хватали за горло, закрывая своим телом и давая соседке возможность ударить. Пламя свешивалось с потолка, лизало дерево, расплёвывало искры алым драконом. Никто из них не хотел жить. Одному из нападавших, с диким разгульным хохотом ухватившим служанку, всадили вилку в глаз. Женщины молились. Они молились в комнате, пока дрался Роман, и враги слышали молитвы, представляли себе напуганную, визжащую добычу. А они сами стали здесь добычей, вынужденные отступить, потому что женщины отбивались всем, что попадало в руки. Отбивались яростно! Кусали, рвали на части, впивались пальцами, вдавливая глаза. Да что же это за безумие?! Что за люди? Не люди - дикие волки. Как их остановить?! Дикий, безумный край. Проклятая земля! Они прошли через земли Ромейна быстро, не тратя времени, не отвлекаясь ни на что иное – целью был замок. А сейчас открывалась бездна, понимание, что люди Ромейна способны сражаться за каждую пять своей земли, и всё здесь будет залито кровью. Ромейн скорее останется бесплодной пустыней, стоящей на костях мертвецов, чем пожелает принять иго врага. Но они не знали правды. Правды никто не знал. Командир принял решение отступить, перекрывая дверь. Они бы с радостью сожгли проклятых ведьм заживо, но останавливал приказ взять графиню в заложницы. А кто разберётся, где графиня? Все бабы - одна обезумевшая, истошно воющая свора. Закалённые в сражениях солдаты не знали страха, но им становилось не по себе от происходящего. Пугают не люди - страшит безумие, а у врагов не оставалось сомнений, что ромейнцы безумны. Не люди - волки. Решение с огнём казалось верным, но... женщины Ромейна не вышли из комнаты, а ожидалось, что начнут выскакивать из огня поодиночке, навстречу толпе мужчин. Выбрали сгореть заживо. Безумие. Но вдруг на фоне этого безумия, кашляя от рыданий и хрипов, внезапно зазвучала флейта Арлессы. Тихий, плачущий напевный мотив. Сестра играла в охваченной огнём комнате. Она всегда играла нескладно, но смерть, смилостивившись, придала вдохновения, и музыка полилась пронзительной трелью, желая придать защитницам силы или оплакать погибших, проводить павших в их последний путь. Он был почти неслышным - прощальный, тихий голос мелодии, трогательно взлетевшей над властью огня и пиршеством смерти. И словно ставя некий финал происходящего – финал, который поначалу разгорячённые сражением не замечали, но сейчас, бродя по двору и добивая раненых, увидели божий знак: пошёл снег. Снег Ромейна. Запоздавшие ангелы спустились на землю унести и укрыть заблудшие души. Они плавно слетали с приблизившегося небосвода и ласково закрывали глаза мертвецам морозными пальцами снежинок. Наряжали белоснежным саваном, убирали грязь, стирали кровь, раскидывая пух и перья, принося забвение и долгожданный покой. Флейта смолкла, подавившись кашлем, и это послужило сигналом для нападавших. Они ворвались в комнату, вытаскивая задохнувшихся, теряющих сознание женщин из пожара, сбивая пламя. Ослабевшие и наглотавшиеся дыма, они больше не могли оказать сопротивления, а Роман яростно рвался из своих пут, пытался грызть зубами, но сознание ускользало от него - кровопотеря и раны взяли своё. Он воспринимал происходящее урывками. - Роман! – мать, грязная от копоти, обожжённая, в разорванной одежде, рванувшись из рук, бросилась к нему, но её удержали. Бытует мнение, что нападающие сразу начинают насиловать женщин. Может, так и было: кого-то из служанок схватили и потащили, избивая с глумливым гоготом, но командир, быстро сориентировавшись по богатой одежде и пышным платьям, выделил графиню и её дочь. Он не знал, что это дочь, но смог догадаться и, хотя приказа о двух заложниках не было, решил не рисковать, отдав приказ запереть всех троих в одной из комнат. Мужество не всегда является некоторой героической картиной, когда ты плюёшь врагам в лицо. Иногда и оно требует передышки от слабости, боли, из-за отупения и одурения происходящим. Арлесса - вся подранная и избитая, зарыдала, не сдержавшись, но никто не упрекнул бы её в слабости. Обессилевшие, получившие ожоги жертвы просто висели на руках мучителей - у них не осталось сил сопротивляться. А дальше случилось замешательство. Роман с трудом выныривал из беспамятства, всё было смутно. Очень смутно - в голове плыл белый дым и чёрная темнота. Учитель Гайто Раван – второй эпицентр битвы, сумевший собрать отряд и организовать жесточайшее сопротивление, прорвался на женскую половину, раскидав нападающих. Раван не пытался сражаться - понимал: для замка всё кончено, но он старался спасти тех, кого мог спасти. Роман воспринимал мир цветными пятнами: всё расплывалось, лицо заливала кровь, он силился разлепить веки, но они закрывались. Он окунался в забытьё, но слышал лишь голоса в голове. Его, освободив из пут, куда-то тащили, кто-то что-то говорил чётким спокойным голосом, затем снова случилось замешательство, короткая схватка. Артани, выныривая из паутины и фокусируясь на лицах, пытался сражаться, но почти сразу терял сознание. В себя привёл знакомый уверенный голос матери - ни капли дрожи, одна сплошная решимость: - Гайто! Нам не прорваться. Врагов слишком много. Забудьте о нас. Спасайте Романа. Доставьте в безопасное место! Приказываю вам! - голос мамы звучит ровно, она спокойна и обнимает прижавшуюся к ней трясущуюся дочь, – Защитите Романа! Не Арлессу, не себя – Романа! - Роман, сыночек! – графиня упала на колени и попыталась надеть ему на руку тяжёлую золотую печатку с гербом князя Ромейна. Кольцо втиснулось лишь на большой палец - с остальных спадало. Графиня заставила сжать кулак и, удерживая ладонями, прижала к сердцу, - Выживи. Сохрани печать князя. Она не должна достаться твоему брату. Слышишь? Я люблю тебя, Ромэнко! Она поцеловала окровавленный лоб и заплакала, называя Романа детским, забытым именем, без всяких пафосных «милый мой Рома, знаете ли вы...» Рядом в голос завыла Арлесса и, принимая выбор матери, обняла Романа, прощаясь с ним: - Ром, береги себя! - Роман, сохрани печать! Любой ценой, сохрани печать! – хватала за руки графиня, удерживая вываливающийся символ князя. Роман пытался возразить, что никуда он не пойдёт. Мать и сестра... Он бормотал безостановочно, точнее мычал, мотая головой. Печатку мягко забрал Гайто Раван и засунул за пояс, сообщив графине, что исполнит приказ. Всё сделает. Роман не желал уходить. Он пришёл в себя. Искал меч. Они обязательно прорвутся. Они смогут, надо лишь... Гайто, не слушая, бесцеремонно подхватил заваливающегося ученика на плечо и сжал пальцем сонную артерию, заставляя угомониться. Роман пришёл в себя, когда они ныряли в ледяную воду с крепостной стены. Вослед им летели горящие стрелы, озаряя кромешную темноту. - Найдите его!!! – орал сорвавшийся в истерику голос брата. Роман с трудом мог плыть - не приди Гайто на помощь, пошёл бы камнем ко дну. Учитель выдернул его на берег, подхватил на плечо и побежал с бешеной скоростью. Раны Романа напомнили о себе, и разум вновь накрыла пелена. Он сидел на земле, не зная, как далеко они смогли уйти. Но, видимо, не так далеко. Факелы мелькали вдалеке, а голоса преследователей раздавались ближе и ближе. Гайто приводил Романа в чувство, используя всё, что было под рукой. Выдернул стрелу, сломав наконечник, шустро перетянул раны. Исцелять он не умел, но боль, как ни странно, привела в чувство - мысли Романа прояснились. - Нам не оторваться, Роман. Гайто Раван, замотав печать тряпицей, зарыл её под корнями дерева, где сидел Роман. Шепнул заклинание, и трава поползла, разрастаясь мхом. Он всегда называл своё умение ускорять рост растений бесполезным, но оно пригодилось на земле Ромейна, пригодилось и сейчас: – Я разберусь с преследователями и вернусь в замок. Зарыв печать, Гайто оставил метку и заставил Романа запомнить место, чтобы не потерять. Однажды Роман сможет вернуться за ней, а сейчас у него одна задача: - Роман, доберись до города. Найди господина Гире... слушай меня, не теряй сознание, чёртов сопляк! Он встряхнул Романа и продиктовал адрес, заставив повторить несколько раз, и продолжил говорить, лишь убедившись, что Роман всё крепко запомнил и понял. – Он спрячет тебя и вывезет из Ромейна. Не пытайся геройствовать - возможно, всё хуже, чем мы думаем. Твоя задача - остаться живым. А теперь, – он, прощаясь и, возможно, предчувствуя, что прощается навсегда, коротко прижал Романа лбом к плечу, сжал затылок и оттолкнул от себя, - Беги! Я обо всём позабочусь! Мрачный тон Гайто Равана и беспечная, злая лёгкость слов подсказали, что сегодня он отправит немало врагов на тот свет. Роман хотел возражать. Идти за ним. Но с горечью понимал: Гайто прав, а он со своей бессмысленной храбростью просто погибнет и умалит не только жертву матери, но и единственный шанс на спасение печати Ромейна. Казалось, спасения не было, но спасением стал Гайто Раван - выпускник Академии Девяти Стихий, способный в одиночку сделать невозможное. Роман верил, задыхаясь и падая, бежал изо всех сил. Поднимался, падал, перекатывался и снова бежал. Полз, цепляясь за стволы деревьев, движимый отчаянным стремлением спасти не себя, но Ромейн. Незримыми глазами он видел, как Гайто Раван вынырнул навстречу факелам и лошадям; вступил в бой, призывая растения, отвлекая внимание противников на себя. В лесу у Равана было преимущество. Деревья откликнутся и станут виселицей для подонков, помогут исполнить смертный приговор. Гайто Раван доберётся до замка. Надежда не потеряна. Они проиграли бой, но не войну. В книгах герои уходят в бега, чтобы красиво вернуться и отомстить за унижение. А бывает, бездумно бросаются в бой, и смерть становится подвигом жизни - бессмертной сагой, воспевающей храбрость. Реальность несправедливо и жестоко обнажает всё, о чём умалчивают скальды, иначе история не состоится. Людям нужна надежда, отчаянная вера в справедливость, в победу добра над злом, а правду они и без скальдов знают. В жизни редко случаются чудеса. Провидение часто оборачивается злым роком, и не приходят на помощь добрые силы. Негодяи торжествуют, а милосердные ангелы не являются святым, разве что во снах и галлюцинациях. В реальности всё порой происходит до паскудного банально и пошло. Романа нашли норманны. Наткнулись на него, валяющегося без сознания в лесу. Беглец обессилел и, отключившись на рассвете, впал в беспамятство. Помня приказ, его доставили в замок, связав, хоть последнее совсем не требовалось. Артани ди Валь не очнулся, но маги из Ромейна нагнали страха. «Хорошим деткам святой Николас раздаёт конфетки и пряники, - говорила кормилица, - А плохих деток, - делала пугающее лицо, - Кривой дьявол складывает в мешок и уносит в ад. Грешникам никогда не найти дорогу домой. Повсюду стоны, и плач, и скрежет зубовный. Люди ненавидят дьявола, и чем больше дьявол пытает души человеческие, тем сильнее они озлобляются и ожесточаются против него. Со временем грешники сами становятся дьяволами, чтобы терзать и мучить других людей, ибо верят нечистые: если в аду найдётся живая душа, способная простить и уронить слезу по своим мучителям, ад исчезнет, а небеса распахнут врата, пролив спасительный свет для заблудших душ...» - Монстров не существует, - убеждал монстр, – Монстров не существует, ложись спать, Артани. - Спи спокойно, Артани. Сладкие ангелочки спустятся с небес спеть тебе колыбельную, – подтыкала одеяло кормилица, а за её спиной от хохота кривился ОН, передразнивая: - Сладкие ангелочки споют тебе колыбельную. Ха-ха-ха! Монстров не существует! Роман видел монстра. Он знал его имя - Динас Артани. Монстр пришёл за ним, чтобы утянуть в ад! Два месяца. - Проснись из кошмара, проснись... Нельзя бояться! Надо повернуться лицом к страху. Сначала будет больно, но тебе не больно - это страх заставляет тебя поверить в придуманную боль, но когда ты поймёшь во сне – боль исчезнет, и ты проснёшься. Арлесса складывала руки и жмурилась, показывая, как проснуться из сна: – Я повелитель своих снов, - говорила она важно, - Я научу тебя управлять снами. Дай руку... Вот твоя сигна, держи её крепко, помни о ней. Во сне ты почувствуешь её, и она станет твоим маяком. Ты вспомнишь, что это сон и сможешь выбраться... Роман не мог проснуться, он не мог выбраться, и сигны не было рядом, чтобы уколоть ладонь. "Шли они в долине, где плач и стон, и скрежет зубовный", – шептал монах, перебирая чётки и делая охранный знак над его головой. А день сливался с ночью, и ночь стыдливо отворачивала лик, чтобы не видеть день. Ворона желал получить печать, и получил её легко, без особых усилий. Он не калечил Романа. Зачем ломать игрушки? Он обещал пытать мать, а Арлессу поклялся пропустить через взвод солдат. Ром Роман отдал печать. Он вырвал бы и нутро, чтобы защитить близких. А дальше, сломав первый барьер и найдя способ шантажировать брата, Ворона методично взялся за остальное. Он заковал Романа в цепи и опаивал дурманом, сделав брата внушаемым и безвольным, без остановки твердил одно и то же, заставляя поверить, лишая всяческой надежды. Уговаривал, уламывал, но не бил - за любую ошибку Романа, за любое неправильное поведение страдали мать и сестра. В конце концов, Роман начал верить, что они страдают из-за него, только по его вине, а Динас не уставал подливать масла в огонь, вырывать из разума остатки понимания, пока рассудок Романа не погрузился в кромешную темноту. Небо седело и плакало небесами слёз, не желая участвовать в злодеянии. Небо обливалось дождём, а раздавленный, униженный Роман Артани сломанной куклой лежал в пышно обставленной богатой комнате, пока на гниющей соломе в подвале, обнявшись, дрожали от холода сестра и мать, слушая... слушая с содроганием, прислушиваясь, как в замке стучат топоры – равнодушные свидетели продолжения жизни: Ромейн строили заново. Динаса Артани не было в замке! Это не он напал на Ромейн. О нет. Он пришёл через несколько дней - мужественный и прекрасный герой, ведя с собой армию солдат. Узнав о беде Ромейна, преданный сын просто не смог остаться в стороне, но он опоздал. Какое горе! Прихлёбывая вино, брат заходился глумливым гоготом, рассказывая о том, что Ромейн был продан. Пока отец протирал штаны в замке и метал молнии благородства, готовилось нападение, и Ромейн ждала война, а Динас... Динас спас Ромейн! Он заключил сделку на выгодных условиях, выторговав не смерть и хаос, но жизнь. Что значит пара сотен жертв по сравнению с тысячами? Ромейн - не замок и не поместья, Ромейн - земли и люди. Подданным плевать, кто придёт к власти, лишь бы хозяин кормил сытно и обеспечивал потребности. Ворона станет заботливым князем для Ромейна... Он сказал Ромейна? Нет, Ромейна не будет. Возродится Вальдерн и новая династия ди Вальдо – так он отомстит за своё изгнание тем, кто отвернулся от него, выбросил на обочину жизни в семнадцать лет, дрожащего и жалкого, не знающего ничего. Он лишился денег, титула, крова и семьи, но он никогда не забывал Ромейн. А теперь он герой. Он князь, - Ворона благодарно целовал печатку на руке, отмытую от земли и крови. Она была велика для пальцев, неудобна, но тяжесть власти действовала на Ворону особенным образом. Он упивался своим положением, упивался тем, что может легко шантажировать семью друг другом. Он заставил Романа выполнять свои приказы, заставил молчать о случившемся, угрожая жизнями матери и сестры, он обещал, манил надеждой, что если Роман будет послушен, мать и сестра получат хорошие условия содержания. А если оставят своё упрямство и согласятся признать Динаса князем, сыграют свои роли правильно, никто не пострадает. Они заживут дружно и счастливо. Безумец, не осознающий собственного кощунства. Он давил на разум, угрожал, шантажировал, предлагал подумать - стоит ли месть и упрямство тысяч жизней мирный жителей, поверивших и проглотивших случившееся нападение норманнов? Но норманнов не было - были наёмники, соблазнившиеся золотом и не знающие, насколько коварен их правитель. А если Артани настолько глупы, что готовы противопоставить себя Динасу, что они сделают? Где смогут найти подмогу? Войска короля пришли на помощь. Армию привёл Динас – освободитель Ромейна. Сумасшедший князь, садист и психопат, не понимающий глубины безумия, насилующий безропотного брата. Потому что за любое сопротивление, плохое поведение, - говорил монстр, – Страдают мать и сестра. - Веди себя хорошо, - повторял он, - Веди себя хорошо, не зли меня... И Роман не злил, ибо разум Артани помутился, не выдержав не пыток и истязания, но предательства, окутавшего Ромейн, лжи, распространяющейся вокруг протухшим ядом. Не выдержал стука топоров и слов лекаря, роняющего слёзы, верившего, что изверги-норманны, не пощадив защитников замка, угнали женщин в плен. Они и были в плену изверга, томились в подвале, пока на поверхности продолжалась жизнь и стучали топоры, отстраивая замок... Тук... Тук... Тук... Нет спасения... Тук... Нет надежды... Тук... Злодеяния творятся ежечасно, и солнце не сходит с ума от отчаяния, а продолжает светить, каждое утро вставая на горизонте, чтобы равно пролить свой свет добру и злу... Тук... Преступления зарастают травой забвения... Тук... И никто не вспоминает, на чьих костях растёт трава... Тук... Негодяи разгуливают на свободе и творят злодеяния - буднично и легко... Тук... В любой момент может случиться всё, а в бытие нет великой тайны, ибо жизнь обрывается легче сломанного колоска, и падают на землю, рассыпаясь, зёрна человеческих страстей и забот, остаются лежать в могилах кости, а топоры стучат, стучат, и строятся дома, рождаются дети, женятся, живут, умирают... Топоры продолжают стучать. Роман погрузился в темноту. В этой темноте не было просвета, стона и плача, зубовного скрежета - лишь спасительная темнота, пустота прострации; разум отторгал реальность, не мог воспринимать, всё сливалось в один хоровод мелькающих событий, безликих лиц... Ворона раздражался, заставляя Романа есть кашу. Роман послушно открывал рот, а каша стекала по подбородку, и Роман не видел смысла её вытирать. Ворона вытирал сам - тщательно, без следа брезгливости. Он ухаживал за ним, мыл, кормил, переодевал, рассказывал о своих планах, водил гулять и носил на руках, не в силах расстаться со своей драгоценной куклой. А по ночам давал волю мерзкой похоти и отвратительной изобретательной фантазии, потерявшей сдерживающие тормоза. Кто из них был более безумен? Безумие Романа пришло в криках Арлессы, рвущей на себе волосы, умоляющей не трогать брата. В проклятиях матери, желающей вырвать собственные глаза, чтобы они не видели злодеяний, и если бы она могла, придушила бы его своими руками. Но если осталась в Динасе капля человеческого, а не звериного, и если не боится он людей - пусть побоится бога, но не оскверняет брата. Динасу гореть и мучиться в аду, но пусть не затягивает туда брата, ибо чем заслужил Роман подобное насилие и унижение? Разве не был он единственной доброй душой, протянувшей руку змее - не знающий, что змеи ядовиты и опасны, что жалят смертельно и больно. Безумие Романа родилось в стуке топоров, в мерзких шепотках, звуке снимаемой одежды, в омерзительных прикосновениях, чёрном кощунстве насилия, свершившемся прежде, чем засохла на ступенях человеческая и звериная кровь. Прежде, чем застыли не омытые тела отца и брата, и равнодушная лопата разбила мёрзлую землю, выкапывая погребальную выгребную яму, чтобы скидать трупы воедино, друг на друга, не делая различий между защитниками замка и наёмниками. Их засыпали вместе, и никто не воткнул крест, не было погребальных костров, не было звона колоколов, только стук безжалостных топоров, поющих о том, что жизнь продолжается. «Монстров нет», – сказал самый главный монстр, и бросился на него, впиваясь зубами. - Если повернуться к своему страху лицом, - важно говорила Арлесса, - Кошмар закончится. - Роман, я умею управлять снами, - уверяла она, и выла страшно, когда на глазах Романа, предавшего доверие Вороны и посмевшего наброситься на благодетеля, чтобы разорвать в клочья, визжащую и умоляющую Арлессу подвергли насилию. - Ведите себя хорошо! – повторял он без остановки, – Не злите меня. Лучше не злите меня! Безумие ослепило глаза матери, превратив в седую старуху, безумие отключило чувства и эмоции Романа, безумие заставило голую Арлессу плакать над вышивкой разорванного платья, повторяя, что она нигде на найдёт такую вышивку. Платье испорчено, оно грязное и его надо постирать. Тщательно постирать, чтобы отмыть следы... Эти мерзкие следы... Динас обещал, что подарит ей новое платье. Много новых платьев, если Роман будет вести себя хорошо. Ради сестрички, ради мамы. Монстров не существует. Монстров не существует. От кошмара можно проснуться. А безумие шло по замку, уговаривало мерзкими шепотками, безумие обещало, сулило, манило надеждой, безумие коснулось всех, а где-то наверху, утверждая власть безумия, стучали топоры. Тук. Тук. Тук... - Всё скоро закончится! - обещал Динас, ведя Романа по коридорам замка, поддерживая за талию - он не мог идти сам, – Маме и Арлессе я выделил лучшую камеру и приказал обустроить. Тебе понравится. Ах, если бы они не упрямились, давно бы переехали в свои покои – он досадовал, объясняя, что они виноваты, что не слушаются. Все, кто не слушаются и ведут себя плохо, сами страдают, а Динас из кожи вон лезет, чтобы сделать всё, но его никогда не слушали. Никогда. Слепота спадает внезапно, и человек прозревший начинает видеть мир. А если спадает слепота разума, мысли становятся ясными. Но что способно развеять мрак души? Луч света, слабый свет надежды? Что способно сотрясти сознание? Выбить дверь темницы и расколоть панцирь равнодушного безразличия, созданный силой страданий, где оглохший разум, забывший и утративший способность рассуждать, прячется от мира за непроницаемыми стенами, бессильный воспринимать травмирующую реальность? Когда двери комнаты распахнулись, глазам вошедших предстала жуткая картина. Мать и сестра Романа, обнявшись, сидели у стены в огромной алой луже на полу. Крови натекло настолько много, что пропиталась одежда, приобретя засохший страшный цвет. Глаза Арлессы были закрыты, а мать смотрела прямо перед собой - несломленная до последнего. Лица обеих женщин выражали достоинство и победу, застыв спокойными, гордыми улыбками, полными насмешливого торжества смерти над горем и безумием живых. Они сделали свой выбор, разрезав запястья куском заточенной сигны. Никому бы не пришло в голову, что безобидный, изображающий щит значок, можно заточить и превратить в остриё, рвущее плоть. Наверное, было очень больно умирать так, разрывая собственную плоть вдоль по вене, терпеть и не выдать криком. Но Динас тщательно следил и проверял, чтобы у пленниц не было ничего, способного стать оружием или помочь покончить жизнь самоубийством. Сигну не учёл - постеснялся сорвать. Дальнейшее мозг Романа, озарённый яркой вспышкой внезапно явившегося откровения, отказался воспринимать. Прежде, чем сознание начало осыпаться, он увидел огромную, сделанную на стене кровавую надпись, оканчивающуюся неровно изображённым, растёкшимся цветком – символом Ромейна. Флаг, который невозможно сорвать со стены. Аmada аne salva! «Свобода или смерть!» Salva ador amada! Слова Ромэ после того, как враги предложили сдаться, пообещав сохранить жизни детей, женщин и стариков. Ромэ ответила: «Свобода или смерть!» - Смерть подарит свободу! - захохотали враги, и смерть Ромэ подарила свободу Ромейну, а мать и сестра принесли себя в жертву, ведая или не ведая, что связав воедино сущность слов и окропив клятву кровью, открывают магический портал, и оставалось найти лишь одного-единственного мага, чтобы сорвать последний барьер. Что-то истошно и яростно орал Динас, призывая тюремщиков. Ворона не сразу опомнился, позволив Роману подойти и медленно опуститься на колени, закрывая матери глаза. В беззвучном горе подобрать окровавленную сигну, крепко сжать пальцами, черпая холодную силу. Маг принял и подтвердил клятву. Динас сорвал с себя кафтан и, набросив на голову Романа, потащил брата прочь, не позволяя смотреть, не желая, чтобы он смотрел, но было поздно. Разум Романа, перенёсший оковы и заточение, пробуждался и рвался на свободу, сбрасывая цепи, призывая смерть и милосердие. Роман увидел... и знал ответ. Остальное перестало иметь значение. В мире не осталось ничего важней кровавой, запоздавшей надписи на стене, осознания: мать и сестра мертвы, пожертвовали собой глупо и бессмысленно, желая лишь одного - чтобы Роман опомнился и сделал правильный выбор. Так поздно. Поздно. Слишком поздно для него, для них, и единственное, что осталось... взять предложенное богам. Десять секунд вечности. Положить конец злодеяниям и спасти Ромейн. Спасти всех: потерявшегося Ворону от безумия, мать, отца, брата, сестру... Многих людей, выбравших единственный правильный путь, чтобы не видеть глумления врага над их телами и святынями. AMADA ANE SALVA! Мир взорвался, и пришла сила. Чудовищная, сияющая бездна из глубины источника. Стихия, неподвластная хрупкому человеческому телу, но древние забытые слова сложились сами собой. SALVA ADOR AMADA! SHAIDO! Сбудется! Магия пришла, открывая источник, освобождая чистейшую энергию хаоса, и смерть хлынула на свободу, стирая границы времени и пространства. Словно сам Ромейн и его мертвецы восстали из могил в едином порыве отчаяния, вкладывая в руки Романа звенящую сталь: соединившуюся волю, разум, стремления. Душа Ромейна вошла в Романа Артани, и сверкающая девушка с клинком в руках запела высоким чистым голосом последнюю погребальную песню, справляя тризну о самой себе. Но она была не одна. Встала рядом мужественная Арлесса со свирелью в руках, и к ней неслышно подошла мать, вздёргивая сияющий щит, чтобы закрыть Ромэ от стрел. Поднимались и присоединялись к битве множество других незнакомых и знакомых мужчин и женщин с прекрасными гордыми лицами: отец, брат, ушедшие забытые друзья. Они вставали плечом к плечу, выдёргивая клинки и стуча рукоятями о щиты, создавая рокочущий ритм мужества. Они пришли сражаться и сделать лёгким путь, провожая Ромэ в неравный бой. Она была не одна в холодной степи. Среди глумливого гогота противника и своих врагов - она была не одна в этот момент. За её спиной стоял Ромейн, и все его жители пришли отдать Ромэ свою силу и поддержать, когда она, одной рукой сжимая клинок, а второй вздёрнув вверх посох мага, произнесла последнее заклинание. Заклинание, призывающее неистовство стихий, призывающее бурю и землетрясение, призывающее саму смерть, и смерть услышала её. Магия подчинилась и ударила разом, сметая пространство на своём пути. Взлетали вверх, раскалываясь, огромные каменные глыбы фундамента замка. Земля дрожала до основания, желая отторгнуть от себя многовековую твердыню, ставшую цитаделью зла. Рушились, проседая, крыши, и сминались волей невидимой гигантской руки ставшие игрушечными стены. А слепящий свет продолжал расходиться из источника Романа Артани, уничтожая и развеивая прах поражённого гнилью замка. Гниль исчезала, обрушиваясь и сползая в оползне отколовшегося от основания куска скалы, и всё, что пыталось задержать падение, не могло устоять под ударами гневного посоха святого Николая, спустившегося вниз, чтобы раздать не пряники и леденцы, но остановить дьявола. И спасительный свет снизошёл на Романа Артани, останавливая и усмиряя гнев и ненависть, порождая умиротворение и покой в невидимом звуке флейты Арлессы. Он убивал не своего брата - он не испытывал ненависти к безумцу, но плакал сердцем, скорбя о Ромейне, прощая злу свершённые злодеяния в сверкающей, очищающей молитве магии. Монстров не существует, а грешники не попадают в ад. Святой Николай пришёл спасти и остановить чудовище, и звучали в небе серебряные бубенцы, открывая двери упокоения заблудившимся душам в хрустальном чертоге вечности. Роман не знал, что кричит, охваченный белым пламенем. Не знал, что превратился в слепящий столп огня, и беспощадная магия, выжигая силу источника, стремительно сжирает и сокращает годы жизни, заставляя расплатиться здоровьем. Он не знал о цене спасения. Не знал, что гигантская волна, поднявшаяся от сотрясения, обрушилась на прибрежные деревни, смывая и унося десятки жизней. Не знал, что на пути волны находился норманнский флот, решивший совершить высадку в Ромейн, и гигантская волна обрушилась на него, топя армаду и сокрушая хрупкие, во власти стихии, корабли. Он многого не знал, видя перед глазами родителей, сестру, брата, слыша настойчивые голоса знакомых и друзей, вспоминая слова Гайто Равана: - Роман, ты должен поступить в Академию Девяти Стихий. Выбери путь мага, и получишь силу и власть. - Перед тобой откроются многие двери и соблазны, – спокойно расчёсывая волосы Арлессы, рассуждала мама, - Но не поддавайся им - веди себя достойно и помни, что ты - Артани ди Валь. Какой бы путь ты не избрал, постарайся не забывать о самом главном, и будь счастлив. - Я верю в тебя, - басовито гудел Бран, – Не сомневайся в себе, брат. - Руководствуясь рассудком, не забывай слушать сердце, а поступая по совести, помни о справедливости. Не предавай друзей, защищай слабых, будь верен принципам и помни: плащ дворянина - достоинство, а шпага - честь, – сказал отец. - Пусть враги боятся и уважают тебя, а мы с мамой будем гордиться тобой. - А что ты сделаешь? - рассматривая мёртвыми глазами, спросил брат, - Пойдёшь в одиночку против армии короля? *** Спустя день Роман очнулся лежащим на прибрежных камнях. Море пощадило его жизнь, хотя могло быть более милосердно, благополучно утопив в бездне вместе с разгулявшейся стихией. Рассудок Романа был повреждён - несколько дней он потерявшимся призраком бродил по окрестностям Ромейна, не помня кто он и откуда пришёл. Слушал речи крестьян, кормивших убогого и не узнающих в поседевшем юноше с безумным взором младшего Артани. Он изменился, изменился и Ромейн, гудя потревоженным ульем, пытаясь переварить случившееся. Поместья и имущество Артани оказались опечатаны приказом короля. Поговаривали, что в связи с предстоящим арестом - графа уличили в измене, и может лучше ему было пасть, защищая замок, чем оказаться на гильотине в качестве предателя. Многое говорили. Роман, постепенно пришедший в разум, пробрался в охотничий домик, собрал немногочисленные вещи и фамильную шпагу Артани. Вернулся на место замка, но можно было и не возвращаться: выброс силы произошёл такой, что не осталось и развалин. Огромный кусок земли откололся, не выдержав землетрясения, останки унесло и размыло в море, долго ещё выносящее обломки, сундуки и другие уцелевшие предметы, обладателями которых становились местные. Роман пришёл, но в душе не было ничего. Он мог бы плакать, кричать, потрясая кулаками в небеса, мог наделать множество глупостей, но сделал лишь одну: приколол к плечу сигну, давая себе молчаливое обещание. Он вернёт Ромейн. Ворона ди Вальдо подсуетился. Приказом короля младшего брата лишили права обладания землями, оставив в насмешку титул – больше, чем оставили Вороне, лишив всего. Но князь Ромейна, лишённый княжества и земель, никогда бы не пожелал её снять. Сигну, сохранившую следы засохшей крови матери и сестры. Алую сигну, кроваво-алую. Спустя полгода скитаний и мытарств, Роман принял решение поступить в Академию Девяти Стихий. Он не знал, чем подобный поступок обернётся для него – возможно, арестом и заточением, возможно, останется без последствий, но поступление в Академию осталось единственной дорогой для графа Артани ди Валя, имеющего право стоять в присутствии короля. Других дорог у него просто не было. Прошло около полугода со дня нападения на Ромейн и чуть меньше с того страшного дня, когда Роман вернул рассудок, чтобы с кристальной ясностью осознать: у него не осталось ничего. Вера... надежда – всё обратилось в прах. Осталась лишь цель, и он знал, на что её потратить, но пока не представлял, как распорядиться. Алиссинди вернула его к жизни. Показала, что в ней существует не только грязь и боль, но существует любовь, множество вещей, способных сделать человека счастливым, помочь ему смириться и следовать дальше. Потому что равнодушный стук топоров давал ответ... Жизнь продолжается. Впервые за несколько месяцев Роман Артани ди Валь увидел в ней смысл: нечто большее, более важное, настоящее по сравнению с тем жалким существованием, что он вёл, более важное, чем месть. Он полюбил её, полюбил в один день, полюбил со всем отчаянием увидевшего луч света сердца. Он увидел ангела, способного даровать прощение и забвение, увидел ангела, но ангел повернулся и ушёл, не ведая, что взмах светлых крыльев возродил душу из пепла. Роман не плакал, признавая поражение в безнадёжном поиске, не собирался сдаваться настолько скоро. Потому что город большой, но у Романа крепкие ноги - он может продолжать её искать, и однажды случится чудо. А если чуда не случится, сам поиск имел для него огромный смысл. Может, и правильно, что она ушла. Он не заслуживал её - такую чистую, неиспорченную, ничего не знающую о чудовищах, живущих под маской человеческих личин. Он отказался от мести, не имея возможности мстить, и судьба наказала его за мягкотелость, нерешительность, за то, что он не смог придумать выход из создавшейся ситуации и положить конец метаниям и сомнениям. Он убил своими руками брата, и множество других жизней оборвал его меч, но не напился крови самого главного паука, сплетающего свою паутину для его семьи. Но был ли виноват паук? - Алиссинди, - прошептал Роман с горечью, - Алиссинди. Девочка моя, драгоценная моя девочка...