***
Город был шумен, от множества запахов и ярких красок голова шла кругом. А еще он был опасен: Чудища с ревом пробегали по тропам из гладкого серого камня, оставляя после себя вонючий черный дым. Шерсть на загривке встала дыбом, когда одно такое промчалось мимо. Вроде, и не так опасны, и с дороги сбегают очень редко, и на котов не охотятся, но немало сородичей Ворона погибло или покалечилось под их лапами. Надо быть осторожным. Охота в городе отличается от охоты в садах: мыши тут почти не водятся, в основном ловят воробьев да голубей, а шум и гам мешают сосредоточиться. Хотя по какой-то странной причине тут намного теплее, и даже зимой можно найти себе поесть. – Доброй охоты, Ворон! – хриплый голос заставил обернуться. Рэмбо восседал на большом серебристом баке, запустив вглубь лапу, и был как всегда лохмат, нагл и доволен. – Не желаешь присоединиться? Ворон поморщился. Мусорные баки он не любил: слишком много желающих, слишком отвратительный запах, а добытое оттуда не всегда выглядело свежим и пригодным в пищу. Впрочем, помойка не раз спасала ему жизнь, а уж те, кто плохо охотился или был слишком слаб, и вовсе обретались вокруг нее. Рэмбо был не слаб и ловил голубей почище всяких. Но вдобавок Рэмбо был ленив и предпочитал копание в мусоре беготне за едой. А конкурентов просто раскидывал, силушки у него доставало. Ворон фыркнул, еще чего не хватало. Солнце только-только начало клониться к горизонту, и, хоть он пока ничего не поймал, времени оставалось немало. – И тебе доброй хм… охоты! – вежливо пожелал кот и потопал дальше. Свернув в относительно тихий дворик, он устроился на корявом ясене и стал наблюдать. Котята Кожаных пищали внизу, играя в свои странные игры, в окне Гнезда показалась черная кошачья морда и вскоре скрылась. Домашним кискам не приходится охотиться по холоду, сражаться за выживание. Смотрят себе в окна от скуки. Ворон презрительно повел усами, хотя и завидно было немного. Есть хотелось неимоверно, а от неподвижной позы затекли лапы и тяжелела голова. Гнезда окрасились золотом, небо начало бледнеть. Вот стайка воробьев поднялась над крышами, с щебетом пролетела мимо и опустилась вниз, облепив большой куст. Ворон встряхнулся, прогоняя сонное оцепенение. Охота началась.***
Солнце запуталось в ветвях деревьев, небо горело огнем с одной стороны и окрасилось в темно-фиолетовый с другой, когда кот решил возвращаться. Где-то неподалеку он зарыл неудачливого воробья, а в зубах висела большая серая ворона. С ней пришлось повозиться, птица не хотела становиться едой и упорно вырывалась, заодно пытаясь прибить незадачливого охотника. Поцарапанное ухо горело огнем, а на боках не хватало нескольких клочков шерсти. И все же он был доволен. Выкопав воробьишку, кот отправился домой. Сумерки сгущались, стало еще холоднее. Кожаные вылезли из гнезд, Чудищ будто прибавилось, и переходить дороги стало еще сложнее: слепя горящими глазами, они непрерывным потоком мчались по своим тропам. Ворон плутал по дворам, перелезал через заборы и продирался через кусты, чтобы побыстрее добраться до более тихих окраин. Ворона как-то облысела, пока он протаскивал ее через заросли шиповника. Пару раз он натыкался на собак, но глупые животные были на поводке, и он не особо пугался. Так, морщился от вони и истерического лая. В городе многие собаки вообще были нестрашны: мелкие, не больше его самого, состоящие из злобы и шерсти, они не походили на степенных огромных цепных зверей, охранявших Кожаных у него дома. Ворон еще раз порадовался, что не остался жить тут. Вот, наконец, Гнезда стали реже, не такими высокими, а свет фонарей перестал слепить глаза. Воздух тут был чище, уставшие от шума уши радовались тишине, а полумрак манил безопасностью. Сухие листья, еще не до конца облетевшие с деревьев, шептали на ветру, небо окончательно потемнело, лишь там, где недавно зашло солнце, оно еще светилось голубым, медленно гасло. Мороз посеребрил траву и ветви, пощипывал нос и уши. Звезды высыпались на небо, мерно мерцали бесчисленными огоньками, снизу им вторили огни города – не сразу и поймешь, где заканчивается земля и начинается небосклон. Ворон брел по обочине, потихоньку приближаясь к своему саду. От голода уже мутило, но он твердо решил ждать до дома. Вначале нужно накормить семью. Поседевшая от мороза трава бодрила, осыпая его инеем, хрустела под лапами. Знакомый запах щекотнул нос, когда Волна бесшумно выпрыгнула из полуоткрытого окна. Белая шерсть, казавшаяся призрачной в вечернем полумраке, сияла при свете месяца, глаза загадочно мерцали. Она была странной и непохожей на других домашних кошек, изнеженных красавиц, брезгливо поглядывавших на грязных, лохматых одиночек из своих безопасных Гнезд. – Ворон! – приветственно мурлыкнула она, и кот остановился, невольно залюбовавшись точеным силуэтом и аккуратной мордочкой кошечки. Зеленые, чуть раскосые глаза смотрели безмятежно, но аккуратные ушки чутко улавливали каждый шорох. Ворон приветственно кивнул. – Добрый вечер! – Поздно ты с охоты возвращаешься. Не везет сегодня? – кошечка ткнулась носиком ему в щеку. – Да как сказать… – Ну я же много раз говорила! – Ворон вздохнул: Волна не раз предлагала ему помощь и пищу Кожаных, но кот всегда отказывался, слишком дорога была ему независимость и свобода. Вот и сейчас он нетерпеливо ответил, не желая устраивать долгие разговоры. – Прости, я спешу, голодное семейство ждет, – развернулся было, подхватывая добычу. Волна поморщилась. – Твоя сестра не беспомощный котенок, не стоит так трястись над ней! – с какой-то даже обидой фыркнула кошечка. – Она-то не котенок, но рожать их вполне может. Извини, мне пора. – Но как же… Ворон, ты с ума сошел? Зима на пороге, а ты возишься с котятами! Они же даже не твои! Если уж так нянькой побыть захотелось, завел бы своих. – И что же мне теперь, бросить их? – зло рыкнул кот. – Ворон, это не твои дети. Ни один идиот не займется тем, что ты делаешь сейчас! О, Охотник! Ты мог бы достичь чего угодно, за тобой пошли все коты, любая кошка согласилась бы быть твоей подругой! – сузила зеленые глаза кошечка. Сейчас в них горела обида и ревность. Ворон обозлился вконец. – Значит, один идиот все-таки найдется! По крайней мере, у меня хватит совести не бросать беспомощных. А у тебя? – рявкнул он. И, не обращая внимания на рассерженную кошку, зашагал домой. Вслед ему донеслось разъяренное шипение. – Прекрасно! Когда загоняешь себя до смерти, вспомнишь меня, дурак. Волна вскочила на забор и была такова. Ворон понуро шагал по дороге. Сказанные в сердцах слова Волны, как бы он ни хотел этого признавать, задели его, и, что самое обидное, заставили задуматься. Ведь она права, мало кто из одиночек оставался даже с родными детьми, а уж о заботе о чужих малышах не слыхал никто. И Волна - лишь первая из вереницы котов, которые назовут его дураком. Заслуженно, кстати. Так не поступают нормальные одиночки. «Угу. А как поступают? – фыркнул сварливый голосок где-то в голове. – Нормальные одиночки – это те, кто живут в свое удовольствие и плевать хотели на слабых и беспомощных? Которые гоняли вас, тогда еще беспомощных? Которые виноваты в смерти Сокола? Ты этого хочешь? Поздравляю, дружок, теперь ты точно идиот. Или тебе настолько важно мнение других? Когда это тебя волновать начало? – не унималась совесть. – В общем, чем стенать и упиваться своей несчастностью, поспешил бы домой.» И все же, на душе было отвратно. Стыдно за такие мысли, за свою слабость, за неожиданное предательство. Ворон взъерошил шерсть, будто стряхивая с нее грязь. Это его семья, что бы там ни говорили остальные.***
Его встретило радостное урчание, когда кот шагнул в теплую темноту сарая. Лунный свет почти не проникал внутрь, и сейчас там царил пыльный сумрак, лишь сверкнули голубые глаза. – Ты вернулся! – радость в голосе Горлинки была неподдельной, и Ворон почувствовал, как на душе становится теплее. Выпустил изо рта добычу, отплевался от пуха и перьев, плюхнулся на моховую подстилку, давая отдых натруженным лапам. – Прости, что так долго. Как ты? Горлинка замурчала, уткнувшись носом ему в шерсть. Котята попискивали тихонько, шуршали листвой. – Прекрасно. Тесс заходила, принесла еще трав, – теплое дыхание согревало замерзшего кота. Глаза начали привыкать к темноте, и Ворон различит светлую шерстку Кречета, темные полоски на бледно-сером Ястреба. Малыши уже сопели, прижавшись друг к другу. Ткнулся носом, разглядывая котят. – Ну ничего себе! Мне кажется, или они уже подросли? – с восхищением выдохнул он. Горлинка фыркнула. – Они сейчас растут не по дням. Тесс сказала, что они до следующего месяца вдвое больше станут, – голубые глаза гордо сияли, когда кошечка смотрела на своих детей. Ворон молчал, прижавшись к теплому боку сестры, отогревался после ночного мороза. Внезапно голодный живот дал о себе знать, и кот виновато вспомнил, что и Горлинка не ела уже со вчерашнего вечера. – А я вот, ворону принес и воробья, – пихнул добычу сестре кот. Горлинка благодарно лизнула ему ухо. Охнула. – Это она тебя так? – обеспокоилась кошечка и начала аккуратно вылизывать царапину. Ворон хотел было отстраниться, но осторожное касание языка успокаивало, снимало с души всю муть и сомнения. Кот подставил ухо и заурчал. Какое-то время они молчали: вначале Горлинка вылизывала ему царапины, потом принялись за добычу. Ворон сосредоточенно жевал воробья, оставив ворону растущим организмам. Наконец, с едой было покончено, и уставший кот свернулся в теплом гнездышке. Последнее, о чем он подумал, прежде чем провалиться в сон, было: «Да идут они все лесом! Семья – это где тебе рады и готовы позаботиться, что бы ни ворчали всякие там. У него есть Горлинка и котята. И другого ему не надо.»