Umdlali

Только на следующее утро Рамос сообразил, что повел себя с Икером как самая настоящая свинья. Тому наверняка тоже требовалась поддержка в трудную минуту. По слухам, пресса продолжала раздувать из его романа с Сарой какую-то фантастическую сенсацию, граничащую с фарсом, и обвинять журналистку буквально в каждой ошибке Касильяса. А Серхио... думал только о себе. Был озабочен только своими проблемами, отгородился от остального мира, спрятался в кокон одиночества. Ему ведь даже в голову не пришло спросить, как Икер себя чувствует, вытянуть на откровенный разговор, выслушать, чтобы Касильясу стало легче. В сердцах обозвав себя идиотом, Рамос решил, что сегодня же исправится. Хорошо, вспомнил вовремя, что завтра им играть с Чили. После тренировки перед финальным матчем группового турнира никакой пользы от того, что он полезет Икеру в душу, не будет. Серхио только лишний раз всколыхнет в нем чувство вины или вызовет беспокойство, а им нужна только победа. Да, такова тренерская установка: только победа. Нечего было сливать матч со Швейцарией, которая, кстати, завтра в то же время играет с Гондурасом. А вдруг им не удастся победить? Рамос в красках представил, как, расстроенные и разбитые, они полетят домой, зная, что не смогли защитить честь страны, и будут первую неделю выключать телевизор на время спортивных обзоров и новостей. А дальше-то ещё круче: в одной шестнадцатой их уже ждут Португалия или Бразилия. Прямо как между Сциллой и Харибдой — что так, что эдак придется попотеть. Впрочем, наивно полагать, что в одну восьмую финала могут попасть слабые команды. И странно думать об этом сейчас, когда у Испании ещё есть все шансы вылететь из группового этапа. Рамосу не слишком-то нравилась Африка, но домой ему совсем не хотелось, да и время летит так быстро. И правда — Серхио снова вспомнил о его неумолимом беге, когда вдоль линии горизонта уже протянулась ярко-малиновая закатная полоса, а на сине-фиолетовой прозелени неба проступили первые звезды. В воздухе чувствовалось, что ночь будет холодной — чуть больше десяти градусов. Жизнь на секунду замерла, как всегда случается, когда ждешь чего-то важного. Экран телефона привычно мерцал, принимая сообщения с пожеланиями удачи. Уже засыпая, Рамос отметил про себя, что сегодня он впервые не изводил себя мыслями о Торресе. Вообще. Ни секундочки. Есть в дне перед игрой странная особенность — он тянется медленно, неторопливо, волочится, как пожилой турист, изучающий местные достопримечательности на экскурсии, но и опомниться не успеешь, как уже пришло время выходить на поле, а все события утра проступают в памяти размытыми, смутными, словно силуэты в тумане. Вот Серхио выходит на газон, ещё не зная, что матч со швейцарцами окончится поражением, а вот они уже в Претории — и кажется, что эти два момента разделяет лишь несколько кратких мгновений, никак не десять дней. Опьяняющий рев стадиона и привычный уже гул вувузел стерли из сердца все остатки тревоги. Рамос не нервничал. Даже пока Дель Боске зачитывал им стартовый состав на этот матч, он лишь чуть улыбнулся, когда тренер назвал фамилию Торреса. Плевать, что кандидатура Фернандо опять была под вопросом и все снова решилось в последний момент, главное, что на поле они будут вместе. Да и несмотря на то, что у Чили сейчас шесть очков и они лидируют в группе, это не самая сильная команда. Результат двух последних матчей может полностью изменить всю картину. «Торрес — профессиональный игрок. Он умеет справляться и с давлением, и с возложенной на него ответственностью», — сказал дель Боске на послематчевой пресс-конференции после игры с Гондурасом. «Из-за неудачного завершения сезона в Ливерпуле и трудного периода восстановления после тяжелой операции на колене Торрес набрал массу, став неуклюжим и неповоротливым, и, очевидно, не в состоянии выполнять роль центрфорварда. Скорее всего, мы больше не увидим той скоростной и искрометной девятки, к которой привыкли», — подливали масла в огонь таблоиды. «Возможно, Торрес пока и не оправдывает надежд фанатов, но не стоит забывать, что это — гениальный, опасный игрок, работающий в одно касание, каждое из которых может переломить ход игры», — отвечали газеты. Последнюю фразу Рамос твердил себе как скороговорку. А ещё как скороговорку твердил, что они уже взяли одно первенство — Чемпионат Европы. Да, у футбола нет памяти, но зато испанцы сейчас выйдут на поле с колоссальным опытом за плечами. А ещё... как бы странно это ни звучало, Рамос сейчас среди своих самых родных людей, и в трудные, напряженные моменты они только становятся ещё ближе. Возвращаясь с разминки в подтрибунное помещение, он улыбнулся Сеску — тот одним из первых устроился на скамейке запасных с неизменным плеером в одной руке, а в другой — с не менее неизменным батончиком. Самые родные, самые дорогие... Как остро это ощущается именно в такие моменты — и если во время построения команд, когда звучит гимн Испании, рука Икера твердо поддерживает его с одной стороны, а с другой на плечах лежит мягкая ладонь Фернандо... для них нет невозможного, а лично Серхио плевать на все. После первого свистка Рамос еще раз посмотрел на небо — быстро, мельком, чтобы не отвлекаться от игры, и ему вдруг до слез, до хрипов захотелось жить. Радоваться. Чувствовать. Любить. Любить... чего бы ему это ни стоило. Поначалу всё шло хорошо — соперники просели под их напором, и за первые четыре минуты Торрес дважды подбирался к воротам. Когда испанцы забили первый мяч, Рамос не чувствовал ничего, кроме безграничного счастья, ничего, кроме сумасшедшего азарта и радости за Вилью. Потом, после, отдышавшись, отбив несколько отчаянных контратак чилийцев, он подумал, что в том эпизоде могло бы повезти и Торресу. Это ведь он постоянно отвлекал на себя двух защитников и дотянул мяч до ворот. И именно ему был так нужен этот гол, который мгновенно изменил бы отношение к Фернандо и в прессе, и среди скептично настроенных болельщиков, и, возможно, тогда у Торреса был бы шанс заиграть. А так... ни уверенности, ничего... Когда защитник впустую, почти не касаясь мяча бегает по полю, то он хотя бы может верить, что выполняет свою работу — служит помехой атакам соперника и закрывает зоны. Когда не забивает форвард... Но ведь только идиот мог не заметить, как Нандо старается. Ещё полностью не вернувшись к прежней форме, он раз за разом обводит двух из трех повисших на нем игроков и пытается, до последнего пытается пробить по воротам. Делая то, на что тихий и мягкий Торрес, если встретиться с ним в обычной жизни, казался неспособным. Он методично, уперто, амбициозно двигался вперед, и если не мог бежать — то шел, а если не сможет идти — то и пополз бы, Серхио был в этом уверен. Сам он вот уже какую минуту практически не касался мяча, а от такого устаёшь ещё быстрее, будто выгораешь изнутри. Чилийцы очень много атаковали со сменой позиций, часто перемещались, защитники постоянно подключались в атаку. Второго гола, на этот раз авторства Иньесты, Серхио не видел, потому что несколькими секундами ранее защитник Чили сбил Торреса на землю, и тот упал, сжавшись на газоне в болезненный клубок. Поле мгновенно сузилось до маленького травяного островка, на котором лежал Фернандо. Рамос метнулся туда. Там его оттеснила в сторону кучка игроков противника, кого-то он толкнул, кажется, Видаля, на кого-то кричал, требуя удаления за постоянные фолы, и опомнился, только когда твердая рука Хави уперлась ему в грудь — тот аккуратно попытался отодвинуть Серхио подальше, видя, что арбитр уже направляется в их сторону. Рамос развернулся и побежал, неважно куда. Вслед ещё доносились ругательства Хави, призывавшего Рамоса не лезть, чтобы не удалили и его. Наверное, в чём-то он был прав, но Торрес все ещё лежал на газоне. Когда, на тридцать девятой минуте, удаленный за две желтых Эстрада, стараясь не оглядываться по сторонам, направился к бровке, и чилийцы, уступая испанцам два мяча, оказались в меньшинстве, исход игры стал очевиден. Оставалось только надеяться, что теперь станет полегче, можно будет играть шире и Эль-Ниньо всё-таки забьёт свой первый гол на чемпионате, доказав всем злопыхателям — столь старательно поддерживаемые сплетни и слухи, что Торрес сдал, разучился играть в «Ливерпуле» и не оправился от травмы, реальности не соответствуют. Не вышло. Уходя на перерыв одним из последних, Торрес разочарованно сплюнул на землю. — Вот гады! — первое, что сказал в раздевалке Икер, с чувством бросив перчатки на скамейку. Его мнение разделяли многие. Возможно, это покажется странным, ведь им повезло досрочно на целый тайм почувствовать себя в плей-офф, но постоянными фолами и этим досадным удалением у Чили испанцам только что испортили все удовольствие от игры. Каждому в глубине души хочется победить красиво, потому что ты лучше, победить в честной борьбе, взять классом и мастерством, а не количеством — большинством против меньшинства, когда в последние минуты просто и безо всякого удовольствия катаешь мячик по полю, спокойно перепасовываясь, апатично наблюдая, как хрипит вымотанный противник. Финальный свисток заглушили крики фанатов и болельщиков — практически весь стадион переливался красно-алым и желтым, цветами сборной Чили пестрили только два сектора. В общей суматохе сложно было заметить, что эйфория победы опьянила далеко не всех. Висенте довольно улыбался, но Серхио, зная тренера, чувствовал, что тот чем-то недоволен и разбор полётов их ждёт завтра. Поэтому готовился. Он даже догадывался, что будет сказано лично ему. Что он как минимум трижды не успел вернуться на свою позицию, как всегда увлекшись атакующим футболом, и что думал о чужих воротах чаще, чем о своих. Отчасти именно его ошибка привела к единственному голу Чили во втором тайме, а практически сразу после этого сменили Торреса. Впрочем, вышедший вместо него Сеск тоже не забил. Рамос редко когда в силу своего характера испытывал к людям неприязнь, но Сеск вызывал у него смешанные чувства — Серхио постоянно обращал на него внимание, и что-то странно тянуло внутри, какое-то затаенное напряжение, хотя не любить Фабрегаса было абсолютно не за что. Ревность? С чего вдруг? Потому что Сеск играет в Премьер-Лиге, как и Торрес? Так ведь Пепе Рейна вообще в одном клубе с Ниньо, но никакого беспокойства Рамос по этому поводу не испытывал, а вот Сеск… Поговаривали, что в этом году Фабрегаса перекупит Барса. От этой мысли Серхио мгновенно становилось спокойней на душе, и он снова мог искренне и радостно улыбаться Сеску. Странно — выходит, он до сих пор считает Торреса своим. Вечером все снова собрались в общей гостиной, где, словно по мановению волшебной палочки, материализовался ящик безалкогольного пива, ровно половина которого была очень даже алкогольным. Кто и как ухитрился протащить такую контрабанду, осталось неизвестным, но на лице Карлоса Марчены то и дело мелькала лукавая и совсем не свойственная ему ухмылка. Нандо был каким-то тихим, не просто привычно молчаливым, а погасшим, словно выгоревшим изнутри, лёгким и неуловимым, как хлопья серо-седого пепла в потухшем камине. Рамосу безумно хотелось подойти к Нандо, успокоить, отвлечь, и сделать это нужно было прямо сейчас, чтобы не упустить время, как с Икером. Потому что больше никто не сможет, не найдёт нужных слов. А он — найдёт? Откуда такая уверенность? Рамос хмыкнул. Раньше в таких случаях они успокаивали друг друга совсем не словами. Но он не мог просто стоять и смотреть, как мрачный Фернандо в своем углу, не обращая внимания на веселье окружающих и периодически прикладывая лед к лодыжке, делает вид, что безумно устал, но не уходит, потому что в такие моменты очень страшно остаться наедине с самим собой. Серхио было плевать, как отреагирует Торрес, главное, что ему потом не будет стыдно за собственное малодушие. Торрес его друг, какие бы чувства их ни связывали. Рамос присел рядом и попытался улыбнуться — получилось вымученно и тоскливо, и с ужасом понял, что не может произнести ни слова, никак — горло свело судорогой. Фернандо отложил охлаждающую подушечку в сторону и вдруг благодарно прижался к нему, словно потерянный ребенок. У Серхио закружилась голова. Он никак не ожидал, что Торрес сделает это — до какой крайней степени отчаяния нужно было дойти, чтобы… чтобы всё-таки… Пристроив голову у Рамоса на плече, Фернандо глубоко вздохнул и закрыл глаза. Тому оставалось только сидеть и ошалело пытаться осознать происходящее, жалея, что на дне ящика с пивом не нашлось бутылки чего покрепче. В конце концов игроков сморила усталость — первым ушел получивший травму Хаби, затем Пике, вслед за которым поплелись Рейна и Сеск. Икер извиняющимся жестом пожал плечами и куда-то делся ещё с час назад. Серхио догадывался, что Сара и дыра в ограде пансионата имеют к этому самое прямое отношение. Торрес всё так же молча сполз пониже, разлегшись у Рамоса на ногах. Серхио на мгновение зажмурился. Было в происходящем что-то заведомо неправильное — в этой тихой и мягкой нежности к другому мужчине. Рамос путался в названиях, придуманных такими же беспомощными глупцами, пытаясь составить из «крепкой мужской дружбы» и «внезапно вспыхнувшего материнского инстинкта» то, что могло бы хоть на шажок приблизить его к определённости. Таким бесхребетным и безвольным он себя не чувствовал ещё никогда, а Нандо, казалось, было абсолютно все равно, он так и уснул, уткнувшись носом Серхио в колени — буквально, и тот чувствовал его дыхание на своей коже. Проходящие мимо Вилья и Пуйоль не придали этому абсолютно никакого значения. Бывало, что после бурного празднования общей победы все вповалку засыпали в одном номере, не в силах расползтись по своим. Время снова замедлилось. Рамосу хотелось встать и размяться, пройтись, переброситься с кем-нибудь парой слов о прошедшем матче, но Серхио с верностью и настойчивостью прикормленной жалостливыми хозяевами дворняжки стерёг сон своего Нандо и, вслушиваясь в его ровное дыхание, будучи не в силах прижать поближе, чувствовал себя таким одиноким… Не выдержав, Рамос осторожно коснулся рукой плеча Торреса — а потом, удостоверившись, что тот еще спит, — едва уловимым движением провёл по его спине, убаюкивая, защищая. Фернандо глубоко вздохнул, и Серхио на мгновение показалось, что тот проснулся, но Торрес лишь немного поменял позу, подтянув колени к себе, и почти перевернулся на живот. Рамос понимал — самое время остановиться, но замершая в воздухе рука практически против его воли снова легко опустилась Нандо на спину. Осмелев, он даже позволил себе мягко провести ладонью по волосам, лаская пальцами короткие прядки, темные и колкие. Прикосновение оказалось таким мучительно-тягучим, таким нежным и приятным, что Серхио невольно улыбнулся. Он не улыбался бы, знай, что всё это время глаза Торреса были широко открыты, и в них застыл настоящий испуг. Привыкшее к изнурительным тренировкам и постоянным упражнениям тело просто отказывалось принимать ласку. Нандо сходил с ума от тепла и молился, следя за ритмом дыхания, чтобы Серхио не почувствовал, не услышал, как бешено бьётся его сердце, методичным молотом бухающее в грудной клетке, пульсирующее в висках.