Umdlali

В первое же утро Рамос, несмотря на то, что в теле чувствовались накопленная за перелёт усталость и дискомфорт из-за резкой смены климата и временных зон, перезнакомился едва ли не со всем персоналом пансионата — от уборщиц и садовников университетского городка до симпатичнейшей администраторши. Все желающие, разумеется, получили каждый по автографу, улыбке и, если могли связать два слова по-испански, паре секунд стандартного разговора с поклонником: «Привет, как у тебя дела? — Спасибо, я очень рад! (в этом месте нужно подписать чем угодно пишущим что угодно) — Постараемся, спасибо! — Правда? (тут ещё улыбка) — Приходи на игру!». Серхио иногда самого ужасали те причудливые формы, которые принимает искренность, доведённая до автоматизма. Нет, ему всё нравилось. Он обожал внимание, хотя сам себе частенько в этом не признавался. Просто... Его не хватало на всех. А он слишком хорошо помнил, как, будучи совсем ещё ребёнком, вдруг оказался среди звёзд. Бекхэм, Рональдо, Роберто Карлос... Гути, Рауль, Зидан... и он, Серхио Рамос. Он был бы счастлив просто сидеть на скамейке запасных вместе с этой командой, но и думать не думал о таком исходе — он был уверен, что будет с ними на одном поле вместе, на равных. А иначе зачем это всё? Такова судьба любого футболиста — играй... или можешь сразу сочинять себе некролог. Впрочем, Рамосу была по душе эта судьба, он будто бы даже не выбирал её, просто жил и дышал футболом, как и многие испанские мальчишки. Ему не пришлось ломать себя или терпеть лишения ради спорта, не пришлось укреплять здоровье, засиживаться во вторых составах, нанимать дополнительных агентов, чтобы представить свою кандидатуру на рассмотрение клуба, ему не пришлось делать то, чего Серхио никогда не умел, — ждать. Он не карабкался по карьерной лестнице, а двигался в свойственном ему темпе, перепрыгивая разом через столько ступенек, на сколько хватало сил. Фактически его мечты сбылись ещё до того, как перекочевали в разряд более-менее привязанных к реальности из полуосознанных детских грёз, в которых, взобравшись на корзину для стирки белья, даёшь международное интервью швабре. Он был восемнадцатилетним юнцом, когда впервые вышел на замену в сборной. Торрес уже год как играл в основном составе, но разница у них была не слишком большой — в один провальный для Испании Чемпионат Европы. И тогда Серхио не было совершенно никакого дела до какого-то там Торреса, потому что перед ним стояла практически непосильная для его возраста задача — научиться делать то, что и сейчас не всегда ему удавалось, — сдерживать свой пыл и горячность. А необходимость была, Рамосу как никогда нужно было показать себя с лучшей стороны, чтобы попасть в основной состав и закрепить за собой место. Все неприятности, с которыми Серхио сталкивался на поле и в раздевалке, в первую очередь были вызваны его взрывным и бунтарским характером. Достаточно сказать, что на первой же тренировке в сборной Луис Арагонес пренеприятнейшим образом буквально наорал на Рамоса. И это видели все. Все его герои — кто спокойно наблюдал, кто снисходительно, но доброжелательно улыбался, кто отрабатывал парное ведение мяча, кто продолжал разминаться — но они слышали, как тренер ставит на место зарвавшегося юнца. А и всего-то — опьянённый своим успехом, Рамос с первых минут кинулся вперёд, стремглав и отчаянно, сделал несколько отличных передач с фланга... и только один раз успел вернуться на свою позицию, чтобы предотвратить контратаку, тем самым заставив остальных защитников и вратаря отдуваться за него. Такое своеволие не могло пройти незамеченным мимо зоркого глаза «мудрого дедушки», и тот не стесняясь в выражениях напомнил Серхио, где находится его место, как конкретно на поле, так и по жизни. Больше Рамос не высовывался, да и весь остаток тренировки с перепугу играл кое-как, мячик словно выскакивал у него из-под ног. Правда, не без помощи ловкого Торреса. И Серхио с ужасом понял, что до момента, когда он уверенно сможет останавливать такого форварда, ему ещё учиться и учиться. Захотелось провалиться сквозь землю, а ещё лучше — растаять в воздухе, чтобы ветер унёс его, невидимого, далеко-далеко отсюда, туда, где можно быть свободным, мчаться вперёд, не думая об оставленном позади. — Не переживай ты так, — Касильяс аккуратно, по-дружески подтолкнул его в плечо на входе в раздевалку. — Луис всегда такой, привыкнешь. — Здорово играли, — поддакнул ему Хави. — Не бери близко к сердцу, — авторитетным тоном произнёс Пуйоль, на ходу стаскивая футболку. На его спине с обеих сторон от лопаток до поясницы красовались широкие голубые полосы лечебного пластыря. — Когда наш Эль-Ниньо в настроении, мы его всей защитой удержать не можем. Рамос кисло улыбнулся. Приятно чувствовать поддержку команды, но он и без этого готов был разрыдаться — Торрес оказался почти что богом. Как он пасовал, как он двигался, как он вскидывал голову, молниеносно оглядываясь в поисках свободной зоны... Зависть? Немного. У Серхио был совсем не тот нрав, чтобы копить в себе желчь и злобу, но всё же... всё же. Страх? Да, и ещё раз — да. Единственный шанс для него удержаться в сборной — стать таким же профессионалом на своей позиции. — Кхм... — раздалось рядом смешное, почти мелодичное покашливание. Серхио бросил щитки в спортивную сумку и поднял глаза. Чуть улыбаясь, на него смотрел Торрес. Первое, что Рамос заметил в Фернандо в тот момент, оказалось впоследствии самым главным — у Торреса всегда печальные глаза, светлые, но где-то внутри спрятана непонятная, неизбывная тоска. Спрятана хорошо, но тем неожиданно больнее понимать, что она там есть. Всегда. Что бы Торрес ни делал, его взгляд оставался грустным. Вечно сияющий Рамос с его живой, счастливой, будто тягучей улыбкой и смеющимися, лучистыми глазами был настоящей противоположностью задумчивого, тихого и скромного, загадочного Эль-Ниньо. Казалось, их характеры вовсе не соответствовали их позициям на поле, но Рамос уже понял, что встретил в Торресе достойного соперника, и это даже хорошо, что друг против друга они будут играть только на тренировках. В сборной, по крайней мере. А потом Фернандо присел рядом на скамейку и, не сводя с Серхио кроткого взгляда, почти прошептал: — Извини, пожалуйста. — Ч-что? — опешил тот. — Я мог бы играть помягче, в первый-то раз, — всё так же тихо и серьёзно заявил Торрес. — Если бы я не забил с твоего фланга трижды, тебе вряд ли бы так досталось. От удивления Рамос чуть язык не проглотил. — Всё в порядке, — пробормотал он, прежде чем нашёлся, что ответить: — Я бы обиделся, если бы ты решил пожалеть беспомощного новичка. Так я никогда ничему не научусь. Это я... ради знакомства, — лучезарно улыбаясь, добавил Серхио, — играл не в полную силу. Торрес расхохотался и робко потрепал его по плечу. Именно тогда у Рамоса появилась первая осознанная мечта — подружиться с Фернандо. Во что бы то ни стало, но завоевать его дружбу. Рамос всё-таки расплакался по дороге домой — только и сам не понимал, отчего. Дело было даже не в сегодняшней неудаче, не в огромной радости, что он наконец-то стал частью команды... а просто — в вечернем небе мерцали звёзды, тёплый, ещё почти горячий воздух нёс с собой запах песка и раскрывшихся к ночи цветов, тушёного мяса и миндального соуса из гостеприимно открытых ресторанчиков. И словно бы всего вокруг было так много, что Серхио просто не мог вместить в себя переполнявшие его чувства и ощущения. Так много, что почти больно. Первая тренировка была не слишком долгой. По мнению дель Боске, сейчас имело смысл наращивать обороты постепенно и поберечь силы, привыкнуть к воздуху, новому мячу, газонам, благо сборная играла свой первый матч со Швейцарией последней в группе. Впрочем, тут испанцы за счёт климата и гористого рельефа их родины были, пожалуй, более подготовлены, чем те же французы или англичане. После обеда в номер Серхио, который тот занимал вдвоём с Икером, заглянула та самая симпатичная администратор пансионата, чтобы лично удостовериться, что всё в порядке и у жильцов нет жалоб. Глядя, как девушка заигрывает с Рамосом, Икер только посмеивался в отросшие за несколько дней усы. От приоткрытой двери нёсся совершенно дикий хохот из комнаты отдыха, кажется, Давид, Сеск и Хесус смаковали особенности местного телевидения, смотря какой-то сериальчик без перевода. На зулу или на ндебеле, может, на венда или на африкаансе — Серхио в лучшем случае мог припомнить только названия огромного количества языков, на которых, помимо общего английского, говорили в ЮАР. Факт один — все они звучали крайне смешно для испанского уха, особенно абсолютно безумные щёлкающие согласные. До начала футбольной карьеры Серхио не числился в списках дамских угодников, поэтому понимание, что женщины в большинстве своём крайне легко увлекаются им и готовы на многое, чтобы завлечь его, было внезапным... и очень, очень приятным. Но, побывав за несколько лет в объятьях целой вереницы моделей и титулованных красавиц, Рамос немного успокоился. Отчасти потому, что это приносило ему только удовлетворение, но не счастье. Серхио говорил женщинам комплименты, улыбался, иногда выплёскивал на них скопившуюся внутри нежность... а в остальном предпочитал не вмешиваться в этот замкнутый сам на себя процесс. С красавицами ему удавалось общаться лучше всего — они знали себе цену, а всё, у чего есть цена, можно купить. Перепродать. Сдать в аренду. Речь шла не только о деньгах — улыбки, лесть, доброта, открытость, красивые слова, щедрые пожертвования в благотворительные фонды... всё это привлекало и подкупало. Но поцелуи, хоть и жаркие, оставляли после себя тянущую пустоту, холод и растерянность. Рамос с притворным огорчением на лице выпроводил пронырливую девицу, сославшись на то, что завтра утром сборная должна первую половину дня потратить на благотворительную акцию ФИФА, к которой Серхио нужно как следует подготовиться и написать небольшую речь, в чём он никогда силён не был. Он даже не слишком-то и соврал.