Ведьмин внук: месть русалкам

                    Петька пошел на речку с отличным настроением. Может, для рыбалки и не самый лучший день — вроде бы в дождик лучше клевать должно, а нынче солнышко сияет! Но душа пела и даже водки не просила. Потому, вооружившись спиннингом и ведерком, складной табуреткой и термосом с крепким чаем да парой бутербродов, механизатор в свой законный субботний выходной решил насладиться красотами природы.       Однако, когда шел по тропке вдоль берега к излюбленному месту, где под обрывистым пятачком среди высокого камыша — сразу глубокое дно, и там в корягах щуки стоят… Так вот, пока шел себе, песенку насвистывал — услыхал что-то странное. Подумал сперва на дачников. Но ведь межсезонное затишье пока!       Сошел с тропинки, раздвинул кусты — и обомлел!       Васька, ведьмин внучок. Стоит, привязанный к толстому стволу березы. Морда кривится от отвращения. Чуть не плачет — глаза на мокром месте. Да и сам весь мокрый, блестит в солнечных бликах, словно только что из речки вылез. Или рыбьей слизью измазан? Вон, и впрямь чешуйки кое-где прилипли к загару.       И без штанов. То бишь, без плавок. Нет, не это удивило Петьку — малолетний нудист всегда без плавок в речке бултыхается. А то удивило, что обычно орудие мужской гордости у ведьмачонка воинственно стоит в полной готовности — постоянно и неуклонно. На сей же раз — небывалый случай! Краса и гордость вяло висит, стыдливо прячась, зажатое между сведенными коленками.       А вокруг Васьки — три девицы, в чем мать родила, хороводы водят. Хохочут, хихикают, дурачатся, песенку напевают нестройным трио. Грудями белесыми, водянистыми, одутловатыми, перед Васькиным носом помахивают. Того гляди мальчишку стошнит.       Петька загляделся. В ветку куста вцепился так, что сломал, треском свое присутствие и выдав.       Русалки с испуга в воду сиганули.       — Петь! — заныл ведьмин внук, дергаясь в путах. — Развяжи, пожалуйста! Тут какие-то психованные бабы обитают. В жизни в этой речке купаться больше не стану!       Петька вышел на полянку. Оглядел внимательно узлы. Хмыкнул. И развязывать не поспешил. Отколупнул задумчиво с груди ведьмачонка прилипшую чешуйку. Очень внимательно эту чешуйку взялся разглядывать — хмуря брови и делая вид, будто не замечает, что в его присутствии скукоженное орудие доблести воспряло, налилось и к нему потянулось всей длиною. Васька отвел глаза, щеки зарделись. В путах заерзал неловко, застеснявшись вдруг.       — О! — донеслось из камышей обрадованное. — А мы уж подумали, что мальчонка импотент юный!       — Гей он, девчонки, — доверительно пояснил Петька. — Стопроцентный, рафинированный, дезодорированный.       Поганец подмигнул ундинам — и те, обрадовавшись, мигом обратно на бережок выбежали. К молодому колхозному механизатору мокрыми грудями прижались с трех сторон, стали скользкими телами о мужское стройное, правда, не накаченное, тело тереться. В штаны ему быстренько руки запустили. Да возражений не услышав — и раздели скоренько.       Васька, завесившись вьющейся мокрой челкой, на них глядел в упор. Но молчал, как рыба.       Петьку что-то понесло. Бес вселился? Чары русалочьи опьянили? Вместо того чтобы парня развязать и домой отпустить — захотелось перед ним представление устроить. Развратное. В отместку за былые сексуальные притеснения!       И понеслась оргия! Девки вокруг механизатора выплясывали, изгибаясь, обтираясь. Обласкали, обслюнявили со всех сторон. На травку-муравку усадили. Одна его рукой завладела — коленки расставив, пальцами в свое женское заветное местечко запихнула. А Петьке и в удовольствие: кучеряшки упругие гладил, игрался, перебирал. Осмелев — в складочки засунулся, затеребил, лаская. А уж когда девка охать начала в голос и дышать шумно — в дырку хлюпнувшую влез, не постеснялся!       Со второй рукой одновременно то же самое другая ундина вытворяла. Поглядела на товарку — и не захотела отставать. Петька сам не знал, куда смотреть, головой только вертел направо-налево.       В середину тоже поглядывать не забывал — к его бедрам пристроилась третья соблазнительница! Самая грудастая. Развернулась задом, на коленки присела, поясницу прогнула — и попой взялась оглаживать его достоинство, между ягодиц белых, гладких зажимать. Потерлась минутку-другую — да и махом насадилась! Петька только зашипел. Столько баб у него за всю жизнь не было! А уж тем более — одновременно! Даже непонятно, что делать-то в первую очередь: пальцами играть, бедрами подмахивать или просто сидеть и наслаждаться?       Вот только забыл в сладости Петр, что всё это они проделывают на глазах у пленника, что к березе был привязан по-прежнему.       А Васька с них глаз не спускал. Метал синие молнии, прожигая насквозь. Ни один мускул на мордашке не дрогнул. Не скривило физиономию против ожидания. Смотрел вроде бы спокойно и очень внимательно.       Вскоре Петька опомнился. Стал на «пленника» всё чаще оглядываться. С тревогой. Нехорошо как-то это всё получалось… Лучше бы ведьмачонок матюгал их последними словами! От его молчания мурашки по телу разбегались. На невидимом уровне чуял Петька его ауру — точно туча мрачная сгущалась на полянке, с каждой минутой всё чернее, с каждым писком бабским всё грознее.       Уж и девки прыгать стали на Петькином хрене и на пальцах не с таким азартом и упоением, как в начале. И руки-то у него как-то подустали. И ствол что-то увядать не к месту начал, на влажное тепло и тесноту женских прелестей не реагируя с должным рвением.       — Вась, ну ты чего? Обиделся? — промямлил Петр. Снял с себя ундин, хотел подняться. — Щас, развяжем тебя, не волнуйся. Подумаешь, пошутили маленько…       Васька ничего не сказал в ответ.       А Петька, будто его ударили чем-то невидимым, обратно на землю плюхнулся голым задом. Словно бы вихрь от ведьмачонка махнул — стукнул во впалую волосатую грудь, чтобы сидел на месте и не рыпался.       Ближайшие кусты всплеснули ветками.       По речной воде волны пошли — прочь от берега.       Солнце потемнело, как будто облака набежали и плотно закрыли собою светило. Или даже затмение разыгралось?..       Девки-русалки завизжали истошно — и кинулись к реке: тушить загоревшиеся на головах волосы! Как три факела, сверкая голыми задницами, вбежали враскорячку, с плеском — принялись нырять с головой, хлопать себя ладонями по макушкам. А мокрые волосы горели, чадя черным дымом, опаляя синим пламенем! И хрен водой потушишь колдовской огонь-то.       Петька пялился, ошарашенный.       Так и спалились роскошные русалочьи шевелюры — три голых, как коленки, макушки показались из воды. В три голоса матюки донеслись. Обиженные до истерики девки уплыли восвояси…       — Вась, да мы ж пошутить только хотели, — пробормотал механизатор, на заднице отползая, отодвигаясь к кустам, пока не уперся спиной в дерево.       Василий не ответил. Черной своей аурой сжег удерживавшие его путы. Отряхнул пепел, поведя плечами. Потер запястья, стирая следы сажи. Шмыгнул носом, резко отвернулся и пошагал в сторону дома.       — Вась? — проблеял Петр.       — Отвали! — прошипел ведьмин внук.       Петр почел за лучшее впрямь не соваться под горячую руку.