Звезды горят во тьме

Тао нравился Сан-Франциско только из-за тумана. В городе были неплохие туманы. В Пекине таких не было. В Пекине вообще не было туманов. Тао любил туманы за их неразборчивость и неясность. Они не были занавесом, который должен вот-вот открыться для премьеры, не давали надежд. Туманы были рассеянными и сонными, прямо как сам Тао после работы. Туманы были неприкаянными душами, скитающимися по вечности. Им не нужен дом, они не бродят в поиске святой обители. Они рассеиваются по городам от скуки, заполняют собой улицы, застилают окна и висят над крышами. Они расходятся медленно, как раздуваемые ветром пары ядовитого газа, которые ежедневно будут вдыхать и выдыхать тысячи людей, даже не думая об этом. Рену тоже казалось, что его вдыхают, выпивают до дна, а сам он так и остается сонным и скучающим. Он шел по Гранд-авеню и не раз видел фуникулеры и трамвайчики Кабл Кар, но лишь смотрел: недолго, без особого интереса, и довольно быстро переводил взгляд. Вот еще забава, вертеть головой и разевать рот. Кто только может радоваться такой глупости. - Садитесь, пожалуйста. Место еще есть, - приглашал его контролер. Тощий такой длинный мужчина, со светлой щетиной и улыбкой тонких губ. Рену он, в общем-то, сразу не понравился. - Зачем? - Как, зачем? Я же вижу, вам очень хочется. Тао усмехнулся. - Вы удивительно проницательны. - Не без этого, - подтвердил мужчина. Рен промолчал. Дальше прогуливался по Стоктон-стрит, чувствуя какую-то невозможную иронию и глупость в том, что он – человек, приехавший в Сан-Франциско, идет только по Китайскому кварталу, когда сам проживает в Пекине. Захотелось резко что-то поменять. Золотые Ворота действительно были окутаны туманом мистерии, какой-то зыбкой призрачной материей, в которой, кажется, совершенно теряешь связь со временем. Тебе в один момент так остро чудится, что очутился где-то, где нет ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. Рену казалось, что само его существование под вопросом. Местами туман рассеивался, и можно было увидеть близкий берег, сплошь покрытый светящимися камнями – огнем высоток, и немного кубиками известняка – белыми домами с грустными окнами. Рен мог точно сказать, что до воды лететь метров двести. Он долго смотрел вниз. Мост Золотые Ворота – самое популярное место для самоубийств в мире. Каждые две недели здесь кто-то решает закончить все. - Вы не находите это ироничным? – Рен повернул голову. - Мост соединил концы пропасти, чтобы спасти людей, а они все прыгают с него. Почему? Мост же. Не тонущий корабль – мост. Бери и иди, беги, спеши вперед, гонись дальше, в новую жизнь. Рен промолчал и снова посмотрел вниз. Океан был терпелив и сдержан, тихо шепча волнами, пенясь по их кружевным краям. Женщина продолжала стоять рядом, но долгое время ничего не говорила. Очевидно, она тоже была одной такой туристкой, которая приехала посмотреть все самое знаменитое, носила бейсболки и всегда держала с собой фотоаппарат. - Иногда мне кажется, что люди безрассудные запуганные мыши, не способные здраво рассуждать. - Отчасти вы полностью правы. - Что-что вы сказали? Повторите, - она сморщилась, встав чуть ближе. Рен повторять не стал. Он только думал, через сколько же секунд он вытолкнет ее из своей пустоты. Туристке это, видимо, не очень понравилось, и она снова надолго замолчала. Смерть сыграла злую шутку. Желающих умереть грандиозно стало слишком много. Твое имя стирается ластиком, теряется в омуте мертвых людей. Тао был точно уверен, что умирать нарочно – глупо, но не мог сказать почему. - Вы похожи на куклу, вы знали? – незнакомке нравилось говорить. Рену нравилось не слушать. – Очень-очень похожи, - продолжала туристка. – Очень странно. Правда странно. - Что странно? - Вы смотрите на вещи без любви. В смысле, вы не любите этот мост, не любите светящиеся вдалеке дома, изумрудный океан. - Почему я должен это любить? - Не знаю. Это красиво. А вы же смотрите на все это так, словно перед вами коробка карандашей. Что-то в этом было от правды. Так ли уж этот мост лучше, чем, например, та же коробка карандашей? Действительно ли есть существенная разница? В этом Тао тоже не разбирался. Он знал суть вертикальной интеграции, для чего используется формула Глейтчера и в чем основное условие форфейтинга, но это как-то не сильно помогало. Тао почти тридцать, и он знает много как руководитель крупной компании, и при этом совершенно ничего как человек. Эта мысль накрывает его внезапно, словно сумерки, опустившиеся на города сплошняком. В густоте тумана он чувствует себя как будто на месте, словно ему и вправду хорошо. Незнакомка потерялась где-то в толпе, а может, осталась стоять там же. Осталась любить мост, светящиеся вдалеке дома и изумрудный океан. И, конечно же, она любит их гораздо больше, чем коробку карандашей где-нибудь на столе у себя в офисе, или рядом с мольбертом в своей квартире, или где-то еще: на полке, в ящике стола, на полу, в чьей-то сумке, в чьем-то шкафу, о чем Тао, конечно же, никогда не узнает. Да и вряд ли когда-нибудь хотел знать. В гостиницу Рен вернулся ближе к восьми. Настроение было обыкновенным. Джун ждала в номере, треплясь с кем-то по телефону. Это приятно, когда тебя кто-то ждет. - Как провел время? - Отлично. Тао не мог толком сказать, врет он или нет. Он не знал даже этого, и это бесило до зуда в черепной коробке. Его преследовало странное чувство непонимания. За окном горел ночной Сан-Франциско, в комнате включены все лампы, рядом в кресле сидит Джун и светит ему улыбкой, однако Рен по-прежнему чувствовал глубоко внутри лишь дремлющие сумерки. Внутри, где-то там, за толстыми стенками черепной коробки, за множеством блоков и систем безопасности, по-прежнему было темно и свет не горел. И это было так по-глупому неприятно, что Тао думает об этом сейчас, что вообще об этом думает, когда вокруг него все так правильно и идеально, когда ему уже далеко не семнадцать, чтобы копаться в себе. Но что-то внутри продолжает рыть землю, выкапывать ямы лопатой, руками, забивая под ногти грязь. Что-то, что нетерпеливо требует найти какую-то очень важную вещь, возможно, спрятанную как раз-таки там, где темно. - Ты видел парад сегодня? – Джун сидела напротив и пила кофе. – Ох, боже мой, это было совершенно потрясающе! - Что за парад? - Парад любви в Окленде. Ты наверняка знаешь! О нем все знают. - Впервые слышу. Джун усмехнулась, не сделав глотка. Чашка застыла возле рта. Рену показалось, что часы отбили не менее тридцати раз, пока длилась эта странная пауза. - У тебя пенка от кофе, - Тао ткнул себе пальцем над губой. - Где? - Не здесь, вот тут. - Где, где? - Да не там же, вот тут. - Подойди, я не могу понять где! Рен встал резко, отбросив на край стола чайную ложку. Та жалобно звякнула с характерным металлическим звуком. - Да вот здесь! – Рен наклонился и тут же почувствовал, как Джун приподнялась и несколько раз настойчиво и звонко чмокнула его в щеку. Губы у нее были смеющиеся и пахли кофе. - Уж больно лицо у тебя кислое. - Нормальное лицо, - Рен упал в кресло с четким желанием сказать что-то еще, но все мысли в голове звучали как-то совершенно несерьезно. А Джун продолжала смотреть ему прямо в лицо, и глаза ее блестели от лампы, все ярче светившей в расцветающем вечере. Было во всем этом нечто такое отстранённое, но сокровенно-теплое. Комната стала плотно закрытой коробкой, в которую бы никто не смог проникнуть, как бы ни старался. В коробке было только двое. - Что будешь родителям говорить? – Джун перестала улыбаться. Тао почувствовал, что в этот момент вся особая атмосфера рассеялась, и он непроизвольно поежился от странного чувства, словно оказался совершенно обнажен. - Насчет чего? - Насчет Жанны. Они сильно расстроятся, когда узнают. Тао не то хмыкнул, не то усмехнулся, но было в этом жесте что-то такое карябающее. - Их проблемы. - Боже, какой ты противный. На это раз Рен все-таки усмехнулся. - Какой есть. Ночь надвигалась. Джун была рядом; пила кофе, мазала руки кремом, глядела в окно и говорила о людях. Она выглядела роскошной и в то же время невероятно домашней и теплой. Такой по незнакомому теплой, может, позабытой когда-то давно. Тао постепенно окутывало ощущение, что жить с кем-то решительно отличается от того, чтобы жить одному. Жанны в квартире не было всего пару недель, а он уже успел привыкнуть к ощущению одиночества в своем доме. Хотя навряд ли это было оно. На самом деле, Рен даже не мог отличить точно, к чему он привык больше: к молчаливой свободе вокруг себя, или же наоборот к какому-никакому присутствию. Около полуночи позвонил Зэн. Не было смысла говорить о бестактности. По большому счету, вообще не было смысла говорить. Зэн был не то пьян, не то мертвецки пьян, но слова произносил с трудом. Он с чем-то настойчиво пытался поздравить, но Тао никак не мог взять в толк, с чем именно. В трубке барахлило; очевидно, Зэн развлекался не дома. В его бессвязной речи несколько раз проскальзывали слова «бизнес» и «успех», но Рен не был уверен, что это не лишь бессмысленный поток мыслей пьяного в стельку. Ему надоело довольно быстро, слишком уж ситуация была несерьезной. Можно было подумать, что Зэн – девка, ужравшаяся в хлам и позвонившая своему бывшему среди ночи, чтобы выносить мозг соплями. Тао мог ждать чего-то подобного от Жанны. Когда он уже положил трубку, то почему-то всерьез задумался над этим. Так, словно ему было это важно.

***

Посуда гремела, с улицы доносились звуки ревущих моторов. День был теплый и пахнущий горячим асфальтом, пылью, листьями, а еще немного куриным бульоном, прямо от кастрюли. Пилика мешала ложкой суп против часовой стрелки, посматривала в сторону Нэо, но тот по-прежнему был молчалив и лишь смотрел в книгу, медленно перелистывая страницы. Он был сосредоточен и словно бы немного напряжен. Пилике казалось, что если она сейчас сделает хоть один лишний звук, то человек перед ней распадется, словно карточный домик, который строили с усердием. - Все готово, - Юсуи говорила робко, едва ли не шепотом. Нэо оторвался от книги и посмотрел на тарелку. - Да, спасибо, - он отложил книгу в сторону и придвинул к себе суп и столовые приборы. Пахло вкусно, но все равно не так, как готовила Рика, и Пилика сама это понимала. Она кусала губы и дергала заусенцы на пальцах, пока мужчина напротив со спокойным, непоколебимым видом подносил очередную ложку ко рту. - Не пересолила? – выпалила Юсуи. Нэо прожевал лапшу и ответил, не поднимая глаз: - Есть немного. Пилика моментально поникла. Полностью она была уверена в том, что Нэо неприятно есть блюдо столь простое, да еще и пересоленное. Юсуи чувствовала себя крайне неуютно, особенно в этой чрезмерно равнодушной тишине, которая, даже разбавляемая звуками гудящей улицы за окном и ложкой, стучащей по тарелке, все равно оставалась тишиной и только. Взгляд цеплялся за каждую черту, и это были спасительные выступы скалы – единственные, за которые можно было держаться, чтобы не упасть. Весь образ человека, сидящего напротив, приковывал. Каждая складка на футболке, движение рук, светлые растрепанные волосы, спадающие на лоб. - А что читаешь? - Книга по радиофизике. Изучение электромагнитных волн радиодиапазона, - Нэо произносил это флегматично, с видом человека, который прекрасно осознавал, что вот сейчас из его речи не поняли ни слова. Он отложил тарелку. – Спасибо. - Не за что, не за что, - Пилика тараторила, разве что не зажмурив глаза. – Правда, не за что. Нэо кивнул и откатился от стола. - Я буду у себя. Не отвлекай меня. - Конечно. Юсуи проводила взглядом удаляющуюся вглубь коридора фигуру и стала торопливо убирать посуду со стола. Сердце почему-то колотилось учащенно. Столовые приборы выскальзывали из рук. «Только бы снова не разбить что-нибудь» - подумалось ей. Кухня казалась Пилике тихой и одинокой, и потихоньку она сама начинала чувствовать себя такой же. Словно она - единственная спичка в наглухо закрытом коробке, в то время как остальные спички давно забрали. И почему-то настойчиво сцепило ощущение, что ей не дождаться огня. Пару минут Пилика стояла под дверью, не решаясь войти. В комнате было совсем тихо, и любопытство щекотало. Что могло быть там, за стеной?.. Солнечный свет застыл на Нэо полосками, просачиваясь сквозь жалюзи. Мужчина был как будто бы сонный, в клетчатой рубашке, сосредоточенный и по-прежнему напряженный так, что дотронуться нельзя. - Я принесла тебе чай, - Пилика неловко улыбнулась. - Я просил не отвлекать, помнишь? – Нэо взглянул на стакан. – Я не хочу пить. - Прости, - после недолгой паузы Юсуи снова улыбнулась, как-то с отчаянием. - Я все сейчас уберу. Движения выходили какими-то рвано-резкими. Пилика словно спешила на уходящий поезд. - Перестань суетиться, - он выдохнул устало, пальцами потирая переносицу. Этот жест казался неоднозначным. - Тебе необязательно постоянно сидеть здесь, понимаешь? Паузы была совсем короткой, но показалась до того неловкой, что Пилика поспешила хоть что-то ответить. - Понимаю, - она кивнула. – Да, конечно понимаю. Я как раз хотела проведать Трея. - Прекрасно. Навести Трея, он как раз наверняка заскучал, - Нэо снова развернулся к столу, сгребая книги. У него была ровная прямая спина. Это была поза превосходства и гордости. Даже сидя на коляске, он словно ощущал себя выше остальных. Пилика действительно чувствовала себя маленьким человеком, меньше на целую голову. - Да нет, он обычно не скучает. Ему почти всегда весело. - Но ты все равно проведай его. - Да, конечно. Он же мой брат. - Разумеется. - Он вообще очень любит веселиться. Говорит, от жизни надо брать все самое лучшее. - Вот как. - Да. Трею нравится смеяться, - лицо Пилики заметно потеплело, как бывает при воспоминаниях о чем-то важном и любимом. - Ясно. Нэо не отрывался от стола: перелистывал страницы книг, пытался что-то черкать в тетради. Однако сейчас все эти жесты казались медленными и словно бы нерешительными. Окно было открыто и ветер дул сильно, раскачивая белую челку перед лицом, дергая страницы, толкая карандаши. Пилике нравился звук шелестящей бумаги. Как будто в комнате был кто-то еще, кто присутствовал неуловимо и поддерживал так же. Закрывая дверь, Юсуи не покидало ощущение, что она выходит из пустой квартиры. Погода была совершенно паршивая, причем испортилась она окончательно, стояло Пилике выйти из подъезда. Почему-то она не сомневалась в том, что ей так повезет. Промозгло, холодно до костей и нестерпимо ветрено. Пожухлые листья танцевали танго: грустное и страстное. В этих движениях было много эмоций и жизни. Мертвые листья танцевали живо, в то время как живые люди вокруг казались мертвецами. - Рио? Рио, привет, ты меня слышишь? – Пилика пыталась перекричать ветер. – Рио, где вы сейчас находитесь? Трей же с тобой? Этот клуб она, к счастью, знала. Трей и Рио частенько любили развлечься в нем: иногда в компании, иногда просто выпить вдвоем. Там действительно было неплохо. Брата Пилика нашла сразу. В клубе практически не было народу: слишком раннее время. В помещении почему-то пахло краской. Бармен мягко перетирал бокалы шелковой тряпкой, искоса поглядывая на двух посетителей. - Рио! Юсуи быстро подошла к стойке, с трудом удерживаясь на каблуках. Обувь была чертовски неудобная, но модная. Такие туфли носили почти все студентки с курса. - О, Пили, какими судьбами? Честное слово, я был крайне удивлен, что ты позвонила. Что-то случилось? В этот момент ей показалось, что она случайно глотнула лишнего воздуха. Такой простой вопрос пригвоздил к месту. Ей не нужно было сюда приходить. Нэо попросил ее проведать брата, чтобы просто выпроводить из дома, это был самый дурацкий предлог из всех, но она пошла, она послушалась, сделала так, как он велит, прекрасно зная, что в этом нет никакой надобности. И это действительно испугало. - Я… Просто, соскучилась. Захотелось вас увидеть. Я присяду? – она кивнула на место рядом. - Я-то не против, но боюсь тебе сегодня лучше не присутствовать здесь. - Почему? – Пилика оживилась. – Трей? Тре-ей? Что ты там себе бубнишь? Рио, почему он не отвечает мне? - Вот именно об этом я и говорил. Тебе лучше пойти домой, правда. Пилика стояла на месте, смотря и с растерянностью, и с вызовом. Фигура брата была сгорблена и в ней не чувствовалось гордости. - Трей… - снова позвала она. – Трей, пожалуйста. Он на короткое мгновение повернулся, и Пилика успела только уловить, что глаза его выглядели словно два матовых стеклышка. Музыка играла совсем тихо - какая-то дешевая попса. Трей что-то долго шептал под нос, рассказывал о чем-то в полупустой бокал. Он говорил как будто бы сам с собой. И выглядел в этот момент таким до невозможности незащищённым, открытым, не забаррикадировавшимся мебелью, книгами, собственными руками. Его легко было можно коснуться. Он хныкал и жаловался, как будто ему только недавно стукнуло семнадцать. - Люди хотят только, чтобы им мило улыбались. Их не волнуют чужие проблемы. Депрессивный? Хочешь умереть? Скатертью дорога, чувак. Ты нам такой не нужен. О, и не смейте ни в коем случае повышать голос или грубить. Мы этого не любим. С нами надо только мягкой форме, даже если внутри ты разлагаешься. Заткнись, даже не вздумай говорить о своих проблемах. Хватит жаловаться, слабак. Давай-ка, пожалуйста, рассказывай только, как тебе весело и хорошо жить, как ты видишь смысл в каждой мелочи и как каждая мелочь заставляет тебя улыбаться. Давай, наполни нас своим теплом, а в награду мы скажем тебе спасибо. - Трей, ты пьян… Он резко обернулся. - Я трезв! В том-то и ужас! Пилика вздрогнула. Ей на секунду показалось, что в глазах человека напротив отразилась такая горестная печаль, что он был готов зарыдать. - Девушка, это обычное дело. Протрезвеет на утро. Не стоит волноваться, - глаза бармена казались масляными: они неприятно поблескивали в нездорово-желтом свете ламп. - Правда, Пилика. Ты ничем не сможешь помочь. Лучше иди домой. Утром Трей сам тебе позвонит, - Рио смотрел с теплотой и от этого почему-то становилось очень больно. Пилика внезапно почувствовала себя маленьким человеком, ребенком, которого просят не вмешиваться в проблемы взрослых. Но сердце хотеть не переставало, в нем горело упорство, желание нарушать, идти наперекор, не слушаться. Оно было горячим и желало биться. Где-то там, глубоко внутри. Юсуи отступила на два шага. - Ладно. Только пусть он мне позвонит, Рио. Пожалуйста. - Я обещаю, - мужчина улыбнулся. В этой улыбке было что-то отеческое. На улице было холодно и темно. Вечер и город любили друг друга искренне. Ветер целовал щеки, словно бы сочувствующе гладил по лицу. Невыносимо хотелось расплакаться. У Пилики было ощущение, что ей совершенно некуда идти. И не было понятно, как так получилось, что в этот субботний вечер в этом большом городе ей не нашлось места.