***
За окнами так долго было темно, что Рике и вовсе перестало вериться, что они действительно едут в Сан-Франциско. В детстве она не помнила, что бы была одержима мечтой посетить именно этот город, но как только почувствовала, что это перестало быть недосягаемым, загорелась, вспыхнула, как тонущая в атмосфере комета. «До свидания, запреты. Привет, Сан-Франциско» - крутилось в голове. Жажда свободы была неудержима, свежа и полна сил для того, чтобы бороться. Йо спал рядом, чуть склонив голову к плечу. Рот был приоткрыт. Дрэды у него кололись, и Рике жутко хотелось почесать плечо. - Он не проснется, даже если ты закричишь ему в ухо. - А? – Рика повернула голову, всматриваясь в полумрак. Не спал Джоко. - Ты же знаешь, его не разбудить так просто. А дрэды у него и в правду ужасно колючие. Одзава усмехнулась. - Разве друг оставит товарища без плеча? И было в ее этой усмешке что-то и от шутки, а что-то и от правды. Джоко почесал голову, словно думая, что бы такое ответить. Автобус ехал мягко, словно по гладко отлитому катку. - Смотри, светает, - наконец нарушил молчание парень. - И правда, - Рика развернула голову, пытаясь заглянуть в окно. Здания проносились перед глазами: высокие, огромные, словно лесные великаны. Их было просто немыслимо много, настолько, что невольно появлялось ощущение, что тут слишком тесно и тебе может попросту не хватить места. И окна домов, походившее на большие глаза, где-то горящие, где-то пустые, словно черные дыры, казалось, смотрели сверху именно на тебя, хмуро и с недоверием, как бы спрашивая: «Ну, и как ты сюда попал?». - Смотри, кажется, проезжаем Трансамерика Пирамид, - Джоко кивнул в сторону окна. - Самое высокое здание в Сан-Франциско вроде, да? - Именно. Двести шестьдесят метров в высоту, сорок восемь этажей. Можешь себе представить? - Неплохо. Но я сильно разочаруюсь, если это все. МакДоннел рассмеялся. - Обожаю тебя за это. Рика повозилась, пытаясь немного размять затекшие плечи. В автобусе беспрерывно работал кондиционер, и поэтому она лишь на минуту смогла чуть-чуть открыть окно. Глазами, конечно, увидеть можно многое, но самое важное – нет. Теперь пахло бензином и жарой. Автобус нехило тряхнуло, веки Дитэла задрожали, и тот нехотя открыл глаза. - О, с добрым утром, - Джоко кинул в руки бутылку минералки. – На, взбодрись. - Спасибо, - Лайсерг зевнул, вяло пошевелил рукой, чтобы открутить крышку, и сделал пару глотков. Однако, словно спохватившись, полез в карман, спешно достал телефон и стал сосредоточенно водить пальцем по экрану. Долго искал, пока наконец не улыбнулся облегченно. - Что пишет? – Рика снова посмотрела в окно. Пейзаж не менялся. Серые безликие души домов плыли по течению, все дальше и дальше назад. Большие игрушечные кубики катались туда-сюда. - Тами передает привет. Говорит, все по-старому хорошо. - Сидит дома и пишет картины? - Вроде того. И это осознавалось удивительно. За гранью, это был тридцать первый этаж в тридцатиэтажном доме, двадцать пятый час в сутки, бесконечность и плюс один километр. Воодушевление расползалось по коже, словно теплое масло, гладкое и прозрачное. Дышащее через крошечные поры. Эти люди удивительны. Люди вокруг удивительны. Прекрасны до слез. Потрясающи до искренности. Может, и неважно это все, где ты находишься, а? Какая разница, Сан-Франциско ли за окном, Токио, Мюнхен, Ливерпуль? Может, важно лишь то, что тебя окружают ангелы? С крыльями из теплого молока. С глубиной глаз соленого океана. С улыбкой из расплавленного золота, обязательно мягкого на ощупь. И главное, самое главное. Самое. Свет на самых кончиках пальцев, что капает, брызгается. Вытекает прямо из кожи. И космическая бесконечность в коробке черепа. Разве не потрясающе, Йо? – Рика смотрела на синюю толстовку, будто надутую гелием, совершенно не сжимающую в своих объятиях. Дрэды продолжали колоться. Йо – спать и сахарно сладко улыбаться во сне. Вязкие мысли перетекали по воздушным мостам в его голову. Рике казалось, что этот человек слышит ее. Даже на глубоком дне сна. Ей так верилось, что он спит где-нибудь там. Под водой. Было уже семь по утру. Настала пора суеты приезда. Чемоданы, обвисшие на руках, словно капризные дети, прохладные номера, ключи. Стальные ящики лифтов, шерстяные шершавые ковры, щекочущие подошвы. - Мы особо задерживаться не будем. Оставим вещи и все, - у Хаттори тек по лбу блестящий сахарный пот. Его узкие и длинные глаза вытягивались тонкими дугами, словно петли сумок, опущенных на крючки. Они скрипели от усталости и жалобно прогибались. – На сегодня у нас есть в планах посетить пару интересных мест. Сначала Чайна-таун, а потом, ближе к вечеру… Скажем так, одно занятное мероприятие, где будет много респектабельных людей. - Что вы можете назвать интересным местом? – Джоко спрашивал между прочим, не ведомый никаким любопытством. От скуки. От безделья. От пустых полок воздуха, не забитых толстыми книгами голосов. Хаттори же, однако, воспринял вопрос как возможность лишний раз продать пафос. Держите, раскупайте. Очень дешево. - Это то место, где тебе не скучно. Смех Йо выплеснулся фонтаном, окатив всех сидящих в автобусе, расплескавшись по полу. Это был бодрый, выспавшийся и задорный смех, сродни слепому и радостному дождю в пепельный июль. - Что смешного ты находишь в моих словах, Йо? Напор спал, и теперь остались лишь росистые капельки улыбки. - Этот ответ так очевиден и прост, что становится действительно смешно. - Истина как раз в простоте, - Хаттори оглянулся на остальных. Смех прыснул, словно сок из лопнувшей цедры лимона. Горьковатый и кислый на вкус. Он раскатывался постепенно, но двигался все быстрее. - Простите, Хаттори-сан. Я уже давно так не смеялась, - смех еще выпархивал с губ Рики, легкий, трепещущий, словно бабочка. – Но вам правда лучше не толкать философские речи. Изао пожал плечами и отвлекся. Рубашка скрипела чистотой, и не смотря на тяжелую дорогу, оставалась гладкой и ровной, словно выштукатуренный потолок. Его пафос был не раздражающим, скорее наоборот. Несмотря на всю свою значимость, Изао был тем типом человека, который не может восприниматься серьезно. Для этого он был "слишком". Через полчаса они приехали в Китайский квартал. Чайна-таун начинался массивными каменными воротами с тремя зелеными покрышками. Рика прочла название улицы. Надпись на обезвоженном доме шептала высохшими губами «Буш-стрит». По крайней мере, она будет знать, куда возвращаться, если вдруг потеряется. А потеряться было вполне реально. Такого скопления людей можно было ожидать разве что где-нибудь в центре Токио. На что Рика обратила внимание сразу – здесь вообще не было слышно английской речи. Говорили только по-китайски. Над дорогой провисли ожерелья китайских фонарей, огненно-рябиновых, с ровно замершими по линейке кисточками. И когда дул ветер, эти красные головы слабо и растерянно поднимали свои руки, здороваясь. Рика переводила взгляд справа налево, жалея, что не может ухватить всю картину целиком. Красивым это место было назвать сложно, но интересным однозначно. - Хочешь зайти? – Йо еще издали увидел, как Рика остановилась возле какой-то лавки. Перед входом стояла маленькая деревянная скамейка, на которой железная девочка читала книгу. Рядом сидел мальчик, по-хозяйски держал руку на круглом плече. Кожа их, наверное, раньше была позолоченной, но сейчас высохла, омертвела. Грязная медь. Железный мальчик и железная девочка, покрытые грязной медью, осенью в октябре двадцать пятого в городе Чайна-таун читали книгу. - Знаешь, подумала, может, привезу что-нибудь для Нэо. Вряд ли будет еще возможность купить сувениры. - Давай зайдем. Мне здесь нравится. - А остальные? Йо отмахнулся. - Найдут себе развлечения, не волнуйся. Хаттори просто просил к шести подойти к автобусу. Он так же останется на Буш-стрит. Пойдем. Они вошли. Пальцы дверей затащили их внутрь, над головой звякнули колокольчики. Большая часть витрин в магазине была в основном застекленная. Это гордо выгибали спины глыбы мрамора, хвалились вазы с широкими бедрами, где-то плакали старинные часы с побитым жалостливым взглядом. - Смотри, - хитрая лавка прибила Йо гвоздями. Под стеклом блестели мечи. Разной формы, длины, и с отливающими дорогим блеском рукоятками. - Боже мой, зачем тебе это? - Одзава восторга не оценила. – Пойдем еще куда-нибудь. Здесь сплошной антиквариат. - Эй, ну почему? Здесь интересно. Смех Рики толкнулся пару раз, и это походило на кашель камина. Казалось, из ее рта сейчас действительно посыплется угольная стружка. - Ты что, в детстве в игрушки не наигрался, Асакура? Пойдем, я куплю тебе мороженое. На улице они натолкнулись на толпу восторженных зевак. Китаец предлагал сфотографироваться с белой совой. Его улыбка из теста липла к рукам. Комок кокосовой стружки чистил клювом пасмурно-облачные перья. Чернота его глаз была внимательна и холодна. Сова со злостью вскинулась вверх, но веревка издевательски дернула ее за лапу назад. Птица грудью шмякнулась на землю, как мешок с мукой, и жалко забила по асфальту крыльями. Беспомощные детские кулачки, легкие и слабые, как комок мокрого картона, молотами старались сломать бетон. Но ломались только они сами. Дети прыгали и тыкали пальцем свободно. Их никто не держал. Им было и грустно, и весело. Они сочувствовали, и в то же время хотели смотреть еще. - Пойдем отсюда, - Рика поежилась в пальто. - Да. Они посетили еще одну лавку. Сувениры там были куда проще, чем у той, что сторожили мальчик и девочка из грязной меди. Деревянные солнца амулетов улыбались, бархатные коробки разевали рты. - Что это такое? – Рика надеялась, что ее английский все-таки поймут. Позже это оказалось не самой трудной задачей. Сложнее было разобрать, что ответила китаянка. - Что она говорит? - Коморка слов, - Йо взял коробку из рук. – Если я правильно понял, она говорит именно это. - Коморка слов? Серьезно? – Рика с тающей улыбкой посмотрела на маленький сундучок для памяти. – Я бы могла подарить нечто подобное тебе, но не Нэо. - А ты попробуй. Рика попробовала. Коморка теперь дышала в карман и вкушала первое слово - «осень».***
Джун была большой любительницей навешать лапшу на уши, но вот этот раз, как ни странно, не слукавила. Рен мог сказать с уверенностью, что в подобного рода заведениях действительно не толкали дурь. А жаль. К нему подходили. Не слишком часто, чтобы его начало мутить, но это происходило. В основном из-за Джун. Рен всегда знал, что у его сестры навалом на кармане знакомых, но здесь ему казалось, что девушку приветствует чуть ли не весь клуб. «Интересных людей» собралось около сотни. Они развлекали друг друга, а Тао иногда развлекался ими. Скотт был настолько типичным американским художником, что Рен едва сдерживался от того, чтобы не перевести свою иронию во что-то более определенное и ясное. Деревянную сухую посредственность Скотт активно выдавал за неповторимую индивидуальность, искренне веря, что действительно такой один на миллион. Его улыбка была картонной и мятой по краям. - В моих картинах преобладает абстракционизм, знаете ли, - смеялся он ровно с таким звуком, словно действительно сминали кусок картонки. Волосы – сливочное масло, тонким слоем намазанное на голову. – Люблю изображать предметы по-разному, не так, как видят это остальные. - Конечно, - согласился Рен. – У вас же другие глаза. Тао задержался взглядом на сухом, странно одетом человеке, с толстыми сваленными косичками на голове. Тот навис над столом с едой и, совершенно не стесняясь, едва ли не руками запихивал в себя все, что только видел. Мясо, рис, рыба – все цепляли его тонкие узловатые пальцы, перепачканные в соусах. «Вот это свинья», - подумалось тогда Тао. Скотт смялся на этот раз как-то особенно криво, но иронию предпочел пропустить и сразу же постарался распрямиться. Картонка на его губах жалобно захрустела. - Вы отлично меня понимаете! Индивидуальность и самовыражение самое главное в этом деле. Ведь какой смысл показывать то, что все видят и так? - Совершенно с вами согласен, - Тао усмехнулся, чувствуя, как слишком короткая усмешка трещит по швам. Хотелось больше. – По правде говоря, я безумно люблю ваши картины. Джун поперхнулась шампанским. Рен бы мог поперхнуться смехом, но тогда трюк потерял бы весь свой шарм. Тао пригубил пряный виски и бросил взгляд в толпу. Неторопливый, лениво ползающий по чужим каменным спинам и пластмассовым лицам. Бумажные рубашки на все пуговицы, воротники, хваткой пальцев упирающиеся в горло, скульптуры из лоскутов волос, намертво прибитые к голове. Все было ровно так, как любил Тао. Все было настолько ровно, что его уже тошнило. - Развлекаешься? У Джун мерцало зеленое платье и насыпанный в глаза блеск. Она была глиняно-гибкая, покачивающаяся морской волной; томно-вечерняя. - Не то слово. Джун закатила глаза. - Ты видел парня с дрэдами? - Нет, - Рен продолжал смотреть в толпу. – Что это вообще? - Господи Боже, ты в каком веке живешь, Рен? Смотри, он сейчас должен выйти на сцену со своей группой. Такой милый, честно говоря. Тао поднял взгляд. Парень с дрэдами был сутулый, едва ли коробкой не складывался пополам, но улыбался так, словно никогда не видел ничего прекрасней этой идеальной публики, опьяненной дорогим шампанским и, возможно, обществом друг друга. Рена осенило, стоило только молодому человеку взять гитару и улыбнуться. Тао был изумлен. Он настойчиво разглядывал черты, но уже сам понимал, что не обознался. Люди вокруг начали трястись от порхающих звуков инструментов и голоса, тонкой струйкой протекающего в толпу. Рика тоже была здесь. Точно сама ночь. Бархатная, ласковая. Пленительная, словно теплый водопад. И страшно вызывающая. Рен со скептичным удивлением смотрел на почти прозрачное черное платье и гольфы с подтяжками. - Никогда не видела ее вживую. - А кто это? – Рен почувствовал, что вот-вот улыбнется. - Солистка группы Just In Time. Голос у нее как ржавчина, но выглядит она сногсшибательно. - Как ржавчина? Странное сравнение. - Ты вслушайся: ржа-вчи-на. Похоже ведь, правда? Сильный, конечно, но скрипучий такой голос; сразу представляю пару ржавых гвоздей, что шлифуют друг о друга. - Уж не знаю. Твоим интересным людям явно нравится. На это Джун ответить было нечего. Тао снова посмотрел на Рику. Ее тело ломалось, сгибалось, хрупко покачивалось. Дымчатое, с пульсирующей чернотой, словно бы зовущее в какой-то мягкий, пленительный мрак. Это выступление можно было назвать пошлым. Неправильным, грубым. И красивым. До странности и непонимания красивым. Музыка утонула в лакированном паркете сцены. Тао показалось, что музыка утонула в людях. - Я даже не знаю, что сказать, Рен. Это какая-то шутка, верно. - Ну, Асакура, ты можешь поздороваться. Йо улыбнулся, пожимая Тао руку. - Можно я как совсем старик спрошу, Рен, сколько лет? - Восемь? – Джо потер мокрый лоб. – Может девять, нет? У Йо был пирсинг в ушах, и лицо светилось чем-то настолько живым и неподдельным, что Тао стало как-то не по себе. В горле защекотало шероховатое непонятное раздражение. Он понимал, что перед ним находится человек его возраста, возможно даже такого же материального положения, но почему-то ощущал между ним и собой огромную разницу. Даже не в характерах, это было и так очевидно. В чем-то, возможно и не привязанном вовсе к личностным качествам и взглядам на жизнь. И от чего так было, Тао и представить толком не мог. Рика улыбалась добродушно и расслабленно, чего Рен тоже не мог понять. Еще пару минут назад он видел искусительницу: грешную, неправильную, но манящую к себе, притягивающую порочной улыбкой. - Боже, Рен, у тебя сейчас лицо перекосится, не смотри так, - Одзава легко смеялась. Рен подумал о когда-то ласковой щекотке для Ючи и его шелестом вылетающими выдохами. Так звучал этот смех. – Внешний вид просто для образа. Тао не мог представить, что подобные встречи действительно случаются. В сериалах, кино, книгах – да на здоровье, только не подавитесь. В жизни – никогда. Встреча со старыми друзьями, что живут в другой стране, на вечере в тысячном клубе, черт побери, Сан-Франциско. - Как ты оказался здесь? Он расслабился. Как это случилось Тао и сам не заметил, но просто сидя за столом, слушая чужие разговоры и попивая все тот же дрянной абсент, вдруг понял – отпустило. - Джун притащила. - И она здесь? Уж ее-то я не видел побольше тебя. - Можешь с ней поздороваться. Она сочла тебя милым. От этих слов особенно рассмеялась Рика. Аккуратно так, почти сдержанно, но Рен точно видел, что действительно ее насмешил. Он смотрел на нее, когда та говорила; редко, но что-то рассказывала об общих планах. Рика не казалась молчаливой. Скорее, способной слушать. Она была не холодна и не тепла. Улыбчива, с омутом размякшей, словно земля после дождя, темноты в глазах. - Жаль, что пробудем здесь всего десять дней. - А сколько нужно? - Не знаю, правда. Мне просто кажется, мы не успеем увидеть и половину того, на что здесь стоит посмотреть. Рен спрятал удивление за рассеянным взглядом на Лайсерга с Джо, чувствуя с их стороны точь-в-точь такой же. Что можно делать столько времени вообще в каком-либо месте? Тао вспомнилась туристка, приставшая к нему на мосту. Неужто и Рика считает, что есть разница между коробкой карандашей и Золотыми Воротами? Они долго говорили о том, о чем могут говорить люди, не видевшиеся восемь или девять лет. Рен и не особо запоминал, кто где теперь живет, куда поступила учиться девушка Лайсерга, сколько стоит новая барабанная установка, которую разбил Джо у себя в Токио, и прочие подробности, что пролетали мимо ушей. Лишь как-то в голове задержалось, что следующее выступление у группы состоится в Хьюстоне. Рен смотрел на Йо с неверием. Он не мог никогда подумать, что школьные развлечения станут работой, приносящей много зеленых. Таких же, какие копил Тао, листая договора и подписывая контракты.***
- Этот Тао, конченный продукт высокомерия и самолюбия! – Лайс был раздражен так сильно, что что вся его по-детски мечтательная и наивная натура дрожала от обиды и гнева. – Пафосный жлоб! - Остынь, пожалуйста. Этого можно было ожидать. - Чего ожидать, Джо? Что Рен превратится в столь мерзопакостного типа? И не криви губы, черт возьми! - А что еще делать, скажи мне? – МакДолннел упал на диван, пинком отшвыривая свои ботинки в угол. – Я тоже не особо блещу восторгом, как видишь. Лайсерга подмывало сказать что-нибудь еще, это было видно, но все постарались замолчать. Рика не знала, о чем можно думать. Настроение было совершенно обыкновенным, но чрезмерная насыщенность дня вымотала, словно кассету, прямо до конечного белого корешка ленты. Холодное стекло окна остужало лоб и щеку. Глаза закрывались сами собой. Йо же оставался бодрым до конца поездки.***
К вечеру автобус доехал до моста. Привал случился ниже, уже у самого пролива, где можно было босыми ступнями протереть соленые камни. В самых красивых мечтах можно было вообразить, что они могли где-то развести горько пахнущий костер, жарить зефир и смотреть, как солнце тонет в руинах облаков. Ветер бы тушевал дым, вьющийся пепельно-серым кружевом, пригорающим по краям. В тот же вечер они сидели на скользких сырых камнях, ежились от осенне-океанского холода и смотрели на то, как на небе что-то рушится и крошится: облако за облаком. Солнце топило обломки до самого дна горизонта. Вспыхивало, выгорало, румяня небосвод. Именно в эту секунду Рика вдруг почувствовала, что сердце заходится. Бьется, трепыхается, слабое, но восхищенное, завороженное, вот-вот выпадет и шмякнется прямо на соленые камни, расплескав воду. Ей казалось, она никогда не будет более свободной, чем сейчас. - Все прекрасно, - Йо смотрел на мост. Огненная дорога через водную пропасть; по ней люди, машины, судьбы, гонятся туда-сюда. – Как думаешь, возможно что-то более удивительное, чем то, что мы видим сейчас? Рика покачала головой. Ее глаза были ясными, и, казалось, она полностью контролировала, что говорила, но в движениях не исчезала какая-то излишняя плавность. Взгляд замер на песке и ракушках под ногами, но Рика словно и не видела, на что смотрит. Она тонула в собственной голове. - Я этого боюсь, знаешь. Но и не меньше опасаюсь, что этого не случится. Одзава медленно обернулась, посмотрела на Джо и Лайса. Усталые, вымотанные, они лежали на земле, подстелив пледы. Изао курил возле автобуса. - Я боюсь однажды проснуться женой какого-то жука-бизнеса, который не будет видеть ничего дальше своей работы, а мой ребенок однажды скажет мне: «Твое время кончилось, мама». У меня не будет укладываться в голове, понимаешь? Как это, наше время кончилось? Как это, Йо, как? Когда закончилась вся эта душевнобольная искренность, обещания, неважно лживые или правдивые, главное, что отчаянные. Дружба на век, песни, которые заставляют плакать, книги, которые потрясают воображение. Стихи, творчество, музыка, попытка оставить свой след вразрез с головой, в которой шепчется: «Пусть меня не помнят». Как это все могло закончится? Я не знаю, что мне сделать, чтобы никогда этого не услышать. Йо не отвечал. Он и не знал, что хорошего на это можно ответить. - Надо еще Нэо позвонить, черт. Совсем забыла. - Эх ты, - Асакура щелкнул девушку по лбу. – То ли дело Лайс, посмотри на него. - Лайс, кому звонишь? Дитэл, ни говоря ни слова, приложил палец к губам, настойчиво замотав головой. В трубке заговорили, и тот отвернулся вовсе. Рике показалось, что он прячет улыбку.