С миру по нитке

Нога Ханджи была по колено во рту пятиметрового, но вопила она не от ужаса, а от восторга. Она знала, сомкнуть челюсти он не успеет, а язык у него такой мягкий, как ватное облако, когда ещё такое ощутишь. В чем-то она была права, отгрызть ей ногу он и правда не успел. Клинок вошел точно в угол раскрытого рта и нагретым ножом сквозь сливочное масло прошел сквозь кожу, мышцы и сухожилия, кровь брызнула в очки и закрыла обзор. Ощущения подсказывали, что её схватили за шкирку и потащили, потом защекотало в животе от резкого снижения, а потом земля вдруг бросилась навстречу, и воздух выбило из легких одним резким толчком. Ханджи глотала воздух ртом, хрипела, восстанавливая дыхание, наконец, оттерла линзы рукавом и увидела сквозь истаивающие кровавые разводы перекошенное яростью простоватое мужское лицо. — Ебанутая! Больше он ничего не сказал, так же дернул начальницу за ворот и одним рывком поставил на ноги. — Вы должны были его обездвижить, — сказала Ханджи, не понимая пока, какую эмоцию уместно вложить в голос. Подчиненный только что обложил её матом и провалил задание. Наорать, расплакаться, что делать-то? Титан, которого следовало пленить, лежит и парует вонючим дымком, и толку от него теперь не больше, чем от тупого лезвия. Моблит выпрямил спину и спрятал в левый короб клинок: — Согласно сложившимся обстоятельствам и в виду высокой опасности для Вашей жизни, я принял решение ослушаться приказа, командир. Готов понести наказание. Она замахнулась, скрипнув зубами так, что челюсть свело и… опустила руку. В трех метрах справа вздохнула Нифа. Говорить они теперь не говорили. Моблит делал по сути всё то же, что и всегда: напоминал про обед, собирал доклады, приглядывал за теплицей, куда поместили привезенные из экспедиции растения, изучал образцы почв и пород, готовил отчеты — ответом на всё ему было злое молчание. Командир Зоэ запиралась в своем кабинете и зыркала, когда он являлся по необходимости, так, что любому другому впору было бы хватать ноги в руки и бежать, пока Роза не скроется за горизонтом. Ханджи боялась стереть себе зубы в порошок, но всё равно стискивала их до боли в присутствии своего первого помощника. Как и пальцы сжимала в кулаки, а потом долго терла стесанные ногтями полумесяцы на ладонях. И если он думает, что она со временем поутихнет и, глядя на его труды и спокойную рожу, всё забудет и простит, то он сильно ошибается. Каждый раз, когда гнев и обида вот-вот готовы были пойти на спад, Ханджи выглядывала в окно, во двор, и видела пустую площадку, на которой не было титана. Не было! Она отдала тогда четкий приказ: титана пленить. У них всё для этого было: техника, команда, позиция, объект, но из-за чьей-то трусости всё пошло прахом! У неё теперь нет титана. Она не выяснит то, что должна была выяснить, не доложит Эрвину, а тому в свою очередь нечего будет доложить наверху, и шиш с маслом им всем, а не дополнительное финансирование. А всё потому, что Моблит Бернер испугался, что Ханджи Зоэ откусят ногу. Через несколько дней после возвращения он обнаглел настолько, что явился после отбоя к ней в комнату, воспользовавшись своим ключом. Ханджи едва удержалась, чтобы не постучать в стенку, за которой спал Майк, чтобы пришел и вышвырнул засранца из жилища приличной женщины, но она только выпростала руку с вытянутым указательным пальцем, — позабыв вбитое приличиями «пальцем тыкать нельзя», — в сторону двери, и по-прежнему не проронила ни слова. Он послушно вышел и повернул ключ с другой стороны. Этот был красивый. Не привычно несуразный, непропорциональный и с глупым лицом, а как будто даже одухотворенный, с гладкими русыми волосами и длинными пальцами, хоть сажай за пианино, если, конечно, подходящий инструмент подберешь. А глаза голубые-голубые, ясные. Ханджи просияла, заглянув в эти безмятежные и добрые глаза. — Ну-ну, мой милый, не бойся ничего, я же с тобой. Повозка скрипела от натуги, прочные тросы опутывали гигантское тело искусной сетью, Ханджи Зоэ светилась искренним счастьем и даже не нахмурилась, когда лошадь Моблита Бернера поравнялась с её конем. — Извинения приняты? — спросил он с надеждой. — Приняты, — улыбнулась она. В конце концов, он знает, как извиняться.