В эту ночь Жукову было не до сна. Он не смог бы заснуть, даже если бы захотел: взбудораженное дневными событиями, болезненно напряжённое сознание не позволяло расслабиться. Кроме того, памятуя о первой встрече космических исследователей с местными жителями, спать на незащищённом пространстве командир корабля не стал бы в любом случае. Георг обдумывал максимально подходящий план действий.
На пути между Кэорсикой и государством плеобсеев располагалось несколько мелких оазисов, где можно было бы остановиться, отдохнуть в пути и пополнить запасы. Но между ними пролегали долгие километры пустынного ландшафта. И если самого Маршала перспектива длительного путешествия по жаркому климату беспокоила достаточно мало – от природы выносливый, он был закалён и подготовлен к различного рода испытаниям, неизбежно возникавшим во время экспедиционных вылазок, – насчёт раненого аборигена его терзали сомнения. Прошагать через пустыню по жаре с повреждённой ногой тот не мог, это казалось очевидным. Несмотря на кажущуюся несерьёзность ранения, выздоровление плеобсея могло затянуться, а вариантов транспортировки оставалось не так уж много. Можно было бы выменять за какую-нибудь завалявшуюся в карманах безделушку местный транспорт – классический принцип обмена стекляшек на золото сразу же пришёл Георгу на ум, – но туземцы, и так напуганные происшествием на празднестве, едва ли стали бы вести с ним переговоры. Оставалось разве что просто украсть повозку вместе с каким-нибудь упряжным животным… Кроме того, в подобного рода путешествии несомненно потребовались бы сосуды для пресной воды и какой-никакой мешок для переноски минимального запаса продовольствия.
От размышлений Георга отвлёк сдавленный стон. Заснувший возле костра плеобсей ворочался и болезненно постанывал. Жуков подошёл к метавшемуся во сне пострадавшему и осторожно осмотрел повреждение: рана сильно воспалилась, из неё сочилась бурая слизь. По сиреневой коже голени от пореза начинали расходиться странные тёмно-фиолетовые пятна. Землянин осторожно коснулся ноги гладиатора там, где кожа потемнела, – туземец застонал, не открывая глаз. Ему явно становилось хуже. Не нужно было даже знать особенности физиологии аборигенов, чтобы понимать, насколько плохо дело.
Георг встревоженно посмотрел в сторону города: его планы откладывались на неопределённый срок, плеобсею нужен был врач. И нужен был быстро. А город – ближайшее место, где могли оказать помощь, – как назло, сокрылся в ночном мраке. В темноте человеческим зрением Жуков не различал ни зги, поэтому оставалось лишь дожидаться рассвета. Конечно, можно было бы рискнуть и, ориентируясь на указания верного навигатора, попробовать вернуться в город вслепую, но слишком велика была опасность заплутать среди узких улочек Кэорсики или, навернувшись на какой-нибудь неровности дороги, угодить в канаву вместе с бессознательным раненым. Серо-голубые глаза сверлили горизонт в ожидании того, как из тьмы появится город, а разум вновь пускался в нелёгкие размышления. Тревога за подопечного нарастала с каждой минутой – этой ночью Жукову точно было не до сна.
Впрочем, не он один сейчас бодрствовал: никому из землян, прилетевших на Вторую планету системы Персея-4, не суждено было отправиться сегодня в страну сновидений. В этот самый момент троица оставшихся в Кэорсике космонавтов находилась на торжественном пиру.
На площади перед входом в конусообразное дворцовое строение раскинулись роскошные шатры; всё те же верные воины живой изгородью отделяли простолюдинов, не допущенных на эту часть празднества. Слуги выносили за пределы ограждения угощения и мелкие деньги, одаривая народ в честь знаменательного события. А внутри представители аристократии наслаждались всеми предложенными яствами и развлечениями. Меж столов ходили слуги с тяжёлыми графинами, разливая напитки, а маленький оркестр старательно исполнял местную дисгармоничную музыку. Столы были завалены экзотичными на земной вкус кушаньями: на блюдах величаво возлежали запечённые насекомоподобные существа, дымящиеся куски чёрного мяса чередовались с грудами ярких фруктов всех цветов и форм. Присутствовавшие аристократы подобным не брезговали, с очевидным наслаждением поглощая изыски императорского стола, и проводили вечер в шумном веселье и праздности. Казалось, горожане уже несколько успокоились после произошедшего в амфитеатре, хотя в воздухе всё ещё витали всполохи страха и недовольства, особенно когда туземцы видели пришельцев в привилегированном кругу самого Кэс’Аря.
Бальзак сидел по левую руку от него, Дон с Габеном – чуть поодаль. Подобное разделение объяснялось одним из условий императора, а именно: Оноре переходил в число личной охраны правителя. Землянин теперь должен был постоянно находиться подле него, обеспечивая безопасность. Эта странная идея пришла в голову местному лидеру, очевидно, после того, как Критик, успокаивая испуганных выходкой Жукова арарейцев, обратил их внимание на факт: взрыв, подобный тому, что уничтожил хелхаунда, неизбежно навредил бы любому существу поблизости от цели. Принципа действия аннигилятора аборигены, естественно, не поняли, но, увидев своими глазами мощь взрыва, были вынуждены согласиться, что нахождение одного из пришельцев возле них является лучшим гарантом предотвращения подобной атаки в дальнейшем. Так из Бальзака и получился личный телохранитель Кэс’Аря.
Это мало кому понравилось: местные жители зло косились на чужака, аристократы недоверчиво хмурились. Даже Драй’Эрс недовольно передёрнул плечами, но ничего не сказал. Сами же космонавты сразу поняли преимущества подобного расклада. Другие условия правителя были не настолько выигрышными для землян, но тем не менее ситуация складывалась даже слишком удачно. И это не могло не настораживать: арарейский лидер простил слишком многое и слишком легко, да ещё и приблизил к себе пришельца. Доверяя одному из землян после произошедшего, Кэс’Арь либо лукавил, либо шёл на откровенный риск, ведя себя крайне неразумно. И первый вариант казался исследователям более вероятным.
Вот и сейчас, усадив Бальзака прямо возле себя, правитель без какого-либо намёка на страх или подозрительность расспрашивал землянина о его мире и об остальных членах команды. Особый интерес у арарейца, безусловно, пробуждал Жуков – ушедший чужак, так откровенно бросивший ему вызов. Император не среагировал на это моментально только по двум причинам: из-за присущей ему осторожности в обращении с противником, обладающим преимуществом в силе, и в какой-то степени из-за заступничества Оноре, который сразу же встал на защиту вспылившего товарища.
– Является правителем вашим он? – вкрадчиво принялся расспрашивать арареец, протягивая пришельцу кубок с приятным терпким напитком, отдающим лакрицей.
– Что? Нет, Георг просто командир нашего шаттла… той машины, на которой мы сюда прилетели. И, кроме того, он мой давний друг.
– А есть император где твой?
Бальзак рассмеялся над неясной Кэс’Арю иронией ситуации, вспоминая, кого так раньше называл.
– Нет у меня никакого императора, – усмехнувшись, наконец ответил Критик.
– Делся куда же он? – несколько растерянно продолжал вопрошать местный правитель.
– Свергнут и предан забвению.
– Был слаб или глуп он?
– Скорее импульсивен и неразумен… Нет, благодарю, – обратился Оноре уже к слуге, который подошёл сзади с витым металлическим графином, желая пополнить опустевший бокал пришельца.
От напитка в голове разливалась странная, неподконтрольная рассудку умиротворённость, а мысли становились спутанными и мягкими, как разваренные до кашеобразного состояния спагетти. И пока Критик ещё отдавал себе отчёт в собственных действиях, стоило прекратить: утрачивать ясность мысли, особенно с учётом сложившейся напряжённой ситуации, он не желал. Расслабляться было нельзя.
– Буду императором теперь твоим я, – почти торжественно объявил Кэс’Арь. – И не буду ни импульсивен, ни неразумен.
Бальзак едва сдержал ехидную усмешку и хотел возразить, но правитель отвлёкся, обернувшись к своей невесте, которая на корявом арарейском обратилась к нему. Критик окинул взглядом происходящее вокруг: пиршество всё больше начинало напоминать какой-то шабаш. Гости пьянели, становились более шумными и развязными. Полураздетые наложницы всех рас танцевали под безвкусную, хоть и достаточно ритмичную музыку. Дон с Габеном, явно пропустившие уже не по одному бокалу лакричного напитка, довольно смеялись, переговариваясь.
Серые глаза чуть остекленели, и Оноре, сам того не замечая, углубился в воспоминания о тех событиях, которые невольно взбудоражил Кэс’Арь своим разговором об императорах…
***
Бальзак был пьян. Даже нет, Бальзак был очень пьян. Он с трудом передвигался, а соображал ещё хуже. После того как Оноре вышел из ирландского паба и расстался с товарищами перед тем роковым утром отлёта, он догонялся в каждом небольшом баре, который встречал на своём пути. И таких точек «дозаправки» оказалось на удивление много. Впрочем, именно на это пилот и рассчитывал.
Поэтому, когда Бальзак подошёл к давно знакомой двери, он был несколько не в себе, а вспоминая по дороге все обиды, успел накрутить себя до состояния праведного гнева. Лишь только дверь квартиры раскрылась в ответ на оглушающе громкую трель звонка и в проёме появился заспанный Наполеон, неожиданно точным ударом Критик сбил рыжеволосого дуала с ног. Дальше – провал в памяти.
Следующая картинка: Бонапарт сидел в своей квартире, держа у лица пакет с кубиками льда, и то ли раздражённо, то ли с раскаянием говорил что-то Бальзаку. Вслушаться оказалось трудно: всё пространство ходило ходуном, как после нескольких кругов на американских горках.
– Я даже не помню, как это произошло. Представить не могу, чем я только думал?.. Я был в стельку пьян… Когда мне Гамлет с утра рассказал, что я натворил, я пытался всё исправить, но было уже слишком поздно: обвинение выдвинули на рассмотрение, и меня никто даже слушать не стал. А я ведь уговаривал, даже денег предлагал…
– Гамлет? – Мысли в нетрезвой голове Критика ворочались медленно, но за имя старого знакомого зацепились с ловкостью и силой челюстей пираньи.
– Да, мы с ним очень сдружились в последнее время. Он славный малый, очень поддерживает меня…
Оноре неопределённо промычал, обдумывая поступившую информацию и сопоставляя её с предыдущими догадками осуждённых болевых этиков.
– Ты и меня тоже пойми: ведь ты просто сбежал. Исчез на полгода, по своему обыкновению. – В красивом баритоне зазвенели яростные нотки. – Пообещал всё обдумать и просто слинял, даже не предупредив!
– Ты предложил мне выбирать между моей работой и нашими отношениями… Мой отъезд был моим выбором. Я думал, что так будет проще для всех…
– Для всех? – Тут Наполеон не сдержал откровенного возмущения в голосе. – Ну уж нет, Оноре, мне казалось, мы договорились быть откровенными! Ты думал только о том, что будет лучше для тебя!
Бальзак замолк, понимая, что доля правды в словах Наполеона была. Становилось тошно: то ли от дикой смеси алкогольных напитков в организме, то ли от осознания последствий собственных ошибок. Критик встал с кресла и в последний раз вышел из квартиры Бонапарта.
***
Пелена воспоминаний спала, и Бальзак сморгнул, мысленно возвращаясь на празднество в столице Ареи. Расслабленно скользящим взглядом Оноре вдруг наткнулся на внимательные золотистые глаза Драй’Эрса. Дастур пристально глядел на него, чуть нахмурившись. Затем резко встал из-за стола и подошёл. Бальзак моментально поднялся навстречу, и Драй’Эрс жестом предложил ему отойти в сторону. Как только они чуть отдалились от эпицентра веселья, подойдя к покатой стене дворца из мягкого песчаника, дастур заговорил:
– Доверяет тебе он…
Лингвист на долю секунды замер, не сразу сообразив, о ком идёт речь.
– А ты уже, значит, нет?
– Не говорил этого я. Говорю, не стоит сближаться излишне с ним. Не приведёт к добру это.
– Потому что ты думаешь, что мы злоупотребим его доверием и используем его в своих интересах. – Под воздействием местного алкоголя Критик всё-таки не удержался от вертевшегося на языке комментария.
– Ах, это? – Рот арарейца растянулся в лёгком подобии ироничной улыбки. – Нет. Беспокоит не это меня. Использовать Кэс’Аря не так просто.
Оноре достал из кармана куртки сигарету и прикурил. В связи с острым дефицитом табачных изделий он всё реже и реже позволял себе это удовольствие, понимая, что скоро его запасы кончатся. Бальзак затянулся сигаретой и пристально посмотрел на дастура.
– Тогда что тебя беспокоит?
– Знаю хорошо слишком я его. Желает когда чего-либо, становится импульсивен слишком. Забывает о долге и обязанностях.
– И при чём здесь мы? Что ты хочешь этим сказать? – не отставал Критик, не понимая, к чему ведёт Драй’Эрс.
– Хочу сказать я…
– Бальзак! – Дастура прервал запыхавшийся Дон. – Ты Габена не видел? Я отошёл буквально на минутку, до ближайшей уборной. А когда вернулся, его не было на месте… Я его уже обыскался, всю площадь обошёл – его нигде нет! И коммуникатор молчит.
Оноре скользнул взглядом по явно встревоженному товарищу. Кихот держал в руках куртку Жана. Янтарные хмельные глаза штурмана глядели нетерпеливо и взволнованно. Он передал в руки второго пилота лётную кожанку Мастера и добавил:
– Она валялась на земле, неподалёку от стола, за которым мы сидели… А ты ведь знаешь, как Габен всегда аккуратен со своими вещами!
– Это действительно странно… – неохотно согласился Бальзак. – А во дворце ты искал?
– Уже много раз всё оббегал – как будто бы испарился!
Подозвав к себе одного из стражей, Драй’Эрс отдал приказ послать небольшой отряд патрулировать улицы города в поисках исчезнувшего, а также отправить нескольких слуг на осмотр дворцовых помещений: плохо знакомый с внутренним устройством этого лабиринта, пришелец мог попросту запутаться в коридорах и заблудиться.
– Отлично! – почти с благодарностью воскликнул Дон, впервые благосклонно взглянув на излишне сурового дастура. – И мы с Оноре можем присоединиться к поискам во дворце!
Нахмурившись, Драй’Эрс качнул головой и, посмотрев на Бальзака, ответил:
– Уйти не можешь ты. Есть место подле императора теперь твоё. Может вернуться товарищ сам ещё ваш сюда.
– Но… – приготовился возразить Кихот.
– Он прав. Мы так договорились и, только исполняя свою часть уговора, можем рассчитывать на то же самое с их стороны, – с обречённым вздохом прервал его лингвист. – К тому же отрицать вероятность того, что Габен просто куда-то отошёл и вернётся сюда сам, тоже не стоит. Поэтому кому-то остаться на площади будет разумнее – иначе мы тут все потеряем друг друга. Тем более что ни в дворцовых коридорах, ни в городе мы с тобой пока что не ориентируемся, и наши шансы принести хоть какую-то пользу в поисках Жана попросту ничтожны.
Дон насупился, но ничего не ответил: он и сам за последние десять минут, что потратил на поиски товарища, бестолково плутая по лабиринту дворца, успел убедиться в правильности последнего аргумента. Оставалось только ждать вестей и внимательно следить, не появится ли Габен на площади как ни в чём не бывало. Впрочем, в последнее верилось с трудом. «Да куда он мог уйти, – недовольно думал Кихот, – когда он на ногах-то едва держался из-за этого их пойла?»
А идти Жану действительно было нелегко: ноги заплетались, а в голове стоял туман. Да и не пошёл бы он никуда, если бы его не взяли за руку и не повели. Тонкая кисть легла в ладонь пришельца и без страха потянула за собой. Всё происходящее казалось Габену каким-то сновидением, нереальным и расплывчатым, и он не задумываясь шагал, не без труда переставляя ставшие вдруг безумно тяжёлыми ноги.
