***
Весь оставшийся вечер Лаксус не мог отвлечься от тягостных размышлений. Сидел ли он на холодной кухне с кружкой чая, пытаясь поймать то мгновение в кабинете Скарлетт, когда он совершенно отогрелся, или листал медицинские пособия, освежая в памяти всю необходимую для ассистирования информацию, но мысли словно прятались между черных строк, и запрыгивали ему в голову, стоило хоть чуть-чуть расслабиться. Даже когда, будучи юношей, он готовился к поступлению в университет, он не вчитывался так старательно в испещренные страницы. Изучая примеры удачных и неудачных операций, Дреер словно сам оказывался в операционной. И если описываемая процедура (в меньшинстве случаев) заканчивалась трагично, у него отчего-то начинала кружиться голова, хотя ситуация могла быть даже близко не схожей с болезнью его пациента. Мужчина был абсолютно уверен, что случай Бикслоу настолько уникален, что, может быть, только раз в двести лет и случаются подобные стечения обстоятельств. А может, и нет, кто знает. В любом случае, он вскоре бросил это занятие, отложив книгу и уставившись в непроницаемо-черное пространство окна, которое, если выключить свет, становилось белесым из-за снежных туч и народившейся луны, спрятавшейся за ними. Цепляться за тему будущей операции становилось все труднее, но лучше уж было думать об этом, чем пускаться в темные дебри смутных образов и скользких решений, которые выросли на благодатной почве лечения Фрида Джастина. Эта почва была хорошо удобрена непредсказуемостью и скрытностью Мираджейн и нелепыми просьбами Скарлетт. Лаксус чувствовал, что ему никак нельзя впутываться в буйные заросли чужих жизней, потому что совершенно не ясно, как это отразится на нем самом. Но в то же время он уже, сам того не заметив, довольно далеко зашел в своём влиянии на Джастина. И Мираджейн — сколько от неё проблем… Вездесущая синеглазая бестия незаметно прокралась в сферы его повседневного существования. И как Дреер должен поступить теперь в отношении неё, он не знал. Мужчина испытывал неудобство от осознания того факта, что теперь на его ощущения могли повлиять совершенно посторонние люди, с которыми он связался по воле судьбы… или его деда, если судьбе так угодно. Какая ему разница, кто на ком женится? По любви или нет, это абсолютно его не касается. Если людям нравится лгать друг другу и самим себе, то пускай тешатся, а у него на душе будет легко. Лаксусу претила мысль о том, что ему нужно взять ответственность за чужую судьбу на свои плечи. Он этого делать не будет, и даже не потому что кто-то скажет, что это неправильно… Просто это не в его интересах. Врач устало запрокинул голову на спинку кресла, закрывая глаза. Да-да, вот такой он эгоист. В конце концов, в одном Скарлетт права насчет него. Если бы ему что-то было нужно, он бы наплевал на все правила морали, предписанные добропорядочным гражданам. А так… Мираджейн совершает ошибку? Ну и что. Непонятны мотивы Фрида?.. Вот за него Лаксус переживал больше, ведь его пациент не вполне вменяем. Может, он и не хотел делать ей предложение, просто он начал бояться оставаться один, а тут добрая понимающая девушка сама предлагает свою вечную компанию. А если Джастин вылечится, то, может, сам передумает, как Дреер и сказал Эльзе. Такой вариант возможен, и он опять же не зависит от него. Вот и всё, нечего тут и решать. «Может, психология, это не моё?..» — с легким отчаянием думал Лаксус, выключая свет и залезая в неприветливо-холодную кровать. — «Ну и дубак, батареи еле теплые… Надо же, насколько люди привыкли к благоустройству. Все решают проблемы за них, даже думают за них, и психика человека… Психолог должен уметь входить в контакт с пациентом, но отстраняться от личных переживаний. Неужели я теряю хватку?..» — сумбурные мысли метались перед внутренним взором мужчины, как мотыльки перед мерцающей лампой. Он хотел подумать о чем-то ещё, но не заметил, как соскользнул в сон, который был полон смутных и беспорядочных всполохов сновидений.***
День выдался пасмурным. Небо было одной сплошной серой пленкой, натянутой поверх невидимых фактур облаков. Обратившимся наверх глазам даже зацепиться было не за что, и от этого они меняли цвет с голубого на тяжелый свинцово-серый. Привычно стоя у окна в своем кабинете, Лаксус Дреер глубоко вздохнул. У него было ощущение, что как он заснул вчера ночью, так до сих пор и не проснулся, а время, к слову, было к обеду. Словно он погрузился в анабиоз. Предметы расплывались, стоило отвести от них взгляд, слова не хотели срываться с губ, а кивнуть в ответ на приветствие получалось, только когда человек уже проходил мимо, пожав плечами на нерадивость главного психотерапевта. Поэтому, махнув рукой на свои обязанности, мужчина заперся в кабинете, пытаясь прийти в чувство и хоть немного вернуть себя к жизни. Проведя полчаса за бесцельным изучением статей по йоге на рабочем компьютере, а потом ещё минут пятнадцать за таким же бесцельным просматриванием знакомого до боли вида из окна, Лаксус обнаружил, что, живее он не стал, но зато хоть зрение перестало расфокусироваться, когда ему вздумается. Физически с ним все было в порядке — в кои-то веки даже голова не болела. Но почему-то где-то в районе груди саднило, как бывает от долгих душевных переживаний. Мужчина снова вздохнул, растрепав светлые волосы. Всё равно нужно идти. Проверить Бикслоу (сегодня врач решил начать с него), а потом уже идти к Фриду, который опять будет до безобразия рад его видеть… Лучше бы Джастин не сильно к нему привязывался, — подумал Дреер, помрачнев ещё больше. Кто знает… Не дав себе додумать, он вышел в коридор. Проходя мимо регистрационного отдела, являющегося развилкой между крылами этажа, Лаксус, как обычно, окинул взглядом посетителей, которых было не так много. Он обратил внимание на маленькую девочку в школьной форме, которая боязливо посматривала по сторонам, явно не зная, к кому обратиться. Хотя стоило бы подойти к бюро, за которым сидели сотрудницы больницы, отвечающие на вопросы прибывших в отделение и заведующие картотекой. Но девочка, видимо, слишком стеснялась и просто стояла у стенки, вцепившись тоненькими пальчиками в ручку рюкзака и робея. Дреер уже было решил, что это всё равно не его проблемы, и что, возможно, она насмотрится и через какое-то время просто уйдет, как из её рюкзака вырвалось что-то белое и метнулось в его сторону. — Шарли! — потряс больницу истошный тонкий вопль. — Куда! Ко мне, тут нельзя… Нарушительница спокойствия, сама того не желая, оказалась в центре внимания. Посетители и медперсонал, забыв про свои дела, внимательно наблюдали, как отчаянно краснеет девочка, устремившись за своим питомцем, которым оказалась белая юркая кошка. Та не обращала ни малейшего внимания на свою хозяйку, целеустремленно почесав в сторону палат пациентов. Но она не предвидела одного обстоятельства: на её пути волей случая оказался высокий блондин с недружелюбным прищуром глаз. Шарли хотела быстро его обогнуть и броситься дальше, но человек оказался быстрее: он бесцеремонно схватил её поперек туловища. Разумеется, она не могла потерпеть такого обращения, и блондин моментально поплатился длинными глубокими царапинами на руках. — Ах ты ж засранка, — констатировал Лаксус, слегка поморщившись от резкой боли, но извивающуюся кошку не выпустил. Она продолжила вырываться, сверкая зелеными глазищами и полосуя рукава его халата, но тут подоспела хозяйка. Она так спешила, что, почти добежав, запнулась на ровном месте и растянулась прямо у ног мужчины, сражавшегося с диким домашним животным. — Простите, — со слезами на глазах, прошептала школьница, неловко поднимаясь и скорее подставляя раскрытый рюкзак, в который Дреер не без труда опустил вопящую кошку. Девочка прижала дрожащего питомца к себе, умоляя его успокоиться и не вырываться, и застегнула молнию. — Простите, — повторила она, вытирая глаза. — Она вас исцарапала… — Лаксус перевел взгляд на свои руки, которые, как оказалось, были в крови. Он достал пару салфеток из ближайшего контейнера и с задумчивым видом вытер её, хотя царапины продолжали кровоточить. Затем он, игнорируя девочку, окинул взглядом холл: наблюдавшие за сценой пациенты и посетители срочно вспомнили, зачем пришли, а вот медсестры косились на них с сочувствием: бедняжка попала. С животными в больницу вход воспрещен, особенно на этот этаж, особенно прямо в руки начальнику отделения. Мужчина с утра выглядел недовольнее обычного, а его репутация резкого и быстрого на расправу хама была здесь известна всем и каждому. Поэтому нарушительницу правил, несмотря на возраст, ждала незавидная участь. Впрочем, вмешиваться в ситуацию никто не спешил, предоставив Лаксусу самому разбираться с зареванной малолеткой. И это, когда его ждут два пациента: один умирает, а другой Фрид. — Здесь с животными нельзя, — оповестил школьницу Дреер. — Ты к кому? Девочка раскрыла рот, но, не сумев вымолвить ни слова, снова закрыла. Она всё ещё отчаянно краснела и, судя по всему, растерялась от слишком быстро происходящих событий. Мужчина с подозрением посмотрел на неё. Может, это Скарлетт решила над ним поиздеваться и подослала эту кроху, наказав ей учинить как можно больше беспорядков? — Я… Меня зовут Венди Марвелл, я пришла к брату, — протараторила явно заученную на случай сильного волнения фразу девочка. — Так, хорошо, — с облегчением отозвался врач. — Видишь вот тех женщин, вон, которые сидят за компьютерами? Спроси у них про своего брата, они подскажут, где его искать. Лаксус хотел было уже уйти, как Венди снова начала быстро говорить: — А вы же врач? Вы в халате. Наверное, вы все-все знаете, где кого искать, — она явно боялась подходить к сотрудницам и что-то спрашивать. А Дреер буквально сам напросился, поймав эту безумную животину. Он вздохнул, окинув посетительницу взглядом. Опрятная одежда, волосы забраны в два хвоста, карие глаза полны мольбы. Ещё раз вздохнул. — Я врач, это точно. Какая у твоего брата фамилия? Венди уставилась в пол. — Не знаю, — еле слышно ответила она. — Его зовут Бикслоу, он должен быть здесь, я точно уверена! — под конец её голос вновь окреп. Лаксус молча смотрел на девочку. Что она только что сказала? — Я уверена… Он же здесь, правда?.. Мой папа сказал, что отвезет его в больницу… Скажите, он здесь? — Венди… — мужчина как будто со стороны услышал свой дрогнувший голос. Он прокашлялся. — Опиши, как выглядит твой брат? Школьница лихорадочно кивнула и быстро, как будто боясь, что её сейчас прогонят, описала уже знакомый портрет его пациента. — Он пришел к нам домой, и я сразу почувствовала, что он не чужой… И Шарли. А папа не знает о том, что он его сын. Он потом ещё неделю сам не свой ходил, никуда меня не пускал, и из школы всегда забирал. — Подожди. С чего ты взяла, что Бикслоу твой брат? — Вы знаете его, — ахнула Венди и вцепилась в его изодранный халат не хуже своей кошки. — Отведите меня… Он сам расскажет! Я из школы убежала, там будут искать. Но я так хотела увидеть братика!.. У него всё хорошо? Тут случилось то, что должно было случиться, и чего Дреер опасался с того момента, как девчонка заговорила про Бикслоу: около доски с объявлениями замаячила высокая фигура с растрепанными синими волосами. Посетителей было не так много, и Бикслоу заметно выделялся на общем фоне. Лаксус тихо начал накаляться от того, что бродяжничество пациента ни на секунду не взволновало медперсонал; парень был в обычной одежде, чтобы не привлекать внимание. Он всерьез растерялся. Хорошо бы вывести отсюда девочку, пока она ничего не заметила, потому что не ясно, как отреагирует пациент. Нежданная родственница (родственница ли?) выпадала из планов врача настолько, что он был готов сдать её папаше, чтобы лучше следил за своим отпрыском. Но это ещё более рискованно: возможное наличие отца у Бикслоу ставило под угрозу проведение операции без разрешения пациента. А если Макаров узнает? Нельзя допустить… Бикслоу помахал ему рукой. — Вот тупица, — прошипел Лаксус, бледнея и отводя взгляд. От раздражения на сложившуюся ситуацию по лицу заходили желваки. — Что? — переспросила Венди. «Это не тебе» так и не слетело с губ мужчины, потому что он уцепился за внезапную идею. — О чем ты вообще думала, когда приходила сюда одна? Тут не место для детских игр, забирай свою кошку и иди в школу. Бикслоу проходит серьезное лечение, ему нельзя волноваться по пустякам. — Пустякам? — слабо повторила девочка, и её губы задрожали. Высокий врач с жестким взглядом и страшным росчерком на лице оказался хуже всех кошмаров, которые она себе напридумывала, идя сюда. Но она собралась с силами для возмущения: — Но это очень важно! И мне, и ему, я знаю.. Пустите меня! — Нет, нет и ещё раз нет, — деланно покачал головой Дреер, играя роль тупого взрослого. — Увидеться с ним можно будет только после того, как я его выпишу. Тогда никаких проблем. — Прикинув, что ещё говорят детям, когда хотят показать их несостоятельность, как членов общества, он добавил: — Правила есть правила. Никаких посещений. Твой брат, если это действительно твой брат, жив, и чтобы так и оставалось, не стоит приходить сюда. — Но я… — Венди выглядела абсолютно раздавленной. Наверное, ей пришлось собрать всё своё мужество в кулак, чтобы проделать такой большой путь ради светлой мечты о брате, а её просто прогоняют. — Когда можно будет прийти? — На следующей неделе, — любезно отрезал врач. — Меня больше не отпустят… — тихо, как будто сама себе сказала она. — Папе всё равно. Вы хотя бы передайте, что я приходила? Лаксус почувствовал вдруг досаду. На себя, на Бикслоу, на эту ни в чем не повинную девочку, на её отца… Как можно решать такие сложнейшие психологические вопросы в такой спешке? Дети настолько впечатлительны, что любое его слово сейчас для этой малышки, как удар ремня. — Боюсь, я даже этого не смогу сделать, — с искренним сожалением ответил он наконец. Он был не рад своей резкости, но поделать действительно ничего не мог. Дреер ставил жизнь пациента выше его же душевных переживаний. Девочка, стиснув зубы, кивнула сквозь слезы и быстро ушла прочь, не глядя по сторонам. Мужчина с грустным облегчением смотрел ей вслед и вздрогнул, когда рядом бесшумно материализовался Бикслоу. — Привет, — беззаботно поздоровался он, шаря по лицу Лаксуса своими жутко-красными глазами. — Почему ты прогнал эту школьницу? — Ты видел её? — ответил врач долгим внимательным взглядом. — Конечно, я наблюдал почти всю сцену, — пожал плечами пациент. — В палате скучно невероятно. — Она не показалась тебе знакомой? Бикслоу дернулся, и что-то в его угловатом лице неуловимо изменилось. — Вообще было странное чувство… Как будто мы с ней уже встречались, но я этого совершенно не помню. Лаксус кивнул. Он так и думал. Синеволосый парень ссутулился, накрыв своё лицо длиннопалой ладонью. Чтобы отвлечь его, врач заметил: — Люси простыла от ваших ночных хождений и взяла отгул. Вернее, я её принудил. Просила передать. Пациент моментально пришел в чувство. — Простыла? Черт… Я не думал, что так получится. Дреер ещё не остыл, поэтому раздражение легко вспыхнуло внутри него: — Конечно, не думал. А я вот начал думать, и обнаружил, что ты для неё можешь быть опасен. — Начал думать за неё? — криво усмехнулся Бикслоу. — Нет, за неё у меня не получится — типы мышлений слишком разные, — парировал Лаксус. — Просто прекрати играть с ней. — Играть? — мягко переспросил парень, чуть склонив голову. Они стояли почти возле бюро, иногда ловя на себе взгляды какой-нибудь любопытной секретарши. Дреер взял пациента за локоть и отвел в сторону, где начинались палаты. Бикслоу уселся на передвижную койку, а Лаксус остался стоять. — Ты опасен для неё ничуть не меньше, — продолжил пациент чуть ли не с сожалением. — Потому что она тебе верит. А ты её обманул, думал, она будет твоим инструментом… Люси ведь не знает об этом, верно? — Как и о том, что ты всеми средствами пытался добиться её внимания. — Ты держишься от людей на расстоянии, не потому что ты социопат… — Бикслоу как будто и не слышал, продолжая развивать мысль, которая родилась у него в голове. — Ты собственник. А Люси одна из немногих, кто тебя терпит. Лаксус слегка нахмурился, пытаясь понять, чего собеседник пытается добиться. Выводы Бикслоу его не волновали, по крайней мере, не сейчас. — Слушай. Просто старайся не выкинуть ничего, пока не выздоровеешь. Не знаю, насколько ты меня сейчас поймешь… Пациент скорчил рожу. — Я немного понимаю людскую речь. Но ты уже вляпался. Раньше нужно было думать. «Точно», — подумал Дреер. — Возвращайся в палату, у тебя скоро прием лекарств, — Скарлетт велела подготовить пациента с головы до пят. Парень молча слез с кушетки и, засунув руки в карманы, побрел по коридору. Ни пререканий, ни острого словца… Похоже, силы постепенно покидали Бикслоу. Психотерапевт совсем не по-врачебному надеялся, что завтра мучения одного из его пациентов закончатся. Когда Бикслоу будет здоров, все остальные вопросы как-нибудь разрешатся. В адекватном состоянии он сможет и поговорить с Хартфелией, и встретиться с сестрой… Если вспомнит. Эльза и Лаксус не произносили этого вслух, но было ясно, что после операции память может не вернуться. Но мужчина не собирался говорить об этом пациенту. Всю дорогу до следующей палаты Дреер пытался поставить себя на место Бикслоу. Хотел бы он выздороветь, зная, что может очнуться и не вспомнить, кто он такой? Стал бы цепляться за ускользающие фрагменты прошлого? Он не знал, а представить было очень трудно. Фрид встретил его искренней улыбкой. Лаксус пожал ему руку и присел на стул, стараясь перестроиться на совершенно другую тему разговора. Не менее неприятную и в каком-то смысле даже более пугающую. Но с каких-то пор Джастин стал мгновенно считывать настроение своего врача, и сейчас непринужденно спросил, что случилось. Дреер рассказал про сестру Бикслоу и свои соображения по этому поводу. Разумеется, про операцию и Хартфелию он умолчал, а так же опустил все врачебные моменты. — Он не помнит, что это его сестра? И про родственников ничего не известно? — покачал головой Джастин. — Я сочувствую Бикслоу. И немного понимаю его, ведь моя память тоже не вся на месте, — он постучал пальцем по лбу. — Но благодаря тебе она возвращается! — снова улыбнулся мужчина. — Да… — неоднозначно протянул врач. — Ты уже думал, как будешь возвращаться в привычный ритм жизни? Фрид покачал головой. — Честно говоря, не вижу смысла сейчас об этом думать. Когда будет необходимость, тогда и найдется ответ. Лаксус удивленно взглянул на своего пациента. Судя по всему, он действительно пошел на поправку: подобное решение было явно не от рациональной части его ума. Что ж… — Вероятно, Мираджейн поведет тебя под венец, как только ты выпишешься? Взгляд Джастина на мгновение застыл. — Не знаю. Может быть. Почему-то сейчас… — он запнулся. — Я почти не думаю о ней. Дреер слегка смутился от подобной откровенности. Как будто Фрид совершенно расслабился в его присутствии. Хотя нет, это хорошо, — поправил он себя, — я же его врач, просто специалист, который слушает и не дает оценки. Этому человеку необходимо довериться кому-то, и в данном случае не Штраус, а я лучшая кандидатура. Тем временем пациент продолжил свои размышления вслух. — Мира кажется мне каким-то… миражом. Мира — мираж, забавно, да?.. Я точно знаю, что это самое светлое мгновение в моей жизни, но… Это очень странное ощущение, — мужчина внимательно смотрел на свои руки. Он сидел на стуле у окна, а Лаксус смотрел на собеседника против света, так, что его четкий контур как будто погружался в светло-серую бездну. Изящные черты лица стали казаться более резкими, и от этого создавалось ощущение, что с ним разговаривает вторая, болезненная сущность Джастина. — Ты помнишь свои эмоции в тот момент, когда делал ей предложение? — по-деловому спросил Дреер, на деле испытывая непонятную смесь ощущений, которую пришлось отодвинуть в сторону. Фрид пристально посмотрел ему в глаза. — Вообще-то… Да, помню предельно ясно. Я чувствовал себя… — он вдруг замялся, видимо, осознав, что можно и не рассказывать врачу абсолютно всё. Но всё же он договорил: — Обязанным. Дреер отвел взгляд в сторону. Ох, нехорошо всё это. Лучше бы ему не лезть. — Вот как? — Да. Понимаешь, Лаксус, — боль отразилась на лице Джастина, — она так много сделала, чтобы вытащить меня из этой болезни. Я никогда не понимал, почему она это делает, но как будто знал, что вся моя жизнь ей принадлежит, — глаза мужчины лихорадочно блестели, а слова срывались спешно, горячо. — И я должен был сделать хоть что-то. Всё, что я мог предложить… это я сам, — он невесело усмехнулся. — Не слишком много, правда? Дреер шокировано молчал. «Чрезмерно», — подумал он. — Поправь меня, если я ошибаюсь… — медленно начал он и испытал дежавю: точно так же он обратился к Мираджейн в тот вечер, когда хотел выяснить, что ей нужно от Фрида. — Ты решил подарить свою свободу без права на возврат человеку, которого знал два месяца, из чувства обязанности?.. Пациент продолжал печально улыбаться, ничуть не взволновавшись. — Тебе кажется это неправильным? — он пожал плечами. — Но это не всё. К несчастью, я твердо убежден, что не заслуживаю Мираджейн. Но представь моё состояние: отчаянная надежда выбраться из мрака, с которым невозможно бороться, и понимание того, что близких людей у меня, возможно, никогда не будет. И тут, о чудо! Невероятное счастье, отказаться от которого я просто не смог. Какого было моё удивление, когда Мира согласилась. Я буквально парил в небесах от мысли, что моё будущее не обречено на одиночество. — Нет ничего плохого в одиночестве, — возразил Лаксус. — Я бы скорее умер, чем остался наедине с собой до недавнего времени, — отклонился на спинку стула Джастин, скрещивая руки на груди. — Зачем человеку свобода, если он чувствует себя в ней, как в тюрьме? Дреер был вынужден согласиться: — Пожалуй, не зачем. Но ты в скором времени выздоровеешь, обретешь себя. И тут же потеряешь. Любовь и самоотвержение — вещи несовместимые, как мне кажется. — Мираджейн невозможно не любить, — покачал головой Фрид. — За то, чтобы такой человек обратил на тебя внимание, можно пренебречь собой. Я серьезно, не ухмыляйся так скептически! Но… Честно говоря, это огромная ответственность. Что я могу ей дать?.. Ей ничего не нужно от других. И я не вижу в себе сил быть рядом с ней, а не ниже. Джастин смолк, утонув в своих мыслях. Лаксус сидел, потирая указательные пальцы о большие, и прислушивался к своей реакции на то, что он узнал. Она была неоднозначной. С одной стороны, он чувствовал какое-то удовлетворение от того, что наконец-то непонятная с точки зрения логики ситуация стала ясна. Он ещё не встречал в людях подобной осознанности и вместе с тем обусловленности своими принципами. Врач теперь мог разложить всё по полочкам: вот здесь эмоциональная зависимость, вот здесь факторы болезни, а вот тут факторы человеческие… Стало легче от того, что он мог теперь оценить всё рационально, отойти на безопасное расстояние, с которого он является только лишь врачом, но никак не соучастником всего этого бедлама. С другой стороны… А вот там царила полная неразбериха. Поверх сочувствия, странного возбуждения, горечи и какого-то жгучего интереса накладывалось абсолютное неприятие чужих действий. Он мог понять Фрида умом, но внутри всё требовало бунтовать за свободу человеческой индивидуальности. У Дреера никогда раньше не было таких позывов. Наверное, потому что Фрид был действительно хорошим человеком, осознанно принимающим те или иные решения. И отдать вот это в обмен на внимание девушки… Да, она необычная. Хорошо, допустим, очень необычная; в этом мужчина успел убедиться. Чего стоит тот факт, что за неё Скарлетт готова перегрызть глотку любому. Лаксус не любил составлять портрет человека со слов других, но и Эльза, и Джастин говорили практически об одном и том же. И он не мог не признать, что Штраус действительно сильная личность, обладающая глубоким пониманием действительности, но со своей точки зрения. Да, среди людей это вообще довольно редкое явление, но все-таки этого недостаточно, чтобы бросать к таким индивидуумам свою жизнь под ноги. Сама мысль об этом казалась Дрееру противной. И, повинуясь внезапному импульсу, он сказал: — Быть зависимым от кого-то — значит не давать жить ни себе, ни ему. Джастин поднял на него взгляд. — Я восхищаюсь тобой, Лаксус. Но скажи, пожалуйста, честно: ты часто боялся, что кто-нибудь чужой придет и посягнет на твои чувства? Открываться навстречу кому-то всегда страшно. — Я и сейчас… отношусь к этому очень аккуратно, — слегка ухмыльнулся врач. Фрид кивнул и развел руками, признавая свою беспомощность. Они беседовали ещё около часа, больше не возвращаясь к обсуждению этой темы. Лечение приняло легкий и непринужденный характер: Джастин уже не реагировал на свои воспоминания так болезненно. Уверенность Лаксуса помогала ему держаться на плаву, при этом не оставляя отпечатков на его собственной воле. Пациент всё лучше справлялся с заданием принимать действительность, а не прятаться от неё. Дреера время от времени изнутри щекотала радость, от которой хотелось вскочить и долго трясти Фриду руку, чтобы он понял, какое это счастье лечить таких прекрасных людей. Увлекательный разговор едва ли можно было приравнивать к обычному повседневному осмотру. Мужчина только окончательно расслабился, как идиллия с болезненным стуком двери была разбита. В палату снежным вихрем медицинского халата влетела запыхавшаяся и краснощекая Люси Хартфелия. Собеседники встретили её одинаково вопросительными взглядами. — Какого?.. — Лаксус! Я только проходила по первому… Эльза сказала срочно передать… Лисанна очнулась! — Что? Взгляд Дреера метнулся в сторону Джастина, но было уже поздно. От его безмятежного состояния за долю секунды не осталось и следа: словно лампочку выкрутили. Смутно знакомое имя, затерявшееся в глубинах сознания, со скрежетом прокатилось в воздухе, зацепив неровным краем только начавшие затягиваться раны. У Лаксуса зубы сжались сами собой. Бедолага даже не знает, отчего на него обрушилась волна отрицательных эмоций, а ему теперь целый день с этим жить. — Хартфелия, ни слова, — бросил он на нее предостерегающий взгляд, полный праведного гнева. — Джастин, на сегодня всё. Я позову Эвергрин. Ты ведь не против её компании? Тот пожал плечами, обхватив себя руками, как от сильного озноба. Ещё не пробившиеся наружу воспоминания кромсали его не до конца окрепшую психику. Врач никак не мог оставить его одного в такой ситуации. Мужчина кивнул, взял остывшую Хартфелию за локоть и молча вывел её из палаты. «Ну почему именно сейчас?!»***
Хартфелия непонимающе смотрела на сдвинувшего брови начальника. Они быстрым шагом шли по коридору. — Я велел тебе оставаться дома и лечиться, — процедил он. — Что?.. Что за тон? — не выдержала Люси. — Я почувствовала себя лучше и пришла. Как будто у нас чересчур много медсестер… — Объясни, с какой стати нужно было врываться в палату к пациенту, которого я лечу, нервировать его до колик и громогласно озвучивать сенсационную новость, о которой должен был услышать я, а не он? — Ох… — медсестра осознала, что её действия были слишком несдержанными. — Прости, я была неправа. Но ты не мог бы не кричать на меня? Ещё вчера ты мне воду с лимоном приносил и одеялом укутывал, — попеняла она. Лаксус взглянул на неё с нескрываемым раздражением. — Я это делал не для того, чтобы ты срывала мне сеансы тонкой психотерапии. Господи, Хартфелия, почему ты никогда не думаешь головой! Скарлетт ведь… Он запнулся на полуслове и остановился перед лестничной площадкой с непроницаемым лицом. — Ну конечно, Скарлетт, — тихо проговорил он. Ему ведь не должно быть дела до девушки, очнувшейся от комы. По сути, ему и нет дела, просто она является ключом к разрешению ситуации между Фридом и Штраус. Скарлетт, видимо, понадеялась, что он будет с Джастином в этот момент, а тут так удачно подвернулась доверчивая и исполнительная блондинка… Похоже, Эльза ничуть не гнушается использовать даже тех, кому благоволит, если дело касается Мираджейн. Какая грязная игра. Конечно, она не могла не знать, что имя Лисанны вызовет какую-нибудь реакцию. Только вот она не могла знать, какую. Зачем ему спускаться вниз? Ответить на этот вопрос он не мог, ровно так же, как не мог не спускаться. Человек после двух месяцев комы… живой человек? Это что-то запредельное. И Мираджейн, несомненно, там. Какого ей сейчас? Теперь окажется, что все её «самопожертвования» были напрасны. А что будет в таком случае с Фридом? Притихшая Хартфелия ничего не могла разглядеть за холодной маской, намерзшей на лицо её названного брата, за которой, она знала, скрываются тяжелые размышления. В потемневших глазах что-то прочесть было ещё можно, но Лаксус упорно на неё не смотрел. Они в молчании дошли до первого этажа. Около двери палаты, за которой скрывалось чудо, дежурила Скарлетт. Она нервно грызла пластиковый стаканчик из-под кофе и ходила туда-сюда. Подойдя ближе, мужчина разглядел на её бледном, гладком лице дорожки от слёз. — Ааа, Дреер, — взвинчено бросила она. — Мог бы и не приходить. — Как же, Скарлетт, — нарочито мягко удивился Лаксус. — Разве не ты сама меня позвала? Эльза презрительно хмыкнула. Люси, переводя взгляд с одного на другого, не выдержала: — Может, сейчас не стоит пререкаться? Дреер прожег хирурга взглядом, которым дал понять всё, что он думает о её поступке. Девушка лишь раздраженно пожала плечами. — Да, не время, Люси, ты права, — ответила она за них обоих. — Лисанна начала подавать признаки жизни вчера ранним утром, но врачи думали, что это никак не может закончиться окончательным пробуждением, поэтому ничего не сообщили Мираджейн. Я сама делала девочке операцию, когда её привезли — головная травма была очень серьезная. Сейчас она всё ещё не может двигаться, кроме как моргать и кивать головой. Я не знаю, как будет происходить дальнейшее её восстановление. Есть вероятность того, что Лисанна не сможет ходить. Скарлетт говорила четко и с расстановкой, как будто была программой, оповещающей посетителей о правилах поведения в общественном месте. Лаксус всё ещё не понимал, причем здесь он и Люси. — Ты, Дреер, нужен в качестве психотерапевта, оценить состояние Лисанны. И если ты сможешь поговорить с Мирой, я тоже буду тебе благодарна. А ты, Люси, очень нужна мне, — Эльза с отчаянием протянула руки к медсестре, и та, ахнув, подхватила её в свои объятья. — Ты извини, просто я совсем не соображаю, — пробормотала хирург, складывая щеку на беловолосую макушку. Она встретилась взглядом с пылающими гневом ледяно-голубыми глазами, от которых в воздухе будто затрещало электричество. «Стерва», — жестикулировал ей Лаксус. Губы Эльзы сложились в тонкую скорбную линию, и она отвела взгляд. — Мираджейн в палате? — уже вслух спросил он. Она кивнула. Ожидание длилось около получаса. За это время Дреер смог немного успокоиться и вернуться к привычному холодно-отстраненному состоянию. Он очень хотел бы сейчас попасть подальше ото всех, под горячую воду, чтобы смыть прикипевший к себе осадок, но даже не думал о том, как исполнить своё желание. Люси пыталась спросить у него про Бикслоу, но врач не собирался рассказывать ей про «случай с кошкой», потому что она, непременно, начала бы возмущаться его бесчеловечностью, а ему и без этого было некомфортно. Девушки стояли рядом, иногда кидая взгляды на дверь палаты, а Лаксус прислонился к стене, прикрыв глаза. От нечего делать он сосредоточился на вдохах и выдохах, категорически не желая ни о чем думать. Наконец дверь палаты открылась, и в коридор вышел изнеможённый врач, отвечающий за состояние пациентки. Дреер знал его имя: Грей Фуллбастер. Он не был близко знаком с этим молодым человеком, но от деда слышал, что это подающий надежды специалист. Знал мужчина и то, что Фуллбастер был другом Эльзы, как и Нацу — об этом ему рассказывала Люси. Впрочем, слегка угрюмый и очень сдержанный на эмоции парень, про которого говорили, будто он может заморозить взглядом, Дрееру импонировал. Эльза с Греем переглянулись, и тот кивнул. — Она пришла в себя, а вот старшая мисс Штраус, похоже, в шоке. Можешь звать своего мозгоправа… — он осекся, как только взгляд его темно-серых глаз переместился в сторону Лаксуса. — А вот и он, — коротко пожал ему руку Грей и снова обратился к Скарлетт. — Твоя подруга не собирается отходить от сестры ни на шаг, поэтому доктору Дрееру придется потесниться. — Не страшно, — ответил психотерапевт. — Работе она не помешает. — Хорошо, — кивнул Фуллбастер. — О, Люси!.. Привет, — его утомленный взгляд немного потеплел, когда он обратил внимание на светловолосую девушку. — Мы с тобой и Эльзой подождем здесь. Дреер мельком отметил, что Люси сумела расположить к себе даже эту черноволосую ледышку. Оставив за собой всех троих, он зашел в палату. Она разительно отличалась от его воспоминаний о прошлом посещении: здесь было светло, а главное, недвижимая беловолосая девушка на койке больше не спала мертвым сном. Она слегка повернула голову в его сторону, и в подернутых дымкой светло-синих глазах зажглось любопытство. Кожа пациентки была восково-белой, лишь на скулах виднелись два розовых пятнышка. Мираджейн дернулась, завидя его. На её измученном, припухшем от слез и переживаний лице отразилось удивление, тут же сменившееся какой-то обреченностью. — Здравствуйте, — тихо поприветствовала она его, слабо улыбнувшись — видимо, сил у неё уже не было. Штраус не выпускала из своих рук тонкую, как веточку, ладонь сестры. Эльфман, сидевший на стуле у изголовья, тоже поздоровался. Он выглядел то счастливым, то растерянным, и почти всё время смотрел на Лисанну. Иногда по его лицу пробегала дрожь, и врач не мог его винить: когда любимый человек умирает, ты страшно горюешь, но если он внезапно воскреснет из мертвых, ты скорее почувствуешь иррациональный страх, чем беспечную радость. Младшая Штраус разглядывала его, и Лаксус отвечал ей тем же. Девушка была похожа на сломанную куклу. Даже находясь в коме, она и то выглядела более живой и, по крайней мере, умиротворенной. Наконец что-то изменилось в её лице, и она посмотрела на сестру, приподняв брови и, видимо, пытаясь что-то понять. Мираджейн отрицательно затрясла головой, отвечая на вопрос, который для Дреера остался загадкой. — Лисанне очень трудно говорить, — поспешила она уведомить мужчину. — Вы не могли бы… — Это не страшно, — кивнул врач и занял стул по другую сторону кровати. — Лисанна… Привет. Можешь просто кивать мне или качать головой, хорошо? Меня зовут Лаксус. Лисанна кивнула, слегка улыбнувшись. Мышцы её лица заново вспоминали, что значит посылать сигналы внешнему миру. Дреер задал пару простых вопросов, на которые она правильно ответила после небольшой заминки. Затем шли вопросы на логику, импровизированный тест на творческое мышление, на различение цветов. На все вопросы девушка отвечала правильно, но всегда после заминки. Эта деталь была почти незначительной, но мужчина ощутил беспокойство. — Нужно будет провести восстановительный курс, возможно, в течение недели или более длительный, — вынес он вердикт. — Лисанна, — врач скользнул по ней взглядом, — полностью в сознании, но её мозг, видимо, ещё не до конца восстановил функции нейронов. Но об этом вам, вероятно, подробнее расскажет доктор Фуллбастер. — Спасибо, — Мираджейн крепче сжала руку сестры. Дреер кивнул. Его посетило нехорошее предчувствие, о природе которого он пока не догадывался. — Я позову врача. Но стоило ему подняться с места, как дверь распахнулась, и на пороге возник запыхавшийся молодой человек с растрепанными волосами. Неизменный шарф был туго намотан на шею. — Стой! Нацу, дебил, я же сказал, к ней нельзя! — вслед за ним в палату влетел разозленный до чертиков Грей. В проходе застыла не менее разъяренная Скарлетт и… Хартфелия. — Доктор, это я ему позвонил, — Эльфман примиряюще поднял руки. Нацу, впрочем, не обращал внимания ни на кого. Он смотрел на Лисанну расширенными глазами, губы его были плотно сжаты, а на лице застыло такое сильное чувство, что было ясно: он ни перед чем не остановится. Но прежде, чем парень сделал хоть шаг, перед ним стеной вырос Дреер. Они скрестились взглядами. — Нацу, — холодно выплюнул он его имя. — Прими во внимание… У пациентки нестабильная психика, она пережила травму мозга и два месяца комы. Поэтому если ты вздумал что-то делать, то стоит подумать ещё трижды. Я даже не говорю про вред, который ты уже причинил людям более здоровым, — его взгляд метнулся к Люси, которая отстраненно наблюдала за всем происходящим. Нацу вздрогнул и обернулся. Дреер больше не видел его выражения, но зато ему открывался прекрасный вид на лицо Хартфелии. Девушка выглядела по-настоящему больной. Ей больших усилий стоило оставлять свой взгляд непроницаемым. — Пожалуйста… — раздался вдруг еле слышный шепот с постели больной. Нацу отвернулся от Люси, и её маска моментально рассыпалась. Медсестра уставилась в пол, закусив губу. Молодой человек смотрел на Лаксуса с горящим вызовом, без капли сожаления. — Разумеется, — поколебавшись, недовольно ответил врач, отходя в сторону двери и предоставляя Нацу свободу действий. Тот шагнул к койке… и упал на колени. — Нацу… — прошелестела девушка, слабо улыбнувшись. Дреер заметил, что Мираджейн так сильно стиснула руку сестры, что ей, должно быть, было больно. Но почему-то не было. Мужчина нахмурился. — Лисанна, — его звонкий голос дрожал от волнения. — Ты жива! О Господи… — по щекам Нацу покатились слезы. Он пытался улыбнуться, но губы перестали его слушаться. Девушка кивнула, чуть шевельнув пальцами свободной руки. — Прошу тебя… Я не смогу так больше. Не оставляй меня снова, хорошо? Девушка вновь кивнула. — Лисанна. Ты выйдешь за меня? Грянула тишина. Лаксус скривился, поспешно хватаясь за переносицу и скрывая лицо ладонью. Краем глаза он заметил, что Фуллбастер повторил его жест. Идиот, какой идиот!.. Девушка только вышла из комы, соображает плохо… Он видел, как Хартфелия тихо развернулась от двери и ушла. Он не мог сейчас идти за ней. Эльза была того же мнения, что и Дреер, но она смотрела на Мираджейн. Мираджейн, для которой брак был чем-то немыслимым, но она пошла на это, чтобы спасти другого человека и искупить свои грехи. Старшая Штраус уставилась на Нацу так, словно он был смертью с косой. Бледная Лисанна, из глаз которой полились неконтролируемые слезы, кивнула в третий раз. Слезы радости? Горя? Нацу порывисто припал к её безвольно лежащей руке. — Спасибо… — прошептал он. Дольше оставаться в палате Дреер не стал. Как ни странно, к этому же решению пришли все остальные; даже Мираджейн, ласково поцеловав сестру в щеку и кинув нечитаемый взгляд на Нацу, сказала, что ей нужно выйти. Скарлетт, хмурая, как никогда, сообщила, что найдет подругу позже, и удалилась. Лаксус понадеялся, что она ушла по следам Хартфелии. Штраус тут же потребовала у Грея полный отчет по состоянию организма пациентки. Дреер не спешил уходить, прислушавшись. — Она только вышла из состояния комы, мисс, — покачал головой врач. — Полное обследование сейчас невозможно: любое незначительное вмешательство может привести к летальному исходу. — Тогда хотя бы позвольте мне остаться с ней на ночь, пожалуйста, — взмолилась девушка. Фуллбастер заколебался, глядя в покрасневшие от слез глаза, радужки которых из-за этого казались нестерпимо синими. — Вашей сестре нужен отдых для восстановления. Боюсь, это не в моих полномочиях… — Пожалуйста. Мира явно не знала, как ей быть. Настолько не в себе Лаксус её ещё не видел. Он кашлянул. — Грей… Можно тебя на минутку? Тот кивнул, оставляя застывшую Мираджейн за спиной. Когда он подошел, мужчина тихо спросил: — Послушай… Если честно, как работает мозг младшей Штраус? Лечащий врач ответил так же тихо: — Очень нестабильно пока что. Не было никаких факторов, указывающих на то, что она может поправиться. И тут внезапное пробуждение… Лаксус цокнул языком. — У неё нейропатия. Не чувствует боли. Ты понимаешь, что, возможно, это пробуждение, как бы это сказать… ложное? — То есть… — Грей нахмурился, — ты хочешь сказать… Мозг не смог восстановиться, поэтому в отчаянной попытке выдал последний импульс наибольшей активности? — Я не говорю, что это так, — Дреер снова занервничал, — но это всего лишь предчувствие. Возможно, она поправится и будет жить дальше, но всё же… Разреши мисс Штраус остаться. Фуллбастер явно был не рад, представив себе последствия того, что случится, окажись предчувствие коллеги правдой. — Хорошо. Я разрешу. Лаксус кивнул, и врач отошел к посетительнице, кратко сообщив ей о том, что ночь она может провести возле сестры, но беспокоить её не стоит. Штраус со всем согласилась. Грей ушел обратно в палату, разбираться с Нацу, а девушка поспешно подошла к Дрееру, который почему-то всё не уходил и ждал, захочет ли она что-нибудь сказать. Но он совершенно не был готов к тому, что она резко обнимет его, случайно пройдясь ледяными пальцами по его шее. Белые пушистые волосы взметнулись перед глазами, заслонив от него мир, и он почувствовал на себе тяжесть гибкого тела. Впрочем, уже через несколько долгих секунд Мира отстранилась, с тщательным усердием стирая слезы, вновь заблестевшие в свете ламп. — Спасибо, что уговорили его. Мужчина смотрел на неё с тревогой. — Не стоит. Полагаю, он бы и так разрешил. — Я не могу поверить, — она посмотрела ему прямо в глаза. — За столько времени не было никаких улучшений. И внезапно мне звонят… Я подумала, кто-то пытается пошутить надо мной… — Не очень смешно, — заметил Лаксус. — Нет, совсем, — согласилась девушка. — Но когда работаешь оператором в турагентстве… Постоянно кто-нибудь звонит. До сих пор не понимаю, а не сон ли это? Врач почувствовал, как его пульс участился. Мираджейн столько времени стоически выдерживала мысль о потере Лисанны… но у неё всегда была безумная надежда. Эта надежда подпитывала её внутренние силы, благодаря которым она контролировала своё психическое расстройство. Он вдруг испугался, что эти живые глаза могут перестать источать понимание происходящего. Или, что ещё хуже, они могут стать пустыми, как у многих-многих тысяч людей вокруг, проживающих свою жизнь в тумане обыденности. — В таком случае вам не стоит терять ни минуты. Идите к ней. Штраус кивнула. — Да, а… я могу увидеть Джастина? Хотела поговорить с ним. Лаксус и глазом не моргнул. — Нет, сейчас, думаю, не стоит. У него всё относительно хорошо, поэтому нужно выждать время. — Ну хорошо, — девушка тряхнула головой и внезапно… улыбнулась ему так искренне, что Дреер задохнулся. И ушла в палату.***
Он слышал шум и топот чьих-то ног. Кто-то пробежал по коридору, хлопнула дверь. Повинуясь какому-то порыву, Бикслоу встал и снова вышел из палаты, хотя Лаксус велел ему сидеть здесь. Но какой смысл сидеть на одном месте, чтобы запомнить которое даже стараться не надо? Парень ощущал себя легким, как перышко. Казалось, ещё немного, и он начнет просачиваться сквозь предметы, которых касается. Весь мир стал казаться иллюзорным, а отсвечивали уже не только люди, но и пространство, окружающее его. Но это было не страшно. Совсем не страшно. Даже забывать становилось не так тревожно — Бикслоу всё равно ничего не мог поделать. Он заставил себя крепко запомнить все, что случилось с ним в больнице: от лечений до Хартфелии, но детали то и дело пропадали, и найти их было уже невозможно. Но о Люси он думал постоянно. Казалось, если он будет о ней думать, мир не исчезнет навсегда, и он не канет в черноту вслед за ним. Конечно, он понимал, что это всего лишь самообман, но воспоминания о ней заставляли что-то внутри светиться. Бикслоу брел и думал об этом, как вдруг выхватил взглядом из переплетенных тусклых волокон два светлых пятна. Он поднял голову и успел увидеть две блондинистые головы, удаляющиеся дальше по коридору. Одна, короткостриженая, принадлежала Лаксусу, это бесспорно. А вторая… Охваченный радостным предчувствием, парень пошел следом за парочкой. Ступенька, ступенька… Вот он стоит за колонной, а Люси обнимается с какой-то красноволосой фурией. Незамеченный, он пробрался поближе, когда к ним подлетел какой-то юноша в шарфе и ворвался в дверь близ расположенной палаты. От Бикслоу не укрылось изменившееся лицо Хартфелии, которое до этого было испугано-взволнованным, а теперь в одно мгновение стало несчастным. Он привстал на цыпочки и увидел… Странное дело, он увидел свою давнюю знакомую. Тату-мастер вспомнил Лисанну, и на несколько минут его сознание стало ясным, как никогда. Он вдруг понял: что-то произошло, она не пришла на работу не просто так. Бикслоу видел, как движется её белая голова, но не видел, жива ли она. Ведь не все люди, которые могут двигаться — живы. Совсем необязательно. Тот парень встал на колени, а Хартфелия ушла. Она не заметила его, хотя Бикслоу стоял в метрах трех. И он, словно привязанный, пошел за ней. О, он хотел бы, чтобы это продолжалось вечность. Это было так восхитительно: просто идти за ней, глядя на её светлые волосы и плавные движения. Неожиданно для самого себя Бикслоу вдруг понял, что вышел знакомым путем на крышу больницы. На этот раз она привела его на место их встреч, а не он её. В этом было что-то правильное и родное. Ведь из всех мест она выбрала именно это. Он тихо наблюдал, как Люси бродит около трубы, на которой он обычно сидел, и на которой они в последний раз сидели вместе, укрывшись пледом и разговаривая обо всем на свете. Потом одним плавным движением, наступив на неприметную выемку в кладке, она вспорхнула наверх. Бикслоу бесшумно вышел на свет к её ногам, и она вздрогнула от неожиданности. Хартфелия не знала, что она здесь не одна. Она словно вообще перестала что-либо замечать. Было непривычно от того, что их не окутывает ночная темнота. Дневной свет обличил их, разрешив больше не прятаться. Парень стоял неподвижно, засунув руки в карманы джинс, и щурился, глядя на фигуру девушки снизу вверх. Люси внимательно смотрела на него в ответ, машинально отмечая удивительное спокойствие на угловатом лице с чуть раскосыми глазами. Она мяла и скручивала в руках какую-то бумажку, не понимая, что только что видела. Нацу сделал предложение девушке, несколько часов назад вышедшей из комы. И это не должно её удивлять... От его взволнованного взгляда там, в палате, её будто размазали по полу. Ну почему Бикслоу нашел её именно сейчас, когда она хотела забыться?! Что ему нужно? Но парень не спешил ей ничего сообщать. Он всё так же молча подошел ближе и… обнял её ноги, прижавшись щекой к левой голени. Сердце Хартфелии пропустило удар, а в горле пересохло. Она поборола желание вскочить с места. Он издевается над ней?! Зачем?.. — Он сказал, ты заболела из-за меня, — пробормотал Бикслоу, согревая дыханием её кожу даже через плотные штаны. — А… — не смогла собраться с мыслями Люси. Он повернул голову к ней лицом, уткнувшись подбородком меж икр, и всё с тем же выжидательно-спокойным выражением посмотрел на неё. — Да? — Бикслоу. Ты не мог бы… сесть рядом? — девушка не знала, куда себя деть от непонятного давящего чувства. Пациент своими ненормальными действиями не давал ей замыкаться в себе и не позволял чертову страданию поглотить её. Но это было странно даже чересчур. Она совершенно не понимала, о чем он думает. Ни привычной улыбки, ни иронии в голосе, ни… ничего этого. Как будто она никогда раньше не видела этого человека. Пациент ловко забрался на трубу. Люси думала, что так ей будет легче сосредоточиться, но парень без колебаний сел вплотную, согревая её каким-то диким жаром собственного тела. И как ему не холодно? Она вот уже окоченела. Плевать, что выздоровела не до конца. Оставаться в квартире одной оказалось намного хуже, чем болеть. Да-да, человек, из-за которого она хотела сбежать из дома, только что сделал предложение подруге детства, о которой ни разу не упомянул за те два года, что они были вместе. Два года... Бикслоу положил лохматую голову ей на плечо, и эта непривычная тяжесть вырвала её из бредового воспоминания. Оставаться здесь и сейчас — вот её спасение. Но «здесь и сейчас» — это был её пациент-шизофреник, который творил невесть что. Забавно, — про себя усмехнулась Люси. — Та девушка была хорошим человеком, — вдруг сказал парень. Хартфелия напряглась. Он точно издевается над ней. Подождите… была? — Она и сейчас есть. Ты же видел? Лисанна очнулась, — она и не заметила, когда стала с ним на «ты». Он явно первый начал. — Я немного видел, — слегка мотнул головой тату-мастер. — А ты замерзла. — Да, тут довольно холодно. Двадцать градусов… — Нет, ты замерзла тогда, около двери. Я видел. Иначе ты бы заметила меня, когда проходила мимо, — задумчиво продолжил он. — Мне не важно, в чем дело. Но поверь, не нужно больше так делать. Я испугался. Люси изумленно смотрела на синие пряди, торчавшие перед ней. — Извини. Она погрузилась в сюрреалистичность момента. Бикслоу преследовал её с самой первой встречи: теперь это было ясно, как день. Но это осознание почему-то не вызывало страха или недоверия. — Я обниму тебя, ты не против? Девушка вскинула голову. Парень смотрел на неё чуть исподлобья, и его взгляд оставался твердым. — Как хочешь. Бикслоу хотел, поэтому осторожно обвил своими крепкими руками теперь уже её всю так, что голова девушки уткнулась ему куда-то в ключицы. Он блаженно улыбнулся, но Хартфелия этого уже не видела. Она совершенно не понимала, что происходит, и только чувствовала чужое тепло и размеренное биение сердца. Оказалось, это невероятно успокаивает. — Ты снова следил за мной? — спросила медсестра. — Я просто шел, — невразумительно ответил пациент. — Не моя вина, что ты так ярко светишься. Девушка вдруг с грустью подумала, что он, должно быть, даже не понимает, что говорит. Хотя при своей болезни Бикслоу всё равно оставался Бикслоу, поэтому про него ничего нельзя было сказать наверняка. — Тебя будут оперировать завтра, — проговорила она. — Нет. Медсестра какое-то время не двигалась, не веря своим ушам. Что за тупое упрямство?! — Да, Бикслоу, — отстранилась Хартфелия, внезапно ощутив сильную злость. — Да, черт возьми! В его красных глазах промелькнуло удивление. — Но я не хочу. У девушки от этих слов сжалось сердце. Она не понимала. Это её пациент, её! Он просто обязан жить! — Как это ты не хочешь? — простонала она, встряхивая его за плечи, отчаянно глядя в вытянувшееся лицо. — А чего ты хочешь? Хочешь умереть?! — Ну… — неуверенно улыбнулся он, легко касаясь её сжатой руки, — теперь уже можно. Ведь я, вероятно, даже не вспомню тебя завтра утром. Что уж говорить об операции? Хлоп. Обида разлилась по его лицу, когда он ошеломленно потирал щеку, обжегшуюся от звонкой пощечины. — За что? Люси молча схватила его за футболку, давясь рыданиями, и спрятала скривившееся лицо у него на груди. Больше не было никаких звуков, как будто уши заложило от большого давления. Всё стало ясно, и правда, что ей открылась, была ужасающей. Бикслоу потрясенно обнимал подрагивающие хрупкие плечи и чувствовал, как холод расползается в груди от того места, где лицо девушки соприкасалось с тканью. Он зажмурился, словно от боли, но даже с закрытыми глазами продолжал видеть перед собой светлые волосы. — Не нужно… ставить, — выдавила из себя Хартфелия, делая рваные вдохи, — на одно место… меня и свою… жизнь. Я как… по-твоему… должна с этим… оставаться… Люси было так нестерпимо больно, что она просто не могла больше оставаться здесь рядом с этим человеком. Она правда думала, что Бикслоу просто отвлекающий маневр, позволяющий не погружаться в пучину самоедства, но оказалось… Что в реальности, в которой она освободила себя от Нацу, существует психопат, который согласен умереть, только чтобы не забывать её. Как это… неправильно! Она быстрым движением отвернула лицо от тату-мастера, чтобы не встречаться с ним глазами. Он не удерживал девушку, когда она соскользнула с трубы и, не отрывая руки от лица, сбежала. На крыше остался только странного вида шизофреник, который вцепился в растрепанные синие волосы и еле заметно подрагивал на ветру.***
Лаксус заметил знакомую фигуру у автомата с шоколадками, когда уже собирался уходить домой. День был, если говорить откровенно, дерьмо, и ему казалось, что так сильно в моральном плане он не уставал за всю свою жизнь. Он не видел Хартфелию с той самой сцены в палате Лисанны, и не мог удостовериться, все ли у неё в порядке. А Дреер правда волновался. Что бы она себе ни напридумывала, это, наверняка, было убийственно для неё же в первую очередь. Он посвятил оставшееся время дня бесцельному поиску Бикслоу, который куда-то скрылся (мужчина даже поднялся на крышу, но и там его не оказалось), и общению с Джастином и Эвергрин. Его помощница превосходно справилась с заданием вывести пациента на более позитивный лад, и они втроем изучали виды неврологических заболеваний. Не слишком увлекательно, конечно, но почему-то им понравилось. Лаксус даже немного отвлекся от мыслей о палате на первом этаже, хотя косвенное напоминание об этом сидело прямо перед ним. И вот сейчас он смотрел на ссутулившуюся девушку, стоявшую спиной к нему и бездумно водившую пальцем по кнопкам автомата. Что-то явно произошло. С Хартфелией вообще ничего никогда не бывало просто. Видимо, это расплата за её бездонную душу, полную света. Дреер в который раз за день тяжело вздохнул. Люси вздрогнула всем телом, когда ей на макушку уверенно опустилась тяжелая рука. Она на секунду подумала, что это Бикслоу… Но, с трудом повернув голову, она, к своему удивлению, разглядела мрачное лицо блондинистого врача. В коридоре уже приглушили свет, потому что время было позднее, и Лаксус при таком освещении казался строгим, как никогда. Но его жест и спокойные, понимающие глаза говорили об обратном. Вообще-то ей казалось, что она уже выплакала сегодня все запасы, но почему-то слезы снова подкатились к глазам, а в теле родилась противная слабость, перемежающаяся ознобом. — Нет, Хартфелия, только не… — предупреждающе начал мужчина, но опоздал: по скованному тихой печалью лицу покатились соленые дорожки. Правда Люси сразу же безразлично их стирала, глядя ему чуть пониже плеча. Врач возвел глаза к потолку, медленно захватив длинные светлые волосы в пригоршню, и притянул девушку за её бестолковую макушку к себе. Медсестра даже моргнуть не успела, как второй раз за день оказалась в объятьях. Только теперь они были совсем другими. В них не было… потребности. Дреер просто хотел, чтобы она успокоилась. Он раньше никогда так не делал. Они стояли так, наверное, минуты три, пока Лаксус всё так же за волосы не отодвинул от себя голову своей… сестры, чтобы проверить её состояние. Оказалось, она уже не плачет, а просто пребывает в прострации. Он повертел её безвольную черепушку в разные стороны, тихо проговорив: — Ну что ты за человек? Что мне сделать, чтобы ты прекратила так… так себя вести? Прибить гаденыша Нацу?.. Да я даже не уверен, что ты себе не сделала хуже, чем он тебе на самом деле. Зачем ты себя травишь? Хартфелия молча пожала плечами, не делая попыток вырваться. Не дождавшись от неё вразумительного ответа, врач требовательно спросил: — Ты домой собираешься или как? — Или как, — легко съязвила девушка из своей пустоты. Дреер опасно сузил глаза. — Сейчас же, — негромко велел он, не больно натянув её пряди наверх. Люси раздраженно сбросила его руку. — Как будто ты можешь мне указывать, — так же тихо ответила она. — Не зарывайся, Хартфелия. Она вздохнула, потухнув. Не было сил сопротивляться. — По правде говоря, я не могу находиться там. Совсем. Мои мысли съедают меня заживо, потому что я слишком устала, чтобы они просто прошли мимо. Лакс… — вдруг с надеждой подняла она взгляд на мужчину. — Можно… я немного поживу с… ну… — запнулась девушка об его недоуменный взгляд. — С тобой? — конец фразы прозвучал совсем неубедительно. Брови блондина достигли предельной высоты. — Со мной? — повторил он. — Милая, ты в своем уме? Люси от неожиданности выпучила глаза. — Милая? Это… Нет, знаешь, я передумала, не хочу к тебе. Но вообще… ты прав, я слегка тронулась. — Господи, Хартфелия, — покачал головой Лаксус, задумавшись. Раньше ответ был бы однозначен: нет, нет и нет. Но если уж ей так хреново… — Ты же пожалеешь об этом. — Пожалею?.. — приоткрыла рот блондинка. Он что, не отказался? Дреера это слегка повеселило, и он продолжил: — Так как своим видом ты сегодня растрогала меня до глубины моей черствой и холодной души... — девушка не верила своим ушам, — я соглашусь на пару-тройку дней твоего незаметного присутствия в моей квартире. С условиями, разумеется, — он скрестил руки на груди, прикидывая, какой головной болью для него обернется такая мягкосердечность. От перспектив хотелось поморщиться. — Ты серьезно? — севшим от неожиданности голосом спросила Люси. — Пока ещё да, — он взглянул на наручные часы. — Актуальность моего предложения остается в силе ещё… пятнадцать минут. А ты ещё не одета. — Лаксус… — Тринадцать. Хрупкая девушка стиснула крепкого и мускулистого мужчину в объятьях с поистине невероятной силой и бегом помчалась в общую комнату за вещами. Врач посмотрел ей вслед и принялся растирать виски. — Да, уж Дреер… — саркастично протянул он вслух. — Ну и вляпался же ты.