Диагноз

Эвергрин проснулась на больничной койке, и ещё не открывая глаз, поняла, что она устала. По ощущениям было позднее утро. Весь прошлый вечер и всю ночь на улице бушевала метель, и от этого спалось как никогда хорошо. Эвер бы не удивилось, если бы выяснилось, что даже Бикслоу сегодня ночью не бродил по крыше больницы, а спал. Она выспалась. Она была полна сил. Ей не нужно было никуда торопиться, и делать ничего было не нужно. И это было ужасно. Девушка резко села на кровати. Вокруг неё было всё то же самое, за ночь ничего не поменялось. Те же отвратительно спокойные тона стен, запах чистоты и ограниченное пространство. Если Лаксус продержит её здесь хоть ещё немного, вот тогда она точно спятит. Это было жестоко — оставить её без книг и обречь на целый день безделья. Вчера она ничего не делала. Ничего! Боже, это невыносимо! Ладно, кое-что всё же происходило. Она общалась с Джастином добрую половину дня. Ей показалось, что тот находится в схожем положении: не знает, чем себя занять и от этого раскисает. Ещё она знакомила мужчину с Бикслоу. Это большой плюс, что вчера у Дреера был выходной, и он ничего не смог с этим поделать. Но в остальном… Девушка протерла глаза и протянула руку за очками, которые всегда складывала на тумбочку около кровати. Но на этот раз её пальцы нащупали что-то другое. На тумбочке аккуратной стопкой лежало несколько книг. Эвер удивленно прищурилась, попытавшись разглядеть названия, но без очков у неё ничего не получилось. Стекляшки нашлись во внутреннем шкафчике, и медсестра поскорее их надела. Её глаза расширились от удивления. — Ух ты, — выдохнула она. У неё в руках были настоящие сокровища: толстый медицинский справочник, книга об исследованиях психологии личности человека и отдельный учебник по симптоматике заболеваний. Книги пахли новизной, свежей типографской краской. Под обложкой справочника девушка обнаружила записку, сделанную неровным почерком без наклона: «Хватит таскать мои книги без спросу». Эвергрин расплылась в улыбке. Обида на самого лучшего на свете начальника вмиг улетучилась, и она была готова скакать по комнате от счастья. Кто бы мог подумать, что её так обрадуют скучные, но такие нужные талмуды!.. Девушку обдало горячей волной благодарности. Дреер заботится о ней. Скрытно, недовольно и требовательно, но по-другому он не умеет. Может быть, когда-нибудь она станет настоящим врачом и будет помогать Лаксусу намного больше, чем сейчас. Когда-нибудь… Эвергрин уставилась на книги. Не стоит себя обманывать. У неё нет высшего образования. Какой может быть врач без образования? Самоучке вроде неё не место в лучшей больнице страны. Она окончила самую обыкновенную провинциальную школу. С отличием, но всё же… Она с детства мечтала стать врачом, но не в полуразваленной больнице своего обшарпанного городишки. Этого было недостаточно для молодой, красивой, умной и крайне амбициозной девушки из небогатой семьи. Все беды, по мнению Эвергрин, были от её происхождения — чуть ли не крестьянского. Родители не понимали её стремления вырваться за рамки обыденной жизни, к которой они привыкли, и всячески пытались удержать дочь на месте. Для них не существовало ничего важнее сложившихся устоев и правил, поэтому они были крайне консервативны. Это касалось абсолютно всего: поведения, одежды, работы, досуга, планов на будущее… Считалось, что в «больших городах» все живут «не по совести», а в современных новшествах есть что-то «от лукавого». Эвер полагалось быть примерной дочерью, не перечить старшим, учиться хорошо, но не слишком. Когда она подросла, с учёбой вообще стало проблематично: ей приходилось большую часть времени помогать по хозяйству матери, и на «эти твои буквари» не оставалось времени. Но Эвер не собиралась проживать свою жизнь так, как хотели от неё родственники. Она взрослела, с каждым годом всё больше испытывая неприязнь к своему окружению. Непонимание между ней и родителями всё обострялось и достигло своего предела, когда девушка, закончив школу и поднакопив денег, заявила, что собирается продолжить свое обучение, но не в местном сарайчике, а в престижном ВУЗе в другом городе. — Девочка моя, как же ты туда, совсем одна? А о нас ты не подумала? Мы ведь не сможем бросить хозяйство… — причитала мать Эвергрин. — Ты это брось, чужие люди тебя лучше не научат, — со своей стороны утверждал отец. И тогда девушка с ужасом поняла, что ей не вырваться, если она сейчас же что-нибудь не предпримет. От этого осознания её будто сковало льдом, а паника поднималась всё выше, к горлу, пока не вырвалась с криком. Сильный всплеск эмоций, который она пережила, придал ей уверенности, но породил душевную болезнь. У неё случился первый истерический припадок. Она металась, как в бреду, кричала, рыдала и снова кричала. К счастью, суеверные родители не решили, что она одержима дьяволом, а вызвали скорую. Истощенную и ослабленную девушку положили в больницу. У усталых людей в форме медперсонала было дел по горло, так что за ней даже особенно не смотрели. Юная пациентка просто валялась на стареньком матрасе, кривясь от невкусной еды. И тут-то, глядя на то, как обстоят дела в месте, в котором Эвергрин мечтала когда-нибудь работать, она решилась на самый отчаянный шаг. Не поправившись до конца, она исчезла из палаты больницы, а когда её принялись искать, выяснилось, что её нет ни дома, ни в библиотеке… Ни в городе. Родители были вне себя от горя, когда осознали, что их дочь просто-напросто сбежала, оставив на прощание письмо под половицей, которое они обнаружили неделю спустя. Но ни отец, ни мать не решились поехать за дочерью; её решимость была им не по зубам, а готовности начать новую жизнь у них не было. Да и зачем?.. Так Эвергрин оказалась совсем одна. У неё не было таланта легко сходиться с людьми в силу своего характера, но всё же ей какое-то время везло, и редкие приятели или подруги в ночлеге не отказывали. Девушка старательно готовилась к поступлению в медицинский университет, но приступы болезни не давали ей жить спокойно. Из-за психического расстройства, о котором она в то время и не догадывалась, Эвер не смогла освоить всю программу, необходимую для сдачи экзаменов. Единственное, чем она жила, была неугасаемая надежда на то, что она поступит, разорвет порочный круг пресных семейных устоев и найдет свое призвание. И когда объявили результаты, и выяснилось, что она провалилась… О, это был самый страшный момент в жизни Эвергрин. На минутку… Ей было негде жить. У неё не было денег, и вся надежда была лишь на стипендию, которая лопнула вместе с её светлой мечтой выучиться на хорошего врача. О платном обучении не могло быть и речи, родители её не поддержат, да и откуда у них такие деньги? У неё не было здесь родственников, и друзей не было. Не с кем поговорить, некому пожаловаться, не к кому пойти!.. И вернуться домой она не может — гордость не позволит. А если устраиваться на работу… да кто её возьмет?! У неё приступы непонятной болезни четыре раза в три дня. В тот день Эвер не знала, куда деть себя от отчаяния. Казалось, что жизнь должна закончиться прямо здесь и сейчас, а ведь ей всего восемнадцать… Потом, возвращаясь мысленно к этим событиям, девушка корила себя за несдержанность и отсутствие самоконтроля. Потому что страх застлал её глаза, и она была готова согласиться на что угодно. К счастью для неё, ей предложили всего лишь сходить на безобидную вечеринку, чтобы развеяться. Но откуда правильной девушке из строгой семьи было знать о том, как развлекаются её сверстники? Эвергрин было стыдно вспоминать об этом. Чья-то тесная квартира. Куча подростков и алкоголя; ребята постарше, курящие траву, которую непонятно откуда достали, приятели Эвер, уверяющие, что всё будет хорошо, пусть только она попробует вот этот коктейль… Вскоре она почувствовала, как её сознание меркнет; все лица сливались в одну сплошную массу, девушку тошнило… И тут вдобавок ко всему её накрыло мощнейшим приступом. Она стенала и кричала, словно обезумев. Это было очень страшно. Перепуганные «друзья» еле вспомнили, как набрать две цифры на телефоне. Её увозили на машине реанимации и откачивали в больнице. Девушка была невменяема и плохо соображала, не приходя в себя. Врачи провели обследование, и выявили у неё психическое заболевание. О родных никакой информации не было, а по базе данных никто проверять не стал, ведь у Эвер даже паспорта с собой в тот день не было. Слишком много мороки и слишком типичный случай: бродяжка без денег и документов под наркотическим опьянением. Кому хочется разгребать это дело, когда нормальные пациенты ждут своей очереди? Девушку было решено отправить в лечебницу для душевнобольных. Эвергрин, не понимающую, что с ней происходит, больную, испуганную, засунули в психушку. Едва придя в себя, она сразу же пожалела об этом. Эвергрин хотела бы забыть всё это раз и навсегда… Медсестра вынырнула из воспоминаний, тряся головой. На её лице застыло скорбное выражение, а глаза остекленели. Она судорожно вздохнула. Прошлое уже свершилось. Ей необязательно вспоминать об этом. Каждый раз, когда девушка возвращалась к этим перевернувшим её жизнь событиям, она всегда спотыкалась на вопросе: «Что было бы, если бы я там и осталась?..» Было жутко представить. К счастью, ей не пришлось узнать ответ на этот вопрос, и случилось это благодаря одному светловолосому врачу. Лаксус вытащил её оттуда. Как он это сделал, а главное, почему, она до сих пор не знала. Были, конечно, догадки, но напрямую Эвергрин Дреера никогда не спрашивала. Потому что это уже не важно. Его вмешательство оказалось лучшим, что происходило в её жизни. И сейчас у нее всё более чем хорошо: она работает (пусть не врачом) в прекрасной больнице, у неё есть квартира и даже друзья. А сейчас появилась возможность учиться! Да она об этом и мечтать не могла. Эвер заставила себя очнуться и вновь уставилась на книги. Смахнув слезы, она, недолго думая, с жадным интересом открыла первую из них.

***

Пробуждение Лаксуса было ужасным. Он, как ужаленный, подскочил в шесть утра, и больше не смог сомкнуть глаз. Ему было больно буквально везде; ни одно движение не обходилось без неприятных ощущений в мышцах. Даже руку, чтобы выключить будильник, он поднял с трудом. Штраус была бы счастлива, увидев, как он мучается, пытаясь потянуться. Но мужчину разбудила не боль, а неясная тревога, сквозившая в его мыслях. Лаксус попытался понять, с чем же она связана, и тут же подумал о том, как там дела с его пациентами. Видимо, из-за того, что вчера он позволил себе расслабиться, сегодня чувство ответственности вернулось к нему с процентами. Дреер недовольно поморщился. Нет, так жить нельзя. Но деваться было некуда, поэтому врач, демонстрируя чудеса выдержки, сделал разминку, чтобы хоть как-то расшевелить стонущие части тела, и собрался на работу. Первым делом он занес свой маленький подарок в палату к Эвергрин. Он довольно много времени потратил, чтобы выбрать эти книги, так что теперь справедливо полагал, что ей должно понравиться. Посмотрев пару минут сверху вниз на хмурящуюся во сне помощницу, он осторожно спрятал её очки в тумбочку, чтобы первым делом она нашла подарок. Лаксус улыбнулся, представив, как она обрадуется. Он хорошо помнил их первую встречу. Пять лет назад ему пришлось отправиться по работе в лечебницу для душевнобольных, куда обычно помещали трудноизлечимых пациентов. Они располагались на верхних этажах, и за ними ухаживали, но и вполовину не так хорошо, как в больнице Макарова. Дреер был там не первый раз. Дедушка отправлял его туда как-то, чтобы поумерить самонадеянность молодого врача. Макаров хотел, чтобы внук понимал, какие могут быть последствия от неправильного лечения, и что бывают люди, которым уже нельзя помочь. Это был хороший урок. Ведь помимо обыкновенных людей в подвальных этажах лечебницы держали невменяемых психопатов и буйно помешанных. Лаксуса бросало в дрожь от вида этих когда-то здоровых людей, почти утративших свою человечность. Но в тот раз врача пригласили осмотреть одного пациента, который подавал надежды на выздоровление. Мужчина проходил по коридору с палатами, которые имели прозрачную лицевую стену, когда вдруг его внимание заострилось на расширенных от страха глазах прилипшей к одной из таких стен девушки. Совершенно отчетливое отчаяние от осознания своего положения в её взгляде заставило Дреера остановиться и спросить у сопровождающих его врачей, кто эта пациентка. Те ответили, что знают только имя — Эвергрин, и что попала она к ним четыре дня назад, и до сих пор никакой новой информации им выяснить не удалось. У девушки, сказали ему, тяжелая стадия шизофрении. Она не разговаривает, не реагирует на внешние раздражители, часто замирает в одной точке. Ей назначили обычные нейролептики, от которых хуже точно не станет, но и не факт, что станет лучше. Лаксус был поражен до глубины души. Какая халатность! Девушка четыре дня как в больнице, а врачи до сих пор ничего не выяснили!.. С каменным лицом он прошёл дальше по коридору, чтобы осмотреть пациента, ради которого его пригласили. Он изо всех сил старался не утратить свой профессионализм и не выказать свой тихо закипающий гнев, но пациент всё же разнервничался, глядя в колючие глаза грозного мужчины, поэтому встречу было решено перенести на другой раз. Но Дреер не покинул психбольницу; он настоял на осмотре этой худой и бледной девушки, которая так и не отошла от прозрачной преграды за всё время, пока он работал. Местные врачи, конечно, согласились. Когда он зашел в палату, пациентка, наконец, оторвалась от стены. Она молча осматривала его чуть расширенными от страха глазами. Эвергрин успела насмотреться всякого за эти четыре дня, она даже видела, как санитары натягивают на взбесившегося мужчину смирительную рубашку, а тот кусается и брыкается. Врачи беседовали с ней, как с умственно отсталой, но она не могла вымолвить ни слова в ответ, как ни старалась. Внутри неё всё словно смерзлось, всё сжалось в один тугой комок, и она даже думать могла с трудом. А этого высокого мужчину она видела впервые. Несмотря на его белый халат, девушка сомневалась, что это врач. По крайней мере, здесь она ни у кого не видела такого пронзительного взгляда. Врачи бывают или спокойными, или усталыми, а этот человек… от него веяло грозой. — Привет. Лаксус увидел, как девушка вздрогнула от его слова, и без резких движений присел на кушетку. Для Эвергрин это было тоже необычно — здесь все придерживались строгих правил, и настоящий врач просто не мог бы позволить себе сесть на её постель. — Эвергрин, верно? — Дреер смотрел ей прямо в лицо. Умные карие глаза пациентки лихорадочно блестели, на лбу выступил пот, а русые волосы, которые должны были быть пышными, свисали тусклыми прядями. «Да», — хотела ответить она. Но гортань отказывалась повиноваться. Эвер скривила губы и сглотнула. Лаксус чувствовал, как на него накатывает сильная злость на врачей, которые не могут отличить шизофрению от шока после истерического припадка. Эта девушка не могла говорить, потому что у неё было нервно-психологическое расстройство, которое произошло, судя по всему, не так давно, и остаточные явления, которые могли бы уже сойти на нет, если бы пациентку поместили в нормальное место, только усугубились в стенах психбольницы. Конечно, она не реагировала на внешние раздражители, потому что была напугана до смерти. Её мозг от какого-то сильного потрясения в целях самосохранения просто-напросто отказывался посылать сигналы из части, отвечающей за эмоции. За одну секунду Дреер решил, что девушке здесь оставаться нельзя, и он заберет её с собой. — Эй, — доверительно понизил голос мужчина, чуть наклонившись к застывшей Эвергрин, — не бойся меня. Я вытащу тебя отсюда. Девушка не ожидала того, что случилось с ней после этих слов. Внутри неё словно разжалась тугая пружина, которая родилась от мысли, что она больше никогда не выйдет на волю. В её состоянии не были возможны долгие размышления на тему того, кто этот светловолосый человек, или можно ли ему верить; она просто поверила. Если не он, то кто?.. Минутное облегчение ударило тараном в её грудной клетке, с болью сметая эмоциональный блок, и Эвергрин вдруг разрыдалась в голос. Она стояла на месте, слёзы текли по её щекам, смазывая окружающее пространство, но она не могла отвести взгляда от голубых глаз напротив. От этого зрелища Дреер не мог вымолвить ни слова. Он побледнел почти так же, как пациентка. Лаксус вдруг понял, что только что взял на себя ответственность за эту девушку, за её благополучное будущее. Он не знал, есть ли у неё родители, не знал, сколько ей лет, ничего не знал! Но вместе со страхом к нему пришла уверенность в правильности своего поступка. Он просто не может бросить её здесь. Достаточно этого затравленного взгляда, сквозь который просвечивает мольба. Он поднялся с кушетки, но стоило ему сделать ещё хоть шаг, как пациентка вцепилась в его предплечье мертвой хваткой. Мужчина растерялся. Он же не мог прямо сейчас забрать её, ему нужно было договориться с управляющим лечебницы и обсудить нюансы с дедом… Но глядя на крепко стиснутые губы и побелевшие тонкие пальцы, мнущие его халат, врач понял, что ему не удастся выйти из этой комнаты без Эвергрин. Он осторожно, как будто хотел приручить дикого зверя, положил свободную руку ей на плечо и притянул девушку к себе. Немыслимо. Лаксус Дреер осторожно прижимал к себе незнакомую пациентку, и тонкое тельце в его руках тряслось от дрожи. Кому рассказать — не поверит… Эвер всё так же держала этого человека за руку, а второй обхватила его за пояс. Ей было плевать, что она его не знает. Этот мужчина со стальным взглядом спасет её, спасет и вылечит, поэтому можно было уткнуться ему лицом в грудь и немножко расслабиться, потому что от напряжения сводило ноги. Совсем немножко расслабиться… Дреер подхватил внезапно обмякшую девушку до того, как она упала на пол. От переутомления и энергетического истощения она отключилась. Когда врач поднимал её на руки, он пребывал в некотором оцепенении, что крайне нежелательно для людей его профессии. На вопросы медперсонала он отвечал сухо и резко. Мужчина попросил передать управляющему, что пациентка будет долечиваться в его отделении его больницы. Всю ответственность он брал на себя. Он понадеялся, что его авторитета будет достаточно для того, чтобы глава лечебницы просто принял его поступок как должное. С этими невеселыми мыслями он на машине скорой помощи добрался до больницы, где его уже ждал Макаров с вязанкой нареканий. Лаксус молча выслушал его комментарии, относительно способности внука к опеке над кем бы то ни было, и положил Эвергрин в палату. Он лично поставил капельницу, и попросил Люси приглядеть за новой пациенткой, пока его не будет. — Не думала, что ты на такое способен, — глядя ему в глаза, тихо и серьезно сказала Хартфелия. Врач только мотнул головой. Он всё ещё чувствовал дрожь чужого тела, а его рубашка была влажной от слез. Первым делом он вернулся в психбольницу и потребовал рассказать ему всё, что было известно об Эвергрин. Он нашел санитаров, которые привезли её на скорой, узнал адрес, откуда они её забирали. В квартире, в которую он приехал по этой наводке, жила обычная семья с двумя подростками, которые, едва завидев мужчину крепкого телосложения, назвавшегося врачом, попытались было сбежать, но Лаксус заявил их родителям, что хотел бы побеседовать с их отпрысками. Конечно, эти тупицы пытались ему врать, но Дреер всё же выяснил то, что хотел. Оставив после себя неразбериху и семейный скандал, он поехал по следующим адресам, и, наконец, нашёл место, где Эвергрин оставалась ночевать. Смерив её «приятелей» взглядом, он потребовал вернуть её вещи и документы, среди которых обнаружилась старая потрепанная фотография, где маленькая девочка радостно улыбается, находясь в кругу семьи. Позвонила Хартфелия, с тревогой в голосе сообщившая, что пациентка пришла в себя, что она в панике, и Лаксусу срочно нужно вернуться. Он решил, что завершит дела завтра, а сейчас нужно приступить к лечению. Под завершением дел Дреер полагал поездку к родителям несчастной. Ему понадобилось на это два дня. В паспорте девушки был указан её адрес, и врач поездом добрался до нужного города. Серый и унылый, в его улицах не было ничего примечательного. Дреер спросил дорогу у какого-то мужичка, чинившего во дворе свою старенькую машину. Тот радушно указал направление и надавал кучу советов, вплоть до того, как Лаксусу обойти опасный участок дороги, на котором часто случались аварии. Дреер не был удивлен абсолютно ничем за эту поездку. Его даже не поразило, что родители девушки были абсолютно уверены, что с их дочерью всё хорошо, и ехать к ней не собирались. Они рассказали ему, что Эвергрин мечтала стать врачом и уехала поступать в университет. Рассказали, что перед отъездом она была «расстроена». Когда Лаксус попытался узнать, чем же девушка была расстроена, мать начала причитать, а отец накаляться. Поэтому он не стал ничего объяснять, а просто сообщил, что Эвергрин отлично показала себя на вступительных экзаменах, но ей не хватило баллов (да уж, повсюду одни взятки и обман), и теперь проходит стажировку у него в отделении. Да, да, он будет ей платить. Нет, что вы, она не расстроена, просто немного устала. Нет, она не сможет приехать в ближайший… год. Да, пожалуй, год, ведь вы знаете, куча работы... Родители печально кивали в такт его словам. Прощаясь, Дреер думал о том, что, будь он на месте Эвергрин, не вернулся бы сюда никогда.

***

Лаксус заперся у себя в кабинете. Он совершенно не хотел никуда идти, а уже пора было бы заняться Фридом, а потом Бикслоу. Но заставить себя идти к Джастину, с которым он собирался поговорить о Мираджейн, Дреер не мог. Хотя это подождет, ведь пока пациент ещё не устойчив к влиянию своей второй личности. «Странно, что Хартфелия всё ещё не ломится в мою дверь, возмущаясь по поводу того, что я ничего не делаю», — лениво подумал он. У Люси была сверхъестественная способность находить его повсюду. Врач даже одно время всерьез полагал, что она следит за ним. Хотя на то она и медсестра, чтобы быть в курсе происходящих в больнице событий; она постоянно вертелась, как волчок. Но за сегодняшнее утро мужчина ещё ни разу не видел свою названную сестру. Это даже странно… Он вздохнул и скинул ноги с рабочего стола. За работу. Весь настрой улетучился, стоило Лаксусу открыть дверь палаты Фрида. Его там не оказалось. Озадаченный врач в мыслях прикинул, на каких процедурах мог быть его пациент, если он о них не знает. Пожалуй, только на развлекательно-коммуникативных, другими словами, он мог быть в комнате отдыха. Что ж… Тогда сначала Бикслоу. Дреер дошел до палаты шизофреника, но и того не было на положенном месте. Лаксус верил в совпадения только по принуждению, поэтому одновременная пропажа обоих подопечных его насторожила. Так что он был почти готов к тому, что увидел в комнате отдыха: за шахматным столом друг напротив друга сидели Бикслоу, растрепанный, в своих джинсах и футболке, и Фрид в халате пациента, чьи волосы были собраны в хвост. Они вели увлекательную игру, и оба выглядели заинтересованными. Мужчина, не привлекая к себе внимания, встал у стены, наблюдая за тем, как конь Джастина «срубил» слона Бикслоу. Тот цыкнул. — Ладно, — пожал плечами синеволосый парень. — Хм. Я вижу цвета людей. Ты вот отсвечиваешь темно-сиреневым. Довольно мрачный тип, — он усмехнулся. Джастин недовольно возразил: — Мы договаривались, что каждый будет говорить какой-нибудь факт про себя, а ты опять переводишь стрелки. — Но ведь это связано с моим отклонением, — Бикслоу повращал пальцем у виска. — Так что считается. И неужели тебе не интересно? — Интересно, — закатил глаза филолог. — Но тем, что я мрачный, меня не удивишь. Твой ход. На этот раз ферзь тату-мастера взял ладью Фрида. — Нуу… Так. А, да, вот это подойдет: в университете я посещал секцию по фехтованию. У меня неплохо получалось, и потом одна ненормальная организация пыталась привлечь меня на свою сторону. Они собирались бороться с преступностью, как в фильмах про супергероев. Но я вежливо отказался. — Почему? — захихикал Бикслоу. — Мне не понравилось название их организации, — совершенно серьезно ответил Джастин. — Они именовали себя Громовержцами. — О… На его собеседника напал приступ хохота. Бикслоу смеялся от души, распластавшись по шахматной доске, и стряхнув все фигуры на пол. Он утирал выступившие на глазах слезы непобежденным королем Джастина. Это было так заразительно, что Фрид тоже засмеялся. Даже Дрееру пришлось подавить ухмылку. — Не думал, что это так смешно, — заметил Джастин, собирая разбежавшиеся элементы игры. — Нет… — простонал парень, — но… И что, как у них успехи? — Не знаю. Но я недавно видел их лидера за стойкой в забегаловке. Может, конечно, он был под прикрытием… — Уффф, — отдышался Бикслоу, откинувшись на спинку стула, и вдруг резко обернулся. — Чудесно, что ты зашел проведать нас. Дреер отделился от стены, а Фрид от неожиданности вздрогнул и уставился на него с испугом, но потом несмело улыбнулся. — И вам привет. Я отвлек от игры? — Мы уже заканчивали, — заметил филолог. — Бикслоу спасал меня от скуки, но теперь я готов лечиться. — О нет, это Джастин меня спасал, — картинно поклонился ему шизофреник. — Ты пропустил всё веселье. — Что ж, я рад, что вы живы и здоровы, — ответил Лаксус, буравя его взглядом. Парень был неестественно весел, это бросалось в глаза. — Но где же медперсонал, который должен был вас сюда сопровождать? Вообще-то медперсонал был: в конце комнаты, зарывшись в газету, дежурил медбрат. Но Дрееру хотелось посмотреть на реакцию пациента, и она произошла незамедлительно. Из Бикслоу как будто лампочку выкрутили. — Не знаю я, все медсестры разбежались. — Хартфелия? Пациент пожал плечами, но на лице явно выступило огорчение. — Так, — скрестил руки на груди врач и обратился к Джастину, который непонимающе переводил взгляд с одного собеседника на другого. — Мы встретимся с тобой в палате через пятнадцать минут и наконец-то займемся нужными делами. Можешь ещё заглянуть к Эвергрин и передать ей, что её самовольное вмешательство в лечение моих пациентов оказалось не таким провальным, каким могло бы быть. Фрид усмехнулся, махнул Бикслоу рукой и вышел в коридор. — Итак, — Лаксус присел на освободившееся место за столом. — Что ты сделал с моей подопечной? Пациент нахмурился, глядя в пол. Дреер заметил, что теперь крайности в поведении Бикслоу стали прослеживаться ещё отчетливее; расстройство психики постепенно брало верх над её обладателем. — Расскажи, как есть, и я не стану тебя сильно ругать, — милостиво предложил мужчина. Парень вскинул голову. — Правда? — доверчиво спросил он, но тут же опомнился и скривился. — Ну да. Конечно. Очень остроумно… — Люси сегодня не было совсем? — беспокойство, чуть поутихшее днем, снова взметнулось в душе Лаксуса. — Нет. Мы виделись с ней последний раз прошлой ночью. Брови Дреера изогнулись в немом вопросе, а глаза опасно посерели. — Что же она здесь делала прошлой ночью? — вкрадчиво поинтересовался он. — Дежурила, — развел руками Бикслоу. — Ну что ты так на меня смотришь? — Но ведь это ты её вынудил, разве нет? Что ты ей наговорил? — голос Лаксуса был обманчиво спокоен, тогда как внутри него медленной воронкой закручивался жгучий гнев. — Я… — парень приложил длинные пальцы к вискам, мучительно выцарапывая воспоминания из своей памяти, — сказал ей, что мне нравится за ней наблюдать. — И всё? — холодно спросил Дреер. — Нет. Или… — Бикслоу с неверием и отчаянием вдруг посмотрел ему прямо в глаза. — Я не помню, — шепотом произнес он. — Я начинаю забывать день за днем… Лаксус чуть не зарычал. Ну почему, почему?! Почему, когда уже давно вовсю визжит красная сирена, этот человек только сейчас начал осознавать опасность, нависшую над ним? Но сейчас его волновал ещё один вопрос, и он касался Люси. — Вспоминай, — бесстрастно заявил он, глядя в мечущиеся, дикие глаза с красной радужкой. Синеволосый тату-мастер ссутулился так, что на него было жалко смотреть. — Я, я… О нет… — застонал он. — Неужели я всё просто забуду? Я не помню, Лаксус. Наверное, потому что с этим связано много эмоций, но всплывают лишь какие-то пятна… Кирпичная стена. И её светлое лицо, запрокинутое вверх… — кажется, Бикслоу полностью растворился в этом воспоминании, он даже глаза закрыл. Угловатые черты его лица сразу как-то смягчились, а губы сложились в спокойную, счастливую полуулыбку. Но только Дреер хотел вытряхнуть его из блаженного состояния, как пациент сам очнулся, резко выдохнув. — Я гулял ночью, и она приходила ко мне. Мужчина несколько долгих секунд осмысливал эту информацию. В его памяти всполохом пронеслись алые волосы, и он услышал свой голос, говорящий их обладательнице: «Я не позволю обидеть Люси». Великолепно, похоже, Скарлетт действительно права на его счет. С блондинкой что-то случилось, а он не знает даже места её расположения. — Гулял ночью, — наконец, повторил он. — Очень изобретательно. Черт, Бикслоу… Тот только тяжело вздохнул. — Отправляйся в палату и постарайся сейчас не сильно волноваться, ладно? — голос Дреера смягчился. — В твоем состоянии это очень вредно. Если почувствуешь недомогание, тут же зови медперсонал. Ты понял? — Да, — тихо ответил парень. — Понял. Они вместе вышли из комнаты отдыха и молча прошли по коридору до палаты Джастина. Вдруг Лаксуса осенило: — Так это ты таскал книги для Эвергрин из моего кабинета? — Да, — ухмыльнулся Бикслоу. — С ней можно договориться. — Ты сведешь меня с ума, — буркнул Дреер и жестом указал пациенту в сторону его палаты. До него донеслось веселое «надеюсь, что нет!», и он, скрипнув зубами, шагнул в комнату Фрида.

***

Лаксус был смущен тем, что Джастин так радовался его приходу. Похоже, пациент возлагал большие надежды на своего лечащего врача и всецело ему доверял. И Дреер был от этого немного в растерянности, ведь совсем недавно Фрид был уверен, что поможет ему только Мираджейн. Кстати, о ней. Мужчина так и не нашел подходящего момента, чтобы осторожно спросить Джастина о его невесте. Казалось, пациент вообще о ней забыл. Они очень плодотворно поработали над воспоминаниями Фрида, и оба были этим довольны. Лаксус отгородился на время от мыслей о том, что с Хартфелией могло что-то случиться, но всё же внутри него всё зудело от беспокойства. Если что-то действительно произошло, то в этом виноват только он… Фрид заметил изменения в выражении лица врача и осторожно спросил: — С тобой всё в порядке? Такое чувство, что ты что-то наделал, и тебя грызет чувство вины. Дреер на него посмотрел. — Ну, я очень хорошо знаю это чувство, — пояснил филолог, смутившись. — Оно грызло меня слишком часто. — Мне просто нужно убедиться, что с одним из моих сотрудников всё в порядке, — уверенно ответил мужчина, собираясь уходить. — Это моя прямая обязанность. — Наверное, это очень важный сотрудник, — глубокомысленно заметил Фрид. — Предположу, что это девушка. — Хорошая попытка. Если это Бикслоу так на тебя влияет, я запрещу вам общаться, — прищурился Лаксус. — До завтра. — До завтра! — усмехнулся Джастин.

***

В комнате врачей Дреер, как и предполагал, обнаружил Леви. Если кто-то и знал, где сейчас блондинистая медсестра, то как раз она. — Ты Люси не видела? — сразу перешел к делу мужчина. Та подняла на него глаза и невозмутимо ответила: — Так она дома. Вроде, у неё какие-то дела были, не знаю, но она попросила её заменить. Я думала, ты в курсе… — Дела, вот как, — пробормотал Лаксус, уже собираясь выйти обратно за дверь и идти в кабинет за вещами. — Что-то случилось? Ты сам не свой. Эй, погоди!.. Он притормозил на пороге. — Люси тебе ничего не говорила по поводу дежурств? Она позавчера поменялась со мной сменами, чтобы попасть на ночную вахту. Я ещё подумала, что это странно, два дежурства подряд, но она сказала, что это ты её заставил. — И ты поверила? — возмутился врач. — Ну, вообще-то… — Леви развела руками, чуть покраснев, — ты мог. — Ладно, проехали, — отмахнулся Дреер и ушел, оставив девушку в полном недоумении. Всё это очень странно. Люси была в полном порядке, когда он видел её в прошлый раз. Уставшая и не выспавшаяся — но это-то как раз и нормально. Чуть раньше, правда, она задавала ему странные вопросы. Но не могла же она… Дреер не знал, о чем думать, и от этого беспокойство только усиливалось. Может, девчонка не оправилась от расставания с Нацу, а он сильно её загрузил, и она морально выдохлась. Но тут явно замешан Бикслоу. Что он ей наговорил?.. Может, она теперь его боится и из-за этого не решилась прийти в больницу? Или что-то произошло в ночную смену, и теперь Хартфелия утратила веру в людей и сидит в своей квартире… Лаксус помотал головой. Ну что за бред. Хотя, его названной сестре действительно не помешало бы немного угомонить свою веру во «вселюбовь» и справедливость человечества. Обычно это до добра не доводит. С этим огромным комом из нелепых и тревожных догадок, Дреер на автобусе добрался до квартиры Люси. Он знал адрес, но никогда здесь не бывал: не было повода. Обычная серая многоэтажка, чей плюс заключается единственно в том, что рядом ходит транспорт, и до метро близко. Он позвонил в домофон, дыша горячим паром на заледеневшие пальцы. Никто не отвечал. «Неужели её нет дома? Но тогда где?» — Лаксус, всегда спокойный и рациональный, начинал чувствовать настоящую панику. Он позвонил ещё раз и, о, чудо! Ему ответил хриплый голос. — Да? — Люси, это ты? — Эээ… — в трубке наступило молчание. — Лакс?! — Открывай, надо поговорить. — Но я сейчас… — Сейчас же! — рявкнул Дреер, и дверь с характерным звуком открылась. Поднимаясь на лифте на восьмой этаж, он изо всех сил пытался успокоиться. По крайней мере, Люси жива, и она дома. Так что осталось только выяснить, почему она не пришла на работу. Врач требовательно нажал на кнопку звонка, и из-за двери раздался приглушенный металлом голос. — Слушай. Может, завтра? — Хатфелия… Открывай. После минутного молчания и обреченного вздоха с той стороны, замок щелкнул, и Лаксус потянул дверь на себя. На него тут же пахнуло теплом, в котором мешалось невероятное количество запахов, от цветочного, до непонятного резкого, который почти перекрывал все остальные. Медсестра стояла в прихожей, сложив руки на груди, и с обреченностью смотрела на нежданного гостя. — Очень мило, что ты меня навестил, — прохрипела она. Дреер поморщился. — Ты что, заболела? Или… — тут он обратил внимание на мокрые дорожки на румяных щеках девушки и на её красные, воспаленные глаза. — Ты тут рыдаешь весь день? И поэтому не пришла на работу? Теперь пришел черед Люси морщиться. — Да нет, ты просто пришел в неподходящий момент. Как обычно… Это всё лук, я его только что ела… Я правда заболела. Теперь врач понял, что это за странный запах, витавший в воздухе. — Ты сколько его съела?.. — Много. Я хотела на работу прийти, честно… — Но когда ты успела заболеть? — перебил Лаксус. — И что это за самовольное ночное дежурство? И что тебе сделал Бикслоу? Хартфелия! Люси сползла по стенке. — Ты раздевайся, — махнула она кипящему от негодования блондину. — Хочешь есть?.. У меня есть луковый суп, рагу из лука и просто так, сырой… — Пошли, луковица, — мужчина разделся и потянул её за руку наверх. — Ты знаешь, что лекарства не принимают в больших количествах, иначе весь эффект теряется? Думаю, у тебя уже передоз. Девушка нехотя поднялась на ватных ногах. — Э, да у тебя температура, — приложил ладонь к её лбу Дреер. — Это ты с улицы, и руки у тебя ледяные, — промямлила она. — Какая разница, я и так вижу. Тебе надо в постель. Он буквально дотащил Хартфелию до кровати. Глядя на её пунцовые щеки и изнемождённый вид, ему было немного совестно наседать на неё с вопросами. Но, черт подери! — Где ты так простыла? — А, да это пустяки… Просто на улице. — На улице? Ночью? — Почему сразу ночью. — Дай-ка подумать… Может быть, потому что у тебя было внеплановое ночное дежурство? — Отстань. — Нет, не отстань! Не смей засыпать, я сейчас вернусь. Лаксус пошел на чистую кухню, пропахшую луком, и поставил чайник. В холодильнике не обнаружилось почти никаких продуктов, и он с сомнением подумал, как Хартфелия вообще живет. Но зато он нашел лимон, отрезал большой ломоть, растолок его в кружке и залил сначала холодной, а потом горячей водой, чтобы витамин C не разложился от высокой температуры. Затем он вернулся к больной, с интересом наблюдающей за его действиями. — Не припомню, чтобы ты когда-нибудь обо мне заботился, — слабо улыбнулась она. — Ты болеешь. Посмотри на себя, тут даже я начну о тебе заботиться. — Ах, как мило, — скорчила мину Хартфелия. Дреер помолчал немного, сжимая и разжимая потеплевшие пальцы. — Бикслоу начал забывать недавние события. Он уже не помнит, о чем разговаривал с тобой во время твоего ночного дежурства. — Как же это… — глаза девушки расширились. — Но ведь он обещал подписать согласие на операцию! Сказал, что через неделю… — Через неделю? Да он не доживет. — Нет, — по щекам Люси вновь покатились слезы, но на сей раз не от лука. Она потрясенно уставилась перед собой. — Зачем ты пошла на дежурство? — Лаксус, скрипя сердцем, заставлял себя игнорировать её мокрые глаза. — Он сказал, что раз у меня дежурство один раз в неделю, то он дождется следующего… Что ему нравится наблюдать за мной. — Так, и ты уходила с ним на улицу. — Не совсем… — закрыла глаза Хартфелия. — На крышу. Дреер потер виски. — Я так и думал. Конечно, чего ещё ждать от шизофреника. Но ты-то здорова! Была, — недовольно вздохнул он. — Я хотела сделать то, что у тебя не получилось, — всхлипнула медсестра, глотая слезы вместе с кислой водой. — Но, наверное, дело не только в этом? — всё-таки смягчился мужчина. — Полагаю, тебе было любопытно узнать, каков Бикслоу из себя? — Но я так и не узнала. Я только тешила себя идиотской, эгоистической надеждой на то, что он поддастся на мои уговоры. И пациент из-за этого умирает! — Я положу его на операцию послезавтра. Уже не важно, кто будет оперировать, и не важно, что без согласия. И не кори себя… Бикслоу манипулировал твоим желанием, чтобы чаще видеть тебя. — Постой… Секундочку. Ты что-то знаешь? — выдохнула Люси. Лаксус прикусил язык. Вот до чего доводит излишняя мягкость. Он не хотел, чтобы Хартфелия знала о том, что он с самого начала был в курсе намерений шизофреника. — Я ведь психиатр, — мужчина изогнул бровь. — Мне положено догадываться о таких вещах. Люси была не в том состоянии, чтобы сомневаться в чьих-либо словах. Ей просто было жарко и хотелось спать. Не хотелось никаких воспоминаний о ночном разговоре на крыше. Она провела там почти всё время от заката до рассвета, и не чувствовала холода: так интересно было разговаривать с Бикслоу. Но потом, когда она вернулась, её ужасно морозило, трясло, поднялась температура… — Ты передай ему, что я заболела, — с легким волнением в голосе попросила медсестра. — Ладно. Как вернусь. А то только по гостям и хожу в последнее время… — Да? — с интересом подхватила Хартфелия. — Это по каким же таким гостям ты ходишь? — Вчера был у Штраус дома. Та, которая невеста Фрида, помнишь? — Ого, — ухмыльнулась она. — Да, меня Эльза познакомила с ней. Она просто замечательная! — Ммм… — неопределенно прокомментировал это заявление Дреер, про себя подумав, что Люси вообще ни про кого в жизни ничего плохого не говорила. А ещё, что Скарлетт его убьет, потому что он опять в её глазах будет жалким ничтожеством, не способным сдержать слово. У Лаксуса зазвонил телефон. Номер был неизвестный, и мужчина заколебался, думая, что это опять может быть отец, причем так не вовремя... Он скосил глаза на Хартфелию. Та смотрела на него с удивлением. Но он всё-таки решился. — Да? — Дреер. Ооо… Вспомнишь хирурга, вот он и появится. — Скарлетт? — в его тоне был исчерпывающий вопрос. Эльза позвонила ему сама, а это оч-чень странно. — Эльза? — не менее удивленно прозвенел голос Люси. — Это что, Люси? — послышалось из трубки. — Что с ней, её не было на работе! Неужто ты решил заняться делами родственников? — Так, подожди. Ты мне звонишь. Что-то случилось? — Да, Дреер случилось. Кое-что. Невероятное стечение обстоятельств. Не расскажешь, как тебе это удалось? — Что именно? — с раздражением уточнил врач. Голос в трубке был возмущенный: — Я нечаянно упомянула имя твоего пациента в разговоре с Мираджейн. Бикслоу, верно? И когда я ей сказала, что отказалась его оперировать без приказа, она взъелась на меня! Ты знал, что она с ним знакома? — Лично?.. — Дреер был озадачен и старался быстро придумать, как же всё это связано. По-видимому, судьба всё-таки обладала чувством юмора. — Представь себе, — едко отозвалась Скарлетт. — Но самое смешное, что как только я сказала, что это твой пациент, она буквально вынудила меня поклясться, что я его возьму. Так вот, Дреер, повторюсь, я не знаю, как ты это сделал, но я беру твоего пациента. Так что иди в мой кабинет со снимками МРТ, пока я не вспомнила, что ненавижу тебя. — Я сейчас не в больнице… — Тебе нужна эта операция или как?! — Ладно, Скарлетт, через полчаса. Эльза положила трубку. Мужчина лихорадочно соображал. Мираджейн знает Бикслоу и попросила Эльзу прооперировать его. Потому что это её хороший знакомый или потому что она, таким образом, показывает, что её отношение к Дрееру изменилось? Она, кажется, доверилась ему. Теперь Скарлетт и снимки МРТ… Была одна весомая проблема. На них нет никакой опухоли. Эльза, скорее всего, разъярится и теперь уж точно пошлет его к черту. Нужно убедить её, что операция необходима. Теперь Хартфелия… Люси внимательно наблюдала за ним во время его разговора. — Я расслышала только то, что тебе нужно ехать. Езжай. — Ты справишься одна? — с сомнением посмотрел на прикрывшую воспаленные глаза девушку. — Боже, Лакс, я «справлялась одна» семь лет. Как-нибудь уж и в этот раз… — Звони мне, если что-нибудь понадобится. Завтра ты сидишь дома, но послезавтра должна быть на работе. Мне потребуется вся твоя сила убеждения, чтобы положить Бикслоу на операционный стол. Люси не верила своим ушам. Но это было так приятно. — Ладно, — просто ответила она. — Дверь захлопни, когда будешь уходить. Спасибо, что зашел, — она сладко зевнула, кутаясь в одеяло. — Выздоравливай, — негромко ответил мужчина, глядя на неё пару мгновений, а потом поспешно срываясь с места. Всё, она в относительном порядке, он удостоверился. Нет больше повода для беспокойства. И всё же вид безмятежной больной Хартфелии вызывал в нем потребность проследить, чтобы у неё всё было хорошо. Но ему действительно нужно было идти.