Расходный материал

Иногда кажется, что для гения нет предела. Предела совершенству и предела извращенности ума. Просто прикончить её одним движением — какая банальность, право. Франкенштейн улыбается, разглядывая противника. Невпопад вспоминает слова молитвы: «плоть от плоти»... Немного отвратительно видеть, что он мог стать прородителем этого: пустышка, кукла, простейшее по сравнению с тем, над чем работал он сам. И всё же... Лёгкий интерес: что будет, если эту куклу разобрать и собрать заново — по собственным чертежам и на своё усмотрение? «Хорошая девочка, атакуй. Я рассмотрю тебя всю — с педантичностью хирурга, готового взяться за скальпель. Так ты даже начинаешь мне нравится, хорошая моя.» Франкенштейн не спешит: он изучает и сравнивает, не слишком стараясь уйти от её лобовых атак. Он даже немного тянет время пустыми разговорами. Жаль, что мастер серьёзен в своих намереньях — и именно сегодня, когда можно было даже сослаться на его человеколюбие... Мэри не понимает. Не понимает, что происходит, не понимает, что чувствует. Ощущение чего-то неправильного и давящего не позволяет до конца собраться с мыслями: мелкие промашки оборачиваются глупыми поражениями; каждая клеточка тела наливается свинцом, как только она приближается к своему загадочному противнику. Он раздражает её, поэтому, надо просто его убить — во что бы то ни стало. Она злится, упуская что-то важное, но постоянно цепляясь взглядом за его кривую усмешку, вместе с волной тяжелой ауры, взявшейся словно из ниоткуда, становящуюся оскалом. - Я был бы нежен, - шепчет Франкенштейн, держа её за талию и глядя в глаза. Она ещё жива, хотя ей недолго осталось. Никто ничего не почувствует, никто ничего не узнает — он возьмет немного её ДНК — ничего серьёзного, просто небольшое исследование, чтобы узнать, к чему пришел его нынешний последователь. Франкенштейн бы соврал, сказав, что ему жалко её: столько ошибок, допущенных по халатности, когда можно было бы сделать настоящее оружие, прекрасное чудовище... Сейчас же это лишь расходный материал - и только. Жаль, - безумно жаль! - что он обещал мастеру больше не заниматься своими исследованиями. Мэри уже не может сопротивляться. - Не знаю, кто тебя создал, - шепчет Франкенштейн, проводя губами по её шее. - Но я питаю к нему целую гамму неоднозначных чувств — от зависти, что он может делать такое до ненависти за то, как он это делает. Последнее, что она чувствует — его холодные губы, касающиеся её губ, горячее дыхание и мощную ауру человека, для которого банальное убийство — сродни милосердию. Тело, выскальзывая из рук, падает бесформенной кучей биологического материала. Франкенштей поправляет рубашку, откидывает, упавшие на лицо, пряди. - Жаль, - произносит он вслух, возвращая на привычное место в меру сдержанную усмешку. - Впрочем, я не тщеславен, и даже — что греха таить — не самолюбив. А с тем, кто над тобой поработал, мы ещё обсудим его промахи...