***
— Мистер Павус, — Криста перестала наносить грим и обернулась к Дориану, застывшему в дверях. — Вы ведь говорили с ним. — О ком ты, дорогая? — Мистер Прайд. Он придет? Импресарио нахмурился. Подойдя к ней, Дориан положил руки на плечи балерины и развернул ту к зеркалу. — Забудь о нем. Не дай себе споткнуться на пути к славе. Тысячи девушек мечтают оказаться на твоем месте, чтобы сидеть сейчас вот в этой гримерке. Но сегодня никто другой, а именно ты взойдешь на небосклон и озаришь мир своим безупречным сиянием. Дорогая, ты это заслужила. Распрямившись, Дориан подхватил загремевший телефон и в спешке покинул гримерную, на ходу раздавая распоряжения пробегающим мимо техникам и рабочим. Кристалия сидела, не двигаясь. Затем протянула руку к короне, стоявшей на специальной подставке у самого зеркала — последний штрих ее образа. Не отрывая взгляда от своего отражения, Лавеллан надела блестящий обруч — тиару из перьев и жемчуга. Королева лебедей, чистая, прекрасная. Слишком долго она шла к этому моменту, всю свою жизнь она мечтала оказаться тут, и старалась, училась и работала на износ. Конечно, она это заслужила.***
Солас сказал всем, что не придет, что у него появились срочные дела гораздо важнее этой единичной постановки. Знакомые за сценой приберегли для него место. Да и как он мог пропустить свою идеальную постановку? Поначалу было сложно перестать придирчиво выискивать недостатки, но действо постепенно поглотило его. Он смотрел, как и все остальные зрители в темном зале, на магию, которая происходила перед ним. На сказку, до которой можно было дотронуться — стоило пройти всего несколько метров и протянуть руку. Солас смотрел историю. Вместе с героями проходил через печаль и растерянность, понимал и сочувствовал их страху, их боли. Ее боль была физически ощутимой. Он смотрел и хотел, чтобы у принца получилось ее спасти — он желал ей спасения, совершенно позабыв, что сам ставил спектакль с трагическим финалом. Какая-то часть его надеялась, что произошло чудо, и конец мог бы, мог бы быть совершенно другим. Кульминация. Метания лебедя, преданной, обреченной на смерть, и горькое сознание вины. Принц извратил ее облик, он позволил себе обмануться и броситься в бездну вместо того, чтобы вознестись к идеалу и чистоте. Его ошибка стоит ей жизни. Оркестр подвел главную тему к финалу, музыка грохотала, как сердца всех, кто находился в зале — и им было страшно, было невероятно страшно и печально. Последний взмах крыльев — и колдун опускает ее, обессиленную. Неподвижную. Мертвую. И тревожные аккорды затихают, становясь всего лишь отголосками пережитой всем залом трагедии. Солас на секунду подумал, что она действительно умерла. Что он, отвергнув и покинув, убил ее на сцене в этот самый важный для нее день. День, решающий ее дальнейшую судьбу. Злой Гений подал Одетте руку, и она поднялась, легко и радостно, принимая также ладонь принца и выходя вместе с ними на поклон. Это было рождение звезды. Когда музыка подошла к концу, движения плавно замедлились. Восстанавливается сбитое дыхание и, кажется, что каждый стук трепещущего сердца слышен залу громче оркестровых труб. Солас не стал дожидаться оваций — сейчас меньше всего ему хотелось оглохнуть. Сделав над собой усилие, он оторвал взгляд от сцены, где Лавеллан кланялась зрителям, и устремился к выходу.***
Кристалии, конечно же, дарили цветы, но уж точно никогда она не получала их в подобных количествах. Вся гримерная оказалась заполнена пестрыми букетами, да так, что ступить было некуда. Без того долгий процесс переодевания и снятия грима стал сложнее в разы. Приходилось перепрыгивать тяжелые корзины, так как она просто не в силах была оттащить их в сторону и расчистить себе дорогу от зеркала до вешалки. Она вздрогнула, когда в дверь нетерпеливо постучали. «Крис, дорогуша, поторопись! Тебя заждались на приеме, а туда еще ехать!» О, нет. О приеме она совершенно забыла. Закутавшись в накидку, она перескочила через вазы и розовые кусты и поспешила открыть Дориану. Тот, увидев ее в гриме, продолжил говорить по телефону, но богатой мимикой выразил все свое негодование. Зажав трубку плечом, он помог ей распустить волосы, пока она смывала толстый слой пудры, а затем подавал ей одежду, убирая в чехол костюм из белых перьев. Закончив разговор, он взглянул на часы. — Если не выйдем сейчас же, ты — труп. Лавеллан уже закончила с макияжем, кивнула и внимательно посмотрела на свое отражение. Вышло естественно, почти незаметно, — и очень мило. Черные ресницы и большие голубые глаза. Она только отошла от зеркала, а Дориан уже подавал ей пальто. Завязывая пояс, Кристалия окинула взглядом цветочное море. — А это все... Тут останется? — «Это все» утром будет стоять на твоей лестничной площадке, – рассмеялся Дориан, выходя. — Предупреди соседей, чтобы лифт не занимали. Криста прикрыла дверь и заторопилась было следом. «Мисс Лавеллан!» — раздалось с другой стороны коридора. Каллен раскраснелся, так он спешил, нагоняя ее. Криста никогда не видела его таким растерянным. — Я понимаю, вы спешите, но вы... Ты была... В общем, — задыхаясь от слов, он подал ей букет белоснежных роз. Лавеллан и сама растерялась, но букет взяла. Обняла цветы бережно, словно боясь помять. — Вас... Вы с Дорианом ведь теперь на прием? Я тоже должен там быть, ради безопасности, и все такое... Могу я тебя сопровождать? — он обратил на нее взгляд, полный надежды. Криста улыбнулась. — Пожалуйста, Каллен. Я буду только рада.***
Спрятав руки в карманах, Солас стоял в ночной прохладе и терпеливо ждал, когда же откроется дверь. Наконец, она распахнулась. Дориан двигался быстро, на ходу доставая трубку и отвечая на очередной вызов. Вскоре за ним вышла и балерина, но не одна, а в сопровождении молодого мужчины. Солас тут же вцепился в нее взглядом. Она шла, осторожно сжимая в тонких руках букет — белоснежный, как ее светло-русые волосы в свете луны. Криста приветливо улыбалась, но не ему. Он также слышал голос того, другого, но не стал вслушиваться. Пока Дориан высматривал автомобиль, припаркованный неподалеку, Солас нагнал пару и резко разделил, вступив между ними так неожиданно и бесцеремонно, что Лавеллан отшатнулась. Подняв лицо, она вздрогнула и попятилась. Солас шагал к ней, не позволяя ускользнуть. Лавеллан вжалась в стену — отступать было некуда, и Солас замер, встав перед ней едва ли не вплотную, и горделиво задрав подбородок. Их с танцовщицей разделял один только белоснежный букет. И Криста не выдержала. Цветы хлестнули Соласа по лицу, и белые лепестки-ошметки посыпались на землю вокруг них. Закусив губу, чтобы не дать себе закричать, Лавеллан рыдала и била его по груди — сначала сильно, со всей обиды, а потом вымученно и слабо, потому что уже невероятно устала. — Ненавижу, ненавижу, ненавижу, — шептала балерина в какой-то агонии, а он стоял, как изваяние, и не двигался с места, принимая удар за ударом. Выждав еще немного, Солас перехватил ее запястья и без труда подавил сопротивление. Прижав ее тонкие руки к своей груди, он уткнулся лбом в ее лоб. Реальная Криста, — не ангел, сотканный из сказочного тумана, а теплая, нежная и любимая. Настоящая. Глядя ей в глаза, он сказал то, что хотел, но все это время не позволял себе произнести. — Будь моей. Лавеллан вцепилась в ворот его черного пальто, подтянув к себе и обхватила его шею, пока Солас целовал ее — нежно, долго и мучительно-желанно.***
Дориан наблюдал за парочкой издалека, облокотившись на крышу машины и слушая бесперебойный гул голосов по телефону. — ...Нет, знаете, она совершенно не в состоянии прибыть. Смертельно измучена. Переноси на среду. Что значит «не могу»? Уверен, лапочка, ты что-нибудь придумаешь. Салют! Он сбросил контакт, с улыбкой игнорируя исходящий из трубки крик, в тот самый момент, когда Каллен подошел к машине. — Разве не пора? — мрачно спросил он. — Куда? — Дориан наигранно вскинул брови и выдержал паузу. — Не волнуйся, нашу приму доведут до дома и без нашего пособничества. Вопрос лишь в том, до ее ли дома?.. Импресарио усмехнулся, усаживаясь за руль, но и не упустил возможности подмигнуть Каллену сквозь опущенное окно. — Может, тебя подвезти? — Спасибо, обойдусь. — Как пожелаешь, — Дориан смиренно повесил голову, но вскоре повеселел, поворачивая ключ до щелчка. Красный автомобиль завелся и тут же сорвался с места, скрываясь за поворотом. Каллен, пряча шею в вороте куртки, поплелся в противоположную сторону. Тонкие пальцы балерины подрагивали, проводя по гладкой голове. На ее светлых, почти белых распущенных волосах мелкими бриллиантами оседали снежинки.