«Каждое утро приводи в порядок свою планету».
Экзюпери, точнее Маленький Принц, был несомненно прав, не делай я этого ежедневно, уже через неделю, от меня не осталось бы и песчинки. Думаю, никому не нужно разжёвывать, что подразумевается «под своей планетой», лично для меня, это были рассудок и душа, которые вспарывали острыми ножами, вытряхивали содержимое и втаптывали в землю, как только моя голова прикасалась к подушке. Прошло больше полугода, а я всё так же мучительно скреплю зубами, в надежде заснуть, всё так же выпиваю горсть специальных препаратов, но раз за разом, стоит мне закрыть глаза, я вижу тебя... Твоё сияющее от счастья лицо, добрые глаза и эту противоречиво грустную улыбку. Мне порекомендовали сделать ремонт, спрятать Твои вещи, сменить планировку, выкинуть особенно острые для памяти предметы, и знаешь, услышав последнее, в первые секунды захотелось выкинуть себя. На счастье, я оставил эту затею, до поры до времени - сделав я это у врача, антидепрессантами бы не отделался. Ремонт всё-таки начался, но протекает он совсем не так, как хотел бы мсье психолог. Я начал с твоей комнаты, которую и комнатой не назовёшь. Помнится, одним утром, Ты пожелал иметь собственный кабинет, где Тебя не будут тревожить звуки моей болтовни, где сможешь предаться своим полётам мыслей и фантазий целиком и полностью. Так, из маленького чулана, где хранилось непонятно что, вышел кабинет, где, кстати, хлама не поубавилось... Хлама... Я был так доволен, когда Ты сгрёб все свои листочки, тетради, книги, альбомы, сотню ручек и карандашей в одно место, больше не приходилось убирать их с тумбочки и постели. А сейчас - я убирал бы каждый листик, прикладывал бы маленький пергамент, лишь бы Ты не грустил, из-за того, что в очередной раз уронил жирный кусок ветчины за завтраком, прямиком на папку с эскизами... Вторую неделю я засыпаю на этом «хламе», около кровати уже семь коробок, а с другой стороны - куча воспоминаний ещё на семь. Вся Твоя жизнь, Есенин, уместилась в четырнадцать коробок, которые, кстати, все вместе весят как трое, таких же, как Ты. Трое... А мне бы одного, всего одного... Ты много писал - прости, что читаю черновики, это против правил, знаю. До того момента, пока я не затеял ремонт, каждый день был мне предоставлен только самому себе и горю, а теперь я могу беседовать с Тобой ночи напролёт. Вот Ты описываешь поездку на поезде, удивительно, как обшарпанный плацкарт смог стать столь уютным. «Двое суток, удивительные двое суток, которые я проведу прислонившись щекой к окну, за которым, километр за километром, протекают поля, деревушки, окраины мегаполисов и всё то, что отделено от простых обывателей, дабы не беспокоить мелодичным «Тук-тук-тук». Солнце заходит и отражается от окна напротив, попадает в гранённый стакан и украшает маленький столик янтарными лучиками... Удивительно, но они, в свою очередь, перекатываются с каждым ударом колёс и ползут на белую простыню уже разложенной постели...». Я тогда так негодовал, когда стакан с чаем свалился прямиком на моё место, заставил проводницу искать запасное бельё и салфетку на стол. Оказывается, лучики... Ты видел детали, только их, и мало очевидного, задавал много вопросов, однако совсем не банальные, часто молчал и "улетал" далеко-далеко. Летал... Но в тот раз почему-то не захотел - как и всегда стремился сесть у окошка в поезде - был только плацкарт, все купе раскуплены... А я не позволил, ведь слишком небезопасно, неудобно и дёшево для Тебя. Шесть часов, и Ты был бы дома, позвонил бы, спустившись с трапа самолёта, так как, разумеется, потерялся бы в этом огромном аэропорту. Но мне позвонили раньше. Через пять часов. Этот металлический голос, наверняка говорящий эти ядовитые предложение не впервой: «Не убивайтесь...», «Это случается...», «Жизнь продолжается...», «Лучшее место...», «Всё случилось мгновенно...», а потом цифры, которые якобы должны были успокоить, что-то вроде Вы не один такой, ещё несколько десятков телефонов зазвонили, не сообщив о посадке. Пустота. Антуан де Сент-Экзюпери «Маленький принц», паспорт и крошечная сумка с вещами. Вот и всё. В сотый раз перечитывая бархатную книгу, которую Ты заботливо положил в кармашек кресла, перед тем как заснуть, я всё больше надеюсь, что Ты там, свернувшись калачиком лежишь и ждёшь спасателей. Что ты просто заплутал, потерялся, но обязательно ждёшь и задаёшься странными вопросами, например, почему в пустыне возникают оазисы. Это правда. Я уверен. По лбу прошёл ветерок. Рассыпанные по простыне листы тихо зашуршали, а лёгкая занавеска коснулась кончика большого пальца ноги. Сентябрьская прохлада дышала в окно, ещё тёплая, с запахом чего-то жжённого. - Я здесь. - Есенин... Есенин, не стой босыми ногами на полу, простудишься! - Тише, пожалуйста, тише..., - подойдя ко мне, Он присел на краешек кровати и смотрел в темноту. - Ложись, уже поздно, хватит бродить... - Много работы... Я принёс воды, снова покрылся холодной испариной. - Есенин? - Так станет легче, правда, - Его пальцы коснулись закрытых век, на них были капельки, потом прошлись по спине и волосам, стало лучше. - Спасибо. - Я пойду, а Ты спи. - Куда ты? - глаза изо всех сил пытались открыться. - Вдохновение... Темнота. За окном шёл дождь, а комната наполнилась запахом мокрого асфальта и первыми нотками прохладной осени. На тумбочке, шелестя листами, лежала раскрытая книга.«Ночью, когда ты будешь смотреть на небо, ты увидишь мою звезду, ту, на которой я живу, на которой я смеюсь. И ты услышишь, что все звёзды смеются. У тебя будут звёзды, которые умеют смеяться!».