memoria

– Вы будете самой прекрасной невестой, моя госпожа, – без умолку говорит Ксифенг. – Я уверена, что ваш жених влюбится в вас сразу же, как только увидит! Гьекуэн смеется, прикрывая тонкие губы ладошкой, – так ее учили кормилицы, остававшиеся с ней долгие годы. Будь прекрасна, словно цветок, и столь же непорочна и чиста, как его нежные лепестки. Прячь свое лицо, будь загадкой и смотри украдкой, смотри из-под трепещущих ресниц. Смотри и очаровывай. А Гьекуэн может очаровать любого даже без всяких там глупых советов опытных женщин. Таких девушек как она очень мало: неиспорченных, чистых, с нежной душой, добрым сердцем и робким взглядом. У прекрасной Гьекуэн глаза ее бабушки, глаза цвета чистого весеннего неба – так говорит старая ведьма Мингю, рассказывающая вечерами всякие небылицы и городские слухи. Никто не знает, сколько точно Мингю лет, однако ее сторонятся, к ее советам прислушиваются и ей боятся перечить. У Гьекуэн мягкие недлинные иссиня-черные волосы и жемчужная нежная кожа. Улыбка ее чарующа и невозможно сопротивляться ее магии. Тонкими пальчиками Гьекуэн перебирает шелковистые прядки своих иссиня-черных волос. Она не скрывает волнения, но Ксифенг не видит выражения ее лица. – Будьте сильной, госпожа, – предупреждает служанка, небрежно смахивая пыль со столика, – путь будет долог и труден, а того, с кем вы сможете поговорить, возможно, не будет. Вы будете одиноки. – Да, я знаю, – лопочет своим нежным голоском Гьекуэн, словно певчая птичка. – В пути вы смертельно устанете, но будьте сильной, госпожа, – продолжает служанка, даже не слушая Гьекуэн. – Я буду верить в вас. Буду молить богов послать вам много наследников для продолжения императорской династии Рен. Гьекуэн ничего не отвечает. Она совсем юная, еще неопытная девушка, но уже должна стать женой некоего молодого принца, который без жены не сможет принять титул императора. Гьекуэн боится этой свадьбы, боится будущего мужа – к слову, которого она совсем не видела, – но еще сильнее боится отказать отцу, разозлить его. Отец Гьекуэн не предлагает, не уговаривает, а приходит и говорит нежной дочери: – Ты выйдешь замуж. И это не обсуждается. Слова ее отца вообще никогда не обсуждаются. Ему принадлежит всего одна крохотная провинция на юге, но он чувствует себя здесь полноправным хозяином. Жадному человеку всегда хочется больше, чем есть, чем дозволено. А отцу Гьекуэн хотелось расширить связи, хотелось быть ближе к императору, хотелось, чтобы с его мнением считались, и вот однажды – о, удача! – приходят вести о том, что его дочурка может стать женой императора. Какие этот брак откроет возможности, какие получит земли этот холодный человек, которого Гьекуэн боится называть по имени. Даже скупое, еле слышное «отец» почти никогда не срывается с уст девушки. – Я не думаю, – продолжает болтливая служанка, – что остальные девушки, которые прибудут в столицу, будут столь же прекрасны. Никто не сможет соперничать с вашей красотой. Но красота – это еще не все, хочется возразить Гьекуэн. Но девушка лишь молчит, ведь столько лет нянечки говорили: женщина должна молчать, даже если ей есть что сказать. В мире Гьекуэн красота и вправду ничего не решает. Где же честь, где отвага и сочувствие? Где все те чудесные качества, о которых рассказывают мудрецы? «Оружие мужчины – меч, оружие женщины – красота, – говорила ее покойная матушка, – а перед женской красотой любая сталь окажется бесполезной. Помни это, Гьекуэн». Мать учила Гьекуэн, что красота важна, служанки и нянечки твердили: красота спасет тебя, а сама Гьекуэн лишь вздыхала, глядя в зеркало. Просто глупая кукла, которая ничего, кроме как улыбаться, не умеет, думала она с горькой улыбкой. Ксифенг говорит что-то еще, пока Гьекуэн, погруженная в мысли, смотрит в окно. «Уже завтра», – крутится в голове ненавязчивая мысль в голове прекрасной девушки. Она вроде и должна радоваться тому, что покинет дом, где строгий, холодный отец, где каменные стены удерживают Гьекуэн, где она просто дочь своего отца. Гьекуэн должна быть счастливой от мысли, что сможет вырваться отсюда, что ей дали шанс стать женой не кого-то, а самого императора. Ее жизнь может измениться. Но Гьекуэн почему-то думает, что она просто сменит место, называемое домом. Это место, где она родилась, где она выросла и где ее научили говорить так, чтобы было не стыдно при дворе. Но здесь холодная опочивальня с каменными стенами, в которых зимой, когда растапливают камины, тепло бежит, словно кровь в жилах. Однако даже зимой Гьекуэн не удается согреться. – Ну, что-то мы с вами заболтались, – наконец говорит Ксифенг, – а вам ведь давно пора спать. Спокойной ночи, госпожа. Ксифенг с улыбкой семенит к двери, размахивая пыльной тряпкой. Гьекуэн оборачивается к служанке, когда та приоткрывает тяжелую дверь, и говорит: – Я буду скучать по тебе, Ксифенг. – Я тоже, госпожа, – произносит служанка, улыбаясь еще шире, и уходит. Гьекуэн грустно улыбается, понимая, что и вправду будет скучать по этому месту. и тоска ее будет и по молчаливому отцу, и по болтливой Ксифенг, и по сплетням старой Мингю, и по своей холодной опочивальне. – Кто-нибудь, – шепчет Гьекуэн, оседая на пол, – спасите меня от такой судьбы. *** С утра идет дождь, и Гьекуэн сильнее натягивает одежду, пряча в ней свое лицо, словно не хочет подставляться под холодные капли. На самом деле Гьекуэн прячет покрасневшие глаза. Покраснели они из-за слез, пролитых не ночью, а сегодня на рассвете, ведь отец так и не пришел проститься. Гьекуэн оборачивается и смотрит на массивные каменные стены. Ей хочется заметить хотя бы фигуру отца, прячущегося в окне – Гьекуэн не надеется уже, что он выйдет к ней, – но там пусто, а окна в его опочивальне занавешены. – В путь! – кричит какой-то мужчина, и Гьекуэн вздрагивает, когда ее кобыла дергается с места слишком резко. Девушка похлопывает кобылу по мокрой шерсти на шее и тихо шепчет ей: – Наш путь будет длинным. Кобыла фыркает, словно понимает ее, и Гьекуэн улыбается уголками губ. Улыбается измученно и сломлено, а ведь это только первый день ее пути. *** Шел пятый день пути, а Гьекуэн, казалось, даже не замечала того, как ноет ее тело при каждом движении. Она пожелала весь путь ехать верхом на той белоснежно-белой кобыле, которую, у слову, прозвали Мафен, то есть «беда». Кобыла была своенравная, гордая, не всегда была ласковой, но слушалась Гьекуэн. Два дня назад к ним присоединился странный высокий юноша, который, оказалось, тоже направлялся в столицу. Он назвался Тао и сказал, что он – странствующий музыкант. Гьекуэн с интересом – и, конечно же, тайком – рассматривала юношу, у которого с собой даже не было музыкального инструмента. Еще никогда Гьекуэн не видела у мужчин таких длинных волос. Темные, густые, они были заплетены в хвост. Глаза свои он иногда прикрывал шляпой, говорил, что это привычка. Его конь, худющий и страшный, был угольно-черным, но с добрыми глазами. Тао был высоким. Выше любого мужчины, находящегося в их небольшом отряде. Лицо у него было красивым, серьезным в нужные моменты, но Гьекуэн замечала, что Тао больше смеется и улыбается так по-доброму, так ласково. И от этой улыбки – пусть улыбались и не ей – на душе у Гьекуэн становилась так хорошо и спокойно, что на секунду она забывала о том, куда направляется. Почти сразу же она одергивала себя и отворачивалась. Она вместе с еще четырьмя девушками, отобранными советниками для принца, прибудет в столицу, где и решится судьба каждой девушки. Кто-то станет женой императора, а кто-то отправится с позором домой. И Гьекуэн боялась и того и другого столь сильно, что по ночам в своих кошмарах она видела холодное лицо отца и фигуру грозного императора, скрытого в тени. – Вы очень красивая девушка, – говорит как-то Тао, когда никого нет поблизости, и присаживается на траву рядом с Гьекуэн. – Благодарю, – произносит Гьекуэн, предательски краснея. Сотни раз ей говорили служанки об ее красоте, но впервые она это слышала от красивого молодого мужчины. Тао смотрит пристально, не отводя глаз от румяного лица девушки, и продолжает: – Я слышал, зачем вы едете в столицу. Страшно, наверное. – Не без этого, – Гьекуэн сама поражается тому, как спокойно говорит с мужчиной. – Сбежать не думали? – не стесняясь, прямо спрашивает Тао. – Это ничего не решит, – произносит Гьекуэн, грустно улыбаясь. – А если я вас украду? – Я бы не простила себе, если бы такой хороший человек погиб из-за такой глупости. – Ну а все-таки, – не унимается Тао, – вы бы пошли, если бы я позвал? Гьекуэн смотрит в темные глаза Тао и хочет взять его за руки и прошептать: «Да! Да! Я ушла бы. Куда угодно ушла бы, лишь бы уйти, лишь бы избежать того, что уготовано», но она вспоминает ледяные глаза отца, холодную опочивальню и обнимает себя за плечи. – Эй, Тао, иди сюда! Хоть сегодня-то, но ты обязан спеть нам, – кричит кто-то, когда Гьекуэн наконец решается что-то сказать. Девушка опускает взгляд на свои руки, борясь с желанием заглянуть Тао в глаза. – Кажется, вас зовут, – произносит она, подавив желание сказать «я уйду с вами куда угодно». – Кажется, да, – говорит Тао, не отводя взгляда от лица Гьекуэн. – Вам нужно идти. – А вам – ответить. Гьекуэн улыбается настойчивости Тао и поднимается с земли. – Ответ мой не важен, – произносит она. – Такая как я не стоит ваших жизни и свободы. Оставьте эти мысли. Гьекуэн уходит, а Тао усмехается. На седьмой день Гьекуэн чувствовала, что столица близко, что осталось совсем чуть-чуть. «Я не могу, не могу», – почти задыхается Гьекуэн, чувствуя, что внутри все холодеет. Она смотрит на свою кобылу и чуть-чуть отпускает поводья. Пускай она погибнет, пускай, пускай, пускай. Она не сможет больше не так, не сможет справиться с этим страхом. Кобыла ведет ухом, ощущая, что седок отпускает поводья. Все скажут, что прекрасная Гьекуэн не справилась со своенравной лошадью, что погибла, когда ее кобыла сорвалась с места в бешеный галоп. Гьекуэн закрывает глаза, представляя, как отец, узнав вести о смерти дочери, не опечалится и даже не выйдет в последний раз взглянуть на ее тело. Гьекуэн сглатывает. Она готова. Тонкие руки Гьекуэн накрывает широкая ладонь Тао. Девушка поднимает на него растерянный взгляд, пытаясь не расплакаться, и видит, что на серьезном лице Тао нет привычной теплой улыбки. – Не стоит, – говорит он. – Вы сами говорили, что это ничего не решит. – Мне страшно, – шепчет Гьекуэн губами. – Идем со мной, пока не поздно. – Не могу, – срываются роковые слова с ее губ. Тао убирает свою теплую ладонь и улыбается. – Думаю, что здесь я покину вас, – громко говорит он всем, а не только Гьекуэн. Гьекуэн чувствует, что от этих слов внутри все сжимается и хочется закричать, завопить это спасительное «не уходи». Но девушка лишь улыбается и произносит: – Счастливого пути. *** Столько красивых девушек, столько фальшивых улыбок и поддельных эмоций – так Гьекуэн хочется описать остальных четырех девушек. С ней они даже не разговаривают. Ее отец владеет всего лишь маленькой провинцией, что с нее взять? Маленькая выскочка, слишком далекая от высшего общества всей империи. Но из разговоров – Гьекуэн не подслушивала, просто так получилось – она узнает, что все они давно прибыли сюда. Кто неделю назад, кто две, кто три. Она высокая длинноволосая девушка долго причитала: «Я приехала самая первая, но до сих пор не видела принца! Что они там о себе думают?» Гьекуэн лишь вздыхала, стараясь не смотреть на девушек, с которыми теперь делила одну просторную опочивальню. Во дворце тепло – неудивительно, сейчас же лето. Но она все равно чувствует себя неуютно. Что-то мешает, чего-то не хватает. Гьекуэн вспоминает Тао. Вспоминает его улыбку и не забывает напоминать себе, что ей нельзя было пойти с ним. В опочивальню входит маленький толстый мужчина и говорит: – Принц Хакутоку с братом, девушки. Девушки сразу же подскакивают – лишь Гьекуэн поднимается, словно неживая – и натягивают на лица широкие улыбки. Все пятеро склоняют голову и поднимают лишь тогда, когда знакомый голос говорит: – Поднимите головы. Гьекуэн поднимает голову и встречается взглядом улыбающимся с высоким юношей с длинными темными волосами. – Тао, – еле слышно шепчет она.