Как летом вздыхает небо

Вот в этом палаццо жила Дездемона... Все это неправда, но стыдно смеяться. Смотри, как стоят за колонной колонна Вот в этом палаццо. Вдали затихает вечерняя Пьяцца, Беззвучно вращается свод небосклона, Расшитый звездами, как шапка паяца. Минувшее - мальчик, упавший с балкона... Того, что настанет, не нужно касаться... Быть может, и правда - жила Дездемона Вот в этом палаццо?.. В.Ф.Ходасевич

Когда Джотто Примо выбирался в город, он всегда слышал ту самую песню, исполняемую под игру mandolino. Чей-то тихий, далекий голос доносился ветром и почти не тянул «Sul mare luccica l’astro d’argento», и мужчина знал о счастье этой земли. Он любил Италию так, как никогда бы не смог чужестранец – он сам родился в Японии, в которой после и погиб, но пока дышал пылью узких каменных улочек и пропитывался медовым солнцем. Италия была страной сказки, возможно, той самой, в которую они поверили вместе с Симоном. «Виджеленте» - звучало на их устах и разносилось над этой землей. Вонгола не рождалась в утробе мафии, эта семья должна была защищать. Джотто Примо не испытывал к Рикардо ненависти, пусть даже тот ступил на кровавый путь. Первый всего больше жалел, что за Вторым пошла и вся семья. «Встает солнце», - тихо подпевал он блуждающему до полуночи голосу и думал, поглядывая в безбрежную синеву над собой, думал о долге и жизни, о будущем, о ноше, о Десятом. И никто кроме него не знал, что гиперинтуиция – не интуиция на самом деле, а настоящее провидение. Именно оно помогло молодому мужчине жить без сожалений и знать, быть уверенным, что когда-нибудь родится Савада Тсунаеши. Этот маленький рыжий мальчик, после с выгоревшими на солнце волосами и с тонкой змейкой цепочки на кольцах, будет для Джотто не потомком, а чем-то большим. Как правая рука Бога всегда карает, а левая – милует, так Савада Тсунаеши станет вторым истинным боссом Вонголы. Вторым Виджеленте. Оттого Примо не боялся уходить и никогда не оглядывался, он не осуждал поколений, не тяготился кровью, не влезал в распри, он ждал. Тсунаеши родился и продолжил его дело. Наверное, Джотто Примо в тайне боготворил маленького японского мальчика, такого же итальянца, каким был он сам при жизни, он боготворил его потому, что считал своим сыном. Кровное родство – ничто по сравнению с духовным. Эта мысль родилась в его голове, под золотистым – как солнце, как летний жаркий песок, как мед и лимоны – ореолом волос, и Джотто улыбнулся. Он продолжал что-то мурлыкать беззвучно, смотреть ввысь и ждать Тсунаеши. Юни пекла вкусное рассыпчатое печенье, после угощая всех на собрании, (картинка будто из какого-то воспоминания, думал Тсуна), гулял прекрасный аромат свежего терпкого чая, и молодая семья сидела на лоджии. Савада неспешно, не забывая прикрывать глаза, допил горячую эссенцию горного воздуха, зноя и вековой сухой земли – так он ощущал этот чай – и выпрямился. На легком плетеном стульчике он все еще походил на подростка, он заглянул в глаза каждому человеку их маленького собрания, их новой Виджеленте. Юни, Дино, Бьякуран, Энма, Емитцу. Молодой мужчина выдохнул и придвинул документы к себе: «Клятвой, скрепленной омертой, кровью и общей идеей, Мы, Виджеленте…» Кроме них и Хранителей семей Джинглио Неро, Вонголы и бывших Аркобалено никто об «охранниках» (на итальянском это звучало как «вихиланте») не знал. Альянс, наверное, постарался бы уничтожить подобный самопровозглашенный и внешне неправдоподобный союз, ведь мафия не имеет целью защищать. Но сегодня было пятое августа, и каждый из них, шестерых, принимал на свои плечи этот груз. Будто шесть Атлантов, на чьих плечах оседает тяжелое Небо, они стоят под бременем заботы, будто по шести частям света. Пятое августа стало особенным днем для семьи. В Мессине устроили штаб, и с тех пор Савада каждый раз задумывался, как бы отреагировал дон Тимотео, узнай он, чем заняты «детишки» ныне. И однажды, совершенно неожиданно для Тсуны, после одного из собраний Виджеленте, на котором решили отдать одну из местных семей на растерзание Виндиче, Савада услышал тихую песню. «Солнце встает», - баюкал призрачный теплый голос, и мужчина поежился: его словно кто-то огладил по спине и тихо зашептал на ухо. «Солнце встает». Он в свете давящего солнечного марева встретил Джотто. Словно отраженные зеркалом времени, они стояли друг против друга – две капли одной и той же воды, два одинаковых луча, два чистых пламени. Словно крайности звездного спектра – один золотой, а другой рыжий – они смотрели в глаза близнеца и молчали. - Я был уверен, что такой день придет, - Первый улыбнулся, и Тсуна только лишь кивнул. – Я ждал и хранил эту Память для наших потомков. Теперь вы сами творите историю, но не Вонголы, а той семьи, которая жила изначально. Возможно, что видимся мы в последний раз, ведь с этого дня мне действительно нечего дать тебе. Все, что создано кровью и сталью, что, в итоге, обернется в ржавый прах, вы разрушили и создали вновь. Твоя Вонгола и твоя Виджеленте, кольца, друзья, семья, пламя и законы – теперь все твое. Исконно сотворено, а не перенято у нас. – Тсунаеши вдруг зарделся и поджал губы. Джотто, о чем-то догадавшись, улыбнулся. – Не думай, что мы жалеем. Мы счастливы. Я верю, что в этот раз все у нас получится. Дечимо опустил низко голову, сведя брови и сжав слегка кулаки. Его с недавних пор мучила еще одна мысль, и вот сейчас он мог спросить о ней. - Когда-то я думал, что в будущем обязательно появится человек, похожий на Второго: он всегда будет жесток и кровожаден, настойчив, аморален, яростен. У него руки будут в желтом пламени Ярости и винные горькие глаза. Я и сейчас так думаю. – Джотто склонил голову к плечу, и лицо его стало печальным, тоскливым. – Когда мы сражались за Кольца – то было наше первое настоящее сражение, ведь Мукуро теперь часть семьи – я знал, что таким человеком станет Занзас. Тогда я говорил себе: я никогда, никогда его не прощу. За то, что сделал он, я буду вечно хоронить его во льдах. Но в альтернативном будущем Вария, возможно, спасла нашу семью. Сейчас таким человеком Ярости для меня видится каждый, кто стремится к власти только ради власти, ради крови, ради тьмы. И если когда-нибудь наши дети или внуки, или правнуки решат свернуть с намеченного пути, как Рикардо, я говорил тебе, я уничтожу Вонголу. Если такую семью, защищающую, истинную, нельзя создать, то мы будем последними. Джотто выдохнул горячую, словно звездный свет, струю воздуха. В молодости он вместе с друзьями верил в справедливость и истину и пытался донести подобное миру. Только сейчас он понял что его вера и вера Тсунаеши – разные. Тсунаеши сильнее. - Бьякуран предложил мне поговорить с Занзасом. Независимый отряд убийц, когда и где бы он ни был, остается нашей сильнейшей опорой. Вария изменилась, и, как был уверен Джессо, сейчас она – часть Вонголы более чем когда-либо. Возможно, сделав такого вот человека с пламенем Ярости и горькими глазами вторым сердцем той семьи, которая еще не отчаялась и не канула во тьму, мы не будем обречены. Как будто спасши одного Второго, пусть Занзас сейчас и изменился, и каждого, кто верен ему, мы спасем и себя. Ветер шелестел легкими каплями апельсиновой жимолости, чей трепет и аромат звучал на сползающих в закат улицах. Кроме двух молодых итальянцев никого здесь не было, и никто уже не пел беззвучного гимна солнцу. «Провидение», - вспомнил Примо, и улыбнулся. То была особенная улыбка – незнакомая, яркая и скупая, какую дарит человек знающий тому, кому еще предстоит узнать. Даже если и нет, хотя блондин был уверен, что прав на счет интуиции и ее истинной сущности, теперь он знал, что провидение за плечом Савады. Оно внимательно наблюдает и дает свои подсказки. Теперь он знал и то, что Вонгола не исчезнет и не будет уничтожена. Дечимо сможет. - Отличная идея. – Джотто, пробежавшись длинными пальцами по теплым волосам, блеснув обыкновенной голубизной глаз, осторожно коснулся тсуниной груди. Там, где бьется вот это сердце, куется что-то доселе невиданное. Надежда жива. – Конечно же мы, старое Первое поколение, хотели бы такого исхода. Думаю, это ответ на вопрос, что мучил меня более четырех веков. Grazie. Губы Савады чуть-чуть дрогнули, и Тсуна сжал чужие пальцы на своей груди. Он прямо смотрел в глаза своего предка и друга. - Non ringraziare me. – Итальянец говорил с итальянцем. Одна к пяти – столько было этой горячей крови в нем, маленьком мафиози из Японии, как называл его Джессо. Но, бесспорно, он был сыном сицилийской земли. – Мы еще встретимся, обещаю. Примо качнул головой всего раз, и жест был похож больше на жест сомнения, нежели прощания, и медленно растаял в гуле тяжелого предзакатного воздуха. Савада на мгновение прикрыл лицо рукой, а после продолжил свой путь. Он всегда старался быть лучшим для своих друзей, своей семьи. Скоро же круг близких пополнится. Звучали струны. Воля Колец, конечно, слышала их пение еще хуже, чем Десятое поколение. Но с двенадцатого века все в Италии знали эту песню, и слышать ее было явлением необязательным для самого ее существования. Простого гуляния ветра под палящим светом солнца было вполне достаточно, чтобы каждый, кто чуток сердцем, мог подхватить тихое «Солнце встает». Следующее десятилетие станет временем глубоких перемен. В аэропорту людей было как бисера. И все бусины смеялись разными цветами и совершенно по-особенному блестели-улыбались. Тсунаеши, изредка сверкая глазами встречным малышам или дамам, а один раз и молодому парню, отслеживал взглядом знакомую спину. Невысокий темноволосый человек даже в толпе умудрялся двигаться настолько плавно и быстро, что (почти) всемогущий Дечимо едва поспевал за ним. Фонг замер, а после резко с улыбкой повернулся. Коротко кивнул Саваде и продолжил путь, только уже помедленнее, хотя все так же текуче. Иногда рыжий жалел, что лет в шесть, вместо того, чтобы пугаться всяких чихуахуа, не пошел в какой-нибудь клуб единоборств. К его нынешнему положению это наверняка был бы неплохой бонус, да и репетитор, единственный за всю его жизнь и воспитывающий его до сих пор, не был бы столь жесток и кровожаден при их первой встрече. На уровне бессознательного Савада уже знал, почему бывший Аркобалено Урагана здесь. Как любил повторять один знакомый Тсуны из детства: «На каждый вопрос есть один ответ: это любовь!» Конечно, Савада и тогда и теперь на это лишь насмешливо улыбается. Но ситуация с Фонгом грозит вылиться в нечто настолько же фееричное, насколько и забавное. - Знаешь, - Тсуна уже давно обращался ко всем Аркобалено на ты, - иногда я думаю, что если бы Хибари умел улыбаться, то был бы похож на твоего сына. – Они медленно брели по тротуару, отдаляясь от огромного здания аэропорта. Улыбка брюнета стала какой-то иной. – А иногда у меня от тебя мурашки по коже. И это не есть хорошо. Китаец лишь таинственно промолчал в ответ. Савада вздохнул, посмотрел на безбрежную голубую пастель поверх зданий и после тихо поинтересовался: - Как дела у И-Пин? - Все хорошо, молодой Вонгола. – Мужчина мимолетно посмотрел на своего собеседника: у него были темные карие глаза, теплые и бархатные. Тсунаеши нравился их взгляд. Но сейчас, зная будущее на пару часов вперед и причину появления этого красивого, добродушного мужчины на острове, Савада размышлял. Когда-то давно Фонг испытывал почти нежную любовь к Реборну, настолько давно, что кроме как с улыбкой Дечимо и думать об этом не мог. Сейчас, отгоняя навязчивое «феерично» в мыслях, Тсуна понимал, насколько все плачевно. Одно дело, когда влюблен в пару твердолобых самодовольных мужчин, другое – когда в скрытную, даже закрытую девушку. Из всей семерки Проклятых младенцев именно Вайпер вызывала у Савады больше всего противоречивых ощущений: сильная, но пугливая, двойственная, старающаяся казаться мужчиной, жадная, заносчивая. Мукуро и Хром были частью одного существа, которому Дечимо иногда давал обобщенное имя «Хранитель Тумана», мужчина и женщина. Только то, что делали эти двое, Маммон воплощала в одной лишь себе – женщина, (он был уверен, что красивая как лунный цветок), с характером, похожим на мужчину. И когда Фонг сражался с ней, Тсуне постоянно казалось, что красная вспышка – китаец был известен как быстрейший Аркобалено и не уставал оправдывать это звание – обязательно зажжет своим алым пламенем и темную мантию иллюзионистки. А еще он знал, он был в этом уверен как и в своих чувствах к Реборну или Хибари, что выступать против Вайпера Фонгу было тяжелее всего. Любовь обязывает его быть мягким, а возлюбленная – жестоким. И, пожалуй, Тсунаеши понимал мужчину: хочется держать в своих сильных широких ладонях маленькие женские руки, чтобы беречь их обладательницу от каждой опасности и беды, а эти ручки кладут, неумолимо и жестко, тебе на щеку пощечину за пощечиной. Мастера ста восьми техник можно было только пожалеть, ведь каждая из его техник – пыль под ногами, когда женщина хочет быть жестокой. - Отпустил бы ты ее, Фонг. Аркобалено, всегда завораживающий рыжего мальчишку своем светлым, тонким и несгибаемым изяществом, казался сейчас хрупким, как ножка хрустального бокала. Сломать можно одним неосторожным рывком. Темноволосый мужчина, на пару минут опустив подбородок, только медленно отрицательно кивнул. Ни за что он ее не отпустит, только не ее. (Иногда мужчине хотелось, чтобы жадность Вайпера распространялась и на него – как бы он сжимал девушку в руках, как бы смотрел в лицо! Так не смотрят, ведь можно обжечься!) Тсунаеши вздохнул, запрокинул рыжую голову. Воздух сегодня был тяжелым для легких. - Не хочешь прогуляться со мной до одного места? Уверен, тебе понравится: тихий оливковый сад с землей, подобной смоле, и небольшими деревянными лавочками. Иногда там бегают дети и поют бродячие музыканты. Но кое-что подсказывает мне, что сегодня там никто не помешает нашему с тобой разговору. – Кроме как кивнуть в согласии брюнету ничего не оставалось. Даже ему, не глупцу, не импульсивному и сильному, требовался кто-то не менее могущественный рядом, способный и услышать, и понять, и поддержать. По правде сказать, в Вонголе многие создавали семьи и пары. Едва ли чувства зависят от усердия или попыток их создать из ничего – совсем немногим удается подобное – но любить человека, с которым ты связан чем-то большим, возможной работой, взглядами, такого человека любить легче. Ямамото Такеши любил Гокудеру Хаято. Тсуне было довольно забавно и волнительно наблюдать за этой ничего не подозревающей парочкой. Ничего не подозревающей о том, что же их ждет. Сам Вонгола мог с уверенностью сказать, что когда-нибудь эти двое взорвут их маленький общий мафиозный домик, выясняя отношения и в итоге занимаясь чем-то непристойным на каждой существующей поверхности. Так-то. Сам Тсунаеши не мог позволить себе ничего подобного. Сверх того, он должен был быть очень осторожным, не забывая, чем все может обернуться для Десятого поколения. В мире мафии ты либо лучший помощник, либо препятствие. Сегодня Саваду рвут на британский флаг в попытке затащить под венец, а завтра – втихомолку травят или душат, или топят только потому, что он женился не на той. Уже некоторое время Тсуна серьезно задумывался о том, чтобы, наконец, выбрать себе женщину: если у него будет ребенок, а лучше несколько, он хоть немного, но обезопасит своих. И будет, конечно же, счастливым отцом. Он допускал мысль, что его Реборн и его Хибари попытаются ее убить. Но если он поклянется им, что не будет с ней спать и даже видеться, то все, скорее всего, обойдется. По крайней мере, он хотел бы держать на руках пару карапузов с фамильными серыми глазами или черным, как смоль, непослушным ежиком волос. Тсуна опустил голову, задумчиво улыбаясь. Они с Фонгом уселись на старую деревянную лавочку, и рыжий запрокинул голову. В его зрачках теплилось ленивое благодатное небо. - Сложнее всего добиваться взаимности у того, кому любовь не нужна. Если чувства – помеха, от них стремятся избавиться. – Дечимо поджал губы и после недолгого, мерного молчания, продолжил, - Могу сказать также, что как советник в делах сердечных я довольно старомоден и посредственен. Сам даже не знаю, к чему приду в итоге своих душевных излияний. Ты же знаешь. Фонг коротко кивнул, его ноги твердо стояли на земле и ощущали ее тепло и ее непоколебимость. Последняя, словно по жилам, передавалась и ему самому. Но он молчал, так как в своих же мыслях давно заплутал и потерялся: он больше не различал, где граница его самого и ее безразличия к нему. - Ей ничего от меня не нужно. А все, что остается ненужным, не приложенным к делу, со временем отмирает. - День стоял все-таки прекрасный. - И чувства, и жизни. Тсунаеши нахмурился. Конечно же, он знал об этом - сложно, вглядываясь в будущее, об подобном не задумываться. Годы, что он прожил подле любимых, всегда беспокоили мыслью о том, что он перегорит прежде, чем дождется взаимности. Они с Аркобалено отлично понимали друг друга. - Ты говорил с ней? - А мог бы? - Фонг тонко, практически безболезненно улыбнулся, - Мы с ней редко видимся, и то - в драках, пустых разговорах или вообще в молчании. "Неплохо", - съязвил бы Тсуна, если бы не... перед глазами вспыхнуло сегодняшнее утро, ослепительное и уничтожающее одновременно. Нет, зря он уехал из резиденции. Захотел отвлечься, переждать, не думать о навалившемся - счастье и трудностях - как будто устал за десятилетие, но разве он устал? Как же пленителен был жар их тел, как сладок! Попробовал эту сладость на зубок, и не прежде чем вдохновиться ею на новые свершения, занервничал и сбежал. Обиделся. "Ребенок". - Ты мудр и ты же юн, молодой Вонгола. - Темные глаза медленно огладили оливковое деревце, невысокое и стройное. На благодатной земле, в дневном полумраке растения словно по волшебству вырастали красивыми и живописными. Блестящие листья лоснились довольством жизнью, схожим с полнокровностью, и на мгновение Фонг загасил всякую мысль о Вайпер. И тут же вспыхнул дракон на груди, как напоминание. Мужчина чуть-чуть поморщился и слабо успокаивающе кивнул на вопросительный взгляд Савады. Тсунаеши помялся, а после глубоко вздохнул: - Не хочешь заглянуть в гости? Аркобалено Урагана на мгновение задумался, а потом коротко ответил: - Не отказался бы от чашечки улуна. Призрачный смех бродил над заброшенным парком развлечений. Призрачный чарующий смех над заброшенным, но жилым парком. После того, как Мукуро на отлично справился с одним заданием от семьи Ланеве, Вонгола в лице Тсунаеши вознаградила своего Хранителя совершенно особым способом. Не то, чтобы иллюзионист работал на мафию, но он определенно все еще был должен Саваде. А Савада если и не умолял, то проникновенно, со всей японской тонкостью в манерах и всем итальянским пылом во взгляде попросил своего Хранителя справиться с поставленной задачей. И вот после того, как Принц Рокудо спас принцессу-наследницу той самой семьи, их маленький замок (Кокуё-ленд) претерпел ряд изменений. Приехали парни в черном и в оранжевом и начался ремонт. Бьякуран узнал об этом не сразу, но когда узнал, то мгновенно проникся духом царящего в парке сумасшествия. И он сам отлично вписался в него. Из него самого еще не скоро выветрится бриз, стелющийся в волосах и взгляде, однако он стал более приземленным, что ли. Он начал отпускать различные шуточки и открыто общаться со всей этой псевдомафиозной шайкой не сразу. Туман Вонголы дал ему на это некоторое время, а после стал нагло нарушать границы его зоны комфорта. Вспомнив о том, как пару недель назад ему пришлось скатиться с горки и искупаться в бассейне, в котором воду не меняли годами, Джессо вздрогнул. Проникновенно разноцветные глаза Мукуро с насмешкой и интересом следили за его лицом. Мукуро не испытывал в компании с бывшим захватчиком мира ни капли смущения, тот даже ни разу не смог вывести из равновесия, но любитель зефира в этом будущем оплоте сладостей и веселья, а также подпольной криминальной игры, смотрелся на удивление уместно. Уместным была его любовь к рваным джинсам, нервически-раздраженное отношение к беспорядку и пыли, и даже - закатывание глаз в приступе сожаления. Просто сам иллюзионист никогда не сказал бы, что Бьякуран (Хроме-чан уже кроме как "Бьяку" его никак и не называла) стал отличным продолжением их маленькой империи Кокуё. Осознания этого уже хватало выше крыши. - О, я вспомнил! - Закричал Кен, - У нас же нерабочий душ! Секунда молчания взорвалась негодованием и весельем - все были в пыли, грязи и разноцветных пятнах. Нет, они не участвовали в ремонте, в конце концов, они же не чернорабочие, однако даже Чикуса не мог отказать себе в удовольствии попытаться утопить в подозрительно яркой желтой краске Джошиму. Тому, к слову, цвет пришелся к лицу. - Мукуро-сан... - Большие, влажные глаза выглянувшей из комнаты напротив Докуро раньше проняли бы Хранителя. Но не сейчас, когда та уже получила диплом по психологии. - Наги, - мягко отозвался он, отрываясь от незаметного и увлекательного разглядывания взъерошенного Джессо, - моя дорогая Наги, вода - не проблема. - Да, но... - И твоего мужа я не стану освобождать от расплаты в провинности. - Почти также мягко перебил он подчиненную, - Он, как и все мы, - естественно, что тебя это не касается, - должен поучаствовать в происходящем сумасшествии. Девушка недовольно нахмурилась и подметила: - Прекрасное слово - "сумасшествие" и подобрано к месту. - Чикуса, повинно повесив голову, даже смотреть опасался на тихую и разгневанную возлюбленную, - Но ведь у всякого безумия должна быть своя логика!* Кен возмущенно закричал, что все с ними, бедными мужчинами Кокуё, нормально, но Хроме только смерила его сухим и весьма красноречивым взглядом. - Должна быть? - С легкой насмешкой поинтересовался иллюзионист. - Есть. - Раздраженно отозвалась девушка, а после вдруг покраснела до кончиков волос. - Что такое, Хроме-чан? - Это Бьякуран. Та в ответ отчаянно замотала головой и, глубокомысленно глядя под ноги, скрылась в комнате. Джессо перевел увлеченно-вопросительный взгляд на Мукуро, как на самого сведущего; мужчине с татуировкой на лице нравилась Докуро. Иногда он называл ее про себя "оне-чан", зная, что она читает это в его глазах. Что сказать, перестав строить планы по захвату и уничтожению мира, он ужасно размяк. - Она вспомнила те моменты, когда в их безумных действиях логики не было ни на грамм. - На затравленный взгляд вскинувшегося Чикусы Рокудо лишь беспощадно усмехнулся и продолжил, - Когда он предложил ей встречаться, она отказалась, но на следующий же день первая призналась ему в чувствах. - И в виде контрольного, - а потом они укатили в закат, заявив, что никогда не назовут сына в мою честь. Чикуса покраснел, побледнел, а после тихо и очень заметно скрылся за большой фигурой клоуна, откуда доносилось подозрительное хихиканье. С клоуна почти облетела вся краска, но нос продолжал оставаться большим и (пре)красным. - И что мы имеем в итоге? - Хранитель завалился на новенький кожаный диван, закидывая ногу на ногу, - Не принца, но очаровательную маленькую принцессу непревзойденной красоты, - хихиканье из темноты стало более довольным и громким; Мукуро усмехнулся, - госпожу Мичико**, которая всегда найдет правильный путь. Похоже, там, за клоуном, кто-то только что умер от смущения, но хихиканье не стихло. Между тем Хибари Кёя и Аркобалено Реборн восседали в кабинете Десятого и серьезно глядели на злого, бледного Гокудеру. Гокудера, кратко и весомо сделав выговор охране, отправил Ямамото вслед за Тсуной. Восемнадцать стопок документов возвышались над столом. Значительное, в комнате висело молчание. - Он сбежал. Кёя молчаливо пробежался взглядом по лицу Хаято: сжатые губы, тонкий нос, прищуренные глаза. Реборн, подавив усмешку, серьезным голосом подметил: - От документов. Гокудера что-то пробормотал, вскочил и заходил по кабинету в самых разных направлениях. Он не был ни дальновидным, ни прозорливым в области отношений и не знал, что сейчас Кёя и Реборн должны были находиться не здесь и заниматься не тем. По крайней мере, не успокаивать раздраженно-злую Правую Руку. А никчемный босс наверняка уже проводил Рехея и Ламбо и сейчас, несомненно, развлекается!.. Знал бы Ками, как разозлило Кёю случившееся. Знал бы Ками, как отвратительно чувствовал себя Реборн. И в каком исступлении метался Хаято. - Он сбежал!.. - Воскликнул последний из упомянутых и вцепился в свою роскошную шевелюру. - Он вернулся. - Раздалось от двери. Однако, вскинувшиеся Реборн и Хибари увидели не объект воздыхания, поспешно возвратившийся не к документам или Хаято, а к ним, в их теплую постель (так уж и быть) на троих, - на них глубокими темными глазами смотрел Фонг. - И он просил передать, что ждет ваших извинений. На лице Кёи начала расцветать страшная многообещающая усмешка, поддержанная зверским выражением киллера. О, извинения будут, - долгие и жаркие. Недоуменный взгляд Гокудеры вдруг стал странно понятливым, - вспышка, и все восемнадцать стопок взметнулись вверх, а после вниз, кружась в красном пламени: - Вы!.. Это из-за вас! - Хаято выхватил самую опасную коробочку во всей Вонголе, из которой уже раздавалось довольное мурчание большой кошки. Вспыхнувшее алым пламенем кольцо стало сигналом нет, не к бегству, но - к временной передислокации. Фонг, удерживая на лице невозмутимость, лишь пожелал мысленно удачи соратнику и Хранителю, "похожему на его сына", скрывшимся в коридоре. Им вслед разъяренный Ураган прокричал предупреждение, чтобы ни одной больше черноволосой головы поблизости от Дечимо (а также с уважением подметил, что к мастеру это никоим образом не относится). Китаец лишь склонил голову в согласии и тонко подметил: - Что ж, думаю, документы могут подождать. Гокудера отчаянно застонал: к сожалению или затаенной радости, от ровных и опасных стопок почти ничего не осталось. - Тсунаеши-сан также просил напомнить, что завтра приезжает босс семьи Каваллоне. Фонг сочувственно вздохнул, но уже стоя за дверью. Только в компании этих детишек ему приходилось применять свою технику легкого шага не в битве, а в попытке не оглохнуть от отчаянного душераздирающего вопля взрослого мужчины. Контузия, впрочем, ему обеспечена. *По У. Шекспиру. ** Мичико - "ребенок на правильном пути". В свою очередь Рокудо означает "Шесть путей". (И ведь не то чтобы Наги и Чикуса издевались над боссом...)