Как кошка с собакой

      Гонка в Одаваре проходит довольно рано, дневная жара ещё не успевает опуститься, и это единственная причина, почему Ясутомо не расплывается бесформенной кляксой по асфальту, стоит ему спешиться. Последние четыре километра были напряжёнными аккурат настолько, чтобы от накрепко стиснутых зубов свело скулы. Номер сто четырнадцатый маячил в паре метров перед носом большую часть гонки, свою законную победу Ясутомо выгрыз буквально в пятнадцати метрах до финиша.       Теперь сто четырнадцатый валяется на травке, раскинув несуразно длинные руки и ноги, мокрые рыжие патлы прилипли к вискам, и пытается дышать. Ну да, вижу цель, не вижу препятствий, это всё здорово, но дыхалку контролировать всё равно надо, а то можно запросто свалиться не после финиша, а прямо перед ним, и потом кусать содранные в кровь локти… Правда, самому Ясутомо тоже хочется упасть и сдохнуть, но это будет совершенно не круто, поэтому он просто съезжает к обочине, опирается на руль, выслушивая сбивчивые восторги подлетевшего с бутылками и полотенцами Имаи — да-да, юбилейная победа, де… что, серьёзно — десятая?! — и методично обтекает. Вылитая на голову бутылка воды немного остудила, но от стекающих за шиворот струек противно и мерзко — будто какая-то насекомая гадость бегает, — и холодное полотенце не освежает, а липнет мокрой тряпкой.       Наверное, Ясутомо просто хочется поворчать. Именно об этом Шинкай ему и сообщает. Ага, сам после гонок обычно разве что на мошек не бросается — усталость доброжелательности не добавляет. О, мелкий тоже подтянулся…       — Что смотришь? — Ясутомо шумно выдыхает, трёт ладонями раскрасневшееся лицо. Щёки просто горят, то ещё ощущение. Сомнительной приятности. Правая нога тоже жалуется — на двадцатом километре был конкретный такой завал, в котором Ясутомо принял самое активное участие, — кожу счесало от бедра и почти до щиколотки, прям ни дать ни взять в красном чулке. Надо будет перекисью залить, что ли.       — Поздравляю с победой, — бормочет Курода, уткнувшись взглядом в носки кроссовок. Не, на него лаять точно смысла нет. И вообще, ни на кого лаять смысла нет, нормальные люди от этого в ступор впадают.       — Спасибо, — Ясутомо стаскивает перчатки и с третьей попытки запихивает их в один из карманов. — Только тебе не здесь куковать надо, угу?       Курода смотрит с непониманием. Н-да, кое-кто сегодня подтормаживает… Или, может, слишком уж впечатлился, чего таить, гонка была зрелищной, финальный спурт — так и вовсе образцовый. А может, его «чулок» смущает. Вон, Тодо от вида крови вообще бегает блевать в кустики, потому обычно и тренируется в максимально закрытой униформе. Или, может, это он просто так от загара скрывается, устраивал же недавно громкие страдания о несправедливости жизни, которая, видимо, заключалась в бледной роже самого Ясутомо.       Ясутомо страданий не понял: зеркало от его рожи не трескалось, и на том спасибо, а что у Тодо за эстетические заскоки и на кой ляд вообще нужны какие-то осветления — это не к нему вопрос, а к психиатру. Если так отбелиться надо — можно в стиралку хлорки сыпануть и покрутиться вместе с наволочками…       — Ясутомо, переоденься, — напоминает Шинкай. — Опять ведь простынешь.       — И этот человек меня мамашей называл, — вздыхает Ясутомо, одарив Шинкая насмешливым взглядом. — Ладно, Курода-чан, подожди чуток, всё равно только через пятнадцать минут стартуют. Или нет, Шинкай, объясни ему, а? Я сейчас.       Бокс Хаконе находится совсем недалеко, минуты две ходьбы. Чем ближе — тем лучше, на самом деле, у Ясутомо нет ни малейшего желания раскланиваться со знакомыми, которых на сегодняшних соревнованиях чудовищно много, а шанс встретить их возрастает прямо пропорционально пройдённому расстоянию. В боксе всё ещё тусуются первогодки, обсуждают завершившуюся и предстоящие гонки. Кто-то из мелких — Нитта, что ли, — завидев Аракиту, впадает в форменную панику и начинает увиваться рядом, потрясая аптечкой. Господи, будто сами никогда в завалах не бывали… А, впрочем, может, и не бывали, молодняк ведь, опыт далеко не у всех есть. Но от аптечки Ясутомо не отказывается, и даже задумывается, что шипит громче — вылитая на ногу бутыль перекиси или наблюдающие за этим первогодки. Ну, больно. Ну, бывает. Не конец света.       Когда Ясутомо, приведя себя в целом и ногу в частности в божеский вид, доползает до пёстрой арки — благо, горняки стартуют недалеко от финиша пересечёнки, — Шинкай, похоже, уже успевает проехаться Куроде по мозгам асфальтоукладчиком, потому что мелкий выглядит слегка ошалевшим и смотрит на готовящихся к гонке горняков с заметными звёздами в глазах.       — Неплохое зрелище, а? — фыркает Ясутомо, хлопнув его по плечу, и Курода едва не подпрыгивает.       — Да не дёргайся, я ж не кусаюсь, — Ясутомо по-собачьи отряхивается, с мокрых волос летят брызги. Шинкай скептически вскидывает брови.       — Я бы поспорил.       — Без повода не кусаюсь.       — Ну…       — Без веского повода.       — Уже теплее.       — А вот тебя — тяпну, — обещает Ясутомо, и Шинкай громко смеётся и предлагает сразу несколько батончиков на выбор. Ясутомо, не особо задумываясь, берёт шоколадный.       — Что наш спящий красотун?       — Вон, шестьдесят четвёртый, — Шинкай указывает подбородком на мелькающую в толпе ярко-оранжевую веломайку. — Довольный — жуть, говорит, счастливый номер выпал, прям в квадрате…       — Ну-ну, — Ясутомо насмешливо кривит рот. У Тодо вагон и маленькая тележка предрассудков, вплоть до счастливых талисманов и прочей дребедени доходит. Впрочем, никого это особо не смущает. С заморочками или без, но побеждать Тодо умеет, и за это с ним приходится считаться.       Курода наблюдает за взбудораженными перед стартом горняками, нервно кусая губы. Что-то он сегодня совсем тихий, прям сам на себя не похож.       — Ясутомо, дальше сам просвещай своего протеже, а я пока хоть разогреюсь, — окликает Шинкай, и, махнув рукой, пружинистым шагом направляется к боксами. Заезд спринтеров начинается почти сразу после горняков, глупо время терять.       А рассказывать, в общем-то, особо и нечего. Так, нюансы маршрута, несколько особенно заковыристых и резких подъёмов. Сложный отрезок, в прошлом году на нём много проблем было. Курода слушает, прикипев взглядом к гудящей разношёрстной толпе второгодок — сейчас уже стартуют, напряжение можно ножом резать. Всё-таки горняк — это диагноз.       Нужно будет погонять его по этим тропам, отмечает для себя Ясутомо. Хоть бы и на неделе. Место — что надо, и через Одавару, как и через Хаконе, проходят маршруты многих гонок, лишним точно не будет.       — Тоже хочешь, — полувопросительно хмыкает Ясутомо. Курода быстро отводит взгляд. — Да ты не мнись так, нормальное желание. Только в Хаконе первогодкам до середины июня горит красный свет — пока не натаскают и не проверят, к соревнованиям обычно не допускают.       — Чтоб не позорили? — немного сипло спрашивает Курода.       — Смекаешь.       Молчание повисает неудобное, совсем как кроссовки, надетые не на ту ногу. Ясутомо такое не любит, но поводов это молчание нарушить как-то не возникает. Да и что тут сказать, на самом деле. В Хаконе мало быть просто хорошим гонщиком. Нужно быть лучшим. Первым.       Маршрут горного этапа, как и пересечёнки, похож на неровную петлю, финишировать будут не так далеко от старта.       — Пошли, подождём нашего павлина на финише, — предлагает Ясутомо, когда самые медлительные из горняков скрываются из вида. Курода давит тихий смешок.       — Как ты ласково о Тодо-сане.       — Ничего не имею против, просто от него в глазах рябит и в ушах гудит, — Ясутомо довольно похоже изображает коронную позу Тодо. — Хотя гоняет — что надо, тут даже не спорю.       Курода кивает, снова кусает губы. Явно что-то сказать хочет, но в последние недели он чаще держит комментарии при себе. Иногда даже слишком, Шинкай временами шутит, что Ясутомо своей муштрой так протеже загнобил, что тот и вякнуть боится. Наглая ложь, между прочим, Ясутомо на него даже голос особо не повышает, только если Курода совсем уж отстаёт и иначе просто не услышит, а вообще — всё мирно и образцово… Ну, почти.       — У тебя потенциал не хуже, только опыта пока маловато, — добавляет Ясутомо и отвешивает Куроде лёгкий подзатыльник, просто для поднятия боевого духа. — Так что не кисни, усёк? Контрольная гонка первогодок через две недели. После неё будут отбирать конкурсный материал.       — Думаешь, получится? — спрашивает Курода, пригладив вздыбленные от такого беспардонного отношения волосы.       — А это не от меня зависит, — Ясутомо негромко фыркает и подмигивает. Мелкий в ответ только скованно улыбается. Что-то он сегодня действительно какой-то пришибленный. Под впечатлением, что ли. Ясутомо сравнивать не с чем — он гонок не видел, пока ему самому не нашлёпнули стартовый номер на спину и не послали наматывать круги. Мелкому такая шоковая терапия точно не нужна. 
       Курода молчит до самого возвращения в Хаконе. Ясутомо, правда, тоже не особо разглагольствует — церемония награждения всегда выматывает и здорово действует на нервы, это Тодо любит порисоваться, а для нормальных людей вся эта мура — как сходить к дантисту: оскалился и перетерпел.       Если серьёзно — у Куроды отличные шансы. Во время приветственной гонки он обошёл всех новичков с отрывом в четырнадцать минут. И в последние два с половиной месяца вкалывал, как проклятый, в результатах следующей гонки у Ясутомо нет ни малейших сомнений. А мелкий всё равно нервничает.       Смешно даже. Казалось бы, гонору — на десятерых хватит, а так ищет одобрения.       С другой стороны…       Ясутомо скептически смотрит на собственное отражение в оконном стекле, переводит взгляд на ссутулившегося на своём месте Куроду.       С другой стороны, Ясутомо хорошо его понимает.