I am a man again through self abuse improving myself Through self abuse I am a man again through self abuse
Космос — это вакуум, но с помощью некоторых ухищрений в нём можно находиться, дышать, плавать, раскинув руки, как при распятии, с впивающимися в ладони вместо гвоздей звёздами, смачивая губы собственной слюной вместо уксуса. Космос — это пустота, но наполненная метеоритами, планетами, туманностями, чёрными дырами и теми самыми звёздами, чей свет острее стали. В космосе ты всегда одинок, сколько бы тебе подобных не было поблизости, потому что вакуум, эта безвоздушная, стесняющая пустота окружает тебя, как кокон, сквозь который не слышно криков и не видно лиц, растягивает каждого на его персональном кресте, погружает в состояние полукомы, очнуться от которой поможет только хоть какая-нибудь атмосфера, хоть подобие воздуха, хоть немного гравитации. Коконы одиночества распадаются на безжизненные, тонкие, кожаные лоскуты с сетью выпуклых чёрных сосудов, которые оживают и расползаются по углам, как бледные гусеницы, ожидая того момента, когда снова смогут заключить тебя и всех, кто тебя окружает, в удушливые липкие объятия. Но пока ты счастлив от осознания присутствия рядом других похожих на тебя созданий. И не замечаешь рдеющих на руках стигматов и гулкого, в такт ударам сердца, звука капающей крови. К этому нельзя привыкнуть, можно только смириться. Для Доктора этот звук был настолько громким, что заглушал все остальные, как бой барабанов входящего в город неприятеля, как порывы шторма. Острый край панели управления впивался в раскрытую ладонь, оставляя на ней узкий след, трещину на коре дерева, истекающую красной смолой. Отдельные капли срывались и падали на пол, производя тот самый оглушительный звук, другие тонкими ручейками стекали вниз по металлу, собираясь под решётчатым полом в глянцевитые лужицы. Доктор стоял перед панелью управления на коленях, не замечая ссадин на коже, всё сильнее стискивая ладонью зубчатый край. Боль тлела, как последний уголёк в костре, обжигая рваные края разошедшейся кожи. Он сжимал острый край всё сильнее, металл входил в плоть всё глубже, рука горела всё мучительнее, та самая рука, которая сжимала рог Клары, когда... Когда... ...Стенки влагалища стискивают член всё теснее, боль нарастает, заставляя дыхание сбиваться, капли пота сползают по животу, теряясь в волосах на лобке... Доктор резко провёл рукой по острому куску металла, удлиняя порез и заставляя боль вспыхнуть ещё ярче. Он замер, держа руку над головой; кровь струилась вниз, затекая под рукав рубашки и делая чёрный цвет неприятно влажным и блестящим, капала на лицо, путалась в седых волосах. Доктор сжал пальцы в кулак, впиваясь ногтями в разрез, в обнажённое, кровоточащее мясо, мыча сквозь плотно сжатые губы, потому что боль уже не похожа на гаснущий костёр, она как лесной пожар, как солнечная буря, уничтожившая одну безымянную планету, населённую безымянными существами. ... ноги Клары подрагивают, когда он касается её внешних губ, переходит к малым, стимулируя и заставляя наливаться кровью, скрежет копыт о пол звучит ужасно, как скрип двери каменного склепа, палец отодвигает капюшончик клитора, обнажая его головку, массируя, массируя, массируя, пока не начинает выделяться прозрачный секрет... Рука дрожала от напряжения и вгрызающейся в неё боли. Доктор разжал кулак и прижал руку к груди, баюкая её, как младенца, с трудом подавляя желание слизывать кровь языком. Все трещинки и морщинки на пальцах наполнились красным. Сухие глаза, не отрываясь, смотрели на плоский пустой экран и видели на нём два тела, сплавленные воедино, в одно чудовище с двумя спинами, двумя головами, сиамские близнецы из цирка уродов со сросшимися гениталиями. Руки Доктора разжались и потянулись к горлу, обхватывая его обеими ладонями, одной сухой и ледяной, другой скользкой и горячей, сдавили, в надежде вытеснить воспоминания вместе с воздухом. Шея была твёрдой, всё тело окаменевшим, то, что раньше было мягким, теперь казалось сделанным из отполированной дождями и ветрами слоновой кости. Зрение начало сужаться, лёгкие горели. Где-то на границе сознания возникло лицо Клары, и Доктор закрыл глаза, прогоняя этот образ, прогоняя чудовище, обрубая общий кусок плоти своего близнеца. Грудь разрывалась от желания вдохнуть. Что-то коснулось его голой кожей, мягкой шерстью, шершавым языком скользнуло по лицу, собирая капли крови. Руки разжались сами собой и бессильно обвисли. Влажное дыхание Клары пощекотало шею, она опустилась ниже, к истерзанной руке, тронула рану кончиком языка. Доктор приготовился передёрнуться от боли, но слюна Клары только слегка пощипывала, заставляя распространяться по руке анестезирующий холод. Она обнюхала порез и принялась зализывать его более основательно, издавая тихое, вибрирующее урчание, похожее на гудение роя пчёл. Голова Доктора опустилась на грудь так резко, словно кто-то перерезал державшую её ниточку. Он смотрел на затылок Клары, бессмысленно, не воспринимая происходящее, взгляд перебегал с её рогов на запутавшиеся в волосах чешуйки мёртвой кожи. Зачем она это делает? Зачем помогает ему? ... оргазм больше похож на судорогу, спазм, агонию, причиняет ещё больше боли, член сдавливает до предела, кажется, превращая его в комок изуродованной раздавленной плоти, но семя изливается, обжигая, как кислота, давление исчезает, позволяя освободиться из тисков, сперма вытекает, смешанная с вагинальным секретом, боль не уходит, становясь только мучительнее... Язык Клары продолжал скользить по ране, собирая сочащуюся кровь. Доктор хотел позвать её и сказать прекратить, её имя щекотало глотку, как бьющаяся в стекло бабочка, но он не решился произнести его вслух. Тогда она поднимет голову, и придётся смотреть на её лицо, в её глаза, что-то говорить, а он сейчас не может этого, не вынесет. Почему она обрабатывает его рану, как ни в чём не бывало? Горло сдавливало, словно стекающая по пищеводу слюна превратилась в лёд. Он простил Клару, а она простит его? Пусть она сделает хоть что-нибудь, закричит, ударит, укусит, скажет «отправляйся в ад»... Скажет, Доктор? Ведь скажет? Кровь наконец остановилась, и Клара отстранилась, выпрямляя спину и опираясь на кончики длинных, сильных пальцев. По её щекам протянулись красные, блестящие полосы, и она недовольно двигала языком, пытаясь слизать их. Доктор сидел с опущенной головой, не в состоянии оторвать взгляд от собственной запёкшейся крови. Рука онемела, как от наркоза. Он ущипнул холмик на ладони и не почувствовал ничего, стиснул кожу между ногтями большого и указательного пальцев, оставляя на ней красный след. Боли не было. Доктор попробовал проделать то же самое с другой ладонью, но пальцы не слушались. Ту, другую боль, не заглушить, нечем. Она пожирала последние силы. Доктор лёг на бок, подтянул колени к груди, чувствуя, как впиваются в щёку решётки на полу, выдавливая на ней ровный узор. Боковым зрением он видел вырастающие по углам тени, подвижные, текучие, тянущиеся к нему, проникающие в него, как он в Клару, причиняющие столько же мучений. ... член вялый, обхватывающая его собственная рука кажется резиновой, неживой, он не реагирует на движения, вверх-вниз, вверх-вниз, сжатые в кулак пальцы потеют, он смотрит на набухшую грудь Клары с выпирающими венами, на лобок и ниже, вверх-вниз, вверх-вниз, ничего не получается, лицо Клары, её приоткрытые губы, её нос, её глаза, улыбаются, смешно морщится, плачут, как будто раздуваются — не делай так с глазами! — и член наконец твердеет, увеличивается, на головке выступает крохотная капелька смазки... Он закрыл лицо руками, надавил на веки, на глазные яблоки, видя внутренним зрением разноцветные сполохи. Что будет, если давить достаточно сильно? Они провалятся внутрь и будут греметь там, как у куклы? Или лопнут, как гнилые фрукты, вытекут из глазниц кровью и слизью? Но из глаз текли слёзы, только слёзы. Эхо того оргазма до сих пор отдавалось в теле, заставляя болеть каждую его мышцу, кость, клетку, возбуждение шевелилось внизу живота, как свернувшаяся кольцами скользкая змея, готовая вскинуть голову в любой момент. Когда пятна перед глазами стали багровыми, Доктор опустил руки, скользнул ими по лицу, бездумно открыл рот и прикусил одну ладонь, но ею оказалась та, онемевшая. Другая щипала язык вкусом потной кожи, зубы сжимались на том самом месте, которое когда-то давно, несколько жизней назад, укусила Клара. Клара кусала его? Люди кусаются? Она ударяла его по лицу. Не только по лицу. Ты помнишь это? Ты представлял это, когда пытался заставить свой член встать? Или тебе хватило только воспоминания об её слезах? Грязь. Вкус земли во рту, влажной, рассыпчатой, пронизанной гибкими телами дождевых червей. Жидкая грязь текла по венам, облепляла изнутри пищевод, забивала ноздри, мешая дышать. Кругом одна грязь, на полу, на стенах, внутри ТАРДИС, внутри него. ... прозрачная капелька так похожа на слёзы, катившиеся по щекам Клары... Ему хотелось, чтобы его стошнило этой грязью, чтобы очиститься хоть немного, но тошнота не приходила, даже когда он просунул в горло один палец, два, начал царапать ими мягкие пульсирующие стенки. Слюна стекала из уголка рта, чёрная, с кусочками измельчённых кольчатых тел. Запах сырой земли перебивал все остальные, заглушая запах мускуса, и молока, и шерсти, отравлял каждый вдох. Правая ладонь всё ещё не шевелилась, ощущаясь прицепленной к культе рукой манекена. Доктор запустил чувствующую руку в волосы, жёсткие, курчавые, потянул за одну прядь, сильнее и сильнее, пока она не отделилась от кожи. Он чувствовал, что так же что-то значимое вырвали у него, как он сам вырвал что-то значимое у себя, что-то значимое у Клары, как этот клок волос. Он хотел дать ей то, что она сама просила, но не так, не в то время, вместо этого забрал, и никогда уже не вернёт, не сможет. Земля зовёт. Он летал над землёй, а теперь она сверху, летать над землёй, лежать под землёй, это так и ощущается? С каждым вдохом втягивать себя всё больше рыхлых крупинок, они скрипят на зубах, липнут к неосторожно открытым глазам, тяжесть всего мира давит на тело, сминая его в бледный ком и кроша кости. Так ощущают себя мёртвые? Так ощущал бы себя тот, кто не может умереть? Дыхание снова коснулось его шеи. Доктор сжался ещё сильнее, снова закрыл лицо руками. Клара тревожно обнюхала его и издала короткий скулящий звук, потянула зубами за пропитанный кровью рукав рубашки. Он напрягся, не давая ей стащить руку со своего лица. Доктор не хотел смотреть, не хотел слушать, не хотел ощущать её присутствие, отгородившись от неё стеной боли. Боль начиналась в промежности и расползалась по всему телу, как длинные красные черви, копошащиеся в мочеиспускательном канале, извивающиеся в венах и сосудах, протискивающие свои упругие тела всё глубже. Клара снова заскулила, засуетилась вокруг него, несильно толкнула его рогами. Когда Доктор снова не отреагировал, она потянула за рукав сильнее, поняла, что это не работает, и погрузила клыки в его худое запястье, оставляя на нём четыре неглубокие тёмно-красные дырочки. Другая боль пришла неожиданно, вспыхнула на запястье, как самый жаркий в мире костёр. Доктор перекатился на спину, издав низкий горловой стон, и прижал укушенную руку к груди, чувствуя, как кровь с неё течёт по шее. Он открыл слезящиеся глаза, и Клара возникла перед ним, как чёрное зеркало, отражавшее что-то уродливое настолько, что на него было невозможно смотреть. Она снова пискнула, опустила голову и принялась лихорадочно вылизывать свои груди, вздрагивая от каждого прикосновения языка. Взгляд Доктора невольно сфокусировался на них. Они были всё такими же набухшими, оплетёнными вздувшимися венами, но последние теперь были почти чёрными и пульсировали с неприятной размеренностью. Кожа на груди была красной, воспалённой, молоко вытекало из сосков вперемешку с гноем тягучими, желтоватыми каплями. Клара пыталась дотянуться до них и не могла, поскуливая от боли. - Клара? - Доктор сел, неуклюже оттолкнувшись от пола онемевшей рукой. Укус на другой полыхал, и это пламя отрезвляло, разгоняло прячущиеся по углам тени. - Ты в порядке? Тебе нужна помощь? Клара сделала очередную неудачную попытку дотянуться до своего соска, и тонко, тихо завыла. Молоко перестало вытекать, выделения стали жёлтыми с примесью красного. Доктор бездумно поднял укушенную руку и сжал зубами мокрое, скользкое запястье, ощущая, как солёный металлический вкус растекается по языку. Красные черви внутри сворачивались в кольца и распадались в хрупкий красный пепел, который подхватывал поток крови и растворял его в себе. Всё это время Клара страдала от реальной, чудовищной боли. Он, как всегда, думал только о себе, глупый Доктор, он так хотел хорошо относиться к Кларе, но не смог, слишком жалко было самого себя. Ей нужна помощь, и на этот раз он даст, а не заберёт, так будет правильно, и всё будет хорошо. - Всё будет хорошо, - пробормотал он, подползая ближе к Кларе, смотревшей на него большими, влажными глазами. - Хорошо, хо-ро-шо... ... слеза... - Я помогу тебе, я сделаю всё, как надо. ... смазка... Доктор обхватил её грудь скользкими красными пальцами, оставляя на ней отпечатки. На ощупь она была похожа на кожаный, туго набитый упругими дольками шар. От его прикосновения Клара взвизгнула, но не отстранилась. Он слегка сжал руку, и гной начал сочиться интенсивнее, становясь всё более тёмным. Поскуливание Клары было похоже на человеческие всхлипы. Левая сторона её торса была покрыта жёлтыми и бурыми потёками. Доктор сжал её грудь сильнее, и густая струйка гноя брызнула ему в лицо. Он только мотнул головой, не обращая внимания на резкий, горьковатый запах. Постепенно выделения из груди стали желтоватыми, а затем снова белыми, более жидкими. К неприятному запаху гноя примешался уже знакомый кислый молочный запах. Молоко брызгало на его руки, на пол, стекало по животу Клары, оседало на шерсти на её ногах. Когда левая грудь опустела, Доктор перешёл к правой, ощущая, что онемевшая рука снова обретает чувствительность. Клара то пищала, то скалила зубы, но безропотно вытерпела всю процедуру второй раз. Закончив, Доктор снял с себя пиджак и вытер её торс, поколебался и промокнул испачканные волосы на её лобке. Клара снова принялась вылизываться, морщась от вкуса гнойных выделений. Опустевшая грудь была похожа на две свисающие складки кожи. Встать для Доктора было чем-то из разряда смертельных трюков, словно сначала у него отрезали, а затем снова пришили ноги. Подождав, пока голова перестанет кружиться, Доктор сходил за лекарством и аккуратно вколол его Кларе, заставив её визгливо тявкнуть. - Уже всё кончилось, видишь? - он отложил в сторону автоматический шприц и оттолкнул его ещё дальше кончиками пальцев. - Зато теперь это больше не повторится. Ты ведь мне веришь? Клара фыркнула, исследуя свой живот, сморщилась и чихнула. Доктор опустился рядом с ней на колени, заставив её поднять голову и внимательно посмотреть на него. - Нарушим нашу традицию ещё раз? - Доктор протянул руки к Кларе и сомкнул их вокруг её плеч. Прикосновения и тепло чужого тела ощущались странно, наверное, он никогда к этому не привыкнет. Не привыкнет чувствовать Клару рядом с собой, но не видеть её лицо. - Ты простишь меня? Ведь это возможно, да? Я же простил тебя тогда? Она поступила с тобой так же, как ты с ней? ... внутри слишком сухо, недостаточно смазки, и он выходит, снова начинает массировать клитор, но понимает, что этого недостаточно... Доктор притянул Клару ближе к себе, стремясь спрятать своё лицо, для этого и нужны объятия, верно? Чтобы не видеть лиц друг друга, когда приходится говорить, чтобы не видеть, что отражается в глазах. Он вдохнул запах её кожи и волос, опустил подбородок на её плечо, отметил, что она сменила парфюм, теперь он более тяжёлый, терпкий, мускусный. Он не замечал, что Клара не обнимает его в ответ. ... он опускает своё лицо между её ног, смачивает слюной малые губы, проводит кончиком языка по маленькому солёному кусочку плоти над ними, ещё раз, и ещё, и он наконец твердеет, он спускается ниже, шерсть на бёдрах щекочет уши, ноет неестественно вывернутая, стискивающая рог рука... - Я хороший человек, Клара? - прошептал Доктор, глядя поверх её спины широко распахнутыми глазами. - Я же помог тебе, всегда помогаю? ... вкус её влаги на губах и языке, теперь достаточно скользко, и он решает, что можно попытаться снова... - Я ведь хороший человек? Несмотря ни на что, я хороший человек? Да, Клара?She and he will know That some day all things will end
Одежда в полутьме гардеробной казалась мягкими, бескостными и безголовыми телами, подвешенными на крюках. Доктор коснулся пальцами руки — рукава — смутно ожидая ощутить пустую, холодную, вытянувшуюся кожу, но там была ткань, тёплая и шершавая. Он бездумно прошёлся по комнате, трогая и щупая всё, до чего мог дотянуться, поёживаясь от холода, расползавшегося по голым ногам. Его ладонь задела что-то мягкое, бархатное. Доктор сжал в кулаке ткань длинного платья, того самого, в котором Клара встретила Робин Гуда, шитого золотой нитью, ярко-красного. Красного, как кровь из её щёлки? Ей нравится это платье? Она была счастлива, когда встретила героя своего детства? Она была счастлива, когда ты её трахал? Доктор стиснул руками виски, ощущая подушечками пальцев ту самую холодную, неживую кожу. Тогда Клара улыбалась. Он так давно не видел её улыбки. Может, она улыбнётся, увидев это платье? Ты думаешь, это существо умеет улыбаться? Он качнул головой и наморщил лоб. Конечно, она умеет улыбаться. Он видел это много раз. Он сделает так, что она улыбнётся снова. Доктор снял платье с вешалки, прижал его к лицу, вдыхая знакомый запах, который дополняли запахи леса, и костра, и тины. Он помнил тепло её руки на своём плече, её восторженный и удивлённый взгляд, когда он мухлевал с луком, и закатывание глаз, когда он препирался с этим напыщенным дураком. Да, да, прячься в прошлом, потому что сейчас так неприятно осознавать, что ты трахнул безмозглое животн... Доктор ущипнул тыльную сторону своей ладони, стиснул кожу сначала между пальцами, потом между ногтями. Через несколько секунд он опустил голову и разжал руки, не понимая, что он только что делал, и зачем. Сейчас надо обуться и отнести платье Кларе. Ей это понравится, он уверен. Она, наверное, засмеётся. Безголовые тела вокруг шевелились, конвульсивно подёргивались, тянули к нему мягкие, вялые руки, похожие на тёплый воск. Из пустоты над обрубками шей на него смотрели невидимые глаза, и каждый взгляд был похож на вонзающуюся в тело раскалённую иглу. Сердца судорожно заколотились, стены гардеробной сдвинулись, сужаясь до размеров катафалка. Он должен идти к Кларе. Она скучает в одиночестве. Да, Доктор, беги, беги от самого себя. Он церемонно внёс платье в кабину, бережно держа его на вытянутых руках. Клара лежала у панели управления, сонно помаргивая. Пол неподалёку влажно блестел, запах мочи неприятно царапал ноздри. На Доктора она взглянула мельком, зевнула и снова уложила увенчанную рогами голову на сложенные руки. - Клара, - она шевельнула ушами и посмотрела на него снизу вверх, не поднимая головы. - Смотри. Помнишь Робин Гуда? Клара понюхала подол платья, которое протягивал ей Доктор, и равнодушно отвернулась. Он повесил платье на одну руку, а другой потряс её за плечо: - Хочешь надеть? Оно же тебе нравится, верно? Она стряхнула его ладонь, отказываясь вставать. Доктор потянул Клару за руки, пытаясь заставить сесть. Она недовольно заворчала, потом зарычала, когда он попытался кое-как прислонить её к панели управления. Клара замолчала, когда Доктор накинул на неё платье, и потрясла головой, пытаясь убрать его с лица. Сложнее всего было всунуть её руки в рукава: они сгибались и безвольно висели, расслабленные пальцы на крупных ладонях застревали в ткани. Доктор неудачно дёрнул её за запястье, заставив Клару злобно тявкнуть. Кое-как натянув платье и расправив длинную юбку, он сделал шаг назад и склонил голову, рассматривая результат своих трудов. Рукава платья были слишком коротки для длинных рук Клары, и заканчивались чуть ниже локтя. В области груди ткань лежала глубокими складками. Юбка закрывала мохнатые ноги полностью, оставляя видимыми только человеческие части тела. Клара прекратила рычать и подозрительно обнюхивала платье, не понимая, что это такое и как оказалось на ней. Доктор смотрел на неё, не моргая, пока глаза не начали слезиться. Тебе кажется, что одежда сделает её похожей на человека? Ногти большого и указательного пальцев привычно стиснули кожу на тыльной стороне ладони. Ты вспоминаешь прошлое, потому что знаешь, что будущего здесь нет. Да, Доктор? - Есть. Всё время и пространство лежит перед нами, - Доктор не сразу понял, что сказал это вслух. Даже Клара отвлеклась от возни с платьем и посмотрела на него, подняв одно ухо. Он ошарашенно молчал, прикрывая рот ладонью, словно хотел затолкать слова обратно в глотку. С кем он только что говорил? Это так сложно понять? Он сказал это не Кларе. С ней бесполезно разговаривать, ты же знаешь. Что же, ему не привыкать разговаривать с самим собой. Больше здесь никого нет. И это хуже всего, правда? Доктор прикоснулся ко лбу костяшками пальцев и слегка надавил. Этот голос. Он слышал его раньше. Он знал его. Давай, пошевели мозгами. Отвлекись ненадолго от своей зверушки. Бескостные тела наполняли воздух шёпотом, как стаей мух, безгубые рты двигались синхронно, навечно оскаленные зубы сжимались и распахивались, как населённые сталактитами пещеры. Из решётчатого пола тянуло болотом, протухшей, отравленной гниением водой, чьи-то длинные мокрые пальцы тянулись из всех крохотных отверстий. Шёпот становился всё ближе, громче, быстрее, но отдельные слоги не складывались в осмысленные слова. В их хор ворвался другой звук, отдалённый и ирреальный, сухой треск рвущейся ткани. Доктор сосредоточился на нём, пытаясь заглушить жужжание тысячи крыльев. Кларе удалось подцепить воротник платья зубами, и она отчаянно потянула за него, раздирая швы. Доктор замер в нелепой позе, прижав ладони к щекам, ногти ушли глубоко в кожу. Несколько секунд он бессмысленно смотрел, как Клара расправляется с платьем, затем очнулся. - Стой, стой! - он придержал её голову, удостоившись рычания и взгляда исподлобья. - Зачем ты это делаешь? Что на тебя нашло? Клара огрызнулась, предупреждая, что вполне может снова вцепиться в укушенное ранее место. Её левая грудь свисала из порванного воротника. Доктор сжал две полосы ткани вместе, словно надеялся, что они срастутся сами по себе. Клара зарычала громче, её переносица собралась в глубокие складки. - Почему ты рвёшь его? Ты не помнишь, что мы в нём пережили? Это животное не может помнить ничего подобного. - Заткнись! Я — последнее, что осталось от твоего разума, Доктор. Не боишься того, что будет, когда я замолчу? - Зачем ты... Я же не могу просто бросить своего друга, правда? Руки Доктора сжались так, что ткань платья начала рваться дальше. Золотые нити свисали уродливой истрёпанной бахромой. Клара рычала всё более угрожающе, с её клыков срывалась прозрачная слюна. Доктор обхватил её руки, слишком длинные и тонкие для рукавов платья, и потянул за них, вверх, ещё выше. - Клара — человек, - его руки тряслись так сильно, что он едва удерживал её в вертикальном положении. Клара ожесточённо скалилась, её ноги, не предназначенные для такой позы, подгибались, так что Доктору пришлось притянуть её к себе, обхватив одной рукой талию. Её голая грудь тёрлась о его живот, рога задевали подбородок. Клара, она такая маленькая, ему чуть ли не по плечо... Она извивалась изо всех сил, стремясь придать телу привычное положение, копыта стучали о пол, их обоих шатало из стороны в сторону. - Человек. Человек... Нет. Слово упало, как последняя горсть земли на могилу. Доктор застыл, впившись ногтями в спину Клары. Она вытянула шею и вцепилась клыками в его ухо, причиняя кипящую, ослепительную боль. Руки Доктора разжались, и он отшатнулся назад, сжимая голову обеими ладонями. Правая сторона головы была скользкой и горячей, нервные окончания полыхали. Глаза застилала красная пелена, густая, как болотные испарения, красная, как... Как... Клара шлёпнулась на землю и тут же перевернулась, становясь на четвереньки. Она подцепила зубами верхнюю часть платья и отчаянно замотала головой, превращая его в лохмотья. Сквозь красную пелену боли проник белый свет, становившийся всё ярче, похожий на луч прожектора. Он ползал по стенам ТАРДИС, высвечивая отдельные детали, заметался, как луч фонаря отчаявшегося путника, и наконец застыл, освещая Клару, брезгливо стряхивающую остатки платья со своего тела. Ты так и будешь называть это существо Кларой? Он смотрел на неё, словно в первый раз, в тот раз на останках её родной планеты, объятой кровавым заревом. В ярком белом свете он вдруг отчётливо и ясно видел её: рога, и слишком длинные обезьяньи руки, и покрытые шерстью ноги, оканчивающиеся копытами. Она фыркнула, выгнулась дугой, обнюхивая свои гениталии, затем направилась к одному из своих тайников с едой, пошла на четырёх конечностях, отталкиваясь копытами от пола и ловко переставляя руки. Пустая, вытянувшаяся грудь колыхалась в такт её движениям. Этим ты хотел заменить Клару? Доктор закрыл лицо руками, размазывая по нему всё ещё текущую кровь. Шёпот вокруг возобновился, рты проступали из стен, клацая металлическими челюстями, их шёпот был похож на скрип старой карусели, вот она крутится, всё быстрее и быстрее, голова кружится и желудок конвульсивно сжимается, и вместо лошадей на ней обрубки тел с торчащими из щёк металлическими штырями, и запах мёртвой плоти наполняет воздух, и нечем дышать. Безголовые кожаные мешки окружают, касаются восковыми гнущимися во все стороны пальцами, тянут за веки, заставляя смотреть, но он не хочет, не хочет. Он ляжет и свернётся в клубок, как лежала Клара, как лежало это существо, это животное, оно так похоже на Клару, оно отзывалось на это имя, оно и есть Клара, нет, Клара — человек, а оно — нет. Наконец-то! Нет, нет, нет, нетнетнет... Я думала, до тебя никогда не дойдёт. Думала? Кто ты? ... Я — это ты, Доктор. Сюрприз! Существо недоуменно вздёрнуло одно ухо, наблюдая за корчившейся в противоположном углу фигурой, и вернулось к еде, периодически подёргивая одним плечом. Место, в которое Доктор вколол лекарство, опухло и чесалось, из него сочилась мутная белёсая жидкость. Она ожесточённо потёрла его о приборную панель, и продолжила с чавканьем поглощать подтухшее мясо. Карусель всё никак не останавливалась.***
Доктор не помнил того момента, когда очнулся. В какой-то миг он обнаружил, что лежит на полу, всё тело ноет от жёстких решёток, лицо стягивает корка засохшей крови. Эхо боли ещё пульсировало в укушенном ухе. Он неуклюже сел, когда вспомнил, как это делается. Всё вокруг казалось мутным и расплывчатым. Доктор оглядел ТАРДИС, как обычно, ярко освещённую и успокаивающе гудящую. Он заснул на полу? Откуда у него на лице кровь? Вокруг всё было так обыденно, что он ощущал себя чужаком на собственном корабле. Не хочешь посмотреть повнимательнее, Доктор? Недалеко от панели управления валялась растерзанная тушка какого-то мелкого животного. Доктор подполз к ней на четвереньках, морщась от запаха гнилого мяса. И не только гнилого мяса. Что-то другое, не менее сладко-отвратительное, витало в воздухе. Он снова осмотрел главную кабину, переживая смутное, затуманенное ощущение потери. Что-то было здесь, а теперь его не было видно. Кого-то. Клару. Клара на Земле, счастлива с Дэнни Пинком. Существо тоже не подавало признаков жизни. Зачем она тебе? Я её сюда притащил, я должен... Хочешь ещё раз её трахнуть? Собственно, больше ни на что она не годится. Ползти на четырёх конечностях по ступенькам было мучительно тяжело, как только существо это проделывало? Мерзкая сладковатая вонь доносилась из-за ниши за шкафом. Доктор заглянул в неё, стараясь не опираться на прокушенную руку. Существо лежало на спине, прижав руки к груди, абсолютно неподвижно, в луже собственных испражнений. Вены на всём человеческом торсе вздулись, делая его похожим на старый, срубленный узловатый ствол дерева, из ноздрей текли струйки какой-то густой, липкой жидкости. Исходящий от неё жар ощущался даже на расстоянии. Дыхание с трудом вырывалось из приоткрытого рта, хриплое, натужное, сухая кожа шелушилась, покрытая прозрачными бледными чешуйками. Доктор смотрел на существо некоторое время, передёргиваясь от отвратительного запаха. Она умирает по его вине? Конечно, по твоей. Он взял её сюда, он заботился о ней всё это время. Ты называешь это заботой? И сейчас он должен позаботиться о ней. Держу пари, тебе просто неохота возиться с ней. Она же не Клара. Как она могла так обмануть тебя? Доктор дотянулся до подушки — той самой подушки, до сих пор запятнанной молоком и кровью, той, что заменила существу и самца, и ребёнка, той, что облегчит боль. Он опустил подушку на её лицо, ощущая смрадное дыхание из её рта, и надавил. Она тебя обманула и заставила делать ужасные вещи, и даже не была Кларой. Дыхание начало учащаться, тело конвульсивно подёргивалось, руки дрожали от напряжения... Да, Доктор, всегда тяжело смотреть на свои ошибки. Но огонь очищает всё, правда? И надавил.***
ТАРДИС непринуждённо скользила сквозь время и пространство, оставаясь при этом на месте, билась, проступала, обретая форму и материю. Вокруг неё вился снег, осыпая миллиардами холодных колючих поцелуев, словно армия преданных любовников. Доктор шагнул за дверь, прямо в их объятия, на небольшую, овеваемую пронзительным ветром крышу. Он смотрел вперёд, щурясь от бьющих прямо в лицо крохотных ледышек. Соприкасаясь с его кожей, они не таяли. Перед ним в облаке белого крошева стояла Клара, слишком легко одетая, одетая, на двух ногах, и смотрела на него, изумлённо и отчаянно, не в состоянии поверить, что это правда он, правда здесь. С этой должно быть повеселее, а? Доктор моргнул, заглушая голос, и подошёл ближе, протягивая руки вперёд и одновременно боясь прикоснуться, чтобы не разрушить иллюзию, снег тает на Клариных волосах, превращаясь в капельки воды, оседает моросью на лице, щиплет глаза, такие разумные, разумные, разумные глаза... - Клара, это действительно я. Я вернулся.