***
Я проснулся первым и решил, пользуясь случаем, пойти приготовить завтрак в качестве благодарности за то, что Джинни меня приютила. Спит она, как Робин — до полудня — даже в этом похожи. Покушали вместе, за столом поговорили: она рассказала о своей поездке, я о своих приключениях с обещанными объяснениями. Потом потихоньку Джи начала собираться на какое-то намеченное вечернее мероприятие. Она стояла у зеркала, дорисовывая стрелки на глазах, а это дело такое — не терпящее прерываний, как я понял, поэтому, стоя в метре от двери, в которую неожиданно позвонили, она позвала с кухни открыть меня. На какую-то долю секунды я подумал, а вдруг это Шон, и сердце от волнения забилось быстро-быстро. Набрав в легкие побольше мужества, дергаю ручку, толкая дверь от себя. О, DHL, давно с вами не виделись! — Здравствуйте, здесь проживает Мелисса Майер? Честно, не сразу догнал, кто такая эта Мелисса. Уже почти было сказал «нет, Вы ошиблись дверью». — Ну бли-и-ин. Мы так не договаривались! — обидчиво возмутилась Джи, всплеснув руками. — Так ты у нас Мелисса?! Даже интересно, что подумал мужчина в этот момент. Типа: «о, чувак переспал и даже имени не запомнил». — Вам цветы, — доставщик напомнил о своем присутствии. — Боже, как мило! — тут же подбежала к двери. — Мне нужен документ, удостоверяющий личность, и Ваша подпись. — Права подойдут? — спросила Джи, начиная ворошить сумочку. — Да, конечно. Когда она подошла расписываться, я встал сбоку и заметил чемодан, стоящий за дверью. Так это от Шона! Прислал мои вещи. Хороший ли это знак? Не думаю… Хотя, здесь все равно лишь около половины. Он мог бы собрать оставшиеся и тоже их отправить, но этого не сделал. Во-о-от, это уже больше похоже на хороший знак. Попрощавшись с сотрудником DHL, Джинни повернулась ко мне с жутко обреченным лицом и глазами, умоляющими сказать то, что ее успокоит. — Я не собираюсь переучивать себя и привыкать к Мелиссе, ты всегда для меня будешь «Джи». — И все-таки Шон — настоящий джентльмен, — довольно улыбается, быстро соскакивая с темы. Втягивает носом аромат букета, закрывая при этом глаза на пару секунд. Ну, да, кому-то букет, а кому-то чемодан — люблю жизнь. А если без сарказма, то я рад, что Он подумал обо мне и на следующий же день отправил курьера. Еще спасибо не приехал сам, создавая одну большую неловкость. Пока Джинни ушла ставить цветы в вазу, я еще раз прокрутил у себя в голове только что прошедшую сцену. «Мы так не договаривались» — получается, Шон звонил или писал ей. Наверняка просил не уходить из дома, чтобы посыльный не приезжал в пустую квартиру и, само собой, поставил условие не говорить ничего о состоявшемся звонке. — Ой, а вот это точно не мне, — возвращается, протягивая маленький конверт с моим именем. Это оказалось приглашение, аккуратно написанное от руки. Там был адрес, время и «я надеюсь, ты придешь». Надо было придумать, чем заняться до вечера, поэтому я затащил Джи в кино. Она очень помогла, задав правильный настрой, начиная с момента, когда мы сели в машину и заканчивая уходом из кинотеатра. Если вчера внутри все бушевало, то сейчас было спокойно. Самое время немного приглушить чувства и подумать головой, как чаще всего поступает Господин. Все, что нам сейчас нужно — это адекватный разговор. Я готов искать компромисс.***
Ехал на встречу с большим запасом, чтобы не дать опозданию никаких шансов. Не зря оставил час (вспомнив урок от Агнет), потому как оказалось, нужное место найти не так-то просто. Это был, насколько я понял, джаз-клуб «для своих» (случайный прохожий сюда вряд ли забредет). Маленький, но безумно уютный! Я сильно удивился выбору места — это чисто Его территория, даже не нейтральная. Насколько же сильно надо было напугать, чтобы Шон открыто продемонстрировал свою уязвимость практически с порога. За дверью растягивался небольшой коридор, вдоль которого по обе стороны стояли напольные вешалки. Над каждой висела табличка с фамилией вместо номера. Из всех я узнал только Армстронга, поэтому решил оставить куртку здесь. За своего рода раздевалкой — по логике — стояла женщина-администратор. Одежда ничем не выдавала того, что она имеет какое-либо отношение к обслуживающему персоналу заведения. Не было никакого бейджика. — Здравствуйте, могу чем-то помочь? — Да, у меня есть что-то вроде приглашения, — скидываю рюкзак с одного плеча, намереваясь достать бережно сложенный листок. — А, Шон сказал мне о тебе. Итан, верно? — киваю. — Хорошо, иди за мной. Она любезно указала на столик за небольшой колонной у дальней от сцены стены. Перекрикивать шум Он не любит. Здесь, похоже, тише всего, так что мы сможем нормально поговорить. Колонки, из которых негромко играет джаз, висят по углам, на сцене не горит свет, значит, выступать, наверняка, никто не будет (это Хозяин тоже не мог не просчитать). Всего два стула — Он и я. На телефоне подсматриваю время: еще полчаса, — вот, почему не люблю приходить заранее. Не зря себе игрушек накачал. Вскоре подошла другая девушка, спросила, не принести ли мне чего-нибудь. С радостью бы влил в себя немного алкоголя, жаль только нельзя. Ну, может, конечно, и можно, на самом деле, только я не получал врачебного подтверждения. Даже не помню, когда последний раз был у доктора. Шон тоже не отрицал возможности моего выздоровления, но, сказал, что до того момента, пока я не решусь снова сделать дурацкие обследования, все ограничения будут действовать. Из-за этих самых запретов, кстати, я выпал из «компании», с которой общался в универе и немного после. В один момент стал «не тусовочным»: когда все собирались на клубный марафон с пятницы по воскресение, никто и не думал звать меня. Что там делать, если не бухать? Не танцевать же в конце концов! Нет, я не загоняюсь по этому поводу, прекрасно осознавая, что кроме общажных вечеринок нас действительно особо ничего не объединяло. Раскол был вполне предсказуем. — Нет, спасибо, я ничего не буду. Хотел еще попросить пепельницу, но успел подумать. Клуб уже был наполовину полным и народ подтягивался небольшими партиями практически каждые десять минут. Я чувствовал нарастающее ожидание, подвергая сомнению то, что все эти люди пришли просто посидеть субботним… Хм, точно, сегодня же выходной, тогда все вполне объяснимо. Снова смотрю на время. И не верю. Опаздывает. Не важно, что на четыре минуты. Что Вы думаете? Я залез в интернет посмотреть время в городе. Скорее мои часы спешат, чем Он опаздывает. Ну хорошо, три минуты. Все равно утешение так себе. Начал думать, а что если Шон решил просто погонять: назначать встречи и не приходить, дабы проучить мою наглость. «Не надо ставить мне условия, » — прозвучало в голове Его голосом, отдающимся по спине мурашками, а в пальцах холодком. Не важно. Все равно буду приезжать столько раз, сколько потребуется. Куда угодно — хоть на другой конец страны. Смотря на пустой стул напротив, я успел сто раз перепсиховать за какие-то пять минут, пока не услышал: — Билли, пожалуйста, включи для меня свет над сценой, — тихая просьба в микрофон, закрепленный на стойке. Когда я повернулся посмотреть на Него — глазам не поверил. Первый раз вижу без костюма! В серой футболке и джинсах, которые носились так редко, что ни разу не стирались. Совсем другой человек! Он мог пройти прямо перед носом, я бы даже не обратил внимания. Глаза искали знакомый костюм, отбрасывая остальные ненужные детали. Может, Он подумал, что под фразой «не закрываясь всем тем, за чем прячетесь сейчас», я подразумевал одежду? — пиджаки и брюки, с которыми Он не расстается. Вынужден признаться, мне захотелось одеть Его. Подойти и протянуть вешалку с пиджаком. Без него Шон выглядит будто военный, с которого содрали погоны, и который больше не имеет права отдавать приказы… Основное освещение выключили, оставив лишь софиты. Тот, кто на сцене теперь, вряд ли видит дальше третьего ряда столиков. — Добрый вечер, — снова сделал шаг к микрофону. Меня удивил моментальный отклик публики — все захлопали, тепло приветствуя Хозяина. — Я не знаю, пришел ли сегодня мой гость, но, в любом случае, речь я заготовил, поэтому Вам придется слушать. Кто хочет, еще не поздно выйти покурить, — Он улыбнулся, как смог, и народ поддержал. А мне безумно хотелось на весь зал закричать о своем существовании, чтобы Он не думал, будто говорит в пустоту. Я пришел! Я здесь! — Если ты не понимаешь, зачем я попросил приехать тебя именно сюда, то объясню: мы находимся в здании, где я бываю самым искренним человеком каждую пятницу, — когда стою на этой сцене и играю на своем саксофоне. Играет на саксофоне… Офигеть, сколько всего я о Нем не знаю! Нет, конечно, любовь к джазу не скрывалась, — дома лежит целый склад винила — но мне в голову даже не приходила мысль о том, что Шон владеет каким-либо инструментом. Огромный кусок мозаики тут же встал на свое место. Раскрыта «Тайна белого костюма», в котором Хозяин уходил по вечерам на протяжении нескольких недель подряд. Наверняка они в то время давали серию каких-то концертов не только «для своих». Я-то наивно думал, Он на светские вечера так одевается. «Когда человек занимается любимым делом, снимки процесса выходят потрясные, » — тут же всплыла фраза Робина. Теперь понятно, какую фотографию тогда от меня спрятал. Господин с разочарованием смотрел вглубь зала, не веря в то, что я мог прийти. В один момент Его отношение поменялось: больше в мою преданность не верили. — Я не умею красиво говорить о чувствах. Так, как тебе хочется, чтобы я говорил, поэтому я тебе сыграю. С нотами у меня дела обстоят куда лучше, чем со словами. Знаешь, долго не мог понять, что делать с людьми, которых ты так сильно не хочешь отпускать. Думал, не в моих силах оставить их себе, но… Музыка совсем не такая, нет, она никуда не уходит, её я имею право оставить. И, благодаря ей, я почти успел сохранить хотя бы тебя. Сначала переживал, что не смог закончить, а сейчас понял — она уже закончена именно так, как должна была. Я жутко нервничаю, потому что впервые буду исполнять ее не только для себя в пустом доме. Серьезно, руки трясутся, как на первом экзамене мистера Джексона. Понимающие сопереживающие улыбки вокруг говорили о том, что многие знают, каково это. А я до сих пор не мог поверить, что Он сейчас возьмет в руки саксофон и начнет играть то, что сочинил для меня. Отсюда вижу Его дрожащие руки, за которые себя возненавидел. Я сломал Его… Третий раз вспорол одну и ту же рану. Было невыносимо трудно смотреть на то, каким слабым я Его сделал. Никогда не смогу простить себе этого. — Я больше не собирался просить у тебя «полчаса», думал, уложусь в пять минут, но, с такими руками дело не пойдет, поэтому прошу еще пять на то, чтобы разыграться. — Что ты будешь исполнять? — спросил кто-то спереди. — Если знаем, можем с Мэттом взять на себя корнеты. — Конечно, знаете — «Hallelujah» Чарльза, — ответил Он. — Спасибо, прошу на сцену. Есть желающие спеть? Вот это выбор — наша вторая или третья встреча. Я приехал раньше на десять минут и позвонил, чтобы не стоять под дверью. Хозяин был непонятно чем недоволен. Не опоздал же, в конце концов! — думал я. Из спальни с пластинки играла «песня из рекламы»(зачем вообще тогда это Ему сказал — без понятия). Господин непонимающе-возмущенно посмотрел на меня и сказал: «Нет, это Рэй Чарльз, которого ты не дал мне дослушать, а песня называется «Hallelujah, I Love Her So». После этого поставил на колени рядом со своим креслом, объяснил, в чем я неправ, и сказал, что сегодняшний мой вечер пройдет вот так. Вроде, это должно было стать наказанием, но я уезжал счастливым. Смотреть на то, как Он расслабляется, кайфует, притопывая ногой и тихо неуверенно подпевает, будто один в комнате… Было невероятно. Думаю, можно сказать, что с этой песни всё начиналось. — Да, позволь тебе помочь, — когда встал человек, сказавший это, зал разорвало. Может, он очень уважаемый «ветеран», который редко соглашался выступить? — Большое тебе спасибо, — Шон уважительно похлопал вместе со всеми. — Сид, барабаны мои! — выкрикнул парень слева, успевший опередить своего «конкурента». — Я за рояль! — поднял руку мужчина прямо передо мной. Все так быстро расхватали инструменты и заняли свои места, что я успевал только удивляться энтузиазму, с которым люди ринулись поддерживать Его. Пока музыканты собирались, Шон счастливо улыбался, было видно, что здесь Ему действительно хорошо. Да что уж, мне тут уютно, хотя мы с джазом весьма далеки друг от друга. Невероятно восхищала именно атмосфера, которую дополнял абсолютно каждый присутствующий. Между всеми этими людьми чувствовалось нечто особенное. — Эдди, ты помнишь, как мы переделали ее под саксофон? — еле-расслышал слова Господина, который отошел от микрофона, уступая место солисту и начиная готовиться сам. — Я не помню, чтобы у нас была какая-то другая версия, — успокаивающе улыбнулся тот, начиная подгонять стойку под свой рост. Черный ремень для сакса на Нём смотрелся нереально! Еще больше подчеркивал и без того залипательную фигуру. Пару минут, пока спонтанно возникший оркестр настраивался, со сцены доносились тихие беспорядочные несовместимые звуки разных инструментов. Эдди повернулся ко всем, спрашивая кивком, готовы ли они, и, получив положительный ответ, поднял руки на уровень микрофона, начав хлопать, задавая нужный ритм, который быстро схватил барабанщик. Через секунды подключился контрабас и пианино, после вступил солист. Эта сымпровизированная цепочка придавала антуражу клуба еще бóльшую изюминку. В припеве включился Шон. С первой ноты я смотрел только на Него, притопывающего ногой, как год назад. Хотя сейчас эта песня звучало куда более по-особенному. По лицу видел, что мы сейчас вспоминаем одно и тоже, сидя в разных концах зала. После последнего припева я был окончательно за Него спокоен. Руки больше не дрожали, да и в целом, было видно, что Он сумел расслабиться. Шон пожал руку вокалисту, после чего он, а следом и все остальные, заняли свои места. На смену им вышли двое: девушка села за рояль, а мужчина постарше за барабаны. Господин вытер, по всей видимости вспотевшие ладони, о джинсы и взялся за сакс. В зале была идеальная тишина. Думаю, не я один ждал первые звуки с замиранием сердца. Внутри все дрожало, будто мне передалось волнение. Делает вдох, закрывает глаза и начинает пересказывать нашу историю при помощи нот. Резво перебирает клавиши, создавая легкую игривость, соблазняющую слух. Через секунды ловко подстраивается пианино, дополняя витающий в воздухе образ. Барабанщик включился тихим ровным ритмом, будто боясь спугнуть наши воссозданные воспоминания. «Мы вместе уехали на такси.» Постепенно звук становился громче, темп нарастал, и все пришло к тому, что Он не успевал набирать воздуха для игры. В какой-то момент показалось, будто Шон задыхается. После последнего перелива, на несколько секунд ведущими стали клавишные, пока Хозяин восстанавливал дыхание. «Первый раз я на коленях. Он душит меня в обмен на засос.» С новыми силами продолжает мелодию, от которой мурашки по коже. Его саксофон звучит безупречно. Вторая часть сохранила в себе мою наглость с Ним поспорить: это я понял по несколько раз повторенным переходам от низкого звука (голос Господина), к более высокому (моему). Он улыбался, пока играл эту часть, и дополнял образы яркой мимикой, на которую, мне казалось, Его лицо было неспособно. Последнее слово всегда остается за Ним, поэтому завершающие миниатюру, аккорды были представлены исключительно низкими звуками, ставящими точку. «Послушание и протест просто-таки невероятное сочетание.» Не уверен, насколько правильно я понял следующий отрывок… Он играл очень трепетно, осторожно, мелодия лилась, заполняя помещение особой аурой. Я чувствовал себя дома. Прямо здесь и сейчас, окруженный мягкими кусочками музыки, словно одеялом, состоящим из лоскутков.***
Я не знал, что в тот вечер совершил большую ошибку. На следующее утро Его уже не было: на звонки никто не отвечал, дверь никто не открывал, — человек потерялся.