Поликарбидная логика

      (База «Центр», тюремный блок при императорской биологической лаборатории).       Существуют четыре стадии, через которые проходит любое живое существо, оказавшееся в неволе. Первая — протест, когда всё внутри горит от злости, и мечешься по клетке, пиная стены, проверяя их на прочность и охрану на бдительность, когда ещё не оставляют мысли о побеге — такие сладкие и такие неосуществимые. Но вечно это продолжаться не может. Несколько ударов током на подавление, питательные инъекции в ответ на попытки объявить голодовку, а главное, долгие часы томительной тишины заставляют психику пленного переключиться на вторую фазу — недоумение. В голове бесконечно повторяется вопрос, как же так вышло и что же теперь будет, а самое в нём подлое то, что он убивает желание сопротивляться. Рано или поздно это состояние сменяется третьей стадией, чьё имя — апатия. Бороться нет смысла, обвинять себя или кого-то ещё — тоже, остаётся лишь непроглядно-чёрное, совершенно безнадёжное состояние полной покорности. Четвёртая стадия — когда начинаешь искать выгоды в своём пленении — от Найро была ещё бесконечно далека, но он чувствовал, как целеустремлённо его подталкивают к третьей. Он уже понял, что говорящие помойки на этом астероид съели. Они постоянно держали его в стрессе. Не было никакого жёсткого распорядка суток — в любое время они могли войти и потащить его в лабораторию, или покормить дважды за час, а потом забыть на пару дней, или во время сна внезапно включить сирену, или подать какую-нибудь дрянь в воздуховод, просто так. Сперва Найро счёл это очень странным для существ, буквально живущих словами «логика» и «система», но у него теперь было очень много времени думать, и постепенно он вспомнил — а также уяснил на практике, — что тяжёлый затяжной стресс, постоянная угроза жизни, неуверенность в следующей минуте и систематическое отсутствие системы ломают волю на животном уровне. Это был один из способов держать в подчинении большие массы пленных в те времена, когда ещё велись глобальные войны; отвратительные времена, но они были, и, похоже, кто-то так в них и застрял. Найро чувствовал, что скатывается в безысходность, что далеки постепенно его прогибают, а преодолеть их напор — всё равно, что пытаться остановить бульдозер голыми руками, но пока находил силы бороться. Сперва его поддерживал гнев, потом чувство юмора, потом он начал искать ещё какой-нибудь способ удержаться на границе первой и второй стадий. Поломав голову, он смекнул, что далеки довольно однозадачны и негибки, и если найти правильный подход, можно их разговорить. Он не был уверен, что когда-нибудь сможет передать информацию о противнике соплеменникам и предупредить об угрозе, которую представляют из себя «кочевники», но случай бывает всякий, и если сконцентрироваться на разведке и добыче данных, быть может, удастся не впасть в апатию.       В этом помогало устройство камеры: вместо двери тут было прозрачное энергетическое поле, за которым постоянно дежурил какой-нибудь солдат. Найро решился попробовать преграду на прочность только один раз, получил за это током прямо от поля, без помощи красного «цербера», и сутки не мог наступать на правую ногу. После этого попытки прекратил, потому что понял — не та мощность, чтобы покончить с собой, а с другой стороны, не прорвёшься, тем более перед зорким оком охранника. Зато можно было пытаться изводить перечницу-переростка разговорами.       Паранойя подсказывала, что куда более логично и надёжно запирать камеру четвёртой стеной. Найро не питал иллюзий по поводу постоянного наблюдения за своей особой, поэтому довольно скоро предположил, что в постоянной возможности контакта с далеком, как визуального, так и слухового, у врага есть какая-то цель. Самыми простыми и очевидными вариантами представлялись изучение его собственного поведения и изучение реакции охранников на его поведение. Скорее всего, так оно и было. Далеки столь же плохо должны были себе представлять современных талов, насколько талы плохо себе представляли далеков Новой Парадигмы. Во всяком случае, если Зеро, ну или если ей угодно, Тлайл, и её приятели действительно были далеками, это опрокидывало абсолютное большинство представлений о её племени. Даже несмотря на свои шутливые обвинения в её адрес, Найро никогда не допускал мысли, что она является далеком по-настоящему. Ни в ней, ни в её друзьях не было никакого «ать-два от забора до обеда», а был острый интеллект, ехидный сарказм, чёртова куча подлой осторожности и, наконец, живая речь, заметно отличающаяся от той, которую он слышал вокруг себя более трёх месяцев. С другой стороны, некоторые операции далеков, известные ему из учебников стратегии, доказывали демоническую хитрость старых врагов; быть может, они умеют как-то переписывать себе словарь или просто по-нормальному говорить и корректировать поведение, когда им самим это нужно.       На Зеро-Тлайл он зла не держал. Пару дней, конечно, помечтал придохлячить при встрече, но потом включилась трезвость и подсказала, что темноволосая любительница клубники просто не могла поступить иначе, если она действительно генно-модифицированный далек, а во всех своих бедах виноват он сам. Ведь она даже честно предупреждала его о последствиях, просто, гм, немного недоговорила.       Быть может, всё, что он от неё видел и слышал — абсолютно всё — было притворством. А быть может, и нет. В конце концов, личный опыт показал, что вселенная ровным счётом ничего не знает о далеках. Исторические записи изображали их оголтелыми нацистами, чей образ мышления был таким же несгибаемым, как броня, таким же законсервированным, как тело. Романы и фильмы, создававшиеся по мотивам древних событий и пачками выпускавшиеся под День Освобождения, рисовали их редкостными тупицами. И абсолютно невозможно было совместить этот растиражированный образ с тем, что он увидел в «кочевниках», и с тем, что бывший генерал чувствовал, изучая древние отчёты о боевых операциях. Хотя клише вполне подходило красным башням, по очереди караулившим его камеру, но изучавшие его далеки в оранжевой броне выглядели сделанными из другого теста. Несмотря на сухие односложные предложения, непроницаемость скафандров и чёткую скупость действий, несмотря на непонятность их языка — между собой далеки пользовались давно мёртвой и забытой разновидностью далазарского наречия — Найро как-то улавливал, что между ними происходит нечто большее, чем видно снаружи. Он помнил, что у далеков имелась какая-то командная сеть или аналог интернета; возможно, основное общение велось там. Кроме того, в их механических голосах присутствовало подобие интонации. Какой же силы должна быть окраска голоса изначально, чтобы прорываться сквозь выравнивающие электронные фильтры, пусть бы и повышенными децибелами?       Всё вкупе означало нарушение общепринятых клише. Далеки что-то чувствовали, помимо ненависти. Возможно, раздражение, если что-то шло неправильно, возможно, удовлетворение от хорошо проделанной работы, ну и, бесспорно, высокомерие вперемешку с надменностью, проявляемое даже охранниками — и хотя это было скудным и тем более далёким от привычного талам проявления чувств, но им было не всё параллельно. И тогда поведение «кочевников» приобретало смысл — вряд ли на операцию такого уровня сложности послали бы обычных рядовых пешек, а высокоуровневые далеки наверняка имели более широкое и независимое мышление. Значит, при всей альтернативности даледианского мозга, с броневёдрами рангом повыше табуретки можно было попытаться говорить, и, быть может, даже переубедить.       Порой, более-менее придя в себя после очередного этапа мозгомойки или невыносимо мучительных биологических тестов, Найро закрывал глаза и пытался представить, о чём думала Тлайл во время их бесед, что она чувствовала. Он вспоминал пылающее лицо в полутьме подвала — и теперь глубже понимал причины этого покраснения. Тогда ему казалось, он вульгарно подколол наивную девчонку, но сейчас понимал, что нечаянно врезал по её даледианскому комплексу превосходства, и это просто чудо, что она оторопела до неподвижности, иначе бы непременно его испепелила на месте; в силе её имплантов — если это вообще были импланты, — он не сомневался. Далек без летального оружия? Не бывает.       Ещё больше, пожалуй, его интересовал и даже волновал другой аспект — была ли её к нему симпатия, заметная невооружённым глазом, актёрской игрой или настоящей влюблённостью. Здесь Найро ничего твёрдого предположить не мог. С одной стороны, та парочка, Гердан и Судиин, непрозрачно намекала, что как минимум у очеловеченных далеков может сложиться семья. С другой, у посла далеков не было реальной необходимости пытаться флиртовать с генералом, тем более так неуклюже. У неё и без того имелись все козыри против его «шестёрок». Но зачем, если незачем? А если это было не притворством, а настоящим чувством, впервые проснувшимся в достаточно наивном в сфере эмоций и межличностных отношений существе, то это не только в корне меняло дело, но и полностью переворачивало все представления о самой страшной расе Вселенной. Потому что далек, не просто влюблённый, но влюблённый в тала — это не нонсенс для его племени, это целый апокалипсис, глобальная подвижка мировоззрения. И если она действительно произошла… Нет, этого не могло быть, физически не могло быть. Здесь было что-то третье, что-то, ещё им не понятое.       И в это надо было непременно вникнуть.       (— Пленный проснулся и смотрит на охранника, — доложил второй ассистент, общим номером «шесть», если считать по отделу, в чьи обязанности входило вести неусыпное наблюдение за талом.       — Шестой, подтвердить смену караула у камеры пленного, — приказал в ответ штатный психолог четыре, номер в отделе — «единица», изучавший поведение пленника в соответствии с планом, составленным высшим начальством. Он ещё раз сверился с перечнем пунктов. — Поставить полностью нового солдата, которого пленный ещё не видел. Запрет на разговоры не вводить. Солдат будет действовать согласно общей инструкции).       Ну хоть какое-то разнообразие, подумал Найро через несколько минут, когда к одной красной башне подкатила вторая и железным голосом сообщила, что прислана на замену. Ну хоть смена караула, хоть какая-то развлекуха. Главное, что не заявились «оранжевые» и не потащили на очередную пытку.       Он устроился поудобнее прямо напротив застывшего силуэта. Похоже, эту жестянку он раньше не видел. У далеков не было никаких опознавательных знаков или номерков, но Найро довольно скоро наловчился их различать — ну, или ему так казалось. У каждого была разная манера держать конечности и «глаз», разворачивать корпус — кто-то начинал поворот с «головы», кто-то с «юбки», кто-то с «рук», — у всех был немного разный тембр голоса. Было забавно узнавать уже встреченных охранников и учёных и давать им всякие обидные прозвища, и ещё забавнее была их реакция — с потрясающим занудством они всегда стремились поправить тала, что у них нет потребности в именах или прозвищах и что он не должен их так называть. И что вообще он не имеет права разговаривать.       Примерно это Найро готовился услышать и сейчас.       — Эй, новичок, — окликнул он бронебашню. Глаз охранника и так от него не отрывался, но теперь на грудь мужчины подозрительно нацелилась пушка. Ага, реакция есть, и незамедлительная. Те, кто дежурил тут не по первому разу, уже научились не реагировать на попытки завязать разговор, сдавались только не меньше, чем на получасовое пение флотских частушек. — Ты ведь новичок, да?       (— Он определил нового охранника, — незамедлительно отчитался ассистент).       Механический голос занудно сообщил:       — Пленный замолчит, — несмотря на заметный акцент, далеки всегда обращались к нему на общем наречии Нового Давиуса.       Повстанец подумал, что никогда не устанет забавляться тем, как одинаково реагируют солдаты Новой Парадигмы. Это, конечно, был юмор висельника, последняя забава, но что ещё оставалось, не плакать же и не рвать на себе волосы?       — А если не замолчит, то что ты сделаешь? Уничтожишь? Сомневаюсь, что у тебя есть на это разрешение, — хохотнул Найро.       Далек потупил какое-то время над ответом.       — Я могу парализовать пленного нелетальным ударом тока, — наконец, сформулировал он. — Болевой шок заставит его подчиняться правилам.       — Справься у своих приятелей, им это не помогло, и тебе не поможет, — снова фыркнул Найро. — Я не замолчу, хоть током тресни.       — Пленный будет подчиняться! Пленный замолчит! — красная броня слегка дрогнула, словно существо внутри заметалось, не в силах сдержать ярость.       — Ага, сейчас, только шнурки поглажу, — доверительно ответил тал. — Ты никогда не гладил шнурки после стирки? Очень медитативное занятие, между прочим, лечит нервы. Давай, придумай что-нибудь, докажи мне логически, почему это я должен подчиняться.       — Далеки — высшие существа! Все склонятся перед далеками! — взвыла красная башенка.       — Уже склонились, ага, — Найро вложил в голос как можно больше насмешки. — То-то Повелители Времени вас разметелили при поддержке всех остальных цивилизаций, до сих пор прячетесь. Знаешь, как у нас говорят? Если плюнешь во Вселенную — она утрётся, но если Вселенная в тебя плюнет, ты утонешь. Вы уже разок утонули. Вылезете — поможем утонуть ещё разок.       — Молчать!!! — в вопле, помимо яростного желания немедленно пристрелить тала, звучало уже привычное недоумение. Как и остальные охранники на этой стадии, новичок бесился от невозможности заткнуть пленного и от обиды на его слова. Что-то в далеках-солдатах было от детей с умственной отсталостью, страшно гордящихся полученным поручением, выполняющих его с зубодробительной буквальностью и не умеющих справляться с ситуацией, когда она выходила из-под контроля. Почему-то вспомнилось ругательство, разок вырвавшееся у Тлайл в присутствии Найро, что-то про тупую десантуру. Теперь он полностью понимал смысл её слов — действительно, тупые.       — Хочешь, я тебе песенку спою? — ласково предложил повстанец в ответ на отчаянный вопль. — Или сказку расскажу? Кстати, как бы тебя назвать-то, истерик… Да, Истерик. Вполне подойдёт.       Далек неожиданно замер, проигнорировав обидное прозвище. Наверное, запросил совета у начальства или разговаривает с более опытными охранниками, выработавшими некоторый иммунитет к подначкам пленного.       (— Солдат номер двадцать три из пятьдесят восьмой бригады запрашивает дополнительные инструкции, — сообщил ассистент. — Тюремный блок перенаправил запрос в лабораторию.       — Запретить ему открывать огонь по пленному, — ответил психолог. — Только это. Другие инструкции излишни).       — Э-эй? — Найро помахал рукой в сторону камеры, но далек не прореагировал. Ну и ладно, тогда можно перейти ко второй фазе. И он принялся насвистывать победный марш. Получить разряд за своё поведение он не боялся — удар током не был приятен, но после него учёные иногда откладывали куда более мучительные эксперименты, давая пленнику прийти в себя.       Наконец-то ему удалось вновь вызвать реакцию у далека.       — Что это за звук? Зачем пленный производит звук? Объяснить? — озадачился он. В чём нельзя было далекам отказать, так это в любопытстве — всегда забавно было наблюдать, как в случае непонимания происходящего инструкции начинали идти побоку, а бронепомойки активно стремились удовлетворить интерес.       — Ну ка-ак тебе сказать, — нараспев протянул Найро и снова принялся насвистывать.       — Объяснить! Объяснить! — настойчиво повторил охранник.       — Свист, — сообщил тяжёлый металлический голос справа из коридора, за пределами видимости тала. — Примитивный звук, производимый речевым аппаратом низших существ. Считается формой так называемой «музыки». Двадцать третий, твоё дежурство временно отменяется. Возвращайся на пост до получения дополнительных инструкций.       — Я подчиняюсь, — охранник развернулся к невидимому собеседнику, и Найро подумал, что последовавший жест манипулятором очень напоминает козыряние начальству. Интересно, кто это почтил его своим визитом?       (— Дежурство охранника отменено приказом сверху, — сообщил ассистент. — Мы не были предупреждены.       — Что такое? — психолог подъехал ближе, чтобы посмотреть на экран. Помолчал, оценивая обстановку. — Этого нет в инструкции.       — Запросить уточнение у центрального контролёра? У Учёного? — быстро предложил первый ассистент со своего места.       Психолог внимательно вгляделся во вновь прибывшего далека, занявшего место охранника.       — Нет, — наконец сообщил он, и в голосе отчётливо просквозила робость. — Только наблюдать).       Найро внимательно разглядывал визитёра. Далеков в белой броне он видел один раз, в императорском зале, и предполагал, что это местные отцы-командиры. Интересно, с чем связан столь высокий визит? Всё, что Новой Парадигме было нужно, она из него вытащила ещё на первом зондировании памяти. Зачем этот «белый» сюда притащился? Впрочем, это же далек. Без цели не придёт и непременно всё доходчиво объяснит.       Белоснежная громадина в свою очередь пристально разглядывала тала.       — Мне сообщили, что ты различаешь охранников, хотя на них нет маркировки, — наконец, прогудел он. Было в его голосе нечто от гула высокого напряжения в высоковольтных проводах. — Как ты это делаешь?       — Ты же представитель высшей расы, — хмыкнул в ответ Найро. — Вот и догадайся.       Глупо было даже думать, что они не обратят на это внимание. Куда более странным представлялось то, что заинтересовались этим не учёные, а местная элита.       «Белый» оценивающе проехался взглядом вверх-вниз по фигуре пленника.       — Ты уже знаешь, что сканирование памяти болезненно. У талов низкий интеллект, но твоё умение выводить причинно-следственные связи казалось более совершенным, чем у большинства твоих соплеменников. Мы ошиблись?       Предупреждение элегантно, как фура в гололёд. Впрочем, чего ещё ждать от далеков, кроме грубой силы.       — У каждого из вас индивидуальные голоса и микрожесты. Прости, я ничего не могу с этим поделать, и вы сами, видимо, тоже, — развёл он в ответ руками.       Силовое поле, заменявшее дверь, внезапно отключилось без видимой причины.       — Встань и выйди ко мне, — приказал «белый».       — Интересно, а я мог бы выйти, не встав? — почти себе под нос, но так, чтобы далек услышал, съязвил Найро, поднимаясь с металлической ступеньки длиной во всю стену, заменявшей койку. Даже в полковом карцере, куда он пару раз попадал в юности, и то было больше удобств, чем узкий холодный выступ и дырка в полу.       Впрочем, коридор был не менее лаконичен, чем камера и вся ранее увиденная часть базы — далеки не тратили много сил и времени на архитектуру. Сухость интерьера вполне соответствовала их внешнему облику. «Белый» пристально следил за перемещением тала, но, что удивительно, пушка за ним не следила. Впрочем, ответ обнаружился сразу по выходу из камеры — поперёк коридора стояло трое «красных» самым что ни на есть ровным рядочком, тем самым, из которого удобно расстреливать.       — Назови их, — приказал далек.       — Паразит, Лопоухий, а третьего не знаю, — перечислил Найро. В данном случае отмалчиваться было бессмысленно — далеки всё равно бы его долбили, как дятлы, пока не добились бы ответа, а в случае слишком долгого упорства организовали бы очередной сеанс мозгомойки.       — Как ты их определил? На основании чего? Они молчат и стоят в идентичных позах, — продолжил домогаться «белый».       — Из всех здешних зануд ты самый занудный. Поздравляю с орденом за занудность, — не удержался тал.       — Трижды повторенное слово, — не поленился подсчитать далек. — Узость мысли и косноязычие. Отвечай на вопрос!       Уж кто бы говорил про узость мысли.       — Не знаю, — честно признался Найро. — Считай, я перечислил наугад. Впрочем… Ваши ушлые ребята в лаборатории потрудились мне объяснить шуточку с телепатическими способностями миротворцев. Или конкретно тебя это объяснение не удовлетворило?       (— Прослушка камеры была только что отключена, — доложил ассистент. — Попытаться восстановить связь?       — Это системный сбой?       — Сообщение об аварии отсутствует.       Психолог ненадолго задумался. Его не извещали о таком повороте дел, но пленник не мог сам отключить камеру на глазах у четырёх далеков. Следовательно, отключение было произведено специально.       — Ждём, — наконец, заключил он. — И ничего не предпринимаем.       В конце концов, он не был настолько смел, чтобы спорить со старшими по званию по поводу уместности или неуместности наблюдения за экспериментальным образцом).       — Вы, все трое, возвращайтесь к своим обязанностям, — приказал «белый».       — Я подчиняюсь, — слаженным хором продребезжали охранники, разворачиваясь одновременно, но всё же немного, едва уловимо, по-разному.       Высокопоставленный визитёр терпеливо дождался, пока они удалятся прочь из коридора, и только потом продолжил:       — Меня не устраивает официальное объяснение явлению ментального резонанса между далеками и талами-миротворцами, полученное от наших учёных, и я проверяю альтернативную версию, — как ни странно, в спокойном тоне белой бронебашни на миг прорезалось что-то вроде едва заметной иронии. — Резонанса по предложенной схеме недостаточно, чтобы вызвать личную привязанность далека к низшей особи. Значит, есть ещё что-то.       Это странным образом совпадало с мыслями повстанца о взаимоотношениях с послом Никто.       — А почему бы просто не допустить мысль, что она влюбилась? — съязвил он на пробу.       — Некорректное суждение, — твёрдо отрезал далек, явно показав, насколько глубоко он в курсе ситуации и как легко он подхватывает недосказанные мысли. — У прототипов возможно образование пар, но только в рамках вида.       — Хочешь сказать, что талы, безусловно, вам давно не родственны? Ну конечно, что ты ещё можешь сказать... — проворчал Найро, закладывая руки за спину, словно стоял на мостике линкора, а не на пороге собственной тюремной камеры.       — Ты значительно глупее Доктора, хоть и знаком с ним. Он бы понял сразу.       — Подожди, ты имеешь в виду наоборот? — вот это уже озадачивало сильнее. — Что каким-то образом талы всё же родственны…       И тут он понял. Был один слух, которому мало кто придавал значение, но вдруг?       — Секретный архив РМ, — странно, даже в горле пересохло. — Все считают его мифом. Архив, в котором хранилась информация о том, как именно была проведена генетическая коррекция миротворцев, и который был то ли запечатан, то ли действительно уничтожен. И ты знаешь, что там было на самом деле.       — Подтверждаю, — согласился «белый». — Ты пока единственный тестовый образец. Полагаю, мы увеличим количество, нашёлся ещё один такой же, со взаимным резонансом.       — Это как-то связано с далеками? — Найро вдруг сделалось страшно. Очень страшно.       «Белый» промолчал, не подтвердив и не опровергнув утверждение. Тогда он решился на уточняющий вопрос:       — Для создания миротворцев использовался генетический код далеков? — от одной этой мысли проснулось отвращение. Быть родственным… этим… осклизам? Да лучше сдохнуть!       «Белый» помедлил, и Найро уже подумал, что вопрос тоже уйдёт в пустоту, но оказалось, далек просто взвешивал ответ.       — Верное утверждение. Использовался, но не вами и даже не Доктором. Правда, такого эффекта никто не мог ожидать.       — Какого — такого? — повстанец стиснул за спиной кулаки, чтобы не сорваться.       Далек не ответил. Как ни странно, это спокойное молчание уняло и вспышку гнева, охватившую бывшего генерала.       — Я лично проверю генетический след в твоей ДНК, — наконец, уведомил «белый». — Вариант действительно допустим и объясняет твой умеренный эмпатический резонанс с чистыми далеками.       Найро пристально вгляделся в непроницаемый жёлтый «глаз».       — Что, — подлив в голос сарказма, осведомился он, — мой статус сменился с «тала» на «генетически ущербного далека»?       Что-то неуловимо перемкнуло в этом неподвижном жёлтом глазу с синей щелью, что-то гневно-прожигающее выплеснулось из него, как гамма-излучение. Но в голосе лишь почувствовался ответный сарказм:       — Нет. Твой статус изменился с «низшего существа» на «любопытную генетическую ошибку». Тебя это удовлетворяет?       — Вполне, — ответил Найро, заходя в камеру. Беседа явно шла к концу, а дожидаться приказа он не собирался. Пытаться пробежаться по коридору, в общем, тоже не имело смысла, можно было только гордо задрать нос и надеяться, что поликарбидная тварь глубоко в душе этим оскорблена. Если, конечно, у неё вообще есть душа, а не пачка инструкций на все случаи жизни. Вернее, у него — в том, что белой бронебашней управляет существо мужского пола, не было никаких сомнений. Слишком низким был тембр голоса, слишком твёрдым каждое слово, слишком давящим — присутствие.       Сзади тихо загудело активированное силовое поле. Кем бы ни был «белый», он не возмутился вслух, что тал осмелился действовать без его приказа.       И именно это почему-то уверило Найро в смутно промелькнувшей догадке.       — Эй, — сказал он, слегка обернувшись через плечо. Далек всё ещё стоял там и сверлил взглядом его фигуру. — Тебе любопытно, что было самым обидным во всём этом?       И он обвёл руками камеру.       — Пожалуй, — подумав, согласился «белый». — Да. Мне любопытно, что может быть унизительнее, чем измена собственному виду.       Найро развернулся, вновь привычно закинув руки за спину. Слегка качнулся на каблуках. Прищурился.       — Проиграть. Не в целом, нет — в целом-то я добился осуществления поставленной цели. Религия миротворчества наконец погибнет, а моя раса найдёт способ выжить и преодолеть всё, что вы на неё выльете. В конце концов, у нас одна родина и один потенциал. Но мне чертовски обидно проиграть девушку извилине в банке.       Белая громада продолжала неподвижно прожигать его взглядом. Найро бы дорого дал за то, чтобы гарантированно узнать, что там творится под непроницаемой бронёй, верны ли его предположения. Внешне далек оставался абсолютно спокойным, лишь взгляд казался джетом, лупящим из квазара.       — Было бы досадно, — наконец отозвался он, — потерять императорского советника из-за генетической ошибки.       Значит, догадка верна.       — Я видел, как она на тебя смотрела, — негромко и устало продолжил Найро. Как его учили в военной академии? Проигрывать тоже надо уметь с честью? — Ты для неё — всё, а я — лишь наваждение, которое скоро сотрётся из её памяти. Береги её. Такие, как твоя Дакара, встречаются очень редко.       — Я знаю, — просто ответил Император далеков.       — Обещай, что сбережёшь Тлайл.       Янтарный глаз с синей щелью сделался ещё пронзительнее.       — Она — солдат. Для Империи нет незаменимых.       Он развернулся и покатил прочь по коридору с характерным электрическим гулом, ставя этим однозначную точку в разговоре.       (— Сигнал с камеры восстановлен, — доложил второй ассистент.       — Что делает пленный?       — Бьёт в стену камеры верхней правой конечностью. Сила ударов незначительна, на стене не будет повреждений.       — Кто ещё присутствует?       — Никого… Уточнение, только что вернулся дежурный охранник.       Конечно, психологу номер четыре было очень любопытно, о чём сам говорил с пленным, но он так же отлично знал, чем караются излишние вопросы. У него был список исследований поведения тала, составленный начальством, и его следовало воплотить с тщательнейшей дотошностью. Не должно быть никаких упущений и погрешностей; следовало сосредоточиться только на своём деле и не забивать мозг посторонними мыслями.       — Возвращаемся к работе, — приказал он. — Продолжать наблюдение.       Да. И не тратить время на глупое и бесцельное любопытство.       Ведь много думать вредно).

***

      (База «Центр», императорская биологическая лаборатория, генетический отдел, семь часов спустя).       Вечный въехал в тесное помещение и внимательно огляделся. Его всегда раздражали проходы, в которых едва-едва могли разминуться две гравиплатформы, а здесь, похоже, других и не было. Плюс категорическая непроглядываемость местности — нагромождение приборов, инкубаторов, сложной техники. Никакой простреливаемости ни взглядом, ни пушкой. Но учёные были по определению ненадёжными и склонными к хаосу бардачниками, всегда пытающимися обогнуть инструкции и даже иногда смевшими по-своему трактовать Общую Идеологию, так что удивляться планировке их уровней неумно. Надо бы попросту провести инспекцию лабораторий и выдать рекомендации, обязательные к выполнению, но сейчас организовать это не представлялось возможным — слишком много дел вдруг оказалось в Империи, чтобы тратить время на незначительные придирки. Но галочку Вечный себе на будущее поставил.       Логистическая карта показывала, что конец блужданий близок — в помещении лаборатории находился всего один далек, именно тот, который был ему нужен. И как назло, это оказался самый дальний и захламлённый угол. Вечного посетила мысль, что таким этот участок лаборатории стал совсем недавно, буквально в течение последних часов: если Императора посещала потребность что-то поисследовать без помощи ассистентов, то он предпочитал иметь всё необходимое в зоне доступа. И категорически не любил, когда вокруг кто-нибудь крутился. Но у главы службы безопасности и идеологического контроля просто не было выхода — он подчинялся более раннему и не отменённому приказу правителя.       Кое-как вписавшись в тесный проезд, поперёк которого висели оголённые кабели, едва ли не задевающие «ушки» скафандра (непорядок!), Вечный продвинулся на десяток метров вглубь и наконец за толстой колбой инкубатора различил негромкий электростатический гул неподвижной гравиплатформы и отблеск развёрнутых голографических мониторов.       Император стоял к нему спиной, фоторецептором к компьютеру. Справа высился серо-чёрный параллелепипед, кажется, сканер-микроскоп для исследования биологических проб. На одном мониторе висело разом четыре модели генетического кода, по другому ползли бесконечные расшифровки триплетов, тоже в четыре колонки. Участки молекул то и дело выделялись разными цветами. Вечный был недостаточно силён в биологии, чтобы сходу вникнуть в детали, поэтому даже не стал задаваться вопросом, чем занят правитель, а просто терпеливо принялся ждать, когда на него обратят внимание.       Через несколько секунд коды остановились, экраны свернулись. Император протянул манипулятор к реле параллелепипеда. Верхняя половина прибора с тихим пневматическим шипением приподнялась, из щели полился золотистый свет.       — Говори, — приказал правитель.       — Я получил данные, которые ты запрашивал двое суток назад. Мой отдел провёл опрос по всем базам и флотам, выборка опрашиваемых, в соответствии с приказом, по одному далеку из двадцати, случайным образом. Я свёл данные воедино и должен отчитаться. Обслуга ИВСМ сообщила, что ты оставил вычислительный зал более сорока скарэлов назад. Ты занят. Когда я смогу доложить о результатах?       Император развернул фоторецептор на сто восемьдесят градусов, устремив на него пристальный взгляд.       — Докладывай, — коротко приказал он.       — Они все слышали о ней. Тридцать два процента не знали, что она — прототип, считали чистым далеком. Девяносто шесть процентов употребляют по отношению к ней термин «эксаб».       — Значит, эксаб? — задумчиво, почти неформально, переспросил Император.       Вечный и сам был удивлён такой популярностью вздорной и нечистокровной девчонки. Куда как просто было получить высокий ранг по праву врождённых способностей или повышение за прилежную службу. Намного сложнее было стать эксабом — то есть авторитетным лицом, уважаемым не за звание, а за личные достоинства, и не по уставу, а по заслугам.       — Заметь, — продолжил правитель ещё более неформально, — она всегда и везде становится эксабом. Для далеков, оставленных в Континууме Забвения, для прототипов… Это определённая характеристика. Можно тянуть по интеллекту на высшую элиту, всю жизнь проходить в высшем ранге, но никогда не стать эксабом для своего окружения.       Вечный прекрасно понял намёк — последняя фраза была адресована лично ему; ну а кто вообще в этом мире любит службу безопасности, тем более если она отслеживает не только соблюдение внешнего порядка, но и чистоту помыслов, и чистоту крови?       — Я могу продолжать? — спросил он, потому что сюрпризы, связанные с прототипом Зеро, ещё не закончились.       — Говори.       — Семь процентов употребляют по отношению к ней слово «мать», все — в контексте «мать Скаро», все — далеки среднего ранга.       Вполне естественно. У рядовых пассивный словарь беден и нет потребности к нему обращаться, а старшее командование не лепит заглазные прозвища, слишком это большая вольность.       — Семь процентов по всей Империи? — уточнил правитель, извлекая капсулу с препаратом из анализатора и убирая её в переносной стазис-сейф.       — Подтверждаю, и он растёт, — Вечный был согласен, что это уже очень много. — Прозвище пошло из нашего научного отдела и с тех пор быстро распространяется по всем базам, заводам и флотам. Так же замечено мифотворчество вокруг её личности.       Если начало доклада оставило Императора достаточно равнодушным, то сейчас Вечный начал чувствовать его неудовольствие. Он и сам был в раздражении из-за того, что нечистокровный далек, которому и жить-то позволено почти по случайности, начал набирать такой авторитет среди младших чинов. Как любой блюститель порядка, он прежде всего опасался бунта и те же мысли автоматически переносил на Императора.       — Она ещё не знает, как много у неё сторонников, — осторожно заметил он. — Расчётно, её можно скомпрометировать перед обществом…       — Нет, — довольно неожиданно отрезал правитель. — Это наша вина, что Прототип Зеро привлекает к себе так много внимания. Она — необычное явление для Империи, во всех аспектах. Необычность будоражит умы. Зеро надо сделать… — он запнулся, подбирая слово, — …повседневной. Раскрыть о ней информацию, не представляющую опасности для общества и не вызывающую излишнего брожения умов. И дать ей полномочия, которые она действительно заслуживает.       — Ей и так много, — не удержался Вечный.       — Её функции превышают её звание в совете, следовательно, она до сих пор не на своём месте, — отрезал Император. — Я приказывал обдумать ещё один пункт. Каков твой вывод?       — Термин «мать», в принципе, не противоречит Общей Идеологии. Создателя в неформальном общении часто называют «отцом»; если бы фигура Шан была более популярна, её бы называли «матерью», и слово бы не выпало из активного словаря. Но далеки не забывают, что их создали мужчина и женщина…       Внезапно Вечный испытал лёгкий, но крайне неприятный приступ чувства, известного ему как «страх». Это было дурно; раньше он его чувствовал, только сталкиваясь с Доктором, но совершенно невозможное предположение, сформулировавшееся в мозгу для продолжения мысли, заставило его испугаться. Неужели правитель планирует ввести звание «императрица»?! Это настолько противоречило сущности Империи, что он даже дышать перестал. Словно в ответ на его ужас, из белого скафандра выплеснулась волна иронии.       — Нет, — пригвоздил Император, и сразу стало ясно, что он с лёту подхватил его опасения. — У Империи может быть только один лидер.       «Так и нервную систему можно из строя напрочь вывести», — допустил очень глубоко спрятанную и очень неформальную мысль Вечный, которому надо было куда-то сбросить испуг.       — Тогда зачем нужно соответствие термина Общей Идеологии?       — Узнаешь, — Император снова отвернулся к компьютеру и активировал мониторы, по которым опять поползли расцвеченные коды. — Не беспокойся о бунте. Прототипы до сих пор думают, что у них нет связи с Империей, они не подозревают, что мы наблюдаем за абсолютно каждым их шагом. Прототип Зеро твёрдо уверена, что я сортировал её воспоминания, она ни на миг не сомневалась в моих словах. С помощью Пси-Контролёра я проанализировал её личность, все извилины её искорёженного мышления, и не нашёл там крамолы. Она действительно совершенно искренне преданна Империи и Общей Идеологии. Согласен, от такой искренности тоже могут быть проблемы, — сорвал он невысказанное возражение буквально с динамика безопасника, так точно ухватив формулировку, что тот даже задохнулся от неожиданности, — но если Зеро задумает взбунтоваться, это тоже можно будет использовать с толком. Я вычищу крамолу вместе с ней и всеми, кто за ней пойдёт, как когда-то поступил с последователями Давроса.       — Нет опасения, что за ней пойдут слишком многие? — озадачился Вечный. О свирепой зачистке инакомыслящих, которую далеки называли «Однодневная Гражданская Война», он знал из истории и не хотел бы подобного форс-мажора на своём веку.       — У далеков может быть только один лидер, — с заметно читаемой усмешкой повторил Император. — В любом случае я заранее позабочусь о том, чтобы она не воспользовалась плодами победы.       — Это слишком рискованно, — негромко отозвался Вечный, решив ещё раз попробовать настоять на своём. — Более простое решение, компромат — и запереть в лаборатории, где ей самое место.       — Объясни, это проявление персональной враждебности или такая форма заботы о более слабом соратнике, могущем наделать глупостей из-за личного несовершенства? — саркастически осведомился Император.       Безвыходный парадокс из серии «Ты перестал пить коньяк по утрам, Вечный?» Если бы глава госбезопасности умел краснеть, он бы сделался очень похож на большую уродливую свёклу. Но покраснеть он не мог по биологическим причинам, поэтому просто с тихим шипением втянул в себя воздух до состояния шарика и принялся медленно сдуваться, пытаясь успокоиться. От вопроса сделалось страшно некомфортно, потому что он и сам не знал правильного ответа. И то, и другое правда, и оба варианта одинаково скверные, порочащие его когда-то идеальную репутацию воплощения непредвзятости. Глубоко внутри он знал, что немного невменяемый далек из прошлого ему симпатичен своей находчивостью, предприимчивостью и жизнелюбием, но как глава службы безопасности и ответственный за моральную чистоту Империи, даже просто как далек, он не мог себе позволить подобную вольность, оттого и придирался к Зеро по малейшему поводу, злился на неё — ему просто хотелось, чтобы она сделалась нормальнее, обычнее, ближе к остальным, имела больше шансов на выживание в Империи.       — Она не будет заперта в лаборатории, — с нажимом повторил Император. — Ты не будешь собирать на неё компромат и очернять её репутацию. Интеллект Прототипа Зеро будет служить Империи далеков до тех пор, пока не исчерпает свою полезность. Предполагаю, это будет достаточно долгий период.       — Почему никто другой не может?.. — почти с тоской спросил Вечный, понимая, что решение правителя уже не поколебать.       — Нам с ней очень повезло, — анализ генетического кода опять остановился, мониторы опять оказались свёрнуты, белая башня опять повернула синтетический «глаз» к жёлтой. — Номер YLD001,W620310845 была активирована в эпоху процветания Империи далеков, незадолго до четвёртой конкисты. Она ориентирована на нормативы того исторического периода, даже на такие странные с твоей точки зрения, как недостаточно автономный скафандр или натуральная пища. Попробуй понять, как она жила: твёрдая уверенность в завтрашнем дне, ежедневные позитивные новости с фронта — мы не только восстанавливали свои позиции в Серифии, но и завоёвывали новые территории, — много созидательной работы, ценные научные открытия, повсеместное строительство, появились даже перспективы нейтрализовать вечную угрозу Галлифрея. YLD001,W620310845 просто пытается вам дать то же самое, ведь, по её мнению, это минимальная планка норматива, а текущее состояние Империи, которое для вас норма, для неё полный провал. А я подтягиваю её уровень, чтобы она могла делать свою работу профессионально, без нынешнего дилетантизма.       — И в какой же сектор ты её отправишь? — рискнул полюбопытствовать Вечный, потому что решительно не видел для Зеро ни однозначно белой, ни однозначно синей маркировки, а среди учёных или отдела государственной безопасности ей тем более было не место с такими задачами. Не к сервам же её приписывать, это полная ерунда.       — Я обдумываю этот вопрос, — Император вновь отвернул фоторецептор на полкруга, возвращаясь к работе.       Возможно, это было окончание беседы, но приказа удалиться не поступало. Вечный наконец-то рискнул подкрутить прицел и посмотреть на анализирующийся генетический код. Сперва он не понял, потом осознал. Уж что-что, а поток триплетов из четвёртой колонки он перечислил бы даже в полубессознательном состоянии после тяжёлой контузии, потому что она прямо касалась его обязанностей.       — Фактор далека? — озадачился безопасник.       — Система Квадриллы, эксперимент с генетическим очищением, — не оборачиваясь, отозвался правитель. — Есть в твоей персональной базе данных, под грифом «сверхсекретно».       Это было равносильно приказу «ознакомься, если не читал», и Вечный незамедлительно поднял данные. Потом потратил с четверть рэла на изучение.       — Всё равно не понимаю, — подвёл он итог.       — Дальнейший разговор — под усиленную секретность, без права разглашения даже мне, — Император поставил анализ на паузу и вручную выделил два идентичных участка кода из третьей и четвёртой колонок. — Впечатлись.       — Объясни? — Вечный всё ещё не понимал, к чему клонит правитель, что он исследует.       — Первая ДНК — компьютерная модель чистого далека. Вторая — компьютерная модель тала. Третья — образец крови пленного миротворца. Четвёртая — компьютерная модель генетической мины с фактором далека, внедрявшейся подопытным талам на Квадрилле.       Второй раз за разговор Вечный испугался.       — Но в отчёте написано, что эксперимент не удался, — сказал он, с ужасом вглядываясь в код. Факт увиденного принять было крайне тяжело, но в квалификации Императора, как учёного-генетика, он не сомневался. — В нём был задействован пленный Доктор, как один из тестов для переделанных образцов, но через шесть лет ему удалось сбежать, и он предупредил Новый Давиус, после чего помог талам отследить и нейтрализовать генетическую бомбу.       — Я не знал, как именно он её нейтрализовал, — отозвался Император таким голосом, что даже удивительно, как по его скафандру и окружающей местности не пополз иней. — Теперь знаю. Частично талы сумели вывести внедрённый генетический код, но остатки фактора далека, которые извлечь было невозможно, Доктор вывернул наизнанку посредством правильно выстроенной идеологии и заставил служить несовершенному миру, который он столь яростно защищает. Миротворцы с Нового Давиуса так сильны потому, что действуют отчасти по нашим схемам, сами того не ведая, и резонируют с прототипами, потому что на самом деле наполовину далеки.       — Какая… мерзость, — выдавил Вечный, кое-как справившись с первой вспышкой гнева и желанием немедленно испепелить гадость в тюремной камере. — Это… отвратительно.       — Учёный не имеет данных по эксперименту на Квадрилле. Её сотрудники нашли наиболее вероятное объяснение произошедшему. К счастью, никто из них не решил просмотреть ДНК пленного на наличие фактора далека. Надеюсь, ты понимаешь нецелесообразность разглашения настоящего положения вещей?       — Да. Но Доктор должен быть наказан за это преступление.       — Не о том думаешь, — Император развернул ещё один экран. — Компьютерная модуляция контакта наших организмов с вирусом, который мы создали для талов. Ознакомься.       Какое-то время Вечный глядел на поток цифр — далекам не особенно требовались картинки для понимания сути, они вполне могли достроить нужное на основе машинных кодов.       — Значит, есть вероятность, что отлаженный по миротворцу вирус окажется заразным и для нас, а не только для обычных талов? — наконец выдавил он. — И этого никак не избежать?       — Подтверждаю. Придётся сделать вирус ещё более короткоживущим и не распылять, пока с ним могут столкнуться прототипы, — вспышка ледяной злобы растаяла, Император вновь говорил совершенно нейтрально и не излучал ничего, кроме профессионального спокойствия. — А потом закрыть темпоральную зону до тех пор, пока существует хоть один тал. Без объяснения причин для всех остальных. Я сам доработаю вирус.       — А пленный? — почти с надеждой поинтересовался безопасник, но тут же шестым чувством угадал, за какие парсеки его сейчас пошлют. Слишком хорошо ему была известна страсть правителя к генетике.       Так и есть:       — Мне нужен живой образец того, как можно исказить далека, чтобы подчинить его чужой воле и чужой идее. Это пригодится нам в будущем, в том числе против Доктора, — Император помолчал, и Вечному показалось, что он гадко улыбнулся. — Пленный не умрёт.       А может быть, подумал Вечный, убить было бы и милосерднее. Во всяком случае, он сам бы точно предпочёл дезинтеграцию любой степени мучительности. Потому что это лучше, чем оказаться в пожизненном анабиозе и работать экспонатом в музее.       У него была стойкая нелюбовь к музеям после Пандорики.

***

      (База «Центр», полторы недели спустя, тир).       После долгих стараний Фита наконец всадила в «десятку» три разряда подряд и только после этого позволила себе включить прицел. Поставленная на сегодня задача решена. Меткость росла с каждым днём, и новое зрение уже не так нервировало, даже наоборот, начинало нравиться. Влепив ещё несколько залпов в самую дальнюю мишень, в которую без прицела пока вообще попасть не получалось, она отложила тренировочный пистолет.       Дельта задерживалась. Это было не то чтобы полным непорядком, учитывая её биологический режим и постоянные медицинские проверки, но всё же оставалось досадным, особенно учитывая сложившиеся обстоятельства. Винить, правда, кроме себя было некого.       После отлёта «Протона» они на какое-то время остались вдвоём и были вынуждены тесно общаться. Тогда-то и стало заметно, что мышление Дельты откровенно превышает средний уровень «красных» — или она не знает «красных». Фита обратила на это внимание учёных, и те подтвердили, что экспериментальные сервы первой партии действительно получили слишком большой потенциал и быстро развиваются. Обдумав эту информацию со всей дотошностью своей касты, Фита сделала вывод, что нерационально держать того, кто так прогрессирует, на низшей ступени, и обсудила вопрос сначала с психологами, а потом дошла и лично до Учёного. Результатом было то, что не делалось раньше в принципе — перепрофилирование. Дельта прошла массу тестов и была признана условно пригодной к зачислению в «синие», к собственному изумлению и озадаченности научного отдела; история поднялась на самые верхи, и лично Император вынес окончательный вердикт — допустить временный перевод в другую касту. Пока Дельта является участником эксперимента и находится в теле прототипа, на ней отработают переучивание взрослой особи. А ответственной, естественно, поставили Фиту, как ближайшего стратега и инициатора. Ей ещё подумалось, что в рамках проекта «Прототип» можно, наверное, даже Общую Идеологию оспорить — потом не простят, но поначалу с любопытством пронаблюдают за барахтаньем.       Фиту поразило, как истово Дельта взялась за учёбу. Обычные гипнопедические ленты не годились — там было много информации, пересекающейся с программой обучения сервов, а забивать память дублирующимися данными представлялось нецелесообразным. Писать новые ленты для одного-единственного случая было экономически не оправдано. Поскольку проект не имел ограничений во времени, психологи предложили другой вариант, самообучение посредством заучивания недостающих материалов под контролем ответственного лица. И Фита оказалась в роли ментора.       Ей понравилось. Понятливая и трудолюбивая Дельта была готова как глотать новые знания круглосуточно, так и решать всё усложняющиеся задачи, сочиняемые наставницей. Она показывала себя ответственным и трезвым командиром, с которым хоть в атаку, хоть в разведку, быстро ориентировалась в сложных ситуациях и никогда не отступала. Пожалуй, думала Фита, такими темпами она натянет даже на командарма, потому что настолько решительного и напористого стратега никто не станет держать при штабе, ему место на передовой, причём в высоких чинах. Уж эскадру-то Дельте можно было поручить хоть сейчас, если бы не её физиологическое состояние.       Да, это была проблема. То внеочередные медицинские проверки, то она впадает в ступор, мечтательно кладёт руку на слегка округлившийся живот и смотрит в никуда, пока её не окликнешь раза три. Врачи объясняли это расшатанным гормональным фоном и постепенно активирующимся материнским инстинктом, абсолютно новым для далеков; глядя на всё это, Фита думала, что если каждый прототип женского пола во время беременности настолько глупеет, то она не хочет вынашивать детёныша. Тем более досадно было, что в промежутках между выпадениями из реальности Дельта была на редкость интересной, особенно когда решалась вести себя не как тупой послушный серв, а как формирующийся интеллектуал.       Однако пора было идти учить стажёра. На тренировку Дельта так и не пришла, значит, задержали в лаборатории. В последнее время эти задержки делались всё чаще и всё дольше; сегодня она вообще с самого завтрака там сидит.       Отчитавшись через патвеб дежурному контролёру об окончании стрельб, Фита оправила безрукавку и натянула плащ, который предпочитала в тире сбрасывать. Кстати, о плащах — сегодня наконец доставили с завода новую форму для Дельты. Это должно её обрадовать, как окончательное подтверждение приказа о переводе. Рассыльный привёз упаковку прямо в тир, потому что стажёр должна была по графику находиться здесь, и теперь коробка сиротливо стояла у входа. Пожалуй, у Фиты ничто не отломится отнести её в лабораторию. Это морально поддержит соратницу после утомительных медицинских процедур. А отдел контроля… Такие мелочи можно контролёрам и не сообщать. Обосновывать, зачем она пошла в лабораторию вместо центра стратегического планирования номер шесть, к которому они обе теперь приписаны, будет куда дольше, чем просто взять и сделать.       Подхватив пластиковый мягкий ящик с формой, Фита вышла из тира и направилась к ближайшей транспортной шахте — так было быстрее, чем на лифте. Встречные уже не оборачивались на её тонкую жилистую фигуру, размашисто шагающую по коридору. Персонал базы «Центр» привык к прототипам и воспринимал их как должное.       Поднимаясь по невозможно длинной шахте, Фита вспоминала разговор с Дельтой, произошедший накануне. Успешно решив последнюю задачку, довольно сложную — удержание малыми силами контроля над гипотетической звёздной системой против большого флота гипотетического противника, — и вконец измордовав Фиту дополнительными вопросами, которые разрешено было задавать в рамках уточнения обстановки, она внезапно призналась:       «Я считала, что меня не примут такую. Сервам не положено думать, только исполнять, а стратеги казались мне последними, кто сможет принять думающего серва. Ну, не считая отдела безопасности, они вообще... — что «вообще», она не договорила, но было ясно и без продолжения. — Я знаю, что это ты меня продвинула. Я постараюсь не подвести, Фита».       Она ответила, что сделала это исключительно ради рационального использования ресурсов, и Дельта, улыбнувшись, сообщила, что прекрасно понимает её мотивы. Но также знает, что нестандартность в Империи категорически не приветствуется, и способность принять нестандартное вместо того, чтобы его просто вычеркнуть — это нечто неожиданное.       «Но мы же в Новой Парадигме, — стратег старательно подчеркнула слово «новая». — Мы развиваемся. Чтобы двигаться и расти, надо изучать всё новое и необыкновенное, а вдруг это пригодится для очищения мира и создания идеальной Вселенной?»       «Да, — подхватила Дельта, — чтобы атом к атому, всё правильно и упорядоченно. Я тебя понимаю».       «А я — тебя», — неожиданно для себя отозвалась Фита. Она действительно понимала бешеное стремление Дельты учиться и осваивать новый материал. Она бы точно так же вела себя на её месте.       «А я понимаю, что ты меня понимаешь, — Дельта бледно улыбнулась, едва-едва проявив ямочки на щеках. Ни у одного прототипа больше таких ямочек не было. — Я тебя сначала боялась. Мне казалось, ты такая же, как Альфа. А сейчас думаю, может быть, и он другой, просто я не разобралась? — она положила ладонь на живот излюбленным жестом, словно старалась что-то защитить внутри себя. — Может быть, мы вообще друг друга совсем не знаем, хотя постоянно взаимодействуем, вместе работаем, вместе живём?»       «Мне кажется, мы знаем друг о друге достаточно, чтобы быть эффективными. Если ситуация требует большей эффективности, мы начинаем узнавать друг друга лучше», — пофилософствовала Фита в ответ, отчего улыбка Дельты сделалась ярче.       «Я правда не рассчитывала, что меня кто-нибудь поймёт», — заключила она. У стратега создалось ощущение, что после этого Дельта собиралась что-то добавить, но передумала.       Наверное, она просто ещё недостаточно поверила в своё новое положение и боится слишком сильно себя показать, предположила Фита, приземляясь на площадке нужного уровня, издалека сияющей оранжевыми маркерами. Но всё впереди, она заставит свою ученицу открыться и стать такой, какой та может быть — сильным и расчётливым военным лидером. Нельзя гноить незаурядные способности в реакторной, пусть даже они не врождённые, а приобретённые в процессе эксперимента. Любой ресурс должен быть использован рационально, толково и максимально.       Поворот, ещё поворот… Жаль, что использовать в коридорах антигравитационные двигатели — верх нетактичности по отношению к остальным, да и бегать неприлично, приходится шагать. А то она бы с удовольствием, она любила скорость. Встречные «оранжевые» (Фита знала, что на слэнге тех низших, с которыми приходилось сталкиваться далекам Новой Парадигмы, их за расцветку называли «апельсинами») не реагировали на её появление и не задавали вопросов, что она здесь делает. Все привыкли, что прототипов могли вызвать в лабораторию в любое время суток с полным наплевательством на расписание.       Вот и нужная дверь. Вообще, это помещение существовало для первичного биологического сканирования и изучения разных примитивных видов, но для прототипов оборудование тоже подходило, поэтому медики всегда возились с Дельтой и её детёнышем тут, а не в основном медотсеке, рассчитанном именно на далеков. Дверь была опущена, но на считывателе горел голубой круг, сигнализирующий, что здесь не заперто. Фита шагнула вперёд, зная, что автоматика поднимет полупрозрачную переборку, почувствовав её приближение…       …и согнулась пополам, схватившись за голову, а потом медленно опустилась на колени. Сквозь пелену, затмившую глаза, она видела, как шарахнулись двое незнакомых учёных, как крутанулся, задев фоторецептором и пушкой о выступ каркасной балки, красный охранник в конце коридора, как рассыльный потерял курс и вмазался в стену, рассыпав блоки внешних запоминающих устройств. Фильтр за ухом выдал сигнал об ошибке и ушёл в перезагрузку, сняв с себя всю ответственность за то, что чувствует прототип. Фита с глухим стоном скрючилась, уткнувшись лбом в упаковку с одеждой, и попыталась мобилизовать его мысленным пинком, но аппаратуре требовалось не менее рэла, чтобы вновь активироваться после такой перегрузки.       Самое чудовищное было в том, что выбившая электронику ментальная атака зацепила всех вокруг, и она даже не знала, на сколько уровней. Кто-то в лаборатории кричал. Не вслух, нет. Эмпатический удар, переполненный болью, отчаяньем, страхом, яростью и чудовищным, невообразимым, нереальным протестом, распространялся из-за двери, как ударная волна от ядерного взрыва, сокрушая все фильтры на своём пути. Кому-то было очень плохо, и он хотел, чтобы остальным сделалось не легче. И тем кошмарнее было понимание факта: на таком уровне донести информацию до далеков может только другой далек. Далек, который осмелился протестовать?! Невозможно, немыслимо, так просто не бывало! Да и нет далеков с телепатическими способностями, достаточными, чтобы вывести из строя столько сородичей. А протест рос, разлетался в воздухе и по патвебу, сотрясая всю Империю. Внутри Фиты всё переворачивалось, мозги пытались лопнуть от чужой боли, фильтр снова упал в перезагрузку, и ещё страшнее ей сделалось, когда из-за тонкой перегородки донёсся громкий звенящий крик Дельты, переполненный теми же чувствами, и стало понятно, что источник ментальной атаки именно она:       — НЕ ОТДАМ!!!