Еще один день

…Давно утих смех, звон бокалов, шелест платьев, стук каблучков и недвусмысленные вздохи. Депутат Национального конвента Франсуа Фабр с давним театральным псевдонимом д’Эглантин, Шиповник, вышел из комнаты на верхнем этаже, обняв на пороге пышногрудую блондинку. Расфранченный, но с небрежно повязанным шейным платком, смуглый, темноволосый, Фабр походил на Пана – реши тот отойти от дел божественных и открыть в Париже бордель. Спустившись вниз, он обнаружил на диване того, с кем расстался накануне вечером – своего коллегу Мари-Жана Эро де Сешеля. Столик перед диваном украшало несколько бутылок (большей частью откупоренных и, судя по всему, пустых), нежно-голубой костюм Сешеля был кое-где помят, а белоснежный галстук, завязанный кокетливым бантом, отметился винным пятном. Они остались одни: остальные посетители сего заведения – разборчивые граждане, предпочитавшие оказываться в небольшой компании исключительно приличных людей и готовые платить за это неприличное вознаграждение хозяйке – покинули его с наступлением утра. – Бездна порока! – пошутил Фабр. – А как же прекрасная Адель? Я думал, она вконец завладела твоим сердцем. Бедняжка прождала дома всю ночь… – Вы жестоки, Шиповник. – Эро качнул бокал с остатками вина, словно размышляя, допивать ли. – Эта ужасная жара убивает меня! Несмотря на неблагоразумно открытые окна, я так измучился, что, подозреваю, не упрочил свою славу. Фабр уселся рядом с ним. – Ну а я вполне порадовался бойкости малышки из Оверни, Жанно. Крестьянки и гризетки – наиболее благодатный материал и для любовника, и для драматурга. Ты же, верно, и здесь находишь бывших аристократок, капризных не менее тебя. – Никогда не сомневался в источниках вашего вдохновения, – иронично отозвался Эро. – Незадолго до начала нашей славной революции временное бегство от кредиторов занесло меня в Бордо, – Фабр принялся открывать новую бутылку, – как раз к премьере тамошнего балета. Мари-Жан, видел бы ты, как главная героиня взбивала масло и перевязывала снопы розовыми лентами… Жаль, создатель этого чуда Доберваль вскоре эмигрировал. – Кажется, он танцевал в «Сильвии» – много лет назад. Эро печально вздохнул, и его собеседнику подумалось, что тот, должно быть, увидел призраков прошлого. Призраков, одетых в тафту и парчу, набеленных и нарумяненных до карикатурности… Прогнав мимолетную сентиментальность, Фабр усмехнулся: – Ладно, красавчик, не вздыхай о Версале… Я-то привык к твоим неизжитым старорежимным вкусам, а вдруг кто другой был бы рядом? И это упорное выканье… – …Свойственное половине Конвента. Что до остального, то я навеки скомпрометирован знакомствами юности. Как и нынешними, впрочем. – Кстати, о Конвенте... Разве вам, гражданин Сешель, не надлежит быть сейчас на заседании Комитета общественного спасения? Эро слабо махнул рукой. – Право, оставьте… Мне нужен отдых от пафосных речей Сен-Жюста. Или вы желаете, чтобы я заболел, как злосчастный Гаспарен, и тоже оставил свой пост в Комитете? – Я слышал, Сен-Жюст был зачинщиком ареста Кюстина. – Фабр разлил вино по бокалам. – Будто бы разногласие из-за доблестного генерала и послужило истинной причиной отставки. – Кюстина подвели его защитники: шествия по улицам, надо сказать, и вправду были не лучшей идеей. Бывший маркиз де Кюстин – не Марат, а завсегдатаи притонов Пале-Эгалите – не санкюлоты. – Они глупцы, эти завсегдатаи, – куда безопаснее неприметный домик в благополучном районе, – подмигнул Фабр. – И что же, манифестантов Комитет счел опаснее генеральских просчетов? Или все считается одним большим заговором? – «К счастью, на этой границе командует Кюстин», – процитировал Эро, помимо воли увлекшись беседой, – вы же помните, как Барер с месяц назад зачитывал в Конвенте перехваченное письмо Барбару? С получением все новых свидетельств предательство Кюстина становится фактом, как ни прискорбно это признавать, посему я не поддержал Гаспарена. – Так ты что же, поддержал Сен-Жюста, Жанно? – с интересом спросил Фабр. – Такое мне и присниться не могло, а какие у меня бывали кошмары с чудовищами в облике критиков и цензоров! Эро скорбно посмотрел на него: – Шиповник, вы решили воспользоваться моим состоянием и узнать о настроениях в Комитете? – Как ты мог так подумать! – патетически возразил Фабр. – Но ходит много сплетен в последнее время. Что Барер имеет некие договоренности с Робеспьером, например… Что ты забираешь бумаги домой, предпочитая не задерживаться по вечерам… – Вздор, Барер не переносит его. А я не могу жить только работой. Взгляните на того же Робеспьера, Франсуа, и вы увидите, к чему приводит такая печальная привычка. Взгляните на Сен-Жюста – и вы увидите, к чему приводит презрение к борделям. Хвала Провидению, я избавлен от необходимости лицезреть Робеспьера хотя бы в Комитете. Он увлечен интригой в военном министерстве, пусть тешит свое самолюбие громкими речами. – Раз уж неспособен, судя по его бледной физиономии, тешить самолюбие иначе, – ухмыльнувшись, закончил Фабр. – Ну, за что пьем, пока вино не прокисло? – Ах, хотя бы за 27 июля! – пошутил Эро. – Еще один день в новой Франции! Звон стекла о стекло раздался одновременно с трелью дверного колокольчика. Расторопный слуга поспешил открыть дверь и, убедившись в наличии обязательного здесь пропуска, пригласил гостя войти. При виде его на лице Фабра отразилось разочарование, а Эро изобразил вежливую улыбку. Тем временем упомянутый Бертран Барер быстрыми шагами подошел к дивану. – Привет и братство, граждане. Мари-Жан, как я рад, что нашел вас! Вы огорчили меня, – темные глаза смотрели мягко, а голос звучал вкрадчиво. – Я так надеялся на вашу моральную поддержку в трудный момент. – Бертран, если не случилось нового восстания или не убили опять верного патриота… – встрял Фабр. – На что тебе сдался Мари-Жан? Ему нужны прежде всего пара чашек крепкого кофе и новый галстук. – Кофе есть в буфете. – Барер мельком глянул на галстук Сешеля, но не стал давать очевидные советы, придвинул к дивану кресло и сел, закинув ногу на ногу. – Эро, вы собираетесь сегодня говорить за себя сами? У меня преинтересная новость. – Я весь внимание, Бертран, – мягко отозвался Эро. – Любопытно узнать новость, заслуживающую того, чтобы вы поспешили сообщить о ней лично. К счастью или к несчастью, мы предпочитаем одинаковые места досуга. – Вечером на заседании Комитета, пока вы развлекались, – Барер забарабанил пальцами по подлокотнику, – Кутон предложил заменить Робеспьером покинувшего нас Гаспарена. Надо сказать, Робеспьеру вовремя выпала возможность повысить популярность. Позавчера он защищал Бушотта, указывая на его полезность в военном министерстве. Вчера днем его поддержали клубы – вы сами видели эту толпу у решетки Конвента! «Вероломный Кюстин», «Не отдадим Валансьен!», «Да здравствует санкюлотизация армии!» И вот итог. Вечером я не стал искать вас, полагая, что вы явитесь утром, но вы выбрали чертовски удобное время для загула! Эро ответил не сразу, а когда заговорил, тон его был непривычно серьезным: – Позвольте, я угадаю… Против высказался только Тюрио? – Он сохранил свое мнение при себе – вероятно, выжидает до голосования, а голосование назначено на утреннее заседание Комитета. – Барер помолчал, видимо, выбирая нужный тон. – При положительном решении Конвенту будет сделан соответствующий доклад. Вы ведь желаете принять участие? Вас ждут, Сен-Жюст негодует и усматривает в вашем отсутствии злой умысел. Я еле убедил всех в полезности перерыва. – Ленде в миссии, да и Приер еще не вернулся. Нас получается трое на трое. Тюрио, вы, я… и троица обожателей Неподкупного. Вы надеетесь, я смогу кого-то из них разубедить? Кого же – Сен-Жюста, Кутона или Сент-Андре? – Собственно, я пришел справиться со своими опасениями. Дантон говорил мне, что Робеспьер вскоре окажется в его кресле, а я не верил. Но он защищает Комитет от нападок в Конвенте, его любит народ. А дело пахнет вторым 31 мая, – Барер пристально посмотрел на Эро. – Мари-Жан, результаты плебисцита по вопросу принятия Конституции еще подсчитываются, этот безумец Жак Ру кроет ее на чем свет стоит… Месяц-полтора, и люди выйдут на улицы, если хлеб не станет доступнее, а плата за труд не повысится. – Так какой вывод ты делаешь, Барер? – не выдержал Фабр. – Добродетельный и неподкупный Робеспьер наладит отношения между Комитетом и Конвентом, по-твоему? И Коммуной в придачу? – Нам нужны перемены к лучшему и не нужен раскол, – осторожно ответил Барер. – Собирайтесь, Мари-Жан, время отдыха вышло. Вечером того же дня Робеспьер в своем потертом сюртуке вошел в Зеленую комнату на правах члена Комитета. То и дело поправляя очки, сухо и слегка монотонно он зачитал приготовленный доклад и долго говорил об осмелевших в департаментах роялистах, о трудном положении армий, о нехватке съестных припасов… Его слушали, не возражая, а потом так же долго обсуждали назначение комиссаров в миссии, переброску части сил с одного фронта на другой и возможную реквизицию зерна. И удивило соратников Неподкупного не то, что Барер присоединился к ним – после сегодняшнего голосования это было ожидаемо, а то, что Тюрио с Эро, все еще очевидно вдохновляемые Дантоном, предпочли промолчать. В Комитете общественного спасения начиналась новая эпоха.