Сад на краю

Последние дни напоминали безумный хоровод состояний. Последний плохо помнил момент, когда всё началось, и не мог понять, с чем оно связано. Просто в один момент почувствовал, как разум и тело начало раздирать от противоречий, будто совместимые силы решили: отныне здесь нет места для двоих. Одна сторона – родная и истинная, но из-за прошедшего времени ставшая гостем, другая – чужеродная и навязанная, но обосновавшаяся так плотно, словно всегда была здесь. Когда-то вторая всё же смогла заткнуть первую, однако что-то выдернуло из стабильного падения, пробивающего всё новые донья, вернув в шаткие колебания между тусклым светом и всепоглощающей тьмой. Жизнь стала похожа на сон при сильной лихорадке, когда не поймёшь, где бодрствуешь, а где провалился в бессознательное. Одно перетекает в другое без всякой систематичности. Только здесь Последнего то и дело сменял Редрон. Ненадолго. Не успевал ничего сделать или сказать, прежде чем тёмная волна вновь накрывала, утягивала в глубины сущности. Видел нож, которым срезал цветы. Насторожённые и удивлённые взгляды Жасмина и Колокольчик. Дом, – точно свой, ведь откуда взяться чужому? – ставший неузнаваемым, незнакомым. Мёртвые цветы, пятна крови на полу и столе, собственные руки, испещрённые старыми и свежими порезами… Отрывки реальности больше походили на кошмар, в который никто в своём уме не захотел бы возвращаться. Но о своём уме речи здесь и не шло, а потому моменты просветления мало-помалу увеличивались, пока Редрон не очнулся. Рука резко дёрнулась, отбрасывая нож, словно раскалённый прут. Ред оглянулся, наконец-то имея время и возможность осмотреться. Это место… Его сад… Он совсем не такой, каким был в воспоминаниях, даже если и там успел помрачнеть. Однако сейчас… Ещё не мёртвый, но уже едва отличимый от заброшенного. Ред потянулся к кусту бузины и тут же отдёрнул руку, сжал в кулак трясущиеся пальцы. Если в таком виде сад, то что же с миром, который он должен хранить? С его миром. Он снова не справился? Снова только и смог, что повести к гибели то, что всем сердцем хотел спасти, защитить? Бесполезный бог. Бессильный бог. Ха, да такой в самом деле не заслуживает ничего, кроме презрения. От вида того, как быстро темнела трава, пришлось побороть смешанное со страхом отвращение и убрать нож за пояс. Под одежду, под кожу пробрался холод, скручиваясь болезненным узлом в животе. Редрон не мог, не хотел принимать реальность. Нет. Этого не может быть. Это просто кошмар. Галлюцинация. Иллюзия, подсунутая тёмной стороной. Что угодно, только не реальность. Может, вне сада, всё изменится? Мир ведь всегда был каким-то другим местом. Не его. Может, где-то там за забором всё цветёт, как и прежде? Там яркий праздник жизни, на котором не место изгою, оставленному чахнуть в своём жалком углу на краю, где самый верный выход – в бездну. Редрон добежал до калитки и остановился перед ней. Он никогда не любил выходить из сада – ничем хорошим это не заканчивалось. Обычно его не замечали или шарахались, как от прокажённого, и гнали обратно. В конце концов, он растерял всякую решимость пересекать обозначенную забором черту. Там не ждали. Там он лишний, бесполезный, никому не нужный, не близкий. Изгой и главный герой мрачного предсказания. Но после трагедии стало иначе. После трагедии никто не отворачивался, не гнал. Потому что никого не стало. Последний уже видел опустевший Мир и потерял к нему интерес. Теперь за забором всё стало бесполезным и ненужным. Даже цветов для букета не собрать. Только это было давно: из памяти успели стереться картины Мира. Так что же сейчас ждёт за оградой? Редрон нерешительно открыл калитку и вышел. Сероватая дорога, покрытая палыми листьями, птичьими костями и недавними, ещё не успевшими раствориться ошмётками чудовищ – после дождя тех, кто не успел вернуться в бездну, разрывало на части. Покосившиеся заборы, разрушающиеся дома с тёмными глазницами окон, мёртвые сады. Тишина, нарушаемая только шагами, хрустом и скрипом. Ни единого признака жизни, кроме него самого. Ни одного духа или садовника. Только изредка резал по ушам крик серых птиц. Чем дальше заходил Ред, тем сильнее его охватывал ужас, тем тяжелее давался каждый новый шаг. Он отказывался верить глазам. Отказывался признавать, что Мир в самом деле стал таким. Что он сделал Мир таким. «Но ведь они это заслужили. Что хотели, то и получили», – заявил Последний. А если не хотели, то зачем так рьяно верили в предсказание? Почему способствовали претворению в жизнь, а не мешали? Нужно быть последними идиотами, чтобы сидеть на жопе ровно и покорно смотреть, как всё катится в бездну! Чего таких жалеть? Убиваться по ним? Да. Это они хотели конца. И они же на самом деле его сотворили. За его счёт, но чего ещё ждать от трусов и глупцов? Последний же смерти Мира никогда не желал. Просто хотел любым возможным способом добиться признания. Собрать букет, после которого его заметят. Примут как равного. Вот и всё. С каких пор преступление – желать вписаться в общество, частью которого и так являешься? «И нет больше тех, чьё мнение можно было бы изменить», – всплыли в памяти чужие слова. Лицо говорящей смазалось, но слова… Ледяной иглой зашивались в сердце. Редрон зашёл в ближайший сад и остановился перед статуей. Их нет. Их правда больше нет. А тогда для чего жить ему? В чём смысл продолжать совершать совершенно бессмысленные, бесполезные действия? Признание, ставшее смыслом жизни, теперь недостижимо. Соберёт он в итоге тот самый букет или просто сядет, опустив руки, в ожидании конца – разницы не будет. «Но ведь ещё существуют духи», – зазвучал в голове навязчивый шёпот. А что духи? Они настолько идиоты, чтобы признать того, кто доказал свою опасность? Обратить внимание на способность собрать идеальный букет, когда он уже доказал способность пускать в Мир яд? Нет-нет, даже окажись оно так, признание остолопов ничего не стоит! Всё было безнадёжно с самого начала, да? Редрон отрывисто горестно рассмеялся, прижавшись лбом к холодному камню. Даже если существовал другой – верный – путь, теперь о нём не узнать. Не у кого. И без надобности. «Не было другого пути. Остаться мямлей, копающимся в углу, или ткнуть остальных носом в их ошибки, – вот и все твои варианты. Как видишь, проблема всё же в них. Так какой был смысл пренебрегать собой?» – Заткнись! – крикнул Редрон, ударяя по статуе. – Заткнись… – повторил почти шёпотом и тяжело сглотнул. Вдали от своего сада сознание снова начало заволакивать вязким чёрным туманом. Нужно вернуться. Он не понимал, зачем пытаться остаться собой, но не хотел отдавать контроль другому себе, желал хоть немного растянуть время, когда может управлять этим телом, мыслями. «Правда слух режет? – Смех как будто эхом отражался от стенок черепной коробки. – Ты сам станешь идиотом, если будешь упрямо отрицать её». – А с чего мне тебе верить? – огрызнулся и шумно захлопнул калитку, та с жалобным скрипом приотворилась обратно. – Мне в этом мире хоть кто-то говорил правду? – А в чём Настурция была не права? – Рядом точно никого не было, но Ред отчётливо видел фигуру, так похожую на него самого, только потемневшую и обесцвеченную. С безжизненными чёрными глазами. – Только она подсказала путь, на котором что-то изменилось. – Изменилось… Да, конечно, изменилось! Сдохло всё – вот что изменилось! – истошно воскликнул Редрон и ускорил шаг, надеясь оставить позади чёрную фигуру. Вот только от себя не уйти, и Последний шёл в ногу с ним, улыбаясь, словно безумец. От промелькнувшего в глазах нездорового блеска пробирала жуть. И от вида, и от осознания, что на самом деле это он. Да, не сейчас, но какая, к бездне, разница? Все слова сейчас всё равно произносил именно его рот. – Разве это плохо? Правда хотел и дальше жить в мире, где к пыли проявляют больше уважения? – Заткнись. – Думаешь, со временем не стало бы хуже? Стало бы. Конечно, стало, – Последний оскалился и рассмеялся дурным голосом. – Эй, ты не сделал ничего плохого. Предотвратил худший для себя исход – нет, правда, что в этом осудительного? – Заткнись! – Ты ведь лучше многих знаешь, на что способна обозлённая толпа, потонув в собственных домыслах. Что бывает, когда в сад врываются остервеневшие идиоты. Редрон зажал руками уши. Бессмысленное действие, но отчаянное желание отгородиться от слов Последнего было сильнее логики. Нет. Не надо напоминать. Только не об этом. – И те, и другие получили то, что заслужили. Вот и всё. И ты. Ты ведь на самом деле хочешь одного: смерти. Вечного покоя. Так что не так? Разве ты хоть где-то ошибся в своих действиях? – Мертвенно холодная рука схватила за запястье, заставляя остановиться, посмотреть в глаза. Резко дёрнула и сжала до боли. Редрон подавился вдохом от выражения лица Последнего, в котором смешались гнев и веселье. – Нигде! Ты просто следовал своему истинному желанию. Уважение, признание… Ха! Да кому они сдались! Пусть подавятся и в жопу засунут. Совсем больной из кожи вон лезть, угождая тем, кто тебя за само существование ненавидит? – Схватив и за вторую руку, Последний прижался лбом ко лбу и заговорил лихорадочным шёпотом: – Давай доведём всё до конца. Жизнь – пытка. Есть только один способ положить конец страданиям. Почему тебе всё ещё есть дело, что это затронет других? Им не было дела до тебя, так отвечай тем же. Закончи начатое. Освободи нас. – Да захлопнись уже! – рявкнул Редрон и, вырвавшись из хватки, побежал к саду. Сзади послышался смех Последнего. Или в голове? Или он сам смеялся? Редрон не мог и не хотел разбираться, только снова найти место, где по какой-то причине тьма внутри сдавала позиции. С болью, словно пытаясь разорвать тело изнутри, словно её вместе с жилами вытягивали клещами. С кровью, окрашивающей руки тёмно-красными пятнами во время кашля. С пытающимся раздавить череп невидимым железным кольцом, которое рука палача скручивала всё сильнее. Очередной приступ боли вынудил до белых костяшек вцепиться в прутья калитки, лишь бы удержаться на ногах. Организм отторгал распространившийся по нему яд. Выжигал разъедающей каждый нерв болью. Выплёскивал с кровью. Скручивал тошнотой. В иной момент оставалось только одно желание. То самое: умереть. «И даже смерть не выход, ведь тогда я окончательно предам свой мир. Полностью заберу у него будущее», – удручённо заключил Ред, с трудом выпрямляясь. А ведь правда странно, что он продолжал любить свой мир и желал тому будущего. Счастливого. Больной, что тут ещё сказать? Безо всякого яда бездны больной. Идиот, которых ещё поискать, да ведь не найдёшь. И лучшее, что такой безнадёжный бог мог сделать для своего мира, это не создавать его. Неизвестно, какой итог ждал Создателя, не исполнившего своё предназначение. Уничтожение бракованного экземпляра? Наказание? Ни то, ни другое не звучало хуже претворённого в жизнь. Как быть теперь? Редрон не мог быть уверен, что вскоре не исчезнет. Уже навсегда. И всё же… Если случится чудо, если удастся победить в этой внутренней войне с самим собой, он не хотел продолжать дело Последнего. Не имел ни малейшего представления, что делать, но и идти к прежней цели – букету – не мог. Пальцы коснулись красного пера, всегда хранящего остатки чужого тепла. У Редрона всегда были сложности с принятием чужой помощи. То из-за стеснения, то из-за недоверия. Банально не привык. Однако сейчас чувствовал, что не справится один. Не найдёт новый путь. Потеряет остатки воли и сдастся Последнему. Не выдержит груза совершённого преступления – пусть даже был в первую очередь всего лишь инструментом – и всё-таки сделает шаг с обрыва. Пройдя в дом, Редрон окинул взглядом это скопление неправильных линий и грязных цветов и с досадой цокнул языком. Да, в голове дела обстоят ничуть не лучше. И тоже какие-то подселенцы завелись. Хотя из духов соседи всяко лучше – не мешают, ни в чём убедить не пытаются, просто жизни своей применение получше не нашли, но кто он такой, чтобы осуждать за это? К слову о соседях… Застывшая на лестнице Колокольчик вздрогнула, встретившись с Редом взглядом, сжала перила. Но через секунду немного расслабилась. Кажется, в глазах она тоже уловила проблеск прежней сущности. Улыбнулась слегка натянуто и сбежала вниз. – Давно не виделись, Ред. Ты вернулся? – она искренне пыталась звучать приветливо, но не смогла полностью убрать насторожённость из голоса. – Вернулся… – эхом повторил он. – Не знаю. – Вот как… В любом случае – рада видеть, что ты всё ещё можешь быть с нами, – бодро заявила Колокольчик. – Мы уж боялись больше тебя не встретить, – добавила тише. – Я бы на вашем месте сильно ни на что не надеялся. Повезёт, если это не последняя наша встреча. Колокольчик точно хотела возразить, может, заявить, что раз случилось настолько явное и продолжительное просветление, то говорить о последней встрече точно рано, скорее можно верить в преодолённый кризис. Однако даже в ней не хватало ни веры, ни оптимизма. Оставалось неловко промолчать, признавая возможную печальную правоту. И тут уже Реду захотелось найти что-то хорошее, чтобы приободрить: – Но если повезёт, и я останусь, то я больше не ста… – он запнулся на полуслове. Голова внезапно закружилась, ноги стали плохо держать. Если бы не вовремя подхватившая под руку Колокольчик, Редрон бы уже грохнулся на пол, но с её помощью смог доковылять до дивана, спотыкаясь об пол почти на каждом шаге. И даже не сел – провалился, будто мешок. С костями. Перед глазами плыло. Вместо комнаты и Колокольчик остались пятна: тёмные и сиреневое, сильно выделяющиеся на их фоне. – Редрон! Р…д…он! Ка…ы? Р…он! – голос доносится как через толстый слой ваты, жадно съедающий слова. «Меня так… Уже называли…» – заторможено подумал Ред, а возникшее рядом белое пятно нанесло ещё один удар по памяти. Тонкие, но очень уж настойчивые руки заставили лечь. Редрон не пытался сопротивляться. Последние минуты в сознании он упорно пытался уловить некую мысль. Когда-то в его жизни был дух. Белый дух. Но очень хотелось спросить: «А в этой ли жизни?» И, главное, кто?

***

Почувствовав лёгкое касание нежных рук к щекам, Родон с трудом поднял веки. Из-за слишком сильного истощения зрение потеряло былую остроту, окружающих мир расплылся почти до состояния пятен неопределённой формы, но Белую он бы безошибочно узнал, даже ослепнув. По свежему запаху цветов, прекрасно различимому и в благоухающем саду, по волнам иной силы, дающим хоть немного покоя непрестанно болящему телу, по доброте и ласке, которые больше никто не проявлял. По тому, что больше никто не обращался по имени. Сейчас Родон не мог долго стоять, удерживать тело в сидячем положении тоже удавалось не всегда, поэтому во время встреч он лежал на коленях у Белой. Почему она вновь и вновь возвращалась, если увиденное приносило боль, а неизменный ответ огорчал? Что вообще нашла в Создателе, низведённом собственным миром до уровня инструмента, не имеющего права не то что на слово, а, кажется, на мысли и чувства. Он спрашивал. Не раз. Белая отвечала, что любит. Родон не мог этого понять. Не верил, что кто-то мог любить его. Тем более гостья из другого мира, которой дать ничего не мог. За что любить? Просто так? Нет. Это невозможно. Если нельзя заслужить любовь, отдав всего себя, то ни за что и подавно её не получишь. Родон не мог поверить Белой, как и получить иной ответ, а потому смирился. Главное – приходит. Какой бы ни была причина, иногда она рядом. И за последние сотни лет это самые счастливые моменты в жизни. Единственные счастливые моменты в жизни. От этого на душе становилось неспокойно. Родон понимал, что слишком дорожит Белой. Любит. Неправильно. Так нельзя. Создатель должен полностью посвятить себя миру. Если его любви хватает на что-то ещё, значит, он пренебрегает своим дитём. Какой бесполезный Создатель! Он уже ни на что не способен, кроме как продолжать любить мир, чтобы оставаться в нём, да и с тем плохо справлялся. – Мне пора уходить, – тихо и нехотя призналась Белая. – Твой ответ не изменился? – Уже? – слабым шёпотом уточнил Родон. Голоса тоже почти не осталось – сорвал на слишком болезненных опытах, а восстановить не смог. Создатель всегда плохо чувствовал ход времени, а в последние годы оно как будто вовсе исчезло. – Понятно… Но ты ещё вернёшься? – вопрос заменил ответ. Лица коснулись капли. Но ведь небо казалось ясным. Родон наощупь нашёл щёку Белой, неуклюже растёр влагу. Сложно быть аккуратным с такими одеревеневшими пальцами, а кожа Белой казалась настолько тонкой, будто её можно ободрать огрубевшим шрамом. – Почему ты плачешь? Сохраняя молчание, Белая громко сглотнула и придержала руку Родона своей, слегка потёрлась щекой. – Вернусь. Обязательно вернусь. Но ты… Сможешь ли дождаться меня? – Куда денусь? Не уйду же. – Родон отлично понимал, что именно имела в виду Белая, но предпочёл неудачно отшутиться. Белая помогла Родону добраться до беседки, в которой он предпочитал теперь находится, коротко сжала в объятиях, поцеловала на прощание в лоб и растворилась. Обратилась сначала белым туманом, а после – ничем. Некоторое время Родон ещё смотрел перед собой, будто надеялся уже сейчас вновь увидеть светлое пятно, потом сложил на деревянном столе руки, положил на них голову и провалился в пустой сон. Прошли годы, а, может, десятилетия, однако Белая не возвращалась. Родон ждал. Каждый раз, возвращаясь в сознание, сосредоточенно прислушивался к ощущениям, всей сущностью надеясь почувствовать присутствие гостьи из другого мира. Нет. Ничего. Иногда, находя силы встать, он ходил по саду, пытаясь найти её, пока не падал. Если везло – поднимался и шёл дальше, нет – попадал в руки пленителей. Пропавшая Белая всё больше и больше захватывала сознание Родона, пока не стала единственной мыслью, способной отвлечь от невыносимо болезненной жизни. Создатель, поглощённый ожиданием встречи и страхом, что той всё-таки не случится, понятия не имел, какие изменения произошли в его мире. Несколько наций объединились, желая положить господству тех, кто присвоил себе Создателя, и развязали самую масштабную войну за всю историю мира. Земля пропитывалась кровью и покрывалась слоем мёртвых тел, а тело Создателя – гниющими ранами. Никакие благословения умирающего бога не смогли защитить пленителей. Солдаты объединённой армии ворвались в сад, безжалостно затаптывая цветы. Очень быстро нашли Создателя, уже не способного покинуть беседку, и выволокли на поляну полубессознательное, изуродованное увечьями, но способное всё чувствовать тело. Каждый генерал получил приказ раздобыть благословение для своей нации. В виде части Создателя. Ни о какой культурной делёжке и речи не шло, никто не собирался ограничиваться собранной кровью, срезанными волосами. Только одному дали право неторопливо выбрать. Генерал страны, ставшей инициатором объединения, отрубил Создателю голову и тут же откинул в сторону – стайка самых нетерпеливых сразу же начала расталкивать друг друга, оголодавшими падальщиками налетев на добычу. Потом отлетели руки, ноги. Меч вскрыл грудь, и палач в дорогих доспехах извлёк то, что посчитал самым ценным: сердце, продолжающее биться даже вне тела и помещённое в небольшой сундук с крепким замком. Сад наполнили крики, больше похожие на животные вопли, хлюпанье, чавканье, звуки разрезаемого мяса, разрываемых сухожилий. Кто-то присвоил скальп, другой вырвал глаза. Генеральчик какой-то мелкой и слабой страны, пытаясь урвать хоть что-то, выдрал несколько ногтей. Мужчина, поначалу пытавшийся сохранить достоинство, в итоге с бешеным взглядом распихивал другим локтями, возжелав заполучить печень. Под конец от Создателя остались в саду только пятна крови на траве, несколько потерянных волосков и клочки ткани. И никто не знал, что даже сейчас он продолжал чувствовать всё. И не сможет упокоиться, пока тело не предадут земле.