***
«Уже третьи сутки не удаётся локализовать лесные пожары… Вспышка холеры в южных странах… Группа туристов пропала без вести после схода лавины… В Небелфлене сегодня утром обнаружены ещё три трупа, личность убийцы до сих пор не установлена…» Очередной выпуск новостей по радио отвлёк Азалию от внезапно вспомнившегося разговора из детства. Её бабушка – историк-теолог – в самом деле очень любила рассказывать о древних цивилизациях, которые по её заверениям застали жизнь Создателя на земле. Впрочем, смотря вокруг, теряешь веру и в милосердные высшие сущности, и в способность людей собственными силами строить свою реальность. Не давала в себе усомниться только не знающая пощады и усталости энтропия. Вздохнув, Азалия выбросила сломавшийся при чистке цветок. День не задался. Из-за слишком переменчивой погоды оставляло желать лучшего самочувствие. С утра кузина Роза, соседка по оставшемуся в наследство от бабушки таунхаусу, была вся на взводе из-за предстоящей встречи с отцом, на работе из рук вон плохо получились букеты, особенно сильно тревожили новости о Небелфлене, где учится подруга, нужно отправить редактору рукопись и начать работу над новой книгой – как на зло именно сейчас в голове образовался идейный вакуум. Потому что в такой обстановке не до вдохновения. Азалии скоро двадцать три. Она является достаточно известным, пускай и под псевдонимом, автором книг для подростков. Несмотря на хорошие отчисления, три дня в неделю подрабатывает флористом – из-за большой любви к цветам и ради повода регулярно выходить из дома. Ещё во времена университета перебралась жить к кузине, хотя родителей навещает часто, в хороших отношениях с семьёй, просто сложно высыпаться, когда у тебя маленькие братья-близнецы. И она бы очень хотела, чтобы описание закончилось на такой скучной ноте. – Эй, всё в порядке? – с беспокойством уточнила Клеменс. – Ты сегодня какая-то зависшая. Как себя чувствуешь? – Просто… Задумалась о том, как давно новостей хороших не было, – после небольшой заминки ответила Азалия и слабо улыбнулась, нервным движением поправляя очки. – Хорошие новости… Сколько бы ни буянил февраль – скоро весна. – Она смахнула с лица фиолетовую прядь и прищурила глаз с зелёной линзой, примеряя, куда лучше воткнуть в пену хризантему. – Весной людей тянет на цветы и романтику. В сезон цветения свадьбы пойдут. Больше работы, больше продаж – чем не хорошая новость? Клеменс выглядела чудно – и тут справедливы оба ударения. Она красила волосы в пыльно-фиолетовый и зелёный, без всякой закономерности в распределении прядей, носила разноцветные линзы им в тон, в той же гамме делала маникюр – обязательно со сложными узорами. При этом даже в жизни одеваясь так, словно только-только закончила смену в баре и прячет под формой костюм для вечеринки, чтобы на ходу сменить образ. Именно эта своеобразность позволяла Азалии чувствовать себя спокойнее в компании коллеги – два чудика рядом, считай, уже норма. Ведь сама она не выбирала выглядеть примечательно, просто унаследовала от матери бесцветную, словно у альбиноса, внешность, блёклость которой разбавляли только лилового оттенка глаза. Когда не желаешь лишнего внимания, приятно, если его способен перетянуть на себя кто-то другой. Ах, отдать бы ещё кому не до тех вещей зрячие глаза. Слишком чуткую к состоянию мира душу. – Будет ли их всё так же тянуть с такими вестями? – Будет. Люди отходчивые – никакой психики не хватит вечно тревожиться, так что к весне полегчает. Да и настроение новостей может поменяться. Будет странно, если за месяц в Небле никаких продвижений не случится… Вполуха слушая рассуждения Клеменс, Азалия перебирала колосья. Злаковые означают покорность, и оттого их вид сейчас особенно перекликался с внутренним состоянием. С желанием просто плыть по течению, быть захваченной им, потопленной, чтобы никогда не вынырнуть из непроглядной тьмы. Кажется, стоит попытаться развеяться после работы – прогуляться в парке недалеко от дома. А то с таким настроением жить не хочется, не то что книги писать. «В это время там должно быть мало людей», – подумала Азалия и поёжилась. Она не знала, что пугало её больше: толпа или тёмные малолюдные места. Безнадёжная трусиха, робеющая перед социумом, паникующая среди незнакомцев, но также избегающая одиночества. За спиной её часто называли комнатным цветком и в чём-то были правы – слабое здоровье в детские годы сильно повлияло на социальную адаптацию. Впрочем, не только в нём причина. Два часа до конца смены пролетели не быстро и не медленно, но из-за привычной монотонности – незаметно. В последнее время даже работа с цветами не помогала оживиться, а ведь один только вид их с самого детства вызывал прилив радости и любви к миру. Сегодня и задача интересная выпала: местное кафе уже планировало, как преобразить интерьер к весне, поэтому заказало несколько вариантов букетов в кофейных стаканчиках. Такой простор для фантазии, столько разных идей можно воплотить в жизнь, но… Творческая искра отказывалась превращаться в пламя. В шесть Азалия начала собираться. Украсила нагрудный карман кремового пальто всё равно бы пошедшей в утиль маленькой веточкой белой гипсофилы, попрощалась с Клеменс, на ходу натягивая шапку, и поспешила на улицу – к автобусной остановке. Холодно. Если идти – ещё ничего, но на месте стоять невозможно. Хотелось переминаться с ноги на ногу и тереть друг о друга руки в тёплых перчатках – сомнительное удовольствие быть чувствительным к холоду человеком зимой. Хуже только, когда ты ещё и человек в очках. Зима – дивное время года. Если любоваться ею из окна, а не стоять на улице в ожидании транспорта. А вокруг люди, люди, люди… У многих закончился рабочий день, многие ждали. Азалия пристально смотрела на дорогу, старательно избегая взглядом окружающих. Если отвернуться, можно убедить себя, что не тянутся от людей чёрные и белые нити, не мерцают ауры, что не петляют средь толпы тёмные искажённые сущности. Не видеть. Не слышать. Не знать. Мир нормальный. Она нормальная. Сверхъестественного не существует. Всё будет хорошо, надо только продолжать игнорировать. Всё будет хорошо, если стать как остальные. Видения возникали спонтанно. Азалия не всегда наблюдала то, что недоступно другим, но на уровне подсознания постоянно боялась в ожидании момента, когда иллюзия нормальности снова треснет под давлением необъяснимых картин. Она никому не рассказывала о своей особенности. В детстве слова принимали за простые фантазии, с возрастом стало понятно: скажешь слишком много – отправят лечиться. Азалия и сама время от времени задавалась вопросом: нет ли у неё проблем с головой? И всё никак не могла определиться: хуже сумасшествие или сверхъестественное? Если не в норме ты или остальной мир? В автобусе, когда перестали запотевать очки, Азалия обращала внимание только на вид за окном, знакомый до каждого фонаря и вывески – сейчас иного разглядеть не успеваешь. К концу весны в этот час станет так светло, что можно запутаться во времени суток, а пока продолжалось господство темноты. Темнота тоже пугала, зато в ней хуже видно. «Стоит написать Розе», – подумала Азалия, доставая телефон. Несмотря на колючий, больше напоминающий о кактусах нрав, та очень беспокоилась о младшей сестре и могла начать в панике обрывать телефон, внезапно подумав, что Азалия снова упала в обморок. Оправданная тревога – раньше подобное часто случалось. Особенно после долгих видений или когда вокруг много сущностей, а ауры темнее обычного. Парк располагался как раз недалеко от остановки. Азалия часто гуляла здесь в поисках вдохновения, больше всего предпочитая позднюю весну и лето – цветущие деревья и множество клумб прекрасно разбавляли зелень душистыми красками. Зимой тоже красиво: чистый нетронутый снег блестит, ослепляет в солнечных лучах, мир превращается в холст, готовый примерить на себе новый порыв творчества. Только это днём. А вечером кочуешь между островками света, стараясь не вглядываться в чёрные ветви деревьев, вздрагиваешь, услышав шаги за спиной. Около входа в парк, где главные клумбы, закрытый фонтан и особенно много освещения, ещё гуляли родители с детьми, чуть дальше можно встретить простых гуляк и парочки, но Азалию сегодня тянуло в глубину. Туда, где уже никого, и даже следов на снегу становилось всё меньше и меньше, пока те не исчезали окончательно. В воцарившейся тишине шаги казались оглушающими, и можно расслышать тихое жужжание поредевших фонарей. Она шла всё дальше и дальше, пока не достигла плохо освещённой полузаброшенной части парка, в которой не доводилось бывать раньше. Склонившиеся друг к другу деревья впереди словно образовывали арку, через которую и прошла Азалия. Безжизненный февральский пейзаж заставлял поёжиться, мешая зябкость с неясным, но крайне неуютным ощущением. «Ты здесь», – тихо, как шёпот ветра. Азалия вздрогнула, оглянулась. Рядом никого. Показалось? Да, наверное, просто разыгралось воображение. Но как же необычно выглядит эта часть парка: всё те же пустые дорожки, на которых встречались сухие ветки и остатки серо-коричневой листвы, голые деревья, только снег постепенно исчезал, по ощущениям стало немного теплее. Вот уже изо рта перестали появляться облачка пара, только это ускользнуло от внимания Азалии – её снова захватили видения. Вместо чёрных ветвей – густая зелень, тёплый ясный день вместо пробирающего, пугающего вечера. Чистые дорожки, доселе невиданное обилие кустов, цветов вокруг, воздух столь кристальный, что захватывало дух, и красные птицы на ветках пышущих жизнью деревьев. Ноги сами провели её через распахнутую калитку, за которой начинался сад. Красивый, яркий – неземной. Куда ни глянь – цветы. Самые разные. Такие, что едва бы ужились под одним небом. Северные и южные. Ранние и поздние. С детства знакомые и никогда не встречавшиеся. Чуть впереди виднелся дом. Азалия направилась к нему… Удар. Она отшатнулась, врезавшись во что-то. Иллюзорный образ рассыпался, развеялся, возвращая в зимний мрак, в давно заброшенный сад с таким же всеми покинутым домом впереди. Ни следа жизни вокруг. Даже летом это место не расцветёт так, как в видениях, разве что покроется зарослями сорняков. Азалия посмотрела на то, с чем столкнулась. Статуя мужчины без единого намёка на личность изображённого. Подняв взгляд к лицу, она дрогнула, ощутила укол в сердце. Словно не на статую смотрела, а на попавшего в каменный плен человека. Желавшего, но не имевшего возможности вырваться. Развернувшись, Азалия спешно покинула сад, ведомая желанием оказаться как можно дальше от него. Откуда дом в парке? Или его территория успела закончиться? Она неплохо знала Лёйхен и совершенно не узнавала место, в котором оказалась. Если приглядеться… Кажется, вдалеке есть ещё дома с такими же мёртвыми, тёмными окнами. Целый заброшенный сектор? «Не стой, пройди дальше», – снова подобный ветру шёпот, только на этот раз Азалия даже не уловила слов. Её отвлёк оклик: – Откуда вы здесь? – раздался совсем рядом мелодичный, подобно колокольчику, звонкий женский голос. К Азалии подошла девушка в плаще вроде бы сиреневого цвета. Плохое освещение этой местности едва ли позволяло разобрать как оттенки, так и черты лица незнакомки. В глаза бросилась только причёска – каре, форма которого очень напоминала цветок колокольчика. – П-простите, – пробормотала Азалия, нервно вцепляясь в ремень сумки. – Я н-не знала, что сюда нельзя. Я шла через парк и случайно оказалась здесь. – Ох, нет, не то чтобы… – Девушка сама немного сконфузилась при виде подобной реакции. Она опасливо оглянулась и, кажется, улыбнулась в желании успокоить собеседницу. – Я верю, что вы пришли сюда ненамеренно, но вам лучше поскорее уйти. – Да. Конечно. Я сейчас же уйду. Только… Не подскажете, в какой стороне парк? Все дорожки казались одинаковыми, Азалия даже не была уверена, что сможет опознать дом, мимо которого проходила, тем более, что из-за видений упустила часть пути. Девушка же ненадолго задумалась, после кивнула собственным мыслям и предложила: – Давайте я вас лучше провожу. – Если не затруднит… – Ничуть, пойдёмте. Девушка схватила Азалию за руку и потянула за собой, та не стала сопротивляться, испугавшись в темноте потерять проводницу из виду и потеряться самой. – Не поймите меня неправильно, – снова заговорила она, – я не хотела вас так пугать своим обращением. Всего лишь очень удивилась, встретив кого-то. Сюда очень редко заходят чужаки. – Ничего страшного. Я просто совсем не ожидала кого-то встретить. У вас тут очень… – Азалия замолчала, пытаясь подобрать более корректные слова. Не хотелось случайно оскорбить чужой дом. – Мрачно и безжизненно? – закончила за неё девушка. – И не поспоришь. Поэтому тоже странно увидеть новое лицо. А ещё вы… Ах, нет, не обращайте внимания! Мне просто показалось! – спешно добавила она. Они шли достаточно быстро, даже если бы Азалия хотела, не успела бы осмотреться. Впрочем, после сада и статуи хотелось только как можно скорее вернуться. Даже не в парк – домой. Она старалась смотреть только на спину девушки, но опустила взгляд, как только заметила слабо светящуюся сиреневую ауру, слегка пульсирующую – подобно кругам от камешка на воде. Вокруг людей таких не встречалось. Этим строило бы заинтересоваться, если бы не ставшее привычкой желание отрицать всё необычное. – Нам придётся разойтись здесь, – сказала девушка, остановившись возле границы, образованной ставшими гуще деревьями, и отпустила руку. – Спасибо, что показали дорогу. Удачного вечера, – пожелала Азалия, прежде чем поспешить к арке. – Безопасного пути! – крикнула вдогонку, не спеша уходить. Не оглядываясь, Азалия дошла до арки, а от неё, нигде не задерживаясь, до выхода из парка. От быстрого шага начало сбиваться дыхание, частые облачка пара оставались белой дымкой на очках, но Азалия не замедлялась, пока впереди не показался дом. Она слишком хорошо понимала: случившееся совсем ненормально, необъяснимо для обычной реальности. Потому что не является ею. Потому что мир и не был таким, каким представляют его себе люди. Арка – не просто склонившиеся деревья, то место – не Лёйхен, видения – не просто излишне красочная фантазия, а незнакомка – не человек. Да, это так. Но всё ведь будет хорошо, если сделать вид, что ничего не случилось?.. – Роза, я дома! – оповестила Азалия и, оставив верхнюю одежду, заглянула на кухню, откуда пахло едой, а кузина с крайне хмурым видом нарезала салат. – Как всё прошло?.. – Однажды я сверну шею этому ублюдку, – буркнула Роза и со злостью швырнула огуречную попку в мусорку. – Значит, как обычно. – Тихий вздох. Сейчас лучше не расспрашивать, а поскорее переодеться в домашнее и помочь накрыть на стол. Если Роза захочет – сама всем поделится, а если нет – не стоит елозить по больной теме.***
Человек без имени сидел на краю утёса и, болтая босыми ногами, смотрел на бьющиеся о камень волны. Впрочем, странно называть человеком Создателя, который таковым являлся только внешне. Вот его мир – уже готовый, ещё не заселённый. Создание разумной жизни – самый ответственный шаг, перед которым стоит без спешки подумать. Бог – очень громкое слово. Таких, как он, создающих миры, достаточно много, и они не имеют власти дальше своих владений. Творений. Созданы ещё более высшими силами, чтобы родить очередной мир. Никто не сообщал, как и какой именно. Свой. Но обязательно с разумными видами. Создатель не найдёт покоя, если из чрева его воли выйдет только мёртвое или неразумное дитя. На вытянутую руку Безымянного безо всякого страха села сойка. С животными проще – природа беспрекословно благодарна Создателю за подаренную жизнь, без препираний следует его воле, не возжелает вдруг переделать мир под себя. – Какими мне сделать своих детей? – тихо спросил он, глядя в тёмные птичьи глаза. – Я хочу дать им разные силы и знания, как правильно ими пользоваться. Я хочу, чтобы у них тоже была возможность творить, чтобы они могли преобразить мир в лучшее для себя место. Хоть я и родитель, но не всеведущ – не знаю, как будет лучше детям. Безымянный посмотрел наверх. Ясное небо, причудливой формы облака. Всё можно изменить жестом, движением мысли, но если он хочет подарить мир детям, сделать их хозяевами, а не гостями дома, то должен отказаться и от всемогущества, и от божьей кары. – Я только хочу, чтобы они сохранили этот дом. Не сгубили. Поэтому постараюсь как можно лучше им всё объяснить, постараюсь помогать. Если смогу сберечь их от некоторых ошибок… От всех не получится, но ведь на чём-то надо учиться? А если всё же собьются с пути… Что же – это моя вина. Плохо обучил, пока мог. Сойка взмахнула крыльями и вскоре скрылась из виду, Безымянный снова остался на утёсе один. Если бы Создатели могли обмениваться опытом, давно бы сошлись во мнении, что свобода воли – худшее, что можно дать своим детям. Её наличие ещё ни разу не привело к хорошему концу. Для мира, для Создателя, для самих детей, – хоть кто-то, но за волю поплатится. Но даже если бы Безымянный это знал… Он слишком полюбил тех, кого создал, чтобы отказаться в итоге от изначального плана, ограничить их или лишить своего благословения. Милосердный бог – самый бессильный и бесполезный. Милосердному богу оставалось только радоваться отсутствию дара предвиденья.