Следом за...

— Даже и не знаю, — устало начал я, — это я так устарел и испортился или с этим поколением что-то не так. — А откуда такой вопрос? — поинтересовался Сережа. Я позвал его сегодня сюда, в школу, несмотря на то, что у меня был урок. Мне нужно было, наконец, все ему рассказать, ведь близилось то время, когда… когда все случится. А нельзя оставить его в неведении навсегда. Некрасиво, друг все же. Хотя, нас бы, наверное, не назвали друзьями. Он сейчас такой взрослый… Слишком взрослый. В то время как я до сих пор кажусь подростком. Да еще и вечно нахожусь в толпе подростков. Поэтому теперь и чувствую себя так неловко в его обществе. Мне даже за что-то очень стыдно, хотя я и не знаю — за что именно. — Я не могу объяснить им тему уже в течение часа. — Ты никогда не умел объяснять, — напомнил он. — Попробуй проще. Переведи на человеческий язык, привяжи к миру, наконец. — Сергей, не стоит думать, что я не повзрослел, это лишь видимость. Я изменился, многое понял… не думай, я уже пробовал. Объяснял и сложно, и легко, и вообще всеми возможными способами, какие знал — не понимают. — Наверное, тема очень сложная, — предположил друг. Я кивнул на доску, на которой красовалось: «1,5+1,5=». Сережа сверлил взглядом доску, сосредоточенно выискивая подвох. — Сдаюсь. Что не так с этим примером? — Ничего. В том-то и дело: с ним все в полном порядке. — То есть, ответ будет три, да? — как-то неуверенно спросил Сережа. — Да, — печально улыбнулся я, — но у них, в лучшем случае, выходит четыре. — Это еще как? — опешил он. — Это если считать на яблоках. Вот, видишь? — я указал на свой стол. — Что-то их много, — задумчиво выдал мужчина. — И почему они все — целые? — А вот попробуй сам доказать с их помощью что-либо. Хочешь, я позову кого-нибудь из класса? — Позови, — легко согласился он, между тем разрезая одно из яблок напополам. Я вызвал одного из учеников, он нехотя подошел. — Опять тот же опыт? Может, хватит? — Может. Только скажите, что урок окончен, — пожал плечами я. Сережа удивленно на меня посмотрел, но ничего не спросил. Давно же он в школе не был. Ничего не понимает, наверное. Здесь ведь все серьезно поменялось за эти тридцать лет. — Вы же знаете, нам нужно понять эту тему, — упрямо заявил парень. Класс дружно закивал. Да-да, я и не сомневался. Сам бы ведь никогда не оставил что-то непонятым. Если только это что-то не грозило мне неисправностью. Но все-таки, я же пытался понимать и самостоятельно, а они требуют, чтобы я объяснил. На самом деле, по праву требуют… да только пытаются ли понять? — Значит, не возмущайтесь, а слушайте. Сережа улыбнулся. — Вот смотри, здесь… — Два яблока и два объекта без названия, — отчеканил парень. — Нет. Здесь два яблока и две половинки яблока, — пока что терпеливо, возразил Сережа. — Нет, — отрезал ученик, — никаких половинок от яблок. Это объекты без названия. Если их соединить, яблоко не получится, — для наглядности парень взял в руки обе половинки и сложил их вместе. — Видите? Оно кривое. — Обычное яблоко… — обескуражено произнес Сережа. — Нет. Оно неправильное, — парень разделил половинки снова. — Проще иначе. С помощью пары нехитрых махинаций, парень воссоздал по яблоку с каждой половинкой. Теперь яблок было четыре. Да, а все дело в том, что люди очень уж привыкли к красивым и аккуратным формам. Вообще-то, мне тоже было удобнее с такими, но я-то сознавал, что они могут быть и иными. А вот это поколение — нет. Все овощи и фрукты доводят до идеальной формы, но если их разрезать на части они утратят эту форму. Соединив вновь форму тоже не вернуть. А так как наука шагнула далеко вперед… сложное стало простым, простое — сложным. Меня снова переполнило какое-то радостное отчаяние. — Видишь, у них может быть только так. А все потому, что в мире больше нет половин и частей. Да сядь ты уже, нечего нас слушать, — отмахнулся я от ученика. — У них нет понятия «половина». Они все могут восстановить до целого. Они не делятся друг с другом… Я бы объяснил на деньгах, но их-то опять же нет. Люди избавились от необходимости измерять частями…, но многие измерения ведь остались «нецелыми». А они не хотят об этом слышать. Не желают понимать. — Ну-у-у… объясни на часах. — Не выйдет. Они не считают секунды. У них нет понятия полминуты, полчаса… — я беспомощно улыбнулся. — Им так неудобно, они говорят, это убивает смысл. Все же, если что-то половина чего-то другого, значит это что-то обделено и несчастно. Но они не знают настоящего несчастья… — я на миг замолчал. Да ведь именно такое будущее и хотели выстроить их предки. Только почему в этом будущем о по-настоящему несчастных ничего не знают?.. — И, понимаешь, у них даже нет понятия «пол-урока». Они сами решают, когда урок окончен. А это бывает лишь когда они все, что им было нужно, узнали. — Это как же? — растерялся Сережа. — А вот так. Они все люди, а большинство учителей, видишь ли, роботы. А наши гордые ученики не желают, чтобы за них хоть что-то решали «эти искусственные интеллекты», — процитировал я, в точности имитируя голос, произнесшей эту фразу девушки, — а тем более им не хочется, чтобы ими управлял «какой-то противный звук, включаемый неясно кем», — добавил я, все так же цитируя ее. Все в классе странно притихли. Видно, не ждали, что я это слышал. Сережа прыснул. Мне сразу же вспомнилась недавно открытая истина: «Люди часто взрослеют лишь внешне». — Ладно, надо с этим покончить, — резко успокоился он. — Значит… берете числа после запятой и складываете, как обычные. Результат прибавляете к числам перед запятой. — Сережа, твое объяснение не совсем верное, — осторожно заметил я, — и потом, примерно так я им это пытался объяснить, но… ничего не вышло. — Хватит повторять одно и то же, — возмутилась одна из отличниц. — Нет, ну тогда это бесконечный процесс! — всплеснул руками Сережа. Какое-то время мы молчали, а класс продолжал сосредоточенно думать. Да, даже, я не знаю, ни одного лентяя нет. Вообще-то это хорошо, прогресс, но было бы веселее, наверное… Кажется, если бы мы с Сережей встретились в это время, он никогда бы не отправил меня в школу вместо себя. А прошло не так много времени. Как быстро все меняется. — Слушай, — прервал тишину друг, — вот я давно заметил, но все времени не было спросить… А ты чего это в очках-то? Они тебе не подходят, но ты их не снимая носишь, вот уже… — Последние десять лет, — тихо закончил я. — Поэтому я и просил тебя прийти. Хотел, наконец, рассказать все… все, что случилось тогда… ты ведь, наверное, хочешь знать? — Конечно. И где… Эля расскажешь? — неуверенно уточнил Сережа. — Да. Она… — я отвел взгляд. Тема все еще была болезненной, — не любит общества. Да и не странно… Я сам… — Пропадал шесть лет подряд, — закончил за меня он. — Почему? — Все потом… понимаешь, при них… такие воспоминания… Все смолкло. Сережа неожиданно протянул руку, и в следующий миг я видел лишь чудовищные искажения какой-то иной реальности. — Верни их, — твердо попросил я. — Верни, механизм очень чувствительный, одно лишнее движение и он сломается. Тогда я ослепну. Почти тут же он вернулся мне очки. Когда зрение вернулось ко мне — механизм заработал не сразу — я увидел, что друг смотрит на меня, не скрывая ужаса во взгляде. — Что такое? — Ты еще спрашиваешь? Что у тебя с глазами? — запинаясь пробормотал он. — В них будто… взрывы происходят… словно… они не похожи на человеческие… ни на чьи… — Знаю. После того, что случилось… такое нужно считать везением. — Да, а что именно было? Что случилось? — Ну, мы с Элей… мы думали, нам удастся… мы ошибались, опасно ошибались. А ведь это казалось простым, элементарным… Это так легко дается людям… Но мы взяли на себя слишком много. Роботы не могут… не могут… — я опустил взгляд. Даже сейчас в груди жжет от этих мыслей. Нельзя так, нельзя, пока видят они… Я посмотрел на порядком притихших ребят. — Класс… Ученики дружно встали и почти сразу исчезли из класса. Я покачал головой. — Ну вот… я уволен, — констатировал я. — Тему не объяснил, детей напугал, оказался дефектным, в некотором роде… Больше нет смысла здесь оставаться… ну, зато я теперь все тебе расскажу. — Но как же ты теперь будешь? — забеспокоился Сережа. — Не переживай об этом, — улыбнулся я, — все будет нормально. Конечно, электричество отключат, но мы с Элей готовы к этому. У нас есть некоторые запасы, еще с тех времен… Да и вообще… — добавил я, вновь почувствовав в себе смешение радости и страха, — мы с ней скоро будем счастливы. — Да? — Сережа смотрел с сомнением, едва ли не с жалостью. Он не верит. Он ведь не знает… Да ему и не надо, он бы попытался нас остановить. И нас бы и надо остановить, но если мы откажемся… мы просто погибнем. Вот так, одни, слабыми и жалкими. Беспомощными. А мы просто не можем быть такими. Не такими мы были созданы, не такими мы стали, познакомившись с людьми, не такими и исчезнем. — Конечно. Да и, ты не думай, я найду другое место. К тому моменту мы уже покинули класс и направлялись к выходу из школы. Кажется, я покидаю ее навсегда. Мне больше не придется здесь оказаться. — Эл, а тебе не нужно сначала услышать, что ты уволен? — Не нужно. Правила мне объяснили. Видишь ли, ни о каком понимании, ни о какой жалости, ни о каком снисхождении речь давным-давно не идет. Учитель должен быть идеалом преподавателя. В нем не должно быть неверной детали, ведь в его руках дети. Будущее…, а мне бы успокоиться и забыть о прошлом… Я не смогу доказать, что это единичная оплошность. Сережа вздохнул. — Нет, не надо. Не жалей, — тихо попросил я. — Но ты… ты вот так… все эти десять лет… я не могу представить, мне вспоминается то, что было раньше, каким ты был тогда… Почему ты не просил меня помочь? Могу ли я помочь тебе сейчас? — Ах, это… я сам виноват в своих бедах. И Эля… она тоже виновата в своих, — я невесело улыбнулся, глядя себе под ноги. Я понимал, что эту историю стоило рассказать сразу. Сейчас она лишь пошатнет мою уверенность, напомнит о неудаче, а тогда она была для меня… — И оба мы… виновны в смерти профессора. — Эл, но он уже был… — попытался напомнить Сережа. — Это неважно, люди теперь живут очень долго. А он умер из-за нас. В данном случае… спор невозможен. Мы хотели слишком много. За это потеряли куда больше. — Чего вы хотели? — приглушенно, словно лишившись голоса, спросил он. — Хотели создать Жизнь, — прошептал я. — Но Жизнь… не может быть создана. Ее рождение нельзя повторить искусственно. — Жизнь? — растерялся Сережа. — Дети, — пояснил я. Удивление в его взгляде все возрастало. — Значит… Вы хотели создать ребенка? — Хотели. Профессор помогал нам. И вот чем это кончилось… В один из дней мы с ней уходили, а вернулись… вернулись как раз в тот миг, когда случился взрыв. Ты об этом не знаешь просто потому, что мы были очень далеко от города, никто не был осведомлен… После взрыва я потерял зрение. Я ничего не мог, не представляю, как мы спаслись. В то время у меня перед глазами вечно были те взрывы, тот ужас. Понимаешь, не тьма, как обычно бывает у слепых… Меня сковывал страх, я долго жил с мыслью, что катастрофа еще не окончилась. У меня не было сил что-то делать. И у Эли тоже не было… Но потом мы все же… вместе… более-менее справились. — А она не могла восстановить тебе зрение? — Она не могла. Мне самому пришлось… На это ушло много энергии, но в то время мы были постоянно подключены к источнику… не знаю, кто подключил нас. Мне удалось, на целый день я вернул себе зрение. Тогда я узнал, наконец, как все выглядит на самом деле. Времени не было, я тут же занялся созданием этих очков. Но это было сложно, меня постоянно сковывала слабость. Так теперь всегда, когда я создаю что-то. На следующий день зрение ужасно испортилось. Все стало даже хуже, чем было изначально. Но теперь это позади, я скоро восстановлюсь. И восстановлю Элю. Так что, все будет отлично. — Слушай, ты говоришь, вы были подключены к источнику. Я так понял, источнику энергии. Но теперь, когда ты уволен, ты говоришь, электричество отключат. Почему не отключали тогда? — Да просто потому, что мы изобретения профессора. То есть, важно не это. Любые созданные кем-то существа… их должны поддерживать какое-то время после смерти создателя. Вот, шесть лет нас и поддерживали. А дальше мы должны были позаботиться о себе сами. И мы справились. Мы бы и эти шесть лет справлялись, если бы… Понимаешь, мы думали — умерли. А оказалось — нет. Пришлось снова жить. Сережа молчал, кажется, пораженный. Или же просто не знающий, что сказать. Я бы тоже не знал, что на такое ответить. Тут не нужен… ответ. — Скоро мы придем, — заметил я, чтобы он больше не переживал. — Зачем вам с ней были дети? — подавленно спросил Сережа. — Не дети — Жизнь. Создать ребенка возможно, но это еще не Жизнь. — А что тогда Жизнь? И почему ты говоришь, что ее нельзя создать? Ведь вы с Элей… — Мы не Жизнь, — резко возразил я. — Живые, но не Жизнь. А нам хотелось… сделать лучше, чем кто-либо. Посмотри на меня, я все еще кажусь двенадцатилетним мальчиком. И так будет, даже когда мне исполнится сто лет. А мы хотели… сделать ребенка, способного расти и развиваться, подобно всем детям… хотели, чтобы он был совсем как настоящий. Чтобы только его внутреннее строение доказывало, что он не человек. Мы хотели, чтобы ему не пришлось страдать, так как страдать пришлось нам. Мы ведь были несчастливы… и сейчас… Но мы будем счастливыми, я теперь это знаю. — Эл… — пауза. — Но почему именно ребенка? Это ведь тяжело, поверь, я знаю. Вы могли бы… — Так было бы неправильно. Мы все с ней обсудили, мы были готовы, — серьезно сообщил я. — А взять из детского дома? — Нам не доверили, мы же роботы… да и не этого нам хотелось. Хотелось… до глупости… своего собственного. — Но это значит… вы любите друг друга? — неожиданно спросил он. — Мы называем это любовью, — кивнул я. — Но профессор говорил, это не похоже на любовь… Мы теперь сами это видим, но уже не можем называть иначе. Это что-то другое, кажется, близкое к любви, но что это именно — мы не знаем. Да нам и неважно. Но мы теперь как старики… примерно такие у нас отношения. Не могу объяснить лучше. — А ты не объясняй, — мягко предложил Сережа, — я ведь увижу. Я взглянул на него с некоторым беспокойством. «Что он подумает, когда увидит? Бедная Элечка… она ведь не хотела ни с кем видеться…» — Только, прошу, не говори ничего о том, что увидишь. И не думай. Она сама стыдится этого… Но у нее другого пути нет и не было. Но будет, обязательно. Просто чтобы ее восстановить, нужны детали, которые тяжело достать. Именно они и есть плата… — Что же она?.. — Сережа запнулся, — продает себя? Я ненадолго растерялся. Не сразу его понял. А когда понял, меня наполнил гнев. Предположить такое о ней! О ней! — Эля не стала бы так поступать даже под угрозой смерти, — отрезал я. — Она… ни за что бы даже не подумала о подобном. Да никто и не стал бы… не нашлось бы таких покупателей. Думай, что говоришь! Сережа залился краской. — Прости, Эл… я не подумал… — Не у меня нужно просить прощения, — покачал головой я, — у нее. — Да, но что же она тогда такого делает, а? — Увидишь… сейчас увидишь.